ВРЕМЯ ФАНТАСТИКИ

Фантасты "обживают" будущее. Уже открыты и названы планеты, на которых человек встретит подобных себе... Уже изобретены фотонные и иные звездолеты, открыто непостижимое нуль-пространство и даже найден способ транспортирования человека через необъятные просторы Вселенной... Кажется, благодарным потомкам останется немногое: открыть открытое, осуществить изобретенное да уточнить карты неизвестных галактик - все остальное уже сделано за них дотошными фантастами XX века.

УЖЕЛИ ПИФИИ XX ВЕКА?

Наставительные дяди солидно объясняют: "Наш народ мечтает о будущем... Но как бы хотелось приоткрыть дверь в светлый мир нашего завтра, ради которого нам, строителям коммунизма, приходится преодолевать огромные трудности, а подчас терпеть и лишения" (цитирую статью о фантастике В. Немцова).

Как видите, все очень просто и ясно: народ терпит и преодолевает трудности, а фантасты - этакие пифии XX века - понемножечку приоткрывают перед ним дверь в светлое завтра. Почти как у древних: хочешь узнать о будущем - приноси свою жертву оракулам и слушай голос богов. Но вот беда: нынче мы не верим в богов и еще меньше - в оракулов. Да и мрачноваты эти "светлые" тирады, в которых коммунистическое завтра слишком уж начинает смахивать на тот самый вчерашний рай, который обещали в будущем за страдания нынешние. Разве незнание научной фантастики ограничило революционность Корчагиных?

Что же касается фантастов... В странное попали бы мы положение, вздумай представлять себе будущее по их произведениям. Это будущее столь же различно, сколь различны социальная действительность и мировоззрение этих фантастов.

Судите сами: у Р. Бредбери XXI век - это сожжение книг, над головами проносятся с душераздирающим ревом бомбардировщики, душа человека оглушена страшным реактивным воем, подавлена и обворована чудовищным телевидением. А у Стругацких XXI век: люди обживают далекие планеты, открывают новые тайны природы, совершают подвиги во имя дружбы, любви, человечества.

У Ф. Поола и С. Корнблатта в романе "Операция "Венера" будущее-это теснота на Земле, разделение людей на замкнутые касты, гигантские плантации рабов и хищнический захват жизненного пространства на других планетах. А у И. Ефремова - необъятные просторы родной планеты, торжество разума, свободы, справедливости, полеты к иным мирам - извечный поиск пытливого ума человека, стремление найти в бескрайней Вселенной близких себе по разуму.

И, наконец, разве не с фантастом Уэллсом приключился тот самый казус, когда писатель не поверил в реальность ленинской мечты преобразования отсталой России?

Но, может быть, тогда смысл и польза научной фантастики в том, что, пропагандируя науку, она поднимает и читателя до уровня передовых научных идей? Приходилось и нам встречаться с подобным взглядом, равно как и с великими похвалами научной фантастике за то, что позволяет она высказывать иной раз те самые весьма сомнительного свойства идеи, которые ни один строгий научный журнал не опубликует, поскольку ни фактами, ни математическими расчетами они не подкреплены. И мы уже вполне были готовы поддаться этим взглядам, как вдруг приходило в голову, что приобщение к уровню передовых научных идей и даже к такой вполне спорной гипотезе, как гипотеза Агреста-Казанцева о вторжении на Землю инопланетных обитателей, вполне возможно и через простую газетную статью. Более того, освобожденная от любовных и иных интриг литературного характера, эта гипотеза в статье окажется даже интересней и целостней, чем в романе того же Казанцева. А с другой стороны, вспоминались то лукавые сказочки С. Лема, то "Марсианские хроники" Рэя Бредбери, в которых ни гипотез, ни научных проблем не содержалось и которые тем не менее к жанру социальной фантастики имели самое прямое отношение.

Все дело в том, что научная фантастика никак не хочет укладываться в коротковатую и весьма жестковатую постель нехитрой утилитарности, несмотря на обилие весьма энергичных и весьма практичных нянек, требующих от нее той самой сиюминутной пользы, о которой в свое время очень точно сказал еще молодой Маяковский: "Когда вы смотрите на радугу или на северное сияние, -вы их тоже ругаете? Ну, например, за то, что радугой нельзя нарубить мяса для котлет, а северное сияние никак не пришить вашей жене на юбку? Или, может быть, вы их ругаете вместе и сразу за полное равнодушие к положению трудящихся классов Швейцарии?".

Конечно, "наука умеет много гитик", как гласит загадочная формула карточного фокуса, а научная фантастика - тем более, но все-таки, осмелимся утверждать, привлекает и увлекает она отнюдь не выгодами своими или пользами. Секрет ее успеха скорее всего в том, что фантастика - это прежде всего литература, и литература, заметьте, художественная, та самая, что способна без всяких Черноморов уносить своих читателей за тридевять земель на крыльях художественного вымысла, только доверься ее силе. И научная фантастика-это тот особенный род литературы, что вырос на рубеже поэзии и прозы, соединив в себе романтичность и возвышенность первой с доступностью, простотой и увлекательностью второй. Объединив в себе столь разные качества, фантастика вдруг обнаружила, что она может не просто выдумывать или предугадывать ближайшее будущее, -она может говорить о вещах более серьезных и важных - о настоящем. Ибо что такое настоящее, как не точка столкновения прошлого и будущего? И фантастика со всей своей юношеской страстностью ввязалась в эту борьбу напористо и бескомпромиссно.

Вот откуда явилось это обостренное восприятие времени! Вот откуда возник столь частый сюжет фантастики - столкновение разных эпох! Вот почему фантастика оказалась так язвительно памфлетна и открыто публицистична! Она вдруг стала, если хотите, озорным и поэтическим философским романом XX века. Уж не оттого ли питают такую обоюдную антипатию скучные, пресные, практичные люди и веселая, задорная, умная научная фантастика?

ИТАК...

Пока идут споры, чем отличается она от других родов литературы, мы каким-то безошибочным чутьем отличаем ее, какими бы обложками она ни прикрывалась, какой бы серьезной или легкомысленной она ни была.

Когда-то Герберт Уэллс, отстаивая право ва "свою" фантастику, сравнивал ее с фантастикой Жюля Верна и писал: "Но мои повести - это фантазии совсем другого рода..." Прошло немногим более полвека, а на наших полках книги Ж. Верна и Г. Уэллса стоят рядом, вместе с книгами И. Ефремова, Г. Гора, братьев Стругацких, Р. Бредбери, Р. Шеклн, С. Лема, Ю. Долгушина, А. Кларка, Е. Парнова и М. Емцева, А. Азимова и др.

Что их объединило? Научность? Но ведь давно принадлежат прошлому научные предвидения Ж. Верна, как никогда не будут принадлежать будущему приключения мистера Скелмерсдейла в Стране фей. И тем не менее они выстраиваются в один книжный ряд, объединенные главным-романтикой поиска и необычных приключений, романтикой умных и мужественных людей. Капитан Немо и Иван Жилин, бурнопламенный заведующий внешними станциями Земли Мвен Мас и подчеркнуто прозаический пилот патрульной ракеты Пиркс, суховатый доктор робопсихологии Сьюзен Кэлвин и наш современник геолог Александров - это, безусловно, разные люди! Но всех их роднит напряженная работа трезвого ума и потребность немедленного активного действия. Именно эти качества ставят их каждый раз лицом к лицу с неизведанным и побуждают идти до конца, образуя извилистый и стремительный сюжет-кроссворд, сюжет-загадку, решая которую мы тоже приобщаемся к умственной работе этих героев, к их чувствам и переживаниям. И такая работа нам под силу, потому что в самих этих героях воплощены наши лучшие черты, наши возможности, потому что прототипы их - мы.

Могут спросить: а при чем же тут фантастика? Разве в реалистических романах нет умных и действующих героев? Конечно же, есть! Но фантастика недаром близка поэзии: у нее те же преимущества, которые так точно сформулировал Владимир Соловьев, автор пьесы "Великий государь", когда он объяснял Алексею Толстому преимущества поэзии в исторической драматургии: "Пойми: я сразу начну действие. Мне не надо ни бытовых подробностей, ни соответствующих обрядов, ни мотивировок... В прозе же надо быть обязательно бытописателем. И язык у тебя будет более неуклюжим, каким он в действительности был в то время, и на бытовые мотивировки у тебя уйдет половина времени, и романтического начала того не будет, которое в исторической пьесе совершенно необходимо". Разве не то же самое в фантастике?

В романе С. Лема "Возвращение со звезд" надо мотивировать поразительно быстрое перерождение общества, и писатель в двух строчках объясняет, что причина этих перемен - два изобретения: благодаря одному люди научились подавлять так называемые агрессивные центры мозга, благодаря другому - уничтожили инерцию... С. Лем вовсе не намерен как-то обосновывать свои изобретения: они его интересуют только как возможность, допущение - не больше.

Фантастика-это способ обострить ситуацию и тем решительней проявить торжество человека-победителя, его ума. И разве не затем насыщают фантасты свои произведения незнакомыми терминами и реалиями фантастического быта, чтобы вырвать своего героя из привычной обстановки и тем самым отчетливее обнажить в нем романтическое, духовное начало? Разве не для того же были нужны А. Грину его Зурбаган и Гель-Гью, никогда не существовавшие ни на одной из карт мира?

И все-таки фантастика не была бы фантастикой, если бы, говоря словами Г. Уэллса, "странное свойство или странный мир" были бы только литературным приемом, этаким фоном для персонажей. Дело в том, что среди разнообразных персонажей фантастических произведений есть еще один постоянный и неизменный герой - сам читатель. Вот для него-то, одного из главных действующих лиц, фантастика не фон, а нечто представляющее самостоятельный интерес.

...Английский астроном Фред Хойл рассказывает о гигантском Черном Облаке, которое обитает в просторах Вселенной и является бессмертным живым существом. Польский фантаст Станислав Лем также повествует о гигантском живом существе, которое является одновременно и планетой, - таинственном Солярисе. И хотя в предисловии к своему роману Хойл сам характеризует его всего-навсего как "шалость пера, написанную в часы отдыха", строчкой дальше он уже совершенно серьезно говорит, что "почти все, что рассказано здесь, вполне могло бы произойти на самом деле".

А Станислав Лем в предисловии к русскому изданию "Соляриса" пишет: "Думаю, что дорога к звездам и их обитателям будет не только долгой и трудной, но и наполненной многочисленными явлениями, которые не имеют никакой аналогии в нашей земной действительности. Космос - это не "увеличенная до размеров Галактики Земля". Это новое качество... "Солярис" должен был быть (я воспользуюсь терминологией точных наук) моделью встречи человечества на его дороге к звездам с явлением неизвестным и непонятным. Я хотел сказать этой повестью, что и в космосе нас наверняка подстерегают неожиданности, что невозможно всего предвидеть и запланировать заранее, что этого "звездного пирога" нельзя попробовать иначе, чем откусив от него. И совершенно неизвестно, что из всего этого получится".

Неужели фантасты и в самом деле уверены, будто им удалось предугадать неизвестное? Но зачем? Их читателям-современникам вряд ли удастся выйти за пределы хотя бы Солнечной системы. Читатели же потомки будут читать уже иных фантастов, чьи предвидения окажутся настолько точнее, насколько подвинется за это время человечество в познании мира. Но разве открытие способностей дельфинов не явилось для нас своим, сегодняшним земным солярисом (хотя оно было предугадано древними)? Разве не встречается человек с неизведанным на каждом шагу своего земного поиска, будь то бурение новой скважины, или открытие нового элемента, или просто познание характера другого человека?.. И разве главное в этих книгах - модель неизведанного, а не поведение людей, встретившихся с этим неведомым?

Дорога к звездам началась не сегодня, а тысячи лет тому назад, и в этом пути человеку уже сегодня нужны новые качества наряду с теми, что получены им от традиции. Уже сегодня необходимо умение объять необъятное, сопоставить несопоставимое...

ВИТАМИН ГЕНИАЛЬНОСТИ

Сотни миллионов людей видели падающие яблоки. Но только один из них связал это падение с другими аналогичными явлениями и сформулировал всеобщий закон тяготения. Это был Исаак Ньютон. И люди справедливо назвали его гением, правда, нисколько не удивившись тому, что подобная мысль почему-то никому раньше не приходила в голову, хотя падение видели и даже испытывали буквально все.

...Весь XIX век был веком торжества волновой теории света, и здание физики казалось законченным настолько, что когда молодой студент Макс Планк сказал своему профессору, что он решил стать физиком-теоретиком, старый профессор сочувственно произнес: "Молодой человек, зачем вы хотите себе испортить жизнь? Ведь теоретическая физика уже в основном закончена... Стоит ли браться за такое бесперспективное дело?" Но именно Макс Планк положил начало современной физике, начисто разрушившей наивную категоричность старого профессора. И сделал он это, задавшись удивительно простым вопросом: "Почему за столько миллионов лет мир не погиб от "ультрафиолетовой смерти"?" Ведь в самом деле, если энергия непрерывно излучается волнами, то, например. Солнцу ее хватило бы всего на несколько тысяч лет. А потом оно исчезло бы, распылившись энергией во Вселенной.

Идея о квантах, то есть о прерывном излучении, была гениальной идеей, но возникла она опять-таки из элементарного, как нам кажется теперь, вопроса. Очевидно, умение заметить новое в примелькавшемся - одно из непременных свойств гения, не только продолжающего, но почти всегда ломающего традиции.

Примечательны в этом смысле слова величайшего физика современности Альберта Эйнштейна: "Иногда я себя спрашиваю: как же получилось, что именно я создал теорию относительности? По-моему, причина этого кроется в следующем. Нормальный взрослый человек едва ли станет размышлять о проблемах пространства-времени. Он полагает, что разобрался в этом еще в детстве. Я же, напротив, развивался интеллектуально так медленно, что, только став взрослым, начал раздумывать о пространстве и времени. Понятно, что я вникал в эти проблемы глубже, чем люди, нормально развивавшиеся в детстве". Горькая ирония по поводу "нормально развивавшихся" людей - это ирония по поводу традиции мышления.

Фантастика - умение представить непредставимое - расшатывает привычные представления, позволяет в обычном увидеть необычное:

Случайно на ноже карманном

Найдешь пылинку дальних стран -

И мир опять предстанет странным,

Закутанным в цветной туман!

- Позвольте, - быть может, возразят мне, - но Блок имел в виду поэта. А мы трезвые люди, и фантазировать нам вовсе ин к чему.

- Позвольте, - отвечу я тогда. И приведу слова одного из самых трезвых людей на земле, которого, однако, окрестили кремлевским мечтателем. "Он, говорил этот человек о другом, - обладает большой фантазией. Эта способность чрезвычайно ценна. Напрасно думают, что она нужна только поэту. Это глупый предрассудок! Даже в математике она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчислений невозможно было бы без фантазии. Фантазия есть качество величайшей ценности..." Так говорил Владимир Ильич Ленин, и говорил он это на XI съезде партии...

"Надо мечтать!" - писал Ленин в одной из своих работ, которая называлась "Что делать?". Надо мечтать!

И если уж цитировать, то вот еще несколько цитат:

"формой развития естествознания, поскольку оно мыслит, является ГИПОТЕЗА" (Энгельс).

"...в самом простом обобщении, в элементарнейшей общей идее ("стол" вообще) ЕСТЬ известный кусочек ФАНТАЗИИ (versus: нелепо отрицать роль фантазии и в самой строгой науке)" (Ленин).

"Надо разрешить теоретику фантазировать, ибо иной дороги к цели для него вообще нет" (А. Эйнштейн).

"На деле наша научная работа не идет строго логическим путем, при котором каждое следующее положение вытекает из достаточного числа предпосылок. Точнее сказать, мы ДОГАДЫВАЕМСЯ... Скажем прямо, именно сейчас мы находимся в таком периоде развития, когда приходится покончить с так называемым здравым смыслом как конденсированным результатом опыта прошлого, потому что он вошел в конфликт с совершенно новыми представлениями" (А. Ф. Иоффе).

"Исследование редко направляется логикой; оно большей частью руководится намеками, догадками, интуицией......Основная ткань исследования - это фантазия, в которую вплетены нити рассуждений, измерения и вычисления" (А. Сент-Дьердьи).

Так говорят крупнейшие ученые.

Не случайно, кстати, что среди фантастов немало ученых, пришедших в литературу из науки. А. Азимов - биохимик; И. Ефремов - палеонтолог; Ч. Оливер - антрополог; А. Кларк и Ф. Хойл - астрономы; С. Лем - врач и философ; Е. Парков и М. Емцев - химики. Так, может быть, и озорство фантастики - все ее алогизмы и парадоксы - от торжества задорной свободной человеческой мысли над филистерским благоразумием очевидности прошлого опыта?..

Есть у Лема целый цикл веселейших рассказов о космическом врале и хвастуне Ийоне Тихом. Что барон Мюнхгаузен! Ему и не снились такие фантасмагории, о которых невозмутимо повествует Тихий. Так, например, во время одного из его путешествий у ракеты испортился регулятор мощности, и герой вдруг столкнулся с самим собой вчерашним, затем завтрашним, и вскоре ракета наполнилась Ийонами Тихими в возрасте от пяти до семидесяти лет. Не правда ли, типичная чепуха? Зачем только тратят на нее время и бумагу? Но не торопитесь с приговором, дорогой читатель, потому что, в отличие от знаменитого барона, Тихий все великолепно объясняет с точки зрения теории относительности. В самом деле, если ракета превысила скорость света, то образовалась так называемая "петля времени", в разных участках которой время течет с разной скоростью, так что теоретически невозможного в рассказе Тихого вроде и нет. Или другая новелла, о том, как в одном из отдаленных "уголков Космоса" появился хищный картофель, который нападает на пролетающие мимо ракеты. Только не торопитесь снова говорить, что это абсурд. Ведь признали же мы реальность Черного Облака или Соляриса, куда более невозможных, чем очевидный факт эволюции и приспособления живого к новым условиям. Конечно, рассказы Ийона Тихого никакая не пропаганда научных идей, а всего-навсего веселые анекдоты, озорная издевка над самодовольными невеждами, над так называемым "здравым смыслом", который очень точно определил в "философских тетрадях" В. И. Ленин: "Здравый смысл - предрассудки своего временя". Но есть в этих рассказах и другой здравый смысл, уже без кавычек, здравый смысл человека, которому уже недостаточно привычных земных аналогий, потому что он уже осознал себя частицей того великого мира, который мы называем Космосом и частным случаем которого является наша Земля.

Может быть, в том-то и секрет поэтичности современной научной фантастики, что она поднимает человека до масштабов Вселенной. Если раньше о чем-то невозможном говорили: "Нельзя представить", - и это означало предел человеческих знаний, то уже сегодня мы знаем тысячи таких вещей, которые воистину невозможно представить, потому что в зримом мире нет соответствующих аналогий, как нет аналогии электрону, который одновременно и частица и волна. Парадоксы и алогизмы потому и составляют важнейшую часть научной фантастики, что расширяют пределы нашего сознания. Перекидывая связи между разнородными понятиями, фантастика как бы сжимает время-пространство, сближаясь с поэзией своим емким, сконденсированным воображением и полетом мечты. И, подобно поэзии, она требует от своего постоянного героя-читателя, чтобы он был читателем-творцом. Она его требует, она же его растит, помогая размахнуть могучие крылья воображения, подняться над миром привычных представлений и взглянуть на сущее не с высоты своих 160- 180 сантиметров, а с необозримых высот человеческого разума.

ПОЛИГОНЫ ИСТОРИИ

Произведением советской научной фантастики, означившим собою качественно новый этап в ее развитии, явился роман И. Ефремова "Туманность Андромеды".

Не репортаж из будущего, хоть сам автор и утверждал, будто роман вызван был желанием показать будущее изнутри, но глубокая тревога за последствия нынешнего дня, актуальность, публицистичность, полемичность - вот что определило достоинства этой книги. В ней вовсе не было академической бесстрастности, описательности и созерцательности, так характерных для иных романов-утопий, авторы которых, кажется, больше всего, озабочены, как бы чего не пропустить из аксессуаров предполагаемого будущего. Нет, в центре романа оказались не те или иные технические новшества и прозрения, нравственно-эстетические проблемы развития личности, её культуры, ее связи с предшествующими веками, с живой природой, то есть те самые вопросы, что оказались в центре общественного внимания во вторую половину 50-х годов.

Всем своим романом И. Ефремов спорил с примитивной утилитарностью, техницизмом, односторонностью, утверждая историю человечества как историю развития прежде всего личности, прежде всего духовного в человеке.

Принимая передачу с неведомой планеты, герои Ефремова видят ее обитателей, поражающих своей красотой, и один из героев восклицает: "Они прошли более сложный путь развития, чем мы: они красивей!"

Летят сквозь беззвездные просторы паши дальние потомки. Сейчас сбудется тысячелетняя мечта человечества: люди встретятся с подобными себе, и в этот-то момент "самым важным, захватывающим и таинственным был вопрос: каковы те, что идут сейчас нам навстречу? Страшны или прекрасны они?" Именно так! Самым верным и надежным показателем эволюции является красота как выражение совершенства.

Эта мысль все настойчивее пробивает себе дорогу в произведениях И. Ефремова, становясь основой таких книг, как "Юрта Ворона" и "Лезвие бритвы". Эстетическое предстает не как отдельная, частная область жизни, но как основа ее развития. "Никогда не говори: красота - пустяк, - произносит один из героев "Юрты Ворона". -Вовсе она не пустяк, а сила большая, через нее и жизнь в правильное русло устремляется!"

Заметьте, что и в знаменитом четвертом сне Веры Павловны в романе Н. Г. Чернышевского "Что делать?" судьба человечества тоже предстает через его нравственное и эстетическое развитие.

Действительно, не слишком ли сужено привыкли мы понимать слова "красота", "эстетическое"? Когда-то, когда речь шла о куске хлеба, эстетика для миллионов могла казаться барством, снобизмом. Но теперь... Теперь эстетическое, выращенное человечеством в самом себе, становится столь же необходимо, как хлеб. Недостаток эстетического в восприятии мира, как нехватка витаминов, влечет нравственное уродство - нравственный рахитизм.

Вот почему, как н романтическая поэзия, фантастика нетерпима к душевной подлости, косности, ограниченности. Высокий нравственный критерий, который входит в произведения фантастов вместе с образом будущего, определил яростную антимещанскую направленность фантастики. Она готовит тот самый "новый бунт в грядущей коммунистической сытости", к которому призывал еще В. Маяковский.

В романе С. Лема "Возвращение со звезд" космонавт Эл Брегг возвращается с друзьями на Землю после многолетнего пребывания в космосе. Но, странное дело, не восторженный прием, а отчужденность встречает их на Земле. И дело вовсе не в том, что за время их пребывания в космосе для землян прошло почти полтора века. Дело в тех социальных переменах, которые вызвали два открытия: изобретен аппарат, уничтожающий инерцию, так что гибель в результате несчастного случая почти исключена, и открыто вещество, которое подавляет в человеке так называемые агрессивные центры. Теперь не то что ударить, но даже просто толкнуть или обидеть человека эти бетризованные люди не могут. Так одной прививкой решены все сложнейшие вопросы воспитания. Человеку незачем рисковать, не к чему стремиться, потому что все достигнуто, все за него выполняют послушные роботы, людям же остается только наслаждаться жизнью... И страшное духовное омертвение воцаряется на Земле. Главные человеческие черты - смелость, самоотверженность, стремление к знанию - для этих людей только пережиток далеких времен. "Только в очень старых фильмах можно увидеть нечто подобное, - замечает ленивым голосом Аэн Аэнис, довольно известная актриса того времени. - Этого никто не сможет сыграть. Не удастся". Беспомощные, они, даже любя, не в состоянии защитить свое чувство. Когда Эл Брегг, влюбившись в свою соседку, увозит ее от молодого мужа, она не сопротивляется, хотя продолжает любить мужа: ведь сопротивление может обидеть Брегга, а она бетризована!

Этот страшный безлюбый мир стал возможен лишь потому, что благоденствие человеческого тела, просто удобство, просто сохранение жизни все эти люди возвели в высший ранг. Но ведь испокон веков самые страшные преступления, самые чудовищные предательства на Земле совершались как раз во имя сохранения жизни, удобства, шкуры! Оно далеко не безобидно, это "сверхблагополучное" общество. Люди, превратившиеся в потребителей, не могут не прийти к жестокости. Эл Брегг случайно попадает на склад, где ждут своей очереди на переплавку устаревшие или поврежденные роботы, эти новоявленные рабы гипотетического будущего. И самый барак, в котором они находятся, н их жалобы, и колонна мартена, высящаяся, как труба крематория, - все это убийственно напоминает страшные лагеря смерти, изобретенные гитлеровцами. Ничего, скоро эти красивые, улыбающиеся, довольные люди во имя своего спокойствия научатся снова убивать живых. Круг замкнется. Благодушествующий обыватель, якобы во имя человечности отказавшийся от риска и поиска, придет к откровенно фашистской бесчеловечности.

Станислав Лем сам определил свой роман как роман-предупреждение. Разве не об этом жанре мечтал в свое время еще В. И. Ленин? По воспоминаниям М. Горького, обращаясь к А. Богданову, он говорил: "Вот вы бы написали для рабочих роман на тему о том, как хищники капитализма ограбили землю, растратив всю нефть, все железо, дерево, весь уголь. Это была бы очень полезная книга, синьор махист!" Последние годы фантасты многих стран разрабатывают этот жанр, потому что мы, с нашим современным знанием противоречивости современных общественных тенденций, ве можем удовлетвориться только романами-утопиями, только научными фантазиями. История не апробируется в лабораториях. Ее не переиграешь заново. И фантастика взяла на себя роль некоей социальной лаборатория, в которой как бы проигрываются разные варианты на тему "А что случилось бы, если.."". Подчас картины могут быть и неприятны, но ведь это только затем, чтобы отчетливее видеть: по этому пути двигаться нельзя.

Такова повесть Стругацких "Хищные вещи века", в которой рассказывается о людях, отравивших себя удовольствиями, людях опустошенных, искалеченных нравственно. Может быть, иных читателей именно эта повесть Стругацких впервые заставит задуматься, насколько опасно для человека сделать наслаждение целью жизни, подвергнуть себя нравственному и физическому самоубийству, медленному, незаметному и потому особенно страшному. И я не знаю, что здесь опаснее: то ли, что читатель не разберется в "экономическо-социологической" основе Страны Дураков, или то, что, разобравшись в ней, он облегченно вздохнет: "Ну, это-то меня лично не касается, потому что происходит в капиталистическом мире". Я очень хотел бы надеяться, что такой читатель всего-навсего плод моей фантазии, но иные газетные и негазетные выступления почему-то лишают меня моей благой уверенности.

Несколько лет тому назад "Комсомольская правда" опубликовала письмо из редакционной почты. Автор его категорично заявлял, что незачем осваивать космос, раз это стоит больших средств, а лучше эти средства использовать на улучшение быта его, автора, и подобных ему людей. Это письмо вспомнилось мне, когда я смотрел совсем не фантастический, а, напротив, сугубо документальный фильм Михаила Ромма "Обыкновенный фашизм". Помните, как лихо отплясывают в том фильме обыватели, как самозабвенно танцуют они под нехитрую мелодию и наслаждаются жизненными благами? А в это время гитлеровские солдаты уже шагали по Европе. Нет, сами они не были фашистами, эти наслаждающиеся людишки, но дорогу фашизму прокладывали и они. Кинопублицист на документальном материале вскрыл эту связь между обывательским равнодушием и фашизмом в недавнем прошлом. Фантасты показывают, чем может обернуться эта тяга к безмятежному существованию в далеком будущем". Ведь времена связаны между собой.

Есть у Рэя Бредбери небольшой рассказ, в котором эта связь времен выступает во всей обнаженной очевидности. Герой рассказа Экельс отправляется путешествовать в прошлое. Неважно, что такое путешествие невозможно: здесь оно выступает всего лишь как допущение, прием, сближающий дальние времена, как может их сблизить киномонтаж. Итак, герой отправляется путешествовать: только что закончились президентские выборы, на которых одержал победу демократический кандидат, и Экельс хочет отдохнуть от треволнений предвыборных дней. Но в том доисторическом прошлом, куда доставила его фантастическая машина времени, он нечаянно раздавил всего-навсего бабочку. И страшные перемены ожидают его по возвращении в свое время: гибель ничтожной бабочки повлияла на исход выборов, вместо демократа Кейта победил свирепый фашист Дойчер. Таков закон связи времен, говорит писатель: "Раздавите ногой мышь - вы уничтожаете не одну, и не десяток, и не тысячу, а миллион-миллиард мышей!.. А как с лисами, для питания которых нужны были именно эти мыши? Не хватит десяти мышей - умрет одна лиса. Десятью лисами меньше - подохнет от голода лев. Одним львом меньше - погибнут всевозможные насекомые и стервятники, сгинет неисчислимое множество форм жизни. И вот итог: через пятьдесят девять миллионов лет пещерный человек, один из дюжины, населяющий ВЕСЬ МИР... умирает от голода. А этот человек, заметьте себе, не просто один человек, нет! Это ЦЕЛЫЙ БУДУЩИЙ НАРОД. Из его чресел вышло бы десять сыновей. От них произошло бы сто - и так далее, и возникла бы целая цивилизация... Раздавите ногой мышь-это будет равносильно землетрясению, которое исказит облик всей Земли, в корне изменит наши судьбы... Наступите на мышь - и вы сокрушите пирамиды. Наступите на мышь - и вы оставите на Вечности вмятину величиной с Великий Каньон".

Охотно согласимся, что весь этот развернутый ряд может показаться нагнетанием ужасов. Но, может быть, фантастические картины потому-то и кажутся нам такими ужасными, что слишком много узнаем мы в них реального, сегодняшнего?

Да, времена связаны между собой. И нельзя, подобно героям романа Чэда Оливера "Ветер времени", сделать себе инъекцию, чтобы, погрузясь в сон, перескочить все неудобства сегодняшней жизни и ближайших грядущих лет и проснуться в другом, спокойном и совершенном будущем, которое за время этого сна построят другие, путаясь, ошибаясь и погибая. Надо быть коммунистом, чтобы трезво смотреть в лицо опасности и сражаться с ней, как сражается Саул Репнин, герой повести Стругацких "Попытка к бегству", который возвращается из прекрасного коммунистического завтра в свое время, в гитлеровский концлагерь, где его ждет гибель, но ждет и борьба. Нельзя переложить на других тревоги своего времени, нельзя дезертировать из него.

Мы перешагнули, по крайней мере в своем сознании, через ступень овладения вещным миром. И самая причудливая фантазия о технических новинках нас не поразит. Нам надо увидеть не вещи - самих себя, какие мы есть и какими можем стать в наших потомках. И писатели-фантасты помогают переосмысливать наше сегодняшнее, чтобы тем самым сокращать и выпрямлять пути в наше завтра.

Сегодня мы открываем фантастику заново, непривычную, вовсе не похожую на то чтение, которое мы прочно связали со своим и иным детством. Нынешняя фантастика напоминает порой ту самую сказочную Индию, за которой снаряжались корабля Магелланов и Колумбов: все, что ни открывалось, все было Индией. Другого имени до поры до времени не знали.

Не так ли сегодня памфлет, утопия, предостережение, а то и просто странная выдумка неудержимого воображения объединились для нас под одним, грифом "НФ"? Но в любом своем явлении, связывая воедино, как истинная поэзия, "обе полы своего времени", фантастика поднимает нас на своих крылах, и становится, видно далеко во все стороны. В открывающейся с этих высот широте кругозора, обнимающего великие исторические эпохи, в этом воистину возвышенном, романтическом видении мира читатель постигает прежде всего себя - ЧЕЛОВЕКА.