РАСКРОЕМ СБОРНИК «ФАНТАСТИКА, 1962 ГОД»

1

Спящий проснулся. Точнее, кончилось "отчуждение временной смерти", как определил состояние Павла Погодина его врач и одновременно его дальний потомок, он же тезка Павел Погодин. Пра-пра-прадед Павел Погодин, беседующий со своим пра-пра-правнуком Павлом Погодиным - это первая, но отнюдь не самая парадоксальная ситуация, возникающая на страницах повести Г. Гора "Странник и время".

Смелый научный эксперимент окончен. Человек XX века оказывается в XXIII веке. Мир далекого будущего открыт перед ним. Великолепный, могущественный, яркий и... не совсем понятный и не во всем приятный мир.

Г. Гор в своей новой фантастической повести остается верен себе. Никаких сюжетно-композиционных трюков, столь соблазнительных в данном случае, никакого нагнетания романтизированных или сентиментальных коллизий... Внешняя канва повести очень проста, очень спокойна и до конца логична. Рядовой средний интеллигент нашего времени, волей науки перенесенный в будущее, не торопясь, без экзальтации и предвзятости вглядывается в окружающее, стараясь его понять и принять.

Принять - проще... Мир будущего - добрый, умный, ласковый мир, где даже странник, перескочивший через временной провал, может почувствовать себя уютно. Подчеркиваем: может... Не должен, не обязан, не - обязательно, не - безусловно, а может... Самое интересное и оригинальное в горовской трактовке этого традиционного фантастического варианта - путешествие во времени - именно в том, что писатель вводит в него мотив одиночества странника. И одиночество это не зависит от степени благоустройства будущего мира, от чуткости его обитателей, от характера странника. Это относительное одиночество неизбежно для человека, вырванного из своего "интеллектуального ареала" и поставленного перед целым рядом явлений, которые он не может принять, хотя и безоговорочно принимает морально.

Такой поворот темы вкладывает в фантастическую ситуацию ту необходимую дозу психологического реализма, без которой нельзя относиться серьезно к рассматриваемым проблемам.

Именно потому, что Погодин никак не может примириться со случившимся - со своим скачком через время - мы вместе с ним задумываемся над парадоксом сна. Действительно, что произошло с Погодиным? Он закрыл глаза, время перестало течь для него, он провалился во вневременное состояние, потом открыл глаза - а прошло триста лет, все изменилось, кроме него самого. То же самое, в принципе, происходит с каждым из нас ежесуточно, когда мы закрываем глаза, засыпая, и открываем их, проснувшись. То же самое - или не то же самое? Задумываешься...

А что же сохраняет для нас цельность восприятия мира, сохраняет нас, как личность, хотя мы 365 раз в году на несколько часов проваливаемся во вневременное состояние? Память, по-видимому, "прошлое, резервированное в тех участках мозга, которые умеют остановить миг, спрятать его впрок, чтобы повторить, когда в этом возникает надобность", как пишет Г. Гор. Участки мозга, которые умеют прятать впрок миг? Задумываешься...

Людмила Сергеевна невзлюбила Погодина. Она возмущена противоестественным "вторым рождением" Погодина: "Если все будут шляться во времени..." И в самом деле: не противоречат ли выводы науки о разном течении времени (вспомним о космонавтах, летящих со скоростью, близкой к скорости света) нашим сегодняшним представлениям о родстве, преемственности поколений, возрастных отношениях, поступательном движении познания? Этичны ли исследования времени? Задумываешься...

Повесть Г. Гора заставляет задумываться. Полностью использовав свое право фантаста ставить обычных людей в необычные обстоятельства, писатель тем самым в неожиданном, особенно впечатляющем ракурсе поворачивает наши самые обычные, самые вроде бы правильные представления "о времени и о себе". Попытка художественною осмысления и переосмысления основ человеческой психологии, морали, познания ставит повесть Г. Гора в ряд интереснейших художественно-философских произведений.

2

В отличие от Г. Гора братья Стругацкие не пытаются найти научного сюжетного объяснения тому факту, что герой повести "Попытка к бегству" Саул перенесся из XX века вперед чуть ли не на тысячелетие. Он перенесся - и все. Как? Об этом не говорят авторы, об этом не знают ни Антон, ни Вадим, спутники Саула в их совместном путешествии на страшную планету Саулу. Больше того, Вадим и Антон почти до самого конца и не подозревают, что имеют дело отнюдь не с кабинетным ученым, "книжным червем", историком, изучающим далекий XX век. Саул кажется им немного странным - и только. И, пораженные, читают они в самом конце записку исчезнувшего Саула: "...Я просто дезертир. Я сбежал к вам, потому что хотел спастись. Вы этого не поймете. У меня осталась всего одна обойма, и меня взяла тоска. А теперь мне стыдно, и я возвращаюсь..." Они переворачивают записку и видят донесение обершарфюреру СС господину Вирту от блокфризера шестого блока...

Савел Петрович Репнин, командир Красной Армии, военнопленный, взятый немцами в плен под Ржевом, заключенный № 819360, использовал свою последнюю обойму. Попытка к бегству в будущее не удалась. Саул слишком честен для того, чтобы спасти только себя. Он возвращается из будущего на свое место доделывать свое горькое, но необходимое дело. И гибнет. И труп его сапогом переворачивает на спину эсэсовец. И жирный дым валит из труб лагерных печей... Надо, чтоб Саул погиб. Надо, чтоб он стрелял даже тогда, когда это заведомо безнадежно. Попав в будущее, Саул убедился, что если такие, как он, не сделают все, что они могут сделать сегодня, то завтра не наступит. "Никто не придет и никто не снимет..." Никто за нас ничего не сделает, в наших руках не только сегодняшний день, но и будущее. Будущее - это мы, наша воля, наша вера, наша жизнь - и наша смерть. И когда читаешь последнюю фразу повести, вспоминаешь слова поэта:

Глаза их полны заката,
Сердца их полны рассвета.

"Попытка к бегству" - сложное произведение. В нем Стругацкие впервые уходят от дорогого их сердцу мира добрых камерных коллизий и своеобразных, но частных проблем науки в мир острых социальных конфликтов, дерзких контрастных всечеловеческих обобщений - в большой мир большой литературы. И туда им удалось принести все скопленное на подходе: индивидуальность стиля, добротный естественный юмор, сюжетную остроту, энергичный "сценарный" диалог. И если повесть Г. Гора "Странник и время" продолжает и развивает уэллсовские традиции фантастики ("Когда спящий проснется", "Машина времени"), хотя и внутренне полемизирует с идейной позицией Уэллса, то "Попытка к бегству" Стругацких ассоциируется с яростной повестью Бруно Ясенского "Я жгу Париж".

"Попытка к бегству" не только самое интересное произведение сборника, но и лучшее из всего, что до сих пор написано Стругацкими.

3

Со времен "Машины времени" Г. Уэллса и "Железной пяты" Д. Лондона "зигзаг одичания цивилизаций" стал постоянным сюжетом в фантастике. Очень своеобразно, со множеством новых оттенков, акцентов и небольших открытий этот сюжет продолжает разрабатывать А. Громова в рассказе "Глеги". Громовой удалось неназойливо и умно противопоставить очередной "зигзагообразной" ситуации представителей человечества, сумевшего избежать "зигзага". Хорошо продумана композиция этого довольно большого рассказа: описательство и объяснительство, которых не сумел преодолеть в подобном положении даже Д. Лондон, сведены к минимуму. Интересен и свеж образ Виктора. Радует разработанность фантастической темы, довольно сложной и громоздкой самой по себе. И еще - авторский такт, который явно нелегко было соблюдать, описывая эту жутковатую драму.

Рассказ А. Глебова "Большой день на планете Чунгр" читается с удовольствием. Чувствуешь, что автор сам искренне увлечен идеей рассказа и, посмеиваясь, вписывает деталь за деталью в свое полнокровное фантастическое полотно. Цивилизация марсианских муравьев у Глебова выглядит весьма занимательной, в должной мере - странной, где надо - неприятной, где требуется - беззащитной. Да и написан рассказ не ради еще одного "варианта", нет; главная мысль рассказа и очень современна и очень тревожна. В тему о космических контактах цивилизаций Глебов вносит свое уточнение: если не произойдет разоружения, то половина землян - Запад - будет не слишком желательными гостями в мирах иных.

Майор Велл Эндью - еще один вариант Примо Падрели и Вандерхунда в галерее сатирических образов "героев", создаваемых мастером советского фантастического памфлета Л. Лагиным. "Космический Квислинг" выписан Лагиным с обычной его тщательностью и беспощадностью. Сюда же примыкает написанный в лагиновских традициях рассказ Ю. Цветкова "995-й святой".

Рассказ А. Днепрова "Подвиг" - неудача талантливого писателя. Написанный невыразительным языком, посвященный не слишком интересной, достаточно сомнительной, да к тому же плохо разработанной автором теме, рассказ получился скучным. Переживания героев кажутся надуманными, их речи - выспренними.

Не удался и С. Илличевскому его рассказ "Исчезло время в Аризоне". Рассказ напоминает некоторые вещи А. Беляева, когда тот переступал незримую границу между фантастом и фантазером, писал "в плохом ключе".

Сборник завершается статьей И. Ефремова, поднимающей важные проблемы жанра. ¹

Когда закрываешь сборник, остается впечатление свежести, силы, задора. В общем, это цельный сборник, сборник хороших произведений. Уровень нашей фантастики растет стремительно. Давно ли еще спорили, должны или не должны фантасты выходить за пределы науки! А теперь - что ж спорить, вот они, фантасты, взяли и все разом, все восемь авторов сборника, отмахнулись от пределов и пишут, как подсказывает талант. Социально-психологическая, а не научно-техническая тема стала главной темой нашей фантастики. Так и должно было статься, если фантасты намеревались работать в общем русле художественной литературы.

1. В одном из ближайших выпусков альманаха редакция предполагает поместить статью о творчестве известного советского писателя И. Ефремова, в том числе и о ряде его статей, посвященных научной фантастике.