ПЛЯСКА НА КИТАХ

В пространном интервью, опубликованном журналом "Старлог. НФ-вселенная" в июне-июле 1990 года, Филип Джоуз Фармер сетовал журналисту Уиллу Мюррею: "Как жаль, что "Сказочный Корабль" ¹ не был издан в одном томе с "В свои разрушенные тела вернитесь".

Что ж, вот желание автора и исполнилось - пусть не там и не так, как он мог ожидать, но все же два первых романа серии "Речной мир" вышли в свет однотомником, как он того и хотел. Вдобавок, это вообще первая книга Фармера на русском языке - если не считать любительских, самиздатовских переводов. И потому поневоле начинать разговор надо не с анализа "Речного мира", его стилистики, эстетики или проблематики, а с Фармера вообще - кто он такой, чем славен и почему.

Он родился в 1918 году - на одиннадцать лет позже Роберта Хайнлайна, в один год с Теодором Старджоном и двумя годами раньше Айзека Азимова, а значит, по возрасту вполне мог бы войти в то литературное поколение, что закладывало в сороковых годах фундамент "золотого века" американской НФ. Но этого не случилось. Хотя увлекался научно-фантастической литературой Фармер с младых ногтей, был активным участником движения любителей фантастики, но как писатель начал сравнительно поздно, - в тридцатичетырехлетнем возрасте.

Но дело вовсе не в самом по себе задержанном старте писательской карьеры Фармера, не в том, что в силу различных обстоятельств он поздно смог получить высшее образование - лишь в тридцать два года он окончил Университет Бредли, получив, наконец, степень бакалавра искусств по английской филологии. Просто он был совсем другим, чем его сверстники-фантасты. И в литературе его интересовало совсем иное.

"Путеводитель по научной фантастике", выпущенный издательством "Эйвон" в 1979 году, отмечал, что в двадцатые-сороковые годы журналы фантастики отличало "странное несовпадение между их обложками и содержанием. На обложках обычно изображались прекрасные и едва одетые молодые женщины, испытавшие некоторые сексуальные затруднения - то какое-то чудище тянуло в ним громадные щупальца, то некий сексуально озабоченный мужчина связывал их, то... А внутри? Весьма целомудренные объятия - в космических скафандрах! - или, может быть, как только герои решили все-таки пожениться, настоящий поцелуй в губы. Все редакции можно было бы привлечь "за ложную рекламу."

Фармер не хотел мириться с таким положением. И уже первое его произведение самим своим заглавием свидетельствовало об этом: повесть называлась "Любовники" и прежде, чем прорваться-таки к читателям, была отвергнута рядом издателей, в том числе знаменитым Джоном У. Кемпбеллом, редактором "Поразительной научной фантастики", этой повивальной бабки всех фантастов "золотого века". Правда, читатели повесть оценили, свидетельством чему стало присуждение Фармеру премии "Хьюго" 1953 года - как "самому многообещающему новому автору". Премия эта, напомню, присуждается любителями НФ.

Успех был явным, и Фармер поспешил развить его в таких произведениях, как "Поднять паруса! Поднять паруса!" (1952) и "Мать" (1953). Полученные гонорары позволили Фармеру профессионализироваться в литературе. Впрочем, ненадолго - если два коротких романа, продолжавших "Любовников" ("Женщина-однодневка"," 1953 и "Дьявол Растиньяк", 1954) увидели свет сразу же по написании, хотя и не принесли Фармеру ожидаемых лавров, то два следующих были признаны авторской неудачей и появились в печати лишь в середине шестидесятых годов. Писателю пришлось вернуться к жизни на отнюдь не литературные доходы, и лишь в 1969 году он снова - и теперь уже окончательно - стал литератором-профессионалом.

Это не значит, конечно, что все эти годы он молчал. Отнюдь нет, - его произведения то и дело появлялись на страницах различных журналов. Стоит упомянуть серию рассказов "Отец Кармоди", открывшуюся в 1953 году "Отношениями" и продолженную "Отцом" (1955), "Ночью света" (1957), "Несколькими милями" (1960) и "Прометеем" (1961). Все эти рассказы (или повести, что, пожалуй, в принятой у нас системе определений будет точнее) были опубликованы в "Журнале фэнтези и научной фантастики"; героем этого цикла являлся некий священник, странствующий по космическим просторам и сталкивающийся на различных планетах с самыми разнообразными сложностями и казусами теологического рода. Пожалуй, наиболее заметной среди них была "Ночь света", где описывался мир, в котором материализуются продукты человеческого сознания, а еще точнее - подсознания. Рассказы вроде "Союзника" (1959) и "Открой, сестра моя!" (1960), продолжавшие сексуально-биологическую фантастику Фармера, неоднократно отвергались, издателями, как "отвратительные", пока, наконец, не были опубликованы в том же "Журнале фэнтези и научной фантастики".

Первой книгой Фармера, выпущенной отдельным изданием, стал роман "Зеленая одиссея" (1957) - вещь развлекательно-приключенческая, безо всяких там глубинных концепций, но весьма лихая. Плодовитый - даже по американским масштабам - автор, Фармер сыпал романами, как из рога изобилия: "Плоть" (1960), "Врата времени" (1966), "Каменный бог пробуждается" (1970), "Летучие киты Исмаила" (1971)... За свою литературную жизнь Фармер написал - на 1990 год - шестьдесят пять (!) книг. (И это - не считая обильной, как у большинства американских писателей, работы в кино).

А посему давайте попытаемся взглянуть на Фармера, так сказать, с птичьего полета, выделив лишь главные авторские ипостаси, генеральные направления в его творчестве.

Первую фармерову ипостась я окрестил бы "змиевой". От того самого Змия, что подбил праматерь нашу вкусить яблочко, о котором писал впоследствии Валерий Брюсов:

Ты, яблоко божественное Евы,
Исторгнуло из глаз Эдемский свет,
На нас обрушив божеские гневы,
Но было то - восстанье на запрет.

Сексуально-фантастические романы Фармера - тоже "восстанье на запрет". Причем столь откровенное, что издательство "Эссекс Хаус", специализирующееся на порнолитературе, даже заключило с Фармером контракт на три романа (благо в конце шестидесятых запрет сильно ослабел). В результате на свет появилась трилогия "Изгнание бесов". Справедливости ради замечу, что заключительный роман серии "Предатель живущих" не был издан "Эссекс Хаус", ввиду, по всей вероятности, теперь уже недостаточной порнографичности... Помимо этой трилогии "Эссекс Хаус" выпустил роман "Неизвестный праздник" (1969) - этакое, по определению "Энциклопедии научной фантастики" под редакцией Питера Николса, "блестящее исследование садо-мазохистских фантазий, скрытых в жанре героической фантастики". Вообще-то классический секс Фармера интересовал не слишком. Ему больше по душе были скотоложество, блестяще выписанное в романе "Всадники пурпурного мщения" (1967, премия "Хьюго" 1968 года), а также описание сексуальных развлечений человека и инопланетянина, двух (и более) инопланетян и так далее.

Вторую ипостась Фармера я, пожалуй, назвал бы "обманутым цыпленком". Есть такое понятие - импринтинг (или, попросту говоря, запечатление). Свойствен этот инстинкт, едва ли не всему живому на земле. Но наиболее исследован на пример птиц. И - в отдельных случаях - людей. Ежели взять только что вылупившегося из яйца цыпленка и мимо него протянуть на веревочке валенок, то куренок сей будет искренне считать валенок своей родной мамой, а на несушку ему станет с этого момента глубоко наплевать. Фокус прост: опыт миллионов курьих поколений закрепил в них инстинктивное восприятие мира, согласно которому первый движущийся предмет, размерами крупнее самого цыпленка и есть его родная матушка. В нормальных условиях так всегда и получается, опыт же инкубаторской жизни в инстинктах закрепиться, сами понимаете, пока еще не смог...

Как я уже упоминал, Фармер с младых ногтей был пламенным поборником научно-фантастической литературы (впрочем, и приключенческой тоже). И посему в его сознание - как тот валенок цыпленку - запали герои многих книг, начиная от Жюля Верна и Эдгара Райда Берроуза до коллективной серии о Доке Сэвидже. Они вошли в фармеровы душу и сознание столь органично, что стали восприниматься как естественные элементы окружающего мира, как существа мира не столько идеального, то есть созданного человеческим воображением, сколько как полноправные обитатели мира реального.

О Тарзане, герое серии романов Берроуза, Фармер написал даже несколько книг - упоминавшийся уже "Неизвестный праздник", "Повелитель деревьев" (1970), "Лорд Тигр" (1970), "Тарзан жив" (1972), "Последний дар времени" (1972) и некоторые другие. Но если Тарзан Берроуза - герой откровенно романтизированный, то Фармер стремится сделать его не столько даже правдоподобным, сколько гипер-натуралистичным. Так, например, он со смаком описывает как Тарзан с голодухи предается копрофагии, причем с большим знанием дела разъясняет, чем слоновий помет отличается на вкус от львиных экскрементов.

Фармер возродил не только Тарзана. В "Другом журнале Филеаса Фогга" (1973) он так же обошелся с героем жюль-верновского романа "Вокруг света в восемьдесят дней"; в "Айронкэстле" (1976) - с персонажами книги Жозефа Рони-старшего "Поразительное путешествие Хартона Айронкэстла"; в упоминавшихся уже "Летучих китах Исмаила" действует протагонист из "Моби Дика" Германа Мелвилла (помните: "Зовите меня Исмаил..."?). И список вышеприведенных примерами отнюдь не исчерпывается.

Сам по себе этот прием не является ни открытием, ни исключительной принадлежностью Филипа Фармера. В Англии некая дама продолжила чуть ли не до наших дней действие "Саги о Форсайтах" Джона Голсуорски. Ведомые тон же импринтинговой реакцией, двое писателей обратились в "Острову сокровищ" Роберта Льюиса Стивенсона: один написал "Приключения Бена Ганна", у нас переведенные и изданные, а с другой - "Приключения Джона Сильвера". Любители фантастики могут вспомнить "Машину пространства" Кристофера Приста, вписанную между "Войной миров" и "Машиной времени" Герберта Уэллса, а чтобы стало понятно, что поветрие сие коснулось и наших палестин, упомяну о продолжении "Аэлиты" Алексея Толстого, опубликованном несколько лет назад в "Уральском следопыте".

Но от всех этих сочинений творчество Фармера отличается наличием ему одному присущего подхода. Во всех случаях Фармера - по его собственному признанию - прежде всего интересовало, как бы это "отыскать темные стороны естества персонажей". Что ж, и такой подход имеет право на существование...

Добавлю, что импринтинговая потребность вновь и вновь возвращаться (или, на худой конец, хоть раз обратиться) к любимым и знакомым персонажам может иногда переходить и в следующую свою фазу - потребность в маске. Это явление также отнюдь не беспрецедентно в истории литературы. Чтобы далеко за примером не ходить, вспомним Бориса Пастернака, которому понадобился образ доктора Живаго для того, чтобы потом писать прекрасные "стихи, написанные Юрием Живаго" - замечу, именно из этих стихов вырос весь поздний Пастернак, который намного мудрей, проще и чище раннего. Но если Пастернак создавал собственного доктора Живаго, то Фармеру нужен персонаж, кем-то уже созданный. Так, он - опять же по собственному признанию - целый год уговаривал Курта Воннегута "уступить" ему образ Килгора Траута (памятный многим нашим читателям, например, по "Сиренам Титана"). Справедливости ради скажу, что когда роман Фармера "Венера па половине ракушки" вышел из печати с обозначенным авторством Килгора Траута, то Воннегут первым раскритиковал его. Правда, некоторые читатели решили, что это особо хитрая маскировка Воннегута... Словом, великая была путаница и война между поклонниками НФ, пока Фармер, наконец, не признался в своем авторстве... Дошло и вовсе до анекдота: в одном из романов Фармера появляется герой, писатель-фантаст но имени Лео Квикег (обратите внимание - опять из "Моби Дика") Тинкраудер. А двумя годами позже этот самый Лео Квикег Тинкраудер уже обозначен на обложке романа "Озирис на костылях" (1976) в качество соавтора Филипа Джоуза Фармера. И все это - лишь малая часть фармеровских масок и литературных мистификаций.

И еще два слова о масках. Едва ли не в каждом романе есть персонаж, - когда второстепенный, когда один из главных, - отмеченный инициалами Ф. Ф. или Ф. Д. Ф. Полностью имена могут читаться как угодно, но таким образом Фармер каждый раз вводит в текст свой автопортрет. Иногда это автопортрет, так сказать, объективный; иногда исполняющий некую ко-функцию, дополняющий реального Фармера; наконец, иногда - изображение такого человека, каким Фармер хотел бы себя видеть. В "Другом журнале Филеаса Фогга" это, разумеется, сам Филеас Фогг. В серии "Многоярусный Мир" - человек по прозвищу Кикаха, полное имя которого Пол Янус Финнеган (по-английски ведь Филип начинается с "Р", а Янус - с "J"). В "Речном мире" - Питер Джайрус Фригейт и так далее.

Ну и, наконец, о третьей фармеровской ипостаси, которую достаточно емко и лаконично можно определить как демиургову. И то сказать, кому из нас хоть однажды не хотелось ощутить себя богом - невзирая на все утверждения о трудности этого ремесла? Быть хозяином и творцом миров, живущих по тобою установленным законам, населять их по своему разумению и желанию, вести их обитателей по жизни, казнить ж миловать... Однако в большинстве своем отечественные писатели избирают достаточно землеподобные миры, для них фантастическая ситуация куда важнее фантастической модели мира. Американским же фантастам само по себе творение миров греет душу - об этом можно было бы написать отдельную статью; от души надеюсь, что кто-нибудь возьмет на себя тяжкий труд... Хол Клемент, чьи "Огненный цикл" и "Экспедиция "Тяготение" хорошо известны нашим читателям, Франк Герберт со своей "Дюной", Урсула ле Гуин - список авторов, предававшихся этой сладостной забаве, можно растянуть на тридцать строк! Не избежал миротворенческого поветрия и Фармер.

Пожалуй, наиболее показательны в этом смысле три его серии. Первая - "Многоярусный мир" - состоит из пяти романов: "Создатель вселенных" (1965), "Врата мироздания" (1966), "Личный космос" (1968), "За стенами Терры" (1970) и "Мир Лавалитов" (1977); правда, недавно выяснилось, что Фармер собирается написать шестой - "Гнев Рыжего Орка", причем он не уверен, как воспримут этот роман читатели и издатели, посчитают ли они книгу фантастической или же реалистической.

Вторая серия - тот самый "Речной мир", два первых романа которого держите вы в руках. "В свои разрушенные тела вернитесь" были написаны в 1965-1971 годах и получили премию "Хьюго" 1972 года. Над вторым романом - "Сказочный Корабль" - Фармер работал с 1967 по 1971 год, когда он, наконец, и увидел свет. Затем последовали "Темные замыслы" (1977), "Магический лабиринт" (1981) и "Боги Речного мира" (1983). Примыкает к этому сериалу сборник "Речной мир я другие рассказы". Фармер признавался, что планировал написать еще один то ли рассказ, то ли роман - как выйдет - не о самом Речном мире, но о тех же героях, которые на звездолете покинули Речной мир и с ними приключилось... Впрочем, что приключилось, очевидно, так и останется навсегда неизвестным, поскольку этот рассказ/роман остался лишь замыслом и, по всей вероятности, Фармер к нему уже не вернется.

Наконец третий сериал - "Мир дней" - пока что не закончен, в свет вышли лишь два первых романа - "Мир дней" и "Мятежник мира дней".

Поскольку о "Речном мире" вы сможете судить сами (или уже судите - в зависимости от того, читаете ли вы предисловие до или после романов), то о природе фармерова миротворения давайте поговорим па примере "Многоярусного Мира". И даже не всего сериала, а лишь первого романа.

В отличие от Хола Клемента, скажем, скрупулезно рассчитывающего физические эффекты, возникающие в сконструированном им мире, или Урсулы ле Гуин, способной придумывать календарь, язык и даже составлять словарь особо употребимых инопланетных выражений, Фармера такие мелочи нимало не интересуют.

Джадавин, представитель некоей весьма немногочисленной цивилизации сверхдолгожителей, создает себе мирок для удобного и приятного времяпрепровождения. Представьте себе здоровенный - несколько сот миль в длину - каменный столб-монолит миль десяти в диаметре. А на него, нанизаны несколько дисков (ах, до чего же привлекательна все-таки идея плоской Земли! Кстати, к ней Фармер обращался не только в "Многоярусном мире"). На одном расположен райский Эдемский сад, населенный преимущественно выходцами из античной истории и мифологии. На другом - живут вольные индейцы вкупе с кентаврами, на третьем - рыцари, турниры, замки... А на самой вершине, естественно, дворец Владыки, господина и повелителя этой хитроумной вселенной.

Хол Клемент застрелился бы, но объяснил, как тут действует, скажем, закон всемирного тяготения и обыграл бы возникающие эффекты; однако Фармеру все это, мягко выражаясь, безразлично. Мир нужен ему именно таким, чтобы можно было, переводя героев с уровня на уровень, окунать их во все новые приключения, подчиненные единому и притом не слишком изобретательному сюжету. Чем-то соплеменники Джадавина напоминают принцев Эмбера из одноименного сериала Роджера Желязны, но если у Желязны каждый из принцев обладает характером, в который вполне можно поверить, каждый - художественно убедителен, то Фармеру вполне достаточно бегло набросанных масок (как не вернуться к этому емкому словечку!). Даже во втором романе, где веселая семейка родичей Джадавина, совсем как у Желязны, сходится вместе, - куда им до принцев Эмбера! Но это не совсем дефект. Мне кажется, Фармер и не стремился к психологической достоверности, обрисовке характеров и прочей литературщине. Нет! Ему были нужны приключения и похождения, драки, погони, резня, совмещение самых что ни на есть несовместимых цивилизаций и их технических средств... И читается это, вполне даже читается, причем отнюдь не только подростками, как могло бы показаться на первый взгляд.

Конечно, я далек от мысли утверждать, что все (или какие-либо) книги Фармера можно полностью отнести к одной из трех его ипостастей, к какому-то одному генеральному направлению. Нет, его творчество просто-напросто основано на этих трех китах. И Фармер исполняет на китовых спинах некий магический танец, выплясывая то на одном, то на двух, то даже на всех трех сразу. И должен признаться, наблюдать за этим танцем - сплошное заглядение.

Модель Речного мира еще проще, чем Многоярусного. Тянется и тянется - на миллионы миль - Река, а по берегам - узенькая полоска плодородной земли, ограниченная... Ничего не напоминает? Ну естественно, со школьных лет - Нильская долина, Страна Большого Хапи, великое государство Та-Кем... И населяют эту Сверхнильскую долину все, кто когда-то либо жил на Земле - от Адама и до космонавтов XXI века включительно.

Идея посмертного существования для Фармера не нова. Еще в романе "Шиворот-навыворот" (1964) он писал о поддерживаемой с помощью научных достижений загробной жизни. Ну а здесь - воскрешение и вечная - вроде бы - жизнь, причем даже многократная. В Речном мире человек может погибнуть, но потом неизбежно снова возрождается таким же молодым и здоровым, только в ином и, может быть, очень далеком месте долины.

Все это - результат эксперимента, проводимого некими силами, какой-то сверхцивилизацией, как бы мы сказали в привычных терминах НФ, с целью... Впрочем, с какой именно - из первых двух романов понять невозможно. Да и в последнем, на мой взгляд, цель эксперимента обрисовывается достаточно туманно. Но Фармера это волнует меньше всего. Его интересуют люди, их характеры, поведение, цели.

Правда, и здесь он идет по проторенному уже пути. В большинстве своем персонажи романа - реальные исторические личности, что в сущности позволяет поставить их на одну доску с героями художественной литературы. В самом деле, что мы знаем о короле Джоне (Иоанне) Безземельном или о Сюмюэле Клеменсе (Марке Твене)? Только то, что можем почерпнуть из письменных источников. И в этом смысле постигать их сущность можно так же, как, скажем, познавать характер господина д'Артаньяна, читая трилогию Дюма и все упоминания о нем в других художественных произведениях - от Эдмона Ростана до Роберта Энсона Хайнлайна. Причем Фармеру не нужно следовать земной логике развития их характеров. Согласно исходной посылке, в Речном мире, оказавшись в новых для себя условиях, все они начинают вести себя совершенно иначе. Так, как угодно автору. И любое их поведение, таким образом, заранее оправдано.

Впрочем, Фармер подбирает для себя персонажи, следуя определенной логике. Ему нужно создать отряд людей, способных дойти до истока Реки. И вот является на свет божий сэр Роберт Бартон, человек, искавший истоки Нила (опять, заметьте, Нила!). Правда, ведет он себя и мыслит отнюдь не как джентльмен викторианской эпохи - ну так что ж, он ведь в Речном мире! Или Сэмюэль Клеменс, бывший некогда лоцманом на Миссисипи, именно ему сподручно построить чудесный речной пароход - ведь для этого ему надо сотворить с приличным куском речной долины, где располагаются несколько микрогосударств, в том числе и его Пароландо, в аккурат то самое, что сделал в свое время с королевством логров Хэнк Морган, более известный нам как янки, попавший ко двору короля Артура. Признаться, мне не очень-то верится в такого именно Сэмюля Клеменса, потому как был он викторианцем из викторианцев, и именно конфликт между такой его сущностью и естественным протестом художника против существующего положения вещей и породил все книги Марка Твена. Но опять же - это Сэмюэль Клеменс с душой, пересотворенной Речным миром. И я готов поверить Фармеру на слово.

Труднее поверить в короля Джона. Хитрый, но слабовольный, на Земле он за то и был прозван Безземельным, что не сумел управиться с Англией, корона оказалась ему - чуть было не сказал "не по плечу", но "не по голове" - куда точнее. Это вам не Генрих II или Ричард III - властители, которыми могла гордиться династия Плантагенетоп... А в Речном мире он - по крайней мере в пределах второго тома, потом с ним еще посчитаются - умудряется всех перехитрить. Вот уж кому перенесение на берега Реки явно пошло на пользу!

И уж совсем не верится в Эхнатона, руководящего экспедицией к истокам Реки. Не самое это, на мой взгляд, подходящее дело для фараона, чьей целью было собирание власти и религиозная реформа. Иное дело такие египетские кормчие, как Баурджед (не из ефремовской "Великой Дуги", а исторический), Хиви или Хнумхотеп.

Но Фармеру это не слишком важно. Имя Эхнатона на слуху у большинства читателей, а кто знает египетских мореплавателей, кроме яйцеголовых историков или безнадежно влюбленных в морскую историю отставных или несостоявшихся капитанов? А для писателя важно лишь одно - готовая личина исторического персонажа позволяет не размениваться на мелочи, - ну кто не видел портретов Марка Твена, особенно среди американцев? - и сосредоточиться на главном. А главное - развитие сюжета, медленное постижение тайны, целей этого странного и сомнительного с точки зрения нравственности эксперимента. И следить за этим движением чрезвычайно любопытно. Во всяком случае, я читал с большим интересом, чего от всей души желаю и вам. Потому что как бы ни казались отдельные идеи, реалии или характеры то более, то менее убедительными, в целом Фармеру удалось создать внутренне непротиворечивую модель своего Речного мира и выжать из нее все возможности, какие только способна она предоставить писателю. Это, замечу, требует немалого мастерства. Впрочем, мастерства Фармеру не занимать - даже самые его непритязательные с точки зрения идеи или фабулы произведения написаны ярко, выпукло, с тем эффектом присутствия, который подвластен только талантливому художнику.

"В свои разрушенные тела вернитесь" и "Сказочный Корабль" в сумме составляют примерно три процента написанного Филипом Джоузом Фармером. Будем считать, что и о нем сказана в этом предисловии примерно такая же доля всего, о чем хотелось бы поговорить. Превысить ее - значило бы нарушить определенную пропорцию, то есть сделать как раз то, чего Фармер в своем творчестве всячески старается избегать.

И будем надеяться, что все остальное - впереди.

А. Балабуха

1. В дословном переводе название второго романа серии звучит как "Чудесный" (легендарный) речной пароход".