МАРИЯ ГАЛИНА: «ОБЫЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК ИНТЕРЕСНЕЙ СУПЕРМЕНА»

Мария Семёновна Галина родилась в Калинине, но считает себя одесситкой, поскольку школу и университет закончила в Одессе. По образованию биолог, защитила кандидатскую диссертацию по специальности «биология моря», работала в Норвегии в Бергенском университете. Прервав научную карьеру в середине 90-х годов, занялась литературным трудом. Переводила С. Кинга, Д. Вэнса, Э. Табба, К. Баркера и других зарубежных фантастов. Автор романов «Волчья звезда», «Гиви и Шендерович», «Все источники бездны», «Глядящие из темноты»; повестей «Прощай, мой ангел», «Покрывало для Аваддона», «Курортная зона», «Экспедиция» и других произведений. Использовала литературный псевдоним Максим Голицын. Широко известна как поэт, публицист и литературный критик. Член редколлегии киевского журнала «Реальность фантастики», главный редактор книжного дайджеста «Библиоглобус».

Маша, ты по образованию биолог, защитила кандидатскую диссертацию по биологии моря. Как вышло, что ты стала профессиональным литератором?

Наверное, любой ответ будет до какой-то степени ложью. Но если коротко, то в советское время профессия научного сотрудника могла обеспечить хоть какую-то свободу и независимость. В том числе и свободу передвижения – командировки, экспедиции. К физике и математике душа не лежала, к химии тоже, а биология вроде самое то. Обычно человек идет в биологию потому, что любит животных, потом выясняется, что биологи не столько их любят, сколько режут. Я тоже в этом замешана. Ассистировала при совершенно никому не нужных опытах, проводимых просто для отчета, для отмазки... Это одна из тех вещей, которые я себе не прощу никогда. Отчасти поэтому пошла в гидробиологию, – казалось, рыб можно не жалеть. Но рыб тоже было жалко. В какой-то момент стало тошно, скучно... Я забрала трудовую книжку и ушла. Сразу, как Союз развалился, и уже не нужно было где-то числиться. Хотя и экспедиции были интересные, и всякие экзотические места...

Это одна из правд. Другая, наверное, все же в том, что я лучший писатель, чем биолог. Человек предпочитает заниматься при прочих равных тем, что у него лучше получается.

Каким был твой литературный дебют? Первая публикация, первая книжка?

У меня вообще все не как у людей. Первая публикация стихов прошла очень давно, в конце 70-х, в многотиражке «Антарктика», обслуживающей китобойную флотилию «Слава», приписанную к Одессе. В многотиражке работала Сонечка Кобринская, большая любительница поэзии, она там печатала своих любимых одесских поэтов.

В 1993 вышли две книги стихов, за одну мне заплатили гонорар, огромный по тем временам – полторы тыщи рублей, а зарплата у меня была 120. И я сразу захотела бросить работу и жить на гонорары. Но тут грянула инфляция. Гонорар испарился как сухой лед – бесследно. В 1991, кажется, году была первая – и последняя – публикация стихов в «Юности», потом очень скоро этот журнал тоже превратился в ничто...

Первые мои романы под псевдонимом Голицын вышли в 1996 году. А повести под своей фамилией – в 2000-м, все четыре сразу. В разных местах. И те, что были написаны семь лет назад, и три, и два года назад, причем в приличных журналах – в «Волге», в «Неве», в «Крещатике»... Еще у меня была популярная книжка про животных... Так что первых книжек у меня много.

Любопытно, как тебе удаётся сочетать работу литературного критика и прозаика?

С огромным трудом. Не потому, что эти занятия отнимают друг у друга время, хотя и это есть, а потому, что здесь замешаны разные схемы человеческих отношений. Как критик ты подкусываешь тех, с кем дружишь как писатель. Сама по себе критика – дело вполне естественное для любого читающего человека. Прочел что-то, появилось какое-то мнение, высказал его – какая разница, всему свету или группе товарищей? Критика всегда пристрастна, поэтому руки до какой-то степени развязаны. Но если ты еще и сама сочиняешь, то надо, по крайней мере, стараться, чтобы тебя не могли упрекнуть в том, в чем ты, как критик, упрекаешь других. А то нечестно выходит. И стыдно.

Ты пишешь замечательные стихи, фантастику, современную реалистическую прозу. К чему больше лежит душа?

Я не делаю различий между современной прозой и фантастикой. Жизнь сама по себе фантастична, потому и реалистическая проза тоже вполне фантастична. В любом случае выдумываешь – поступки героев, мотивы, реплики, сюжетные повороты... Я написала цикл вполне бытовых рассказов – «Курортная зона» – про Одессу, мой родной город, но там есть и элементы фантастики... Кажется, кто-то из персонажей Бабеля говорил: «Немного чуда, и человеку уже легче жить на свете». Без чуда, без тайны и жизнь скучна, и литература. Даже у такого реалистического писателя, как Чехов, и то был свой «Черный монах»...

А вот стихи пишутся совершенно другим участком мозга, они как бы и не пересекаются с прозой... Совсем другой род деятельности.

Ты занимаешься переводами. Поделись опытом, на что нужно обращать особенное внимание переводчику?

Лично я самоучка. Потому свои правила выработала сама. Первое и главное – из всех вариантов фразы выбирай тот, что короче. Самый короткий, скорее всего, будет самым лучшим. Второе – у каждого, даже самого плохонького писателя есть свой ритм. Поймаешь его – сможешь дышать ему в затылок, думать как он, даже те моменты, которые вроде бы непонятны, начинаешь угадывать... Остальное известно – не стесняйтесь лезть в словарь, избегайте «ложных друзей переводчика». Пример из близкого языка – украинского. По-украински сирень – бузок. А ее часто переводят, как «бузина». По созвучию.

Знаю, что ты комментировала первоиздание «Жизни животных» (что, кстати, означает термин «первоиздание»?) Брема. Что-нибудь об этой работе.

Книга эта должна вот-вот выйти – огромная была работа.

«Первоиздание» – это просто перепечатка первого русского сокращенного издания Брема. Его многотомники еще до революции урезали до пяти, трех, двух томов... Урезали следующим печальным образом – выкидывали все байки о животных, местные легенды, которые он собирал, забавные случаи, а оставляли систематику, краткие сведения по биологии... Но ведь именно систематика с тех пор изменилась радикально, а с биологией вообще жуткие вещи произошли – Брем описывает, скажем, чудовищные, огромные стада антилоп, которые волнами катятся по африканским равнинам, до океана, и тонут, потому что сзади напирают другие такие же стада... А теперь эти антилопы все в Красной Книге. Вот это мы с моей приятельницей-зоологом и комментировали – где старую систематику сменила новая, где вид вымер, где просто животное «оболгано ни за что», названо глупым, или свирепым. С тех пор ученые поняли, что такие «человеческие» критерии не применимы к животным... А есть там душераздирающие описания – охоты, например, – такие бессмысленные по своей жестокости вещи, от которых у любого гринписовца сердце на месте разорвалось бы...

НФ, фэнтези лежат в русле твоих интересов. Ты следишь за процесссами в этой области, сама пишешь. Что скажешь о современном состоянии фантастики?

Нормальное состояние. Сейчас в фантастике работает очень много писателей по-настоящему высокого уровня, наверное, больше, чем было в советское время. Да, нынешняя «фантастическая» среда не породила такого явного лидера, каким были Стругацкие, но, может, это и хорошо – единоличный лидер все-таки подавляет. Кажется, что существует лишь он один, а потом уж – все остальные. Сейчас много ярких имен, и никто не подражает друг другу, не забивает друг друга... Я не говорю о потоке, наполнителе, контексте – но ведь его и раньше никто в расчет не брал. Хотя раньше контекста, конечно, было меньше. Так и хороших вещей было меньше...

Какая фантастика тебе нравится? Женщина-фантаст в наше время не есть редкое исключение, но, всё-таки, фантастику пишут и читают, в основном, мужчины. Как Мария Галина пришла в фантастику? Что-то в детстве прочитала особенное? Какое фантастическое произведение нравилось в детстве? Вот я, например, в 6 лет прочитал в «Пионерской правде» «Гриаду» Колпакова, изруганную критиками в пух и прах, и «попал». Стругацких, Уэллса и прочих открыл для себя чуточку позже. А ты?

Ой, это ужасно смешно. Я лет в семь или девять прочла Георгия Мартынова – «Каллисто» и «Каллистяне». Позже – его же «Звездоплаватели». И меня просто сшибло. Тем, что могут произойти вот такие вещи – прилететь инопланетяне, братья по разуму, такие хорошие... Как раз сегодня ни с того ни с сего вспомнила об этом романе, поскольку ездила за город, под Москву, где по сюжету все и началось; это же цирк – профессор Куприянов на даче вышел утром за калитку, поглядел на синее небо и в синем утреннем небе заметил серебристую точку. И сразу понял, что это что-то не то... Потом соседи подошли, толпа сбежалась... А ведь попробуйте заметить в утреннем небе серебристую точку до того, как ее еще раньше, ночью, заметили телескопы – и профессиональные, большие, и астрономов-любителей. Но тогда это воспринималось совершенно некритично. А Стругацкие попадали мне в том порядке, в каком выходили их книги – с «Шести спичек»... Так что они росли вместе со мной, можно так сказать. Или наоборот...

Да, я тоже взрослел с произведениями братьев Стругацких. А у Мартынова, кроме того, что ты назвала, подростком очень любил романы «Спираль времени» и «Гость из бездны»...

Была ещё книга Леонида Оношко «На оранжевой планете» – про полет на Венеру, довольно бесхитростная, но почему-то сердце замирало – ужасы, тайны, цветы-людоеды, ящеры... Людей ведь к литературе подталкивают далеко не шедевры, – шедевры они начинают ценить, когда наработают какой-то опыт чтения. Подталкивает что-то усредненное, но увлекательное.

Нередко главные герои твоих произведений – аутсайдеры, более чем заурядные индивидуумы, попавшие в необычные обстоятельства. Тебя привлекает исследование поведения обыкновенного человека в экстремальных ситуациях?

Я думаю, что обычный человек интересней супермена. Супермен всегда действует однозначно. Обычный же человек по слабости своей уклоняется, сомневается, ошибается. Значит, и писать интереснее про такого – он всегда может удивить автора. А, следовательно, и читателя. Да и мы все не супермены, лично мне слабые герои как-то ближе. Хватит с нас сильных... Не люблю ни Рахметова, ни Базарова, ни горьковских романтических маргиналов. Вдобавок ко всему, они еще и инафантильны. Безответствены. По-моему нет ничего прекрасней и интересней, чем обычный человек. И страшнее.

Несколько слов о недавно вышедшем в «ЭКСМО» романе «Глядящие из темноты». Почему на обложке твоего романа стоит имя Максим Голицын?

У этого романа очень несчастливая судьба. Он написан лет шесть назад, под дефолт издательство от него отказалось, потом он попал в «Махаон», но серия начала агонизировать, потом – еще в одно издательство, где серия тоже закрылась, хотя уже и обложка была готова. И когда Олди, мои терпеливые литагенты, написали мне, что есть возможность пропихнуть его в ЭКСМО, но отдел маркетинга хочет мужчину, я подняла мой старый псевдоним. Рукописи должны печататься, а то они тянут автора вниз... Потом, мы как раз ремонт затеяли, деньги были не лишними. Они никогда не лишние. Самое смешное, что я каждый раз получала за него аванс. И каждый раз этот роман назывался по-другому. Каждое издательство его переименовывало. Последний вариант не самый худший, хотя у нас нынче все что-то высматривают в темноте: и Лукьяненко («Ночной дозор») и Олег Дивов («Ночной смотрящий»).

Выходит, один из главных персонажей романа этнограф Леонард Калганов это не есть прозрачный намёк на фантаста Леонида Каганова? Шесть лет назад писателя Каганова ещё никто не знал...

Как ни странно, это действительно совпадение. Леонида Каганова я в то время и вправду не знала. Зато когда-то давным-давно была знакома с Лёней Колгановым, поэтом. Непечатный такой поэт. Говорят, он сейчас живет в Израиле. Понадобилось назвать главного героя, и я просто чуть-чуть подправила имя Лени, потому что оно мне показалось звучным. Вообще-то, тот Леня на героя нисколько не похож... А с Леонидом Кагановым пришлось объясняться на «Росконе» – через пять лет после того, как роман был написан, и его фрагменты появились в сети и в печати. По-моему, Лео на меня не обиделся.

Расскажи о своей работе в качестве главного редактора московского журнала «Библиоглобус».

Тут мало что можно сказать. Журнал маленький, отслеживает книжные новинки. Большую часть его занимает библиография. Небольшой раздел развернутых рецензий. Соответственно и начальник я маленький. Зато демократичный. Вообще, начальником быть приятно, но надо мной еще один начальник, а над ним – ещё. Все равно полной независимости нет.

О чём твой новый роман «Гиви и Шендерович», который только что вышел в издательстве «Мосты культуры» (Москва) / «Гешарим» (Иерусалим»)?

Он очень веселый и путаный, про приключения двух челноков-растяп, которые из Одессы отправились в Турцию, чтобы закупить партию воздушных шариков. В результате они оказались втянуты в совершенно мистическую историю, где главную интригу закручивает падший ангел Азаил (он же – Азазель). Там много чего наворочено, в частности, всякие апокрифические истории про царя Соломона и Александра Македонского. Как ни странно, фигура Александра Македонского до сих пор отбрасывает огромную величественную тень на весь Ближний Восток – и мусульманский, и иудейский. Я просто взяла множество преданий – о книге Рагуила, о Енохе и его общении с ангелами, о потопе, о престоле царя Соломона, о его перстне, о том, что Александр Македонский дошел до райских врат, но вынужден был повернуть обратно, о Гоге и Магоге, о запретном городе Ираме, о грядущем конце света, что-то додумала, что-то переписала чуть иначе, – и объединила их в одну историю – с началом и концом. Получилось относительно связно и довольно забавно.

Твои планы?

Когда-нибудь – написать что-нибудь избыточное и пышное, как восточный ковер. При этом чисто фантастическое, жесткую НФ. А пока – пристроить новую повесть. Она тоже очень смешная. Про страшные последствия ролевых игр по Толкиену.

Беседовал Владимир ЛАРИОНОВ,

август, 2004 год.