Переписка Ю. Ревича

В 1989 году журналы приходили с большим опозданием, 5-й номер "Знамени" со статьей И.Васюченко и 4-й "Нового мира" со статьей В.Сербиненко пришли почти одновременно в июне. Потому первое письмо датировано июлем 1989г. Некоторые письма приводятся с купюрами в части, не имеющей отношение к рассматриваемой теме. Разумеется, я многое бы сегодня переписал или подправил, хотя бы в части стиля, не говоря уже об аргументации. Но уж как есть...

Конечно, профессиональный литературный критик не обязан знать астрономию. Но книги-то критикуемых писателей знать обязан! И если бы Ирина Васюченко внимательно читала Стругацких, то вычитала бы у них, что Амальтея - не придуманная ими планета, а реально существующий спутник Юпитера, пятый по счету и первый, открытый после четырех галилеевских... Кстати, замечу в скобках, мне вообще не понравилась статья "Отвергнувшие воскресенье" - по-моему, И.Васюченко в Стругацких просто ничего не поняла и пишет (не во всем, правда) о каких-то других, придуманных ею писателях. Но мне трудно спорить, я не критик, пусть за меня это (хочется надеяться!) сделают другие.

Осмелюсь опять отнимать время у Вашего автора, критика И.Васюченко. Около месяца назад я уже писал ироническое письмо в Ваш адрес по поводу недостаточных астрономических знаний Ваших критиков, где позволил себе в скобках заметить, что мне вообще не понравилась статья "Отвергнувшие воскресенье". Тогда я не собирался раскрывать скобки, резонно полагая, что дилетантство моего восприятия и мой статус, как обычного читателя с высшим техническим образованием, не дает мне права критиковать профессионалов. Однако за непродолжительное время я свою точку зрения изменил, решил, что мне есть что сказать.

Удивляюсь, почему в столь уважаемом журнале была опубликована столь поверхностная статья.

Мои заметки отражают лишь мою точку зрения [...].

У меня вызвал глубокое возмущение факт поверхностного подхода в статье В.Сербиненко к творчеству братьев Стругацких. Посылаю Вам копию своих заметок, написанных по поводу как статьи В.Сербиненко, так и по поводу статьи И.Васюченко в "Знамени". Хочу отметить гораздо большую профессиональную подготовку В.Сербиненко по сравнению со статьей в "Знамени", что, впрочем, не извиняет одинаково поверхностного подхода к творчеству наших самых знаменитых фантастов.

Не примите это письмо, как выступление в Вашу защиту, ибо, по моему мнению, Вы в защите не нуждаетесь. Написание этого было вызвано, с одной стороны, необходимостью показать, что есть и альтернативные мнения, что перестройка не означает поворот "все кругом", с другой стороны, появился (у меня) настоятельный повод высказаться. Я очень хорошо запомнил нашу с Вами встречу в июне 1988 года, и некоторые настроения отразились здесь. Я не уверен, следует ли Вам читать, что я тут набросал - довольно примитивно. Поэтому я ни в коем случае не претендую на Ваше внимание - просто посчитал нужным ознакомить Вас с моей писаниной.

Не без удовольствия ознакомился с твоей работой. Спасибо за доброе отношение к Стругацким.

Конечно, работа не профессиональная: критик-профессионал не станет открыто объявлять, что такое-то произведение ему нравится, а такое-то не нравится. Однако, с другой стороны, это много лучше (плодотворнее), чем работа критика, которому не нравится вообще ничего из разбираемого автора. А у нас в области критики фантастики такие вот опусы встречаются чаще всего.

Так что же нам теперь делать? Статья В.Сербиненко о Стругацких давно напечатана, одним она кажется глубокой, другим поверхностной. Углубить напечатанную статью нам не удастся. А для откликов на нее мы не сумеем выкроить места.

Во всяком" случае благодарим Вас за внимание к нашим публикациям.

Речь идет о моем письме, содержащем критику по поводу Вашей статьи "Отвергнувшие воскресенье" (письмо было адресовано также и в "Новый мир"). Конечно, наша почта работает плохо. И написав Вам письмо, я не рассчитывал на скорый ответ. Но все таки! Уже давно я получил ответы от "Нового мира" и лично от А.Н.Стругацкого. Сомневаюсь, что Вы столь долго готовились к решающей битве со мной - вряд ли я это заслужил. "Новый мир" мне ответил просто: - дискуссию они открывать не собираются. Непонятно, жаль, но что ж! Так ответьте мне хоть так.

Но, однако, вынужден заранее принести извинения, если мое письмо просто не было вами получено - тут уж...

Кстати, в октябрьском номере с увлечением прочитал Вашу статью о произведениях В.Войновича - прекрасная работа, полностью с Вами согласен.

Не взыщите за поздний ответ. Я по-страшному занята. У человека, живущего лит. трудом, понедельник начинается в субботу независимо от того, как он относится к подобному стилю жизни. К тому же предполагалась скорая публикация моего ответа на всю корреспонденцию по статье. Там Вы оказались в числе моих главных оппонентов. Не потому, что я на Вас особенно взъелась, а потому, что в Вашем письме позиция, многими разделяемая, выражена наиболее логично.

Сейчас уже не знаю, выйдет ли тот материал. Обещают, но я-то понимаю, что такие материалы устаревают быстро, а появление в "Огоньке" интервью Стругацких может привести к новой проволочке. По нынешним временам "генералы" есть не только в лагере правых, и выражение даже легкого неудовольствия Стругацких, насколько мне кажется, не пустяк для редакции.

Как бы то ни было, не буду возвращаться к тому, что писала там. Повторяться скучно, и, если начистоту, вообще надоело спорить о Стругацких как с их поклонниками, так и с ненавистниками. Надо Вам сказать, что напали на меня и те, и эти, порой ужасно ругаясь.

Кстати, не во гнев будь сказано, Вы ведь тоже бранитесь. Конечно, в отличие от иных моих корреспондентов, особенно "справа", Вы формально не преступаете границ корректности. Но мы-то с Вами понимаем, что сравнение с Куняевым стоит хорошей очереди крепких выражений. Помните, как у Вас? - "Я, наверное, далеко зашел,в параллелях и преувеличиваю, но делаю это специально, чтобы высветить свою мысль"... Выходит, Вы корите меня за несправедливость к Стругацким, Но сами мало заботитесъ о том, чтобы быть справедливым ко мне. "Высветить мысль" важнее? Но если так, о чем разговор? Неужели о том, что рядовому литератору можно и стерпеть несправедливость, а генералов не замай?

Пожалуйста, не сердитесь. Я шучу.., ну, скажем, почти шучу, и не ради пререкания, а просто затем,.чтобы на ближайшем примере показать, как сложно обстоят дела с объективностью в литературном споре. Есть ли у меня шанс доказать Вам, что я не использовала Стругацких как мальчиков для битья по ходу демонстрации своих соображений, а еще старалась эти соображения сгладить вежливости ради? Не уверена... Вот и Вам не удалось убедить меня своей трактовкой "Времени дождя" и "Трудно быть богом", хотя эта трактовка показалась мне оригинальной и симпатичной. Если бы мы с Вами обсуждали голые сюжетные конструкции, я бы приняла такое их толкование с охотой. Но в повестях есть эмоциональная атмосфера, она всё решает, и ее-то мы с Вами, видимо, воспринимаем по-разному.

Что до Руматы, здесь я согласна со Стругацкими (в "Огоньке"): дескать, несчастный человек, принужденный делать не то, что хочет. Действительно, кто ж этого не поймет? Бедному парню, здоровому и темпераментному, поручили уйму замысловатых функций, а у него просто руки чешутся перестрелять всю эту сволочь. Вот, собственно, та драма, что делает его таким родным массовому современнику. У нас же справа и слева несется стон: "Хватит рассусоливать, пора кончать с ними!" Только раньше стон был придушенный, а теперь грозит перерасти во всенародный вопль. Не назвала бы терзания Руматы интеллигентскими, но факт: они близки большинству сердец. Да вот не хотелось мне договаривать это до конца.

Новомирский критик был в данном случае откровеннее, он вспомнил про "священное право убивать", о котором тоскует Румата. И вот результат: Стругацкие предпочли спорить о Румате не с ним, а со мной. Я подставилась, причем именно там, где попыталась обходительно приврать. Не жалуюсь: тут как раз есть своя справедливость, и мне поделом. Но опять-таки обращаю Ваше внимание на сложность ситуации: споря со мной, оказалось куда проще выдать Румату за страдающего интеллигента - новомирец был ближе к истине, не оставил такой лазейки и был обойден молчанием.

Но это все детали. А безысходность нашего с Вами спора в том, что литература - дело душевное, субъективное. И потому, сколько бы у меня ни было доводов, в каком-то высшем смысле Вы, возможно, все-таки правее. Вы защищаете любимое, я же холодно разбираюсь в интересном, но едва ли не враждебном. Вы требуете, чтобы к Стругацким подходили как к "высокой литературе", а я таких путей, хоть убейте, не вижу. Для меня проза Стругацких - явление из иной системы координат. Это несомненно высокая литература, но не вообще, а по сравнению, скажем, с "Вечным зовом". Это гуманно рядом с Распутиным и интеллигентно там, где Белов может сойти за большого писателя... Ну да, мы именно там и живем, и потому я не могу отказать Стругацким в дани уважения, ими на сей чахлой ниве заслуженного. Но возьмись я сравнивать их с Дюма или Грином, естественное (для меня) развитие подобного сравнения привело бы к выводам самым немилосердным.

Попробую объяснить без околичностей, допущенных в статье. Я вижу в Стругацких писателей тоталитарного склада, всю жизнь пытающихся стать иными, но с относительным успехом. Их творчество - это, по-моему, какой-то растянутый на десятилетия "подвиг лесопроходца-Селифана". Образ в своем роде блистательный и весьма точный: дерево превращается в человека, проходя цепь промежуточных состояний, которая, возможно, никогда не кончится. Кроме таланта, который у них, конечно, есть и не малый, секрет громадной популярности Стругацких в том, что этот образ опять же кровно близок душевному и умственному состоянию современников (не считая тех единиц, кто вполне люди, и тех - боюсь предполагать цифру - кто крепок в своей деревянности).

По мне, Стругацкие этим интересны и этим же опасны. Их перекрученное мироощущение полусталинистов-полудемократов (конечно, под сталинистами я имею в виду не приверженцев данной персоны, а определенный склад сознания) достойно внимания и анализа и по-своему, разумеется, драматично. Однако принимать это за образец гуманистического мышления, по-моему, все равно что вознести на пьедестал корявую фигуру полуожившего Селифана с верой, что вот, мол, бог Аполлон, воплощение той красоты, что спасет мир.

Кстати, должна сказать, что письма поклонников Стругацких курьезным образом подтверждают такое понимание. Разные люди превозносят эту прозу за разные, зачастую взаимоисключающие идеологические тенденции. Как будто одни наблюдают явление с того боку, где наш, умозрительный Селжфан - по преимуществу дерево, другие - оттуда, где он почти совсем человек. И заметьте: та же двойственность проглядывает даже в огоньковском интервью. Они там рассуждают, в общем, нормально, как культурные люди, но какая скверная ляпа - этот пассаж про физическое отвращение к панкам и т.п.! Ведь уши вянут...

Да, вот еще о брезгливости и заодно об элитарности, благо это вещи взаимосвязанные. По-моему, это вопрос важный, куда более, чем кажется. Видите ли, я считаю брезгливость чувством по сути низменным, из тех, которые непозволительно культивировать, которых надо бы стыдиться и уж во всяком случае не оповещать о них мир в печати, как сделали Стругацкие. Как я поняла, Вы с этим не согласны. Но подумайте: реальность такова, что упомянутый Вами пьяный в луже должен бы восприниматься как жертва наших общих бед, "страдающий брат", если угодно. На самом-то деле не только пьяные и панки, но далее "заединщики", сколь бы ни были отталкивающи и опасны, прежде всего калеки. Конечно, проще всего мечтать, чтобы "этой дряни" и т.п. просто не стало, и всего труднее их пожалеть. Я этого не могу, то есть в пьяном-то мне не трудно видеть человека, а от провозвестников расовой чистоты меня просто тошнит. Но даже и тут надо помнить, что это у меня не от аристократизма, а скорее от недостаточности оного. Лев Толстой или Ганди, Альберт Швейцер или доктор Гааз не знали брезгливости к человеку, вот они-то и были духовной элитой человечества. И заметьте, не говорили этого о себе. И не думали - не из ханжеского скромничанья, конечно, а потому, что такая мысль мелка для них. У них были другие проблемы.

А вот наше дремучее общество сверху донизу отравлено элитарностью. Всяк ищет повода кем-нибудь брезговать - по принципу образовательному, имущественному, расовому, национальному, территориальному... да мало ли! Это - рабская потребность компенсировать свою приниженность унижением другого. Помню, как вечно бухая деревенская старушка говорила, торжествуя: "А вы, слыхать, козиное молоко покупаете? Вот я бы скорей с голоду померла, чем козиное пить! Гребую я им, ох и гре-ебую!". С тех пор при слове "элитарность" я вижу эту бабусю, как она взирает на меня, будто царица на девку-чернавку. А ведь я ее ничем не обидела, мы были добрыми соседями.

Какое отношение это имеет к Стругацким? По-моему, связь существует, но настаивать не берусь. Вообще понимаю, что изъясняюсь длинно и недопустимо бессвязно. Не обессудьте, все дело в спешке и усталости. Что до Стругацких, бог с ними, наконец. Все ж они - чтение в большой степени молодежное. В юности я и сама глотала их повести с аппетитом, пуская по борту то, что раздражало и настораживало. Казалось, надо быть занудой, чтобы придираться к таким занимательным книжкам. Кому охота портить себе удовольствие? Но с тех пор я стала критиком, а критик и есть зануда, его дело вылезать и каркать, что-де смотрите, невеста "чуточку беременна". Но в конце концов, пренебречь этим - добрая воля жениха, то бишь читателя.

Мне остается поблагодарить Вас за добрый отзыв о рецензии на Войновича. И пожелать Вам хорошего Нового года. Да, а насчет Амалътеи Вы, конечно, правы. Я-то имела в виду, что для большинства читателей она все-таки "стругацкая" планета. Но следовало выразиться точнее.

Я почти повторяю Вас: не взыщите за поздний ответ, плохую машинку и сумбурное письмо. Сейчас вопрос о Вашей публикации ответов на письма не стоит уже, как я понимаю, и мы можем обдумать все внимательно.

Что же касается моего имени и отчества, то тут был умысел: меня зовут Юрий Всеволодович Ревич. Поэтому, если бы вы, возможно, зная моего отца по публикациям, прочли бы мое письмо с именем-отчеством - это могло бы быть воспринято, как защита "Клана". [...]

Теперь немножко по делу. Я очень рад, что Вы и я по одну сторону баррикад. Это приятно. Да я и не сомневался в этом ни секунды. Моя обида за Стругацких заключается не в том, что Вы их (уже в письме ко мне) обозвали полусталинистами-полудемократами (все это я понял уже из вашей статьи), а в том, что,по моему глуюбокому убеждению, вы их не поняли!

Стоит ли Аксенова, Евтушенко, Рождественского обзывать сталинистами даже за то, что они в свое время выступили (см. "Дружбу Народов" №2 1990)?

Насчет "заединщиков" я с Вами согласен и более того... Но... сами по себе писатели Распутин, Астафьев, Белов (не депутаты Распутин и Белов, а писатели) - чем же это плохо? Чем плох "Горячий снег" - хуже, чем "В окопах Сталинграда", что ли? Если Вы с позиций Булгакова-Мастера, то тут не о чем спорить - и то и другое - так себе... А вот общественный деятель Бондарев вполне противоположен Некрасову.

Вы все-таки находитесь на той точке зрения, что литература - парламент.

Писатель (писатель!) имеет право любить и ненавидеть кого хошь - фашистов, коммунистов, свою бывшую жену, евреев, русских, немцев, панков, любителей длинных штанов, рокеров, социал-демократов, "грузинов на Центральном рынке" - повторяю, кого угодно! Он, писатель, независим ни от чего. Если он независим, если он делает это честно. А Стругацкие, в начале своего пути находясь в плену интеллигентско-коммунистической идеи (думаете, они тогда читали Бердяева и С.Булгакова, Каутского и Плеханова - не уверен) - были абсолютно честными.

Еще раз повторю: вы, Ирина Николаевна, находитесь в плену того самого: "литература - парламент"... Сталинистского, не обижайтесь, мировоззрения.

Я с ненавистью отношусь к выступлениям того же Распутина или Белова на том и другом Съезде. Но вот: в интервью р/с "Свобода" Распутин сказал, что он не парламентарий, и не понимает суть законодательной деятельности (напомним, что он был назначен от СП) - он - по-мужицки: правда-кривда. Вот в этом суть мировоззрения правых. Интересно было бы обсудить Шафаревича, тут другой (правда?) случай ... но не о том. речь.

Насчет дремучести общества - тут Вы правы, Ирина Николаевна. "Козье молоко" - блестящий образ, замечательный! Я видел одного алкаша, слесаря, который с презрением относился к тем, кто пъет "красное" - он сам потреблял только водку или спирт. Чем не "козье молоко"? Правда, это было до 85 г...

Стругацкие были плоть от плоти "шестидесятников" - и потом переменились: "Полдень" и "Жук в муравейнике" - это разные эпохи, а вы их представляете написанными в одно то же время [...].

Вы меня простите. Я не принимаю вашу обиду. Но Ваше выступление о Стругацких вполне адекватно выступлению Куняева о Кульчицком. Не обижайтесь на меня.

Мой ответ на письма все-таки вышел в "Знамени", но то, что там сказано, уже осталось в стороне от нашего разговора - проехало. Да хоть бы и нет: разногласия вроде этих так, словами, не преодолеешь. Что же касается уважаемого мною (заочно, хотя однажды я его, кажется, видела, а также вспоминаю симпатичнейший рассказ о нем Володи Орла)... да, так насчет Всеволода Ревича, он не кажется человеком одного со Стругацкими "Клана". Да и в любом случае защита "своих" вовсе не предосудительна. Вот я тоже себе - своя, потому и обороняюсь от сравнения с. Куняевым.

Воля Ваша, не может мое выступление быть "вполне адекватно" куняевскому. Просто потому, что я, говоря о Стругацких, именно их имею в виду, тогда как его изыскания насчет поэзии - не более чем средство для выражения определенной политической позиции. Конечно, жаль, если по моим писаниям можно предположить, что я путаю художника с парламентарием, подобное недоразумение - существенный укор моему профессионализму. Но я-то думала о другом. О том, что разумел, помнится, еще Малерб, когда сказал: "Разлитие желчи отрыжкой отзывается в сонете". По-Вашему, писатель имеет право на любые, самые низкие чувства? Ну да: точно так же, как парламентарий, священнослужитель, дворник и любое другое частное лицо. Но, во-первых, когда сие лицо публикует свои чувства, будь то в поэме или с трибуны, а мне или Вам такие чувства претят, мы получаем точно такое же право об этом заявить. А во-вторых, высокий духовный настрой нужен писателю профессионально, в противном случае получаются Астафьев, Белов, Распутин, не говоря уж о толпах мелких писак. Эти трое талантливы, но я взялась бы с текстами в руках показать, что злоба и предрассудки сказываются в их стиле, во всем именно художественном строе их вещей куда отчетливее, нежели в съездовских выступлениях. Кстати, про "Печальный детектив" я когда-то настрочила большую рецензию в этом роде, но тогда ни один из журналов но захотел "связываться", а теперь - кого это интересует? Нашумевший роман еще долго будут упоминать в почтительных или не очень почтительных перечислениях, но он уже скучен.

То же будет и с другими произведениями этих авторов, независимо от того, заблуждаются они искренне или стремятся только к чинам и гонорарам. Согласитесь: ведь никого давно уже всерьез не занимает, всем ли сердцем верил партии Федин, вправду ли обожал вождя Фадеев, боролся ли Леонов за мировую революцию или за свое благополучие? Это - их обстоятельство, почему они отвергли необходимую художнику духовную свободу. А между тем я не уверена, что эти трое изначально уступали талантом Булгакову или Платонову. Однако внутренний выбор, который мог бы показаться политическим, определил их писательскую судьбу, сделав одних великими художниками, других - столпами соцреализма.

Пожалуй, в этом суть моего с Вами несогласия: я уверена, во-первых, в том, что политика в подобном выборе не главное, и во-вторых, считаю, что своевременно познакомиться с трудами Бердяева, конечно, хорошо, но если таким авторам, как, к примеру, те же Стругацкие, в этом не повезло, здесь нет достаточного именно для писателей оправдания склонности к тоталитарному мировидению. На этот счет у меня есть кое-какой личный опыт, причем обстоятельства обеспечили мне некоторую чистоту эксперимента; я росла в доме, где при детях никогда не говорили о политике, и училась в сельской школе, где ни дети, ни даже учителя не слыхивали слова "тоталитаризм".

Читала я без конца, но, понятно, тоже не Бердяева. И однако с ранних лет безошибочно чувствовала то мутно враждебное, что было в Н.Островском, А.Гайдаре, Фадееве и множестве других, чьи книги я читала часто с интересом, даже увлечением, а все же... Зато какое было счастье - книжка, в которой этого не было! Стивенсон, Грин, Леонид Соловьев, дала... Найти слово, чтобы назвать то, чего не люблю, я бы не сумела ни за какие блага, но инстинктивно угадывала далее легчайшую примесь - например, у любимейшего в ту пору Паустовского. И я, признаться, до сих пор думаю, что от самоубийства или озверения в тот период меня спасли те несколько книжек, из которых удалось каким-то чудом вычитать, что мир - тайна, а не казарма, где пока еще не все ладно, но мы, ужо, порядок наведем, И что цена человеческой души измеряется не готовностью стать в строй и, шагать в каких бы то ни было первых рядах, а какой-то иной - тоже таинственной - мерой.

В том-то и дело, что я знаю, чем может стать для подростка любимая книга, которая кажется взрослым приключенческой, развлекательной или какой там еще. И политика здесь не при чем, это скорее переживание эстетическое, что, впрочем, тоже не точно сказано. Переживание духовной свободы, если хотите. Этого не подделаешь, здесь бессильны.талант, мастерство, искренность убеждений - просто это или есть, или нет. У Стругацких нет, и я это вижу не потому, что профессионально навострилась. Я бы почувствовала это уже лет в десять, но объяснить попыталась только теперь. И судя по Вашему отзыву, не сумела, причем не собираюсь списывать это на Вашу предвзятость и непонятливость. Напротив, я Вам благодарна: о своих неудачах надо знать, авось в другой раз получится точнее.

[...] И... хотела прибавить: "Не обижайтесь на мою "Аннигиляцию", но поняла, что предполагать в Вас подобное чувство было бы глупо и даже невежливо.

ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ

Зубакин Ю. Следы на Марсе

Арцеулов К. Полет на Луну

Зубакин Ю. Марсианский путешественник

Зубакин Ю. Воображаемый итальянский спутник американского происхождения

Ревич В. Алексей Толстой как зеркало русской революции

ПЕРЕПИСКА Ю. РЕВИЧА