В КАЧЕСТВЕ ПРЕДИСЛОВИЯ

«Хуже всего то, что я постоянно оказываюсь в положении человека, сидящего меж двух стульев, – пожаловался как-то в начале 30-х годов Говард Лавкрафт. – Мои рассказы слишком хороши для дешевых изданий, но явно не дотягивают до того, чтобы принести мне широкую известность». За неполные 60 лет, прошедшие со дня смерти писателя его творческому наследию суждено было испытать все превратности судьбы: сначала основательно порости быльем, затем украситься редкими маргаритками полулюбительских изданий и, наконец, потонуть в помпезных и весьма дорогостоящих венках от крупнейших издательских фирм мира. Крохотный ручеек отдельных публикаций и худосочных «покитов», струившийся с начала сороковых годов из благодатных дланей Августа Дерлета и Дональда Уондри, друзей писателя и основателей легендарного «Аркхэм-Хауса», к концу семидесятых разлился в нечто среднее между величавой Ориноко и кавказской Курой, в восьмидесятых – превратился в хорошо организованную Ниагару, пожалуй, впервые за всю историю издательского бизнеса обрушив на голову массового читателя такое огромное число сборников, серий и «омнибусов» (среди прочих и в твердой обложке) Лавкрафта, о каком не осмелился бы помечтать ни один другой автор, работающий в столь специфическом жанре, как литература сверхъестественного ужаса. Издательскому буму воспоследствовала волна биографических исследований и критических работ, и если в сороковые годы автор, по большей части, удостаивался высказываний типа «Единственное, чем эти произведения вызывают ужас, так это своим дурным вкусом и не менее дурным исполнением» (Эдмунд Уилсон), то ныне вполне серьезно заявляют, что «в самом широком смысле его можно поставить в один ряд с Борхесом и Францем Кафкой» (Дарелл Швейцер). Начиная с 1972 года, когда в Париже была опубликована книжка Мориса Леви «Лавкрафт: Этюд о сверхъестественном», увидели свет несколько с великим усердием писанных исследований творчества «отца черной литературы», в том числе «Лавкрафт: Биография» Л. Спрэг де Кампа (1975), «Г. Ф. Лавкрафт: Аннотированная библиография» С. Т. Джоши (1981) и редактированная последним антология «Г. Ф. Лавкрафт: Четыре десятилетия критики» (1980). Было выпушено более десятка полнометражных экранизаций его произведений, включая «Воскреситель» (по «Герберту Уэсту – воскресителю»), «Невеста воскресителя», «Из глубин мироздания», «Умри, чудовище, умри!» (по «Сиянию извне»), «Дагвичский ужас» и множество короткометражек («Перевоплощение Ульриха Цанна», «Гробница» и пр.). Была сплетена весьма густая сеть лавкрафтовских фэн-клубов, охватывающая ныне большую часть планеты. Среди американцев младшего возраста широкое распространение получили развивающие игры вроде «Зова Ктхулу», «Экзамена в Мискатоникском Университете» и «Аркхэма как он есть». Появилась одноименная с писателем рок-группа.

Однако, несмотря на перечисленные приметы успеха, Лавкрафт так и продолжает сидеть меж двух стульев или, вернее, лежать меж двух гробов, ибо в действительности ему не удалось стать ни героем массовой культуры, ни вознесенным на писательский Олимп экспонатом классических хрестоматий.

Питер Г. Кэннон свидетельствует: «...Истиной остается то, что подавляющее большинство посвященных Лавкрафту работ выходило в журналах, специализирующихся на литературе ужасов, и лишь единицы – в академических изданиях. Самые серьезные исследователи творчества Лавкрафта – в том числе и я – по сей день остаются «любителями» в истинном смысле этого слова». Ему вторит Гэри Кроуфорд: «Один из самых интересных аспектов лавкрафтоведения заключается в том, что, хотя к сегодняшнему дню об этом авторе написано огромное количество литературы, большая ее часть принадлежит перу фэнов, а выпускаемый С. Т. Джоши журнал «Лавкрафтовские заметки» почти исключительно состоит из неакадемических публикаций». Оригинальные тексты Лавкрафта ни разу не выходили под фирменными знаками таких серьезных издательств, как «Сайнет Клэссик» или «Пенгуин» и до сих пор остаются в вотчине букселлеров, занимающихся чистой научной фантастикой.

Что же касается собственно классиков американской литературы, то они по большей части относили творения мастера ужасов к одному из течений литературы для юношества. Джон Апдайк говорил, что «чтение Лавкрафта изрядно захватывало меня в пятнадцатилетнем возрасте, однако с тех пор я, кажется, вовсе не дотрагивался до его книг». А Гор Видал выразился о романе Нормана Мейлера «Египетские вечера» следующим образом: «Мейлер странным образом начинает напоминать Лавкрафта... В этой книге ему удалось совместить потусторонние заплесневелые ужасы Лавкрафта с монументальным документализмом Джеймса Митченера». А упомянутый выше Эдмунд Уилсон без обиняков сравнил лавкрафтовский культ с культом Шерлока Холмса. Что, между прочим, не совсем лишено оснований, особенно если учесть тот факт, что, как и в случае с Великим Детективом, почитание Лавкрафта вызвало к жизни огромное количество «серьезных» журналов, полусерьезных тайных обществ и откровенно несерьезных ритуалов, обыгрывающих те или иные текстовые реалии – то есть, весь набор, что обычно сопутствует появлению того или иного крупного литературного явления (вспомним хотя бы о знаменитых «хоббитовских игрищах», являющимися не чем иным, как проявлениями культа Толкиена). С другой стороны, посмертная слава Лавкрафта, достигшая своего апогея в восьмидесятые годы нашего столетия, вызвана, скорее, тем огромным влиянием, которое его творчество оказало на всю современную «черную» литературу, нежели признанием широкой публикой его оригинальных текстов. Утрированная архаичность языка, энциклопедичность аллюзий, усложненный синтаксис, включающий полустраничные периоды, немалой величины сквозные определения, несостыкованные фразы, а также намеренное разрушение образности, с хладнокровной жестокостью свершаемое при помощи синонимических рядов эпитетов (некоторые насчитывают до шести), навязчивой монотонности словоупотребления и безграничного числа неопределенных местоимений – словом, все то, что некий изобретательный критик назвал «идиосинкразичностью языка», скорее отталкивает, нежели привлекает массового читателя. Ни одно из собраний Лавкрафта не стало бестселлером, хотя на пестрых обложках его сочинений и наличествует неизменная скромная надпись: «Классика литературы ужасов».

Вряд ли кто-нибудь из читателей «покитов» сегодня слышал о Лавкрафте, хотя большинство любителей научной фантастики не преминет перечислить вам его основные книги. Экранизации его работ никогда не демонстрировались в лучших кинозалах мира и процветают ныне, в основном, на видео. Американцы младшего возраста играют в страшноватые игры безотносительно к их литературному источнику, а одноименная с писателем рок-группа никогда не фигурировала в хит-парадах.

Все вышесказанное позволяет заключить, что Говард Филлипс Лавкрафт стал подлинным классиком и авторитетом «фэн-культуры», играющей роль прослойки между масс-культом (или, если угодно, «попсом») и медитативными бдениями элиты. Более того, можно с определенностью сказать, что именно он и положил ей начало.

«Фэн-культура», дальняя родственница советской «тусовки», представляет из себя довольно своеобычное явление. В отличие от простоватых «попсовников» и заумных «экзистов» та или иная группировка фэнов напоминает едва ли не партийную организацию, состоящую из множества первичных ячеек, или фэн-клубов, объединенных собственной идеологией, «партийным» языком (почерпнутыми у предмета обожания), сознательной дисциплиной (почерпнутой у классиков марксизма-ленинизма), членскими взносами (почерпнутыми где ни попадя) и общими устремлениями, заключающимися по большей части в пропаганде творчества кумира, для чего организуются съезды, конвенты, конференции, открываются памятники, бюсты, стеллы, мемориальные доски, выпускаются книги, брошюры, альбомы, плакаты, открытки, почтовые марки – словом, вовсю ведется агитация.

Если и далее следовать этой аналогии (довольно идиотской), то придется признать, что Говард Филлипс Лавкрафт стоял у истоков партии «лавкрафтианцев», первыми членами которой стали общепризнанные ныне мастера «хоррора» (в том числе А. Дерлет, Ф. Лейбер, Л. Спрэг де Камп, Рэмси Кэмпбелл, Лин Картер, Роберт Блох и многие другие), а в то время начинающие литераторы, пытавшиеся опубликовать свои опыты в различных «макулатурных» журналах, одним из которых и были легендарные «Ужасные истории», чьим постоянным и в ту пору уже маститым автором являлся Лавкрафт. Роберт Блох утверждает (а ему в один голос вторят и все остальные), что без истинно дружеской помощи и поддержки Лавкрафта, ему и в голову бы не пришло избрать нелегкую и полную неожиданностей стезю профессионального писателя. Помощь эта выражалась главным образом в нескончаемом потоке весьма объемистых посланий, которыми вечно стесненный в средствах Лавкрафт отвечал на письма своих корреспондентов. «Это были времена Великой Депрессии, и ни один представитель нашей профессии не мог позволить себе путешествовать», – вспоминает Роберт Блох. Затворившемуся под гнетом обстоятельств в своей провиденсовской ссылке Лавкрафту так и не суждено было воочию увидеть своих преданных друзей, но его письма – исписанные аккуратным мелким почерком манускрипты, насчитывающие, по свидетельству Августа Дерлета, до семидесяти листов и чаще всего подписанные партийным псевдонимом «Дедушка» (реже – Йог-Сотот и никогда – своим именем) – письма эти являют собой образец трогательной заботы и самоотверженности. Отказывая себе в еде ради почтовых марок и в священных часах творчества ради далеких единомышленников, Лавкрафт проводил целые дни за письмами, считая своим долгом отвечать и помогать советами всем без исключения своим корреспондентам, даже самым безнадежным в литературном отношении.

Не прося ничего взамен, он рецензировал тексты, дописывал за других рассказы и даже предоставлял себя самого в качестве персонажа для рассказов своих друзей. Такая бескорыстная доброта, такое живое участие в судьбе окружающих вкупе с тем фактом, что ни один из его друзей никогда не встречался с ним лично, не могли не способствовать легендарности, сложившейся вокруг этого и вправду во многом замечательного человека. Если фэны первого поколения, сами ставшие впоследствии предметами почитания, ограничивались замечаниями вроде картеровского: «Он любил кошек, мороженое и восемнадцатый век. Он не любил технологический прогресс и все связанное с морем», то от современных лавкрафтовских фэнов можно наслушаться чего угодно. Одни утверждают, что «Эйч-Пи-Эл» заморил себя голодом, другие – мизантропией, третьи всерьез полагают, что он пять раз выстрелил в себя из пистолета. Говорят, что он провел всю свою жизнь за плотно занавешенными окнами, выходя подышать воздухом – которым, кстати, только и питался – лишь после полуночи; что он ненавидел женщин, крахмальные воротнички и Льва Толстого, избегал зеркал и лекал, часов и линеек, машин и вершин – словом, являл из себя существо вполне трансцендентальное, которое, возможно, и сейчас живее всех живых.

Временной барьер гораздо неодолимее пространственного, и абсолютная невозможность лицезрения кумира будоражит воображение лавкрафтовских фэнов гораздо сильнее, чем относительная, вылившаяся всего лишь в шутливый почтовый роман со многими неизвестными и известными деятелями мира литературы. Теперь уже ни собрания писем Лавкрафта, ни фундаментальные биографические исследования высокоученого С. Т. Джоши не смогут убедить фэнов в том, что у мастера ужаса и гротеска могла быть обычная земная жизнь. Мифологизм – одна из незыблемых традиций фэн-культуры, и Говард Филлипс Лавкрафт, если он и в самом деле жил когда-нибудь на земле, собственноручно установил эту традицию.

И. Богданов