1. ТАКАЯ ЗЕМНАЯ ФАНТАСТИКА!

Творческие интересы писателя, как известно, - область малоисследованная. Особенно в тех случаях, когда они, интересы эти, кажутся на первый взгляд неожиданными, непредсказуемыми. И ответить на вопрос, как уживаются в одном человеке сугубо "земной" реалист и фантаст, порою настолько сложно, что литературоведы и критики, сталкивающиеся в своей практике с аналогичными случаями, предпочитают гибко обходить этот острый вопрос. Будто бы фантастика и реализм отделены друг от друга непроходимой стеной, будто бы не в реальной действительности лежат корни любой фантазии, даже самой дерзкой и неожиданной... Попробуйте с точностью до одной сотой определить, где кончается реалист Бредбери и начинается фантаст с мировым именем! Увы, они едины и неделимы!

Впрочем, творческая эволюция художника, живущего и работающего во второй половине XX века, диктуется, вероятно, каким-то определенным алгоритмом. Жизнь настолько насыщена новым, неизвестным, неисследованным, настолько пронизана дыханием НТР, невольными размышлениями о глобальных проблемах времени и грядущих судьбах человечества, что быть ныне "исследователем человеческих душ" и не затрагивать хотя бы косвенно этих проблем - невозможно, особенно если пишешь о современниках и для современников!

Иркутский писатель Борис Лапин принадлежит именно к тому типу художников слова, для которых совмещение интереса к сугубо земным темам с интересом к фантастике - вещь столь же привычная и внутренне осознанная, как привычны для нас смена дня и ночи, лета и зимы, как стали для нас привычны (за каких-то двадцать пять лет!) космос, ракеты, "солнечный ветер", лунные кратеры и прочее, чему уже не удивляешься и что постоянно используется в бытовом и художественном мышлении. Как художник он сформирован второй половиной XX века - со всеми вытекающими отсюда следствиями.

Начав как поэт и прозаик-реалист (за плечами - филфак Иркутского университета, работа редактором киностудии), Борис Лапин пришел к фантастике, конечно же, не случайно, а в силу того, что внутренний мир человека (кстати, в этом убеждают и реалистические произведения писателя) не может рассматриваться вне связи с миром ему подобных, равно как и вне связи с природой, с наукой, со всем тем, что определяет бытие современного человека. И как определяет! Слова М. Горького "Человек - существо физиологически реальное, психологически - фантастическое" никак не назовешь чисто образной фразой. И в самой жизни, и в душе человеческой скрыто так много неизвестного, фантастического, если хотите (вряд ли все это нуждается в специальном доказательстве), что с этих позиций реальная действительность и есть самая большая фантастика, где понятие "вечные проблемы" обретает качества чего-то отнюдь не застывшего, не узнанного до кромки, а напротив - постоянно и бесконечно обновляющегося, всякий раз поражая нас своей причудливостью и первозданностью, как знакомое до мелочей пламя огня способно пробуждать в душе новые и новые чувства и ассоциации!

Может быть, именно поэтому корни или истоки фантастики Бориса Лапина следовало бы в первую очередь искать в его реалистической прозе. Но для этого пришлось бы вспомнить и первые рассказы писателя, где исследовались характеры необычные, романтические, даже героические, хотя и взятые из окружавшей Б. Лапина жизни, подсказанные ею. Рассказов было немало. И для иллюстрации неожиданности ракурса рассмотрения жизни писателем-реалистом хотелось бы привлечь внимание читателя только к одному из реалистических произведений Б. Лапина, к очень самобытному и очень характерному для художника рассказу "Клавдюшка". Может статься, что он - ключ к пониманию метода реалиста в научно-фантастической литературе.

История, положенная в основу рассказа, и обыденна, и в то же время настолько неординарна, непривычна для восприятия, что в нее даже не хочется поначалу верить. Только потом начинаешь понимать, что она реальна, хотя и нельзя ее назвать типичной. Героиня рассказа, простая женщина Клавдия, заболела тяжелым недугом. Так заболела, что из больницы уже не думала вернуться домой, да и врачи не вселяли какой бы то ни было уверенности в выздоровление. Муж Клавдии, Степан, длительное время переживавший случившееся и внутренне уже словно похоронивший жену, привел в дом другую женщину, чтобы дом и хозяйство не развалились, да и детишки имели присмотр и уход. Во всем этом, конечно, нет пока особо оригинального, и этот рассказ при чтении настраивает поначалу на привычный для бытовой прозы лад. Но нет! Писатель никогда не взялся бы за подобный замысел, если бы имелся в виду тривиальный в таких случаях (а их в практике литературной - увы, великое множество) исход - либо Клавдия умерла, либо выздоровела, но развелась бы с мужем после всего случившегося. Любой из вариантов давал бы повод для морализаторства и верности "жизненной правде". Замечу попутно, что вряд ли у кого-нибудь появилось желание раскритиковать рассказ, - он достоверен!

В рассказе же Бориса Лапина "Клавдюшка" дела оборачиваются, однако, столь неожиданно, что такого поворота в житейской логике вроде бы и не предусмотрено. Но "житейская логика" сплошь и рядом живет штампами, стереотипами! И если в схему ее укладываются события, соблюдена вроде бы достоверность... АН нет! Клавдюшка, вопреки мнению врачей, да и своих убеждений, выздоравливает, возвращается в дом и... занимает в новой семье довольно странную роль "бабушки": она готовит обеды, убирается в доме, нянчит детей от нового брака Степана... И делает все это безропотно, добровольно...

Неправда ли - ситуация внешне фантастическая, непонятная, выходящая за рамки сложившихся традиций! Но ведь в основе этой ситуации, если смотреть глубже, лежат, в общем-то, вполне объяснимые людские чувства, чаще всего неподвластные логике рассудка! И чувства эти могут оправдать и Степана, могут объяснить и поведение Клавдии, которая ведь любила и продолжает любить Степана, и остается верной своей прежней высокой любви и в новых обстоятельствах. Конечно, ситуация, положенная в основу этого рассказа, может вызвать споры, может вызвать протест со стороны отдельных читателей (или читательниц), но от этого она не теряет жизненности и правдивости, искренности поступков героев повествования.

Думается, что в какой-то мере этот реалистический рассказ может осветить и специфические особенности обращения Бориса Лапина к фантастической литературе. Ему и здесь интересны в первую очередь неординарные характеры, сложные и необычные судьбы героев не далекого, а может быть, и близкого будущего, те чисто человеческие качества, которые по природе своей роднят представителей разных, порою отстающих друг от друга на несколько эпох, поколений!

Вот почему, если говорить обобщенно, фантастика Бориса Лапина (как и все его творчество в целом) представляется достаточно земной, разумеется, в хорошем смысле слова. Хотя для многих фантастических произведений писателя характерны атрибуты и научной фантастики, где есть место и космическим кораблям, и малоисследованным планетам, и научным феноменам, и непривычным для реалистической прозы героям, и еще многому другому, что определяет внешние признаки поэтики да и сам дух современной научно-фантастической литературы. Однако в первую очередь именно внешние, потому что интересы подлинной научной фантастики как явления литературного почти всегда лежат в области человековедения - сколько бы ни писалось о какой-то особой специфике жанра, повествующего якобы об инопланетных существах и чудесах техники будущего. Они интересны и важны не сами по себе, а в качестве призмы вполне земных и понятных проблем.

Так вот, в фантастических своих произведениях Борис Лапин остается реалистом и психологом, для которого характерны те же принципы творчества, что и в реалистической прозе. Наверное, именно это и определяет его самобытность на фоне достижений советской фантастики в целом и такого ее отряда, как сибирская фантастика, в частности - реализм и человечность.

Здесь не лишним будет заметить, что произведения Б. Лапина издавались не только в Сибири. Его повести и рассказы включались в коллективные сборники фантастики, выходившие в Москве, составили содержание нескольких авторских сборников ("Кратер Ольга", "Под счастливой звездой", "Первый шаг", "Ничьи дети"), переведены на языки народов СССР и опубликованы чуть ли не во всех странах социалистического содружества. Думается, что уже в этом можно усмотреть факт безусловного признания за писателем новаторства и самобытности.

Что же до особенностей творчества в научной фантастике, то тут хотелось бы остановиться несколько подробней, поскольку вопрос этот довольно сложный. Сложность связана прежде всего с тем, что Борис Лапин проявил себя во всех направлениях современной фантастики - от традиционной научно-технической до философской и юмористической. Но, как нередко бывает, не все произведения оказались равноценными. Проистекает это оттого, что в одних случаях замысел произведения совпал с наиболее характерными для творческой манеры автора возможностями самовыражения, в других - оказался отдаленным, подчиненным параметрам эксперимента, желанию испробовать себя в новом качестве, а от известных просчетов в таких случаях не застрахован ни один литератор, даже опытный. Тем более, что и довлеющий иной раз над читателем стереотип восприятия мешает прочесть произведение, извлекая из него глубинный смысл, а не внешние приметы сложившихся схем. Достаточно обратиться только к одному примеру с темой космоса в научной фантастике.

В современной фантастике космические перелеты - дело привычное. Легкость, с которой в фантастических романах и повестях герои совершают гигантские перелеты и перемещения в просторах Вселенной, разумеется, была и остается литературной условностью, если хотите, приемом, позволяющим "спрессовать" время и событийность до возможности остановиться на главном. Сейчас трудно предугадать, какими именно путями будет искать человечество дорогу к далеким звездным мирам. Но фантастика имеет право думать об этом и говорить, пытаясь осмыслить не столько сами пути (в техническом их воплощении), сколько материально-этическую подоплеку их.

У американского писателя-фантаста Клиффорда Саймака есть рассказ или небольшая повесть "Поколение, достигшее цели". В этом в общем-то оригинальном произведении автор предлагает один из возможных, по его мнению, способов сверхдальних космических путешествий. Способ американского фантаста в принципе столь же прост, сколь и непривычен для раннего опыта НФ литературы. С Земли отправляется группа людей, представляющих частицу земного человечества. Затем на гигантском звездолете в результате естественной смены поколений (ведь полет осуществим только в масштабах нескольких веков) наблюдается процесс деградации - люди забывают о целях и задачах полета, звездолет становится для них единственным миром, люди находятся на довольно примитивном уровне развития (что помогает им вынести мучительность самой дороги к звездам в чреве корабля), но сохраняют в виде неясных мифов, передаваемых из поколения в поколение, первоначальные знания о конечном пункте их дальнего пути. Все это время управлением корабля занимаются автоматы, электронный мозг. Но по мере приближения к звездам начинают действовать заранее заложенные в автоматы программы. Программы эти помогают развитию общества землян, направляют его в сторону прогресса, знания. Таким образом, по мнению Саймака, человечество будет избавлено от ужасов осознания безысходности положения тех, кто родится уже на звездолете и вынужден будет там же умереть, дав жизнь новому поколению, потомки которого и доберутся до звезд.

В повести К. Саймака нет и намека на иронию, предостережение. Он просто предлагает один из возможных вариантов, а на этом фоне рассказывает о судьбе отдельных героев, представителей поколения долетевших до звезд. Впрочем, и на научно-фантастическую заявку автор не претендует. Его произведение очень характерно для американской фантастики, построенной в подавляющем большинстве случаев на парадоксальности и зрелищности. Почему-то никто из критиков, пишущих о фантастике, не упрекнул писателя в жестокости, с которой распорядился он судьбами своих героев, никто не заметил антигуманного характера подобного эксперимента - может быть, остроту конфликта ослабило допущение автора о том, что люди превращаются во время полета в примитивных созданий, не осознающих своего положения... Но согласитесь, что это не аргумент для спокойного восприятия прочитанного... А может, все дело в развлекательном восприятии...

Борис Лапин, невольно вступающий в спор с американским писателем, написал повесть "Первый шаг", и это произведение, как ни странно, породило немало негативных откликов, споров, критиковавших фантаста за жестокость и прочие прегрешения...

В повести Б. Лапина "Первый шаг" ситуация почти что сходная с произведением американского писателя. Однако есть и различия. Во-первых, люди, отправляющиеся к далеким звездам, не превращаются в дикарей. Они остаются людьми. Идет смена поколений. Но новые поколения, естественно, сталкиваются с невозможностью выбора - им предстоит лететь к звездам вопреки их истинным желаниям и побуждениям. Сталкиваются люди и с социально-психологическими трудностями, разъедающими коллектив, как язвы, уже в силу замкнутости пространства и инерции человеческого сознания. С необычайной глубиной психологического анализа раскрыт в повести образ главной героини произведения Полины, которая олицетворяет протест всему происходящему. Имели ли право люди, выбравшие когда-то для себя цель, обрекать последующие поколения на страдания и отсутствие выбора? И такой ли весомой будет эта цель для тех, кто еще не родился? Не дорога ли цена, которую приходится платить за такие далекие звезды? Эти и многие другие вопросы задает себе Полина, а вместе с ней и автор. Но постепенно героиня замечает детали, анализ которых убеждает ее в том, что полета к далеким звездам по сути дела нет! Есть просто имитация полета, осуществленного на Земле! И все "умершие" когда-то люди имели возможность в критический момент "выйти из игры", оказавшись по ту сторону эксперимента живыми, не нарушая при этом хода этого грандиозного опыта.

Что это - модель возможного способа полета к звездам? Неужто автор и впрямь решил осуществить именно такой замысел в рамках названного фантастического произведения? Вот на этой почве и возникли недоразумения и укоры в адрес писателя. Но для столь категоричных заявлений необходимо сопоставить все творчество художника с данной повестью. Ни в одном реалистическом или фантастическом произведении писатель не обращался к жестокости. Напротив, почти все его повести и рассказы - это страстные утверждения гуманизма, борьба за активное добро, за человечность в людях.

Странно как-то констатировать факт столь непрозорливого и однозначного восприятия повести - все это не в пользу читательской и критической развитости по части эстетики восприятия НФ. Борис Лапин создал прекрасное по силе художественного воздействия произведение предупреждающей фантастики. Ведь повесть "Первый шаг" - это предостережение! Предостережение от неразумных путей в будущем, от возможности обесценивать человеческую жизнь до положения винтика в огромном механизме, предостережение глубоко философское. Уже такая деталь, как проясняющаяся к финалу повести ситуация с проведением описываемого эксперимента на Земле, заостряет социально-критическую направленность произведения до формы романа-притчи со всеми вытекающими отсюда следствиями. Все дело даже не в конкретике рассказанной автором истории - смысл повести куда шире! И все-таки что же послужило поводом для неверного восприятия повести "Первый шаг"?

Автору этих строк довелось спорить со многими читателями и пишущими о фантастике по отмеченным выше вопросам. И только перебрав множество вариантов возможных объяснений, невольно приходишь к несколько неожиданному выводу, что главной причиной двусмысленных прочтений повести оказался в высшей степени глубоко эмоциональный реализм, с которым писатель подошел к раскрытию замысла! Именно он и породил неверное истолкование повести, создав предварительно ту необходимую эмоциональную атмосферу воздействия произведения, которая уже не учитывает условность происходящего, а ведет читателя по страницам повествования с известной прямолинейностью и логической инерцией. Да, Б. Лапину не хватало условности, может быть, несерьезности в раскрытии замысла! Но разве не парадоксально при этом, что сила художественной убедительности оказалась на столь завидном уровне! И может быть, в этом несоответствии и заложен какой-то положительный сдвиг в качественном развитии предупреждающей фантастики?! Время покажет, насколько верны те или иные версии...

И тем не менее, не боясь продемонстрировать пристрастие к вкусовщине, скажу, что из произведений писателя в жанре фантастики наиболее характерными для Бориса Лапина являются, на мой взгляд, такие вещи, как повести "Первый шаг" и "Под счастливой звездой", рассказы "День тринадцатый", "Лунное притяжение" и "Конгресс". Они написаны в разной манере, посвящены разным проблемам, используют разные жанры современной НФ. Но их объединяет одно важное качество. Это не значит, конечно, что остальные повести и рассказы писателя следует отнести к неудачам. Отнюдь нет! Просто в перечисленных выше произведениях сталкиваешься с наиболее полным, так сказать, раскрепощенным выражением авторского замысла, глубоко и разносторонне осознанного и - что очень важно! - прочувствованного писателем, идущего в своем творчестве от реализма. Иначе произведения эти не имели бы такой силы воздействия на читателя, не казались бы настолько реальными герои их, не вызывали бы встречных мыслей идеи автора, не было бы споров и дискуссий!

Когда перечитываешь заново многие произведения Бориса Лапина, легко замечаешь, что даже в тех случаях, когда в центре повествования находится гипотетическое будущее, писателя интересуют в первую очередь люди, их судьбы, порою странным образом пересекающиеся, и глубинные, иной раз почти неразрешимые в силу сложности жизненной диалектики конфликты. И за всеми этими "человеческими историями" проглядывает нечто большее, чем бытописательство со скидкой на гипотетическое будущее. Его мир будущего не отделен от нашего мира пропастью времени, "списывающей" огрехи прогнозов и надуманность проблематики. Писатель пытается уловить движение времени через призму людской психологии, решать проблемы не на абстрактно-отвлеченные и в общем-то достаточно освоенные современной фантастикой темы, а близкие и понятные читателю конца столетия, ибо последний мыслит уже масштабами и перспективами глобальными, космическими, способен видеть не только сиюминутное, но и то, что ныне лишь намечается как ростки XXI века. Ведь если вдуматься, то проблемы повести "Первый шаг" обоюдоостры и для проекции грядущего, и для современности: достаточно отбросить частные детали сюжета, как содержание повести вырастает до значительных философских обобщений, впитывая в себя десятки социальных категорий, где проблема выбора имеет важное и непреходящее значение... И будущее оборачивается настоящим, в котором и осуществляется исследование "души" человека как своеобразного зеркала времени и эпохи.

Приметы времени... Они узнаваемы и в повести "Ничьи дети", действие которой разворачивается в одной из стран Латинской Америки, борющейся за независимость. Здесь фольклорное начало тесно переплетается с детективным сюжетом, а лирическая линия партизанского связного Старика мирно соседствует с главами и эпизодами явно памфлетными. Синтез оправдан и замыслом, и внутрижанровой полифонией. И если Айз и его друзья "стриженые", Командир, министр в правительстве "акул" Тхор и некоторые другие персонажи в чем-то повторяют уже известные клише (это уравновешивает заданную условность), то Старик, Джо Садовник и особенно сентиментальный ученый-садист Климмер, безусловно, оригинальны, полнокровны и предельно точны, ибо на них лежит основная идейная нагрузка произведения.

Те же приметы времени как бы диктуют сюжет в рассказе "Лунное притяжение", где остро ставится вопрос этики ученого, нравственности или безнравственности научно-технического эксперимента. Они же так или иначе находят отражение и в повести "Под счастливой звездой", как бы приоткрывающей читателю страницы светлого будущего. Рисуя человека недюжинных способностей, сильного характера, редкого обаяния, автор на примере Руно Гая убеждает: счастье - в деянии, каждый - кузнец своего счастья. Только по-разному понимаем порою мы и деяние, и счастье свое... И вряд ли противоречивость эта уйдет из жизни в будущем, вряд ли упростятся жизненные конфликты. А вместе с автором и читатель задумывается о том, что и в будущем человек останется человеком со всеми своими сильными и слабыми сторонами, что и в будущем ждут его и "муки творчества", и вечная неудовлетворенность ученого или поэта результатами своего труда, и неразделенная любовь - лишь требования человека к себе неизмеримо возрастут. Ибо закономерный путь к совершенству лежит через осознание самодисциплины и готовности к активному добру. Так говорит о будущем писатель-фантаст. И так же строг и точен он в фантастике на современные темы, широко представленные в творчестве.

Вообще для Б. Лапина характерно, как уже отмечалось, острое чувство животрепещущих проблем времени. Оговоримся сразу же, что это чувство не сродни конъюнктурному чутью целого ряда современных фантастов, выбрасывающих на книжный рынок десятки рассказов то на экологическую тему (она ведь модна), то на тему вещизма, оправдывая поделки сплошь и рядом расхожим тезисом о "социальном заказе". Тут все гораздо сложней и искренней! Актуальностью отличаются у Б. Лапина даже юмористические рассказы. Шутейно-затейливый, на редкость колоритный рассказ "Конгресс", например, обращен на деле к проблемам и конфликтам далеко не юмористическим - к проблемам семьи (теряющей ныне свое прежнее содержание и форму), изменений ритма и уклада жизни, когда наряду с новыми приобретениями люди теряют и что-то ценное, выпестованное столетиями народной мудрости.

Кстати, о колорите фантастики. О нем еще пойдет речь. Здесь же заметим, что, говоря о самобытности писателя-фантаста, нередко имеют в виду лишь сумму оригинальных научно-фантастических идей, прозвучавших в его произведениях, иногда вспоминают еще образы героев... Но ведь колорит создается целым комплексом особенностей творчества, их полифоническим синтезом и функциональным проявлением! Он и в образе мышления, и в необычном ракурсе мировидения, и в умении владеть виртуозно словом... Думается, рассказ "Конгресс" как раз и иллюстрирует наглядно мастерство Бориса Лапина в этом смысле - слово, живописующее образ или коллизию, выбирается с осторожностью и точностью, слово выстраивается в стилистическом ряду в той и только той последовательности, которая и создает ощущение зримости и достоверности происходящего, даже если речь идет о чертях, домовых и прочей "нечисти", преображающей и заостряющей суть проблем!

Именно такие черты творчества и дают основания для серьезного разговора о сибирской фантастике с ее неповторимым колоритом, пусть даже не всегда этот колорит касается непосредственно содержания, а тяготеет больше к форме. Борис Лапин из тех, кто привносит в фантастику ощутимые региональные черты, обогащая ее художественно, а главное - знакомит всесоюзного читателя с сегодняшним днем Сибири, с ее славным завтра.

В этом смысле особенно примечателен один из последних рассказов Б. -Лапина - "День тринадцатый". Ведь герои его - ребята со стройки века - Байкало-Амурской магистрали. И надо отдать должное автору за смелость и мастерство, с которыми он обращается к этой теме, живо и достоверно передавая суровые будни стройки, повседневную жизнь ее людей со всеми радостями и печалями и незаметно, органично вводит в повествование фантастический элемент (ситуация со счетом дней находится фактически на стыке условности - вроде бы и не было никакой фантастики!), который, в свою очередь, трансформирует рассказ из "репортажа с места событий" в философско-обобщающее произведение, работающее одновременно на современность и на будущее! В реалистической прозе, и в фантастике художник не уходит от реальной земной действительности в стремлении отражать жизнь в заведомо усложненных формах искусственно-фантастического моделирования, не противопоставляет ей вымышленный сказочно-условный мир. Он современник эпохи, и его не может не волновать современность в любых ее проявлениях - будь то борьба против гонки вооружений в разных уголках Земли или морально-этические проблемы человеческих взаимоотношений. Б. Лапин живо откликается на все подобные вопросы с высокой гражданской ответственностью, делясь с читателями своими размышлениями, тревогами и надеждами. Это ценное качество хочется подчеркнуть особо, ибо не каждый из ныне работающих в фантастике писателей заслужил право называться современным!

* * *

Современный писатель - кто он такой? Отдающий ли дань моде на временные псевдоинтеллектуальные выверты? Пишущий ли только о современном? Выбирающий ли чисто сиюминутный подход из конъюнктурных соображений в первую очередь к тому, к чему направлен в тот или иной момент общественный интерес? Все эти вопросы в сфере научно-фантастической литературы приобретают особо специфическую окраску, поскольку фантастика-то, как известно, и без того жанр, пользующийся неослабевающей популярностью. И все-таки одни фантасты читаются как некая разновидность массовой беллетристики, не оставляющей чаще всего должного следа в памяти. Другим навстречу распахиваются читательские сердца еще в преддверии соприкосновения с книгой.

Вероятно, современным фантастам следовало бы назвать такого литератора, который пишет об идеале не как о маячащем в призрачном тумане будущего иллюзорном образе, а живописует современность, находя в ней - пусть и с помощью фантастических допущений! - прекрасные образцы современников, которые уже сейчас живут по законам идеального, устремленного к совершенству мира! Творчество такого писателя словно говорит читателю: люди, о которых написан этот рассказ, живут среди нас, рядом с нами, но у них хватило чуточку больше мужества, чтобы хотя бы на один день приблизить грядущее, изменить себя к лучшему. Впрочем, и идеальными героями далеко не всегда их назовешь, потому что они - это мы, наделенные большими и малыми недостатками. Просто в один прекрасный день под влиянием внешних или субъективных факторов эти люди по-новому посмотрели на свое существование, либо дремало в них до поры до времени прекрасное чувство благородства и самоотверженности, но вдруг пробудилось, заставило биться сердце в ином ритме и активно дарить миру добро не ради собственной славы, а потому что иначе они уже не могли...