ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВ: ЗАГЛЯНЕМ В ПОСЛЕЗАВТРА

Сегодня наш собеседник - известный писатель-фантаст Владимир Дмитриевич МИХАЙЛОВ, автор романов "Дверь с той стороны", "Сторож брату моему", "Тогда придите, и рассудим", повестей "Особая необходимость", "Люди приземелья", "Исток", сборников рассказов "Черные журавли", "Ручей на Япете" и других. В. Д. Михайлов - член совета по приключенческой и научно-фантастической литературе при Союзе писателей СССР, главный редактор журнала "Даугава".

- Первый вопрос будет традиционным: как Вы пришли в фантастику?

- На этот вопрос я обычно отвечаю: случайно. Просто в конце 50-х годов, когда был уже запущен спутник, но полет Гагарина оставался еще впереди и космическая фантастика оказалась в моде, меня попросили (зная, что я усердно читаю НФ) написать фантастический рассказ для издававшегося на русском языке в Риге литературного альманаха "Парус". Я числился тогда в активе Союза писателей (считался поэтом), работал в сатирическом журнале (на латышском языке) и писал сатирические рассказы (в общем, не без успеха). Меня попросили - я взялся. Вместо предполагавшегося рассказа получилась повесть "Особая необходимость" - мой первый НФ-блин.

Однако случайность эта, как я стал понимать потом, была подготовлена кое-чем в детстве, юности, молодости (когда "Особая необходимость" вышла в свет, мне было уже 33 года). Вспомнилось, что первый свой фантастический роман я начал писать лет в семь (прочитав "Победителей недр" Гр. Адамова) и исписал чуть ли не полтетрадки; то был, увы, явный плагиат. Когда мне было 12-13 лет (1942 год, Новосибирск, эвакуация) и я учился в пятом классе, мы - четверо мальчишек - вдруг "заболели" идеей, как это тогда называлось, межпланетных путешествий - читали Циолковского, фантастику (какую смогли достать), кажется, Цандера, пытались конструировать... Еще позже, уже твердо идя по гуманитарной стезе, считал себя несостоявшимся физиком, много читая, овладевал математическим аппаратом. И, естественно, читал фантастику. Впрочем, тогда я вообще читал все на свете, что только попадалось.

Так что случайность, видимо, была закономерной. Главным же, вероятно, является твердое (с детства) убеждение, что заниматься я буду литературой. А какой именно - определили обстоятельства, среди которых следует назвать высочайшее уважение к Науке (именно с большой буквы), свойственное мне - лет до сорока, скажем. Затем состоялась (постепенно) некоторая переоценка ценностей.

- В Ваших ранних повестях "Особая необходимость" и "Люди приземелья" немалое место занимают подробные описания науки и техники будущего. Как Вы сейчас отнеситесь к так называемой "технической фантастике"?

- Позвольте мне аналогию. Представьте себе произведение, где описано (интересно, смело, убедительно), как одеты персонажи, - и ничего не сказано, что они, эти одетые, делают, думают и т. д. Смысл? Может быть, и есть - для конструкторов одежды. Для прочих читателей его немного. Можно вооружать общество самой фантастической техникой, описывать великие фантастические открытия, но главным, думаю, останется приложение того и другого, их социальная роль. Тем более, что за развитием реальной техники не всякая фантазия может успеть - при неизбежном уровне секретности (если речь идет о технике военной). То есть, мало одного гиперболоида - нужен обязательно и инженер Гарин, и Роллинг - а значит, и Шельга - и, без сомнения, Зоя. Тогда это - литература.

- А какие, возможности дает писателю обращение к социальной фантастике - я имею в виду Ваши романы?

- Время, в которое мы живем, достаточно трудно для понимания. Иногда кажется, что события развиваются быстрее, чем мы их успеваем осмыслить. Попробую вновь воспользоваться аналогией: стреляя по быстро движущейся цели, вы промахнетесь, если наводите по ней: наводить надо с упреждением. Литература вообще не может быть посвящена чему-то другому, кроме общества, пишете ли вы о народе, об одном человеке, обо всем человечестве... Пока вы будете анализировать сегодняшнее общество, оно станет завтрашним, в чем-то (иногда очень существенном) иным; в научно-фантастическом произведении надо пытаться писать с упреждением об, условно говоря, послезавтрашнем обществе - тогда можно попасть, если не в десятку, то уж в круг обязательно.

Скажем, когда я писал "Тогда придите, и рассудим", проблемы "звездных войн" еще не было. Книга и проблема в результате совпали по времени. А социальная фантастика и есть попытка увидеть общество ("социальная") послезавтра ("фантастика"). Вот почему сейчас мне хочется заниматься именно ею. Ставлю ли я целью изображать будущее и его проблемы? Я бы сказал так: меня интересует переход проблем настоящего в проблемы будущего, то есть их динамика. Если не касаться завтрашних проблем - это не будет фантастикой, не касаться сегодняшних - не будет литературой.

- Известны разные суждения критиков о перспективах фантастики в целом: одни считают, что НФ находится в затяжном кризисе, другие - что фантастика все больше сближается с так называемой "большой" литературой. Каково Ваше мнение на этот счет?

- Давайте прежде разберемся с терминологией. Что такое "большая литература"? И что - "небольшая"? Видимо, нечто вроде "осетрины второй свежести" у Булгакова? Однако там и было сказано, что "второй свежести" нет, есть или свежее, или несвежее. Иными словами - есть литература, и есть то, что (при формальном сходстве: и то, и другое - полиграфическая продукция) литературой не является. Надо ли "сближаться с литературой" Гомеру с его Олимпийцами, Лукиану, утопистам, Рабле, Свифту и т. д., и т. п.? Мне кажется, деление литературы на "большую" и "малую" - свидетельство густого провинциализма, только не территориального, а духовного, ностальгия по "табели о рангах", по вицмундирам со знаками различия. Вряд ли можно сомневаться, что XIX век был веком великих литературных явлений. Но разве в столетие Толстого, Достоевского, Диккенса, Флобера и т. д. - разве в те десятилетия подвергалась хоть малейшему сомнению принадлежность к Литературе чистых представителей "легкого жанра" по современным литературно-критическим представлениям: фантастов Жюля Верна и Герберта Уэллса, А. Конан-Дойля; юмористов Марка Твена, О'Генри, даже Дж. К. Джерома; сатирика и фантаста Н. В. Гоголя; сатирика М. Е. Салтыкова-Щедрина; да ведь и А. С. Пушкин не чуждался фантастики ("Руслан и Людмила", "Гавриилиада", сказки, "Гробовщик"...) ровно как и сатиры, и юмора...

Думаю, что введение в критический обиход представления о "большой" литературе связано с необходимостью отнести к литературе то, что на самом деле (по своим литературным качествам) ею не являлось, и никаким иным способом не могло бы быть к ней причислено. Ну, а раз есть "большая", то, естественно, должна быть и "малая".

Так что фантастике - той, что является литературой, - сближаться с литературой нет нужды; и никакой кризис ей не грозит. Конечно, развивается она не линейно, но ведь и поэзия тоже переживала приливы и отливы, да и любая область искусства вообще. Театр в свое время уже совсем было похоронили...

Кризис переживает халтура, которой в фантастике не меньше, чем в любой другой отрасли литературы, а, может быть, и больше - но виновата в этом "больше" не фантастике, а издатели, их зачастую слишком уж облегченные требования к авторам, к литературному уровню написанного; этот низкий уровень требовательности делает НФ едва ли не единственной узаконенной формой графомании, составляющей в иных издательствах, очень уважаемых, процентов 80-90 выхода фантастики вообще.

Халтура эта переживает кризис потому, что создания ее похожи друг на друга, как близнецы, являются повторением друг друга и при низком литературном уровне не дает ничего ни уму, ни сердцу. Ну, и пусть себе переживает ко всеобщему благу.

- Вернемся, однако, к литературе. Владимир Дмитриевич, Вы были одним из руководителей прошедшего Всесоюзного семинара молодых фантастов в Дубултах. Как Вы оцениваете его итоги?

- На семинаре молодых я был впервые, так что мне не с чем его сравнивать. Итоги? Если на семинаре происходит открытие хотя бы одного нового имени, это уже оправдывает все заботы, затраты средств, сил, времени. В Дубултах было, во всяком случае, более одного открытия - и немало подтверждений класса уже известных авторов. К тому же само общение дает так много необходимого (причем, дает всем), что отношение к таким семинарам может быть только положительным. Читатель фантастики корпоративен, сплочен - авторам ее надо быть такими же. Кроме того, это хорошее средство борьбы с той же халтурой.

- Вопрос традиционный - над чем Вы сейчас работаете?

- Пытаюсь написать новый фантастический роман, который (если напишется) будет называться "Возвращение старого мужчины". Это вещь скорее в русле повести "Все начинается с молчания" (главы из этой повести были опубликованы в рижском сборнике "Хрустальная медуза" в 1985 году - А. Р.). Во всяком случае, фантастика земная, не космическая, и время действия - почти наши дни. Наш век, не позже. Что касается "Молчания", то хочу надеяться, что в 1987 году смогу закончить работу над полным вариантом.

Вопросы задавал
А. РОМАНИН.
Рисунок А. ГОРБУШКО.