СТАНИСЛАВ ЛЕМ: «ФАНТАСТИКА ДОЛЖНА ПРЕДВИДЕТЬ БУДУЩЕЕ»

- Наших читателей интересует ваше мнение о роли научно-фантастической литературы в наши дни.

- Разговор мне хочется предварить размышлением, вызванным у меня посещением книжной ярмарки во Франкфурте-на-Майне. На этой ярмарке более десятка тысяч издательств со всего мира, как из социалистических, так и из капиталистических стран, выставили около 250 тысяч различных книжек, среди которых было 80 тысяч новых произведений. Должен сказать, что я поехал туда не очень-то охотно, поскольку я уже однажды был на такой ярмарке и она произвела на меня довольно удручающее впечатление. Оказавшись лицом к лицу с такой массой книг, человек вдруг сознает, какую маленькую, попросту микроскопически крохотную часть книг он в состоянии прочитать в течение всей своей жизни, более того - даже только узнать об их существовании из каталогов! Простой подсчет говорит о том, что если бы человек прожил сто лет и каждый день читал по одной книге, то ему трудно было бы прочитать даже 40 тысяч книг. И это, пожалуй, создает самую серьезною проблему: как, каким образом сориентироваться в этом колоссальном потоке? Уже теперь мы находимся перед угрозой потонуть среди книжного хаоса. А если исходить из того, что нынешнее четырехмиллиардное население земного шара уже через тридцать лет увеличится вдвое, то можно предположить, что и число пишущих людей увеличится по крайней мере вдвое. Следовательно, мы будем иметь дело с еще более могучей лавиной новых произведений.

- Но, может быть, научно-техническая революция позволяет надеяться на решение этой проблемы?

- Думается, что ни авторы, ни читатели не могут рассчитывать на какую бы то ни было помощь со стороны техники. С художественной литературой дело обстоит совершенно иначе, нежели с узконаучной литературой. Наука, например, справляется с этим потоком новой информации при помощи специальных журналов, публикующих краткие изложения новейших научных работ. Но в художественной литературе аналогичное решение вопроса, подсовывание читателю вместо оригиналов краткого содержания новых поэм, стихов и романов было бы бессмыслицей. Суть контакта читателя с писателем заключается в непосредственном общении с оригинальным художественным произведением. Кроме того, в то время как растет темп жизни, решаются новые проблемы, появляется множество различнейших открытий и изобретений, способности усвоения человеком новой информации не увеличиваются пропорционально этому росту. Нынешний читатель способен читать книгу или, как сказал бы кибернетик, способен усваивать примерно то же количество битов информации, что и читатель времен Льва Толстого. И трудно себе представить, чтобы этот процесс мог как-то радикально измениться.

- Но ведь существует метод ускоренного чтения...

- Методом ускоренного чтения можно пользоваться при знакомстве с научными произведениями. Некое усовершенствование, с помощью которого мы могли бы прочитать роман не за два или три дня, а за пятнадцать - двадцать минут? Мне кажется, это просто лишено смысла! Таким образом, литература - и сочинение книг, и их чтение - остается занятием, по сути, почти не меняющимся, традиционным, чем-то вроде реликвии прежних времен. Лично я не видел бы ничего худого в этом ее традиционном существовании, если бы не то, о чем я говорил вначале: постоянно растущее количество книг.

- С другой стороны, довольно часто можно слышать утверждение, что художественная литература в ее классическом, традиционном понимании будет постепенно отмирать, уступая место средствам массовой коммуникации - кино, телевидению.

- Такого рода пророчества и прогнозы, предсказывающие литературе неминуемую и вот-вот грядущую гибель, мы слышим уже лет двадцать, а то и более. Мне, однако, кажется, что литературу ничем заменить нельзя. Конечно, некоторые виды беллетристики можно заменить киноизображением, телевизионным изображением или радиопередачей. Но этот род литературы не представляет собой коренной, главной, основной ее части. Литература оперирует не изображением, а словом. Она проникает в мир представлений человека, мир его мыслей, его эмоций. Она создает определенные незаменимые ценности. Поэтому литературе нечего бояться конкуренции каких бы то ни было иных средств выражения - ни тех, какие уже существуют ныне, ни тех, какие могут возникнуть в далеком будущем.

- Скажите, пожалуйста, как автор и как читатель научно-фантастической литературы, чего вы ждете от нее сегодня? Сколько науки ей нужно? Сколько фантастики?

- Прежде всего, думается мне, такая литература как для авторов, так и для читателей может обладать множеством аспектов. Она может приносить самые разнообразные переживания, отвечать на различные вопросы. Если говорить обо мне как о читателе, то я более всего ищу оригинальности, и когда натыкаюсь на повторение старых схем, неизменно ощущаю скуку. К сожалению, отсутствие оригинальности, схематизм стали просто каким-то маниакальным пороком, болезненной страстью, особенно в американской массовой литературе. Дело не только в том, что такие книги очень слабы с точки зрения художественной, но и в том, что напрасно было бы искать в них какие-то новые интересные идеи. Я работал недавно над критической монографией, посвященной научно-фантастической литературе Запада, и у меня скопилось огромное множество книг - буквально целые кипы, ими до сих пор заполнена вся моя квартира, даже подвал моего дома. Книг же, где я нашел хоть что-нибудь оригинальное, хоть какую-либо новую мысль, - ничтожное количество. Мне кажется, что существует принципиальное различие между понятиями "фантазия" и "вторичность".

Нельзя называть фантазией или фантастическим то, что избито, банально и вторично. Конечно, источники такого скверного положения в литературе, называемой "сайнс-фикшн", известны. Это, главным образом, внелитературные причины - коммерциализация рынка, превращение книги в товар, отношение к научно-фантастической литературе как к второстепенной или даже третьесортной, тривиальной, не требующей размышлений. А вследствие этого возникли такие критерии подбора авторов книг и издателей, что, собственно, книги, обладающие какими-то более значительными интеллектуальными достоинствами, проникают на читательский рынок почти чудом, поскольку он замусорен произведениями, созданными с единственной целью - убить время.

Я думаю, каждый писатель должен руководствоваться моральной директивой: писать только тогда, когда он создает нечто новое, не повторяющее того, что уже до него сделали другие, или даже он сам, в счастливую минуту творчества.

- Как показывает литературная практика, почти каждый писатель-фантаст имеет круг своих, близких ему тем. Наш читатель хорошо знаком с вашим творчеством прежних лет, и ему, несомненно, интересно будет узнать, какие мысли занимают сейчас ваше писательское воображение.

- Я думаю, прежде всего о том, что именно фантастическая литература более всего предрасположена к тому, чтобы стать чем-то вроде полигона мыслительных экспериментов. Лично мне видится в этом ее предназначение. Понятие таких мыслительных экспериментов хорошо известно физикам, особенно физикам-теоретикам. Ими занимались самые крупные ученые - например, Эйнштейн. В беллетристике такого рода эксперименты прекрасно удаются именно в научно-фантастической литературе - разумеется, при условии соблюдения некоторых принципов, которые я назвал бы предварительными, или, как говорят физики, граничными условиями. Принципы эти меняются в зависимости от того, каким "поджанром" научной фантастики занимается тот или иной автор. Они будут одними, если речь идет о юмористическом произведении - гротескной, шутливой или сатирической научной фантастике, и совершенно другими, если автор задумал свое произведение как серьезное - например, несущее некую философскую нагрузку или стремящееся решить какую-то проблему, скажем, из теории познания.

- Насколько я понимаю, одним из таких мыслительных экспериментов и был рассказ "Маска", который недавно опубликовал варшавский еженедельник "Культура"?

- Да. Лейтмотивом его служит тема, известная советскому читателю, поскольку она - одна из главных и в моем романе "Солярис". В "Солярисе" речь идет о женщине, сконструированной Океаном, и она не сразу понимает, что она не обычное человеческое существо, а создана синтетическим образом. В рассказе же "Маска" эта тема хоть и повторяется, но как бы в другом варианте, в другой тональности, а именно: героиня рассказа тоже не сразу понимает, кто она, откуда взялась, и начинает приглядываться к себе, задумываться над собой, начинает постепенно подозревать, что она не такой человек, как все окружающие.

- Нравственный аспект проблемы, выдвинутой вами в обоих этих произведениях, представляется в высшей степени интересным. Как видно, не остывает и ваш авторский интерес к ней.

- Честно говоря, я даже сам не могу объяснить, почему эта проблема интересует меня до такой степени, что я посвятил ей еще одно свое произведение. Ведь существуют темы более реальные, а эту если и можно счесть реальной, то лишь в очень далеком будущем - через 50, 80 или, может быть, 100 лет. Создание конструкций, способных, с точки зрения их сложности, сравниться с человеческим мозгом, конструирование, как это называется в фантастике, "андроидов", вероятно, будет осуществлено, но не теперь. И все же здесь содержится проблема познавательного характера, философская проблема, которая мне лично кажется интересной, хотя, с точки зрения философии, она стара, как мир. И когда я думаю о существе, напоминающем человека, равном ему по разуму, по эмоциям, но заранее запрограммированном его конструктором для выполнения какого-то определенного задания, - я задаю себе вопрос: сможет ли такое существо, поняв, что оно создано для какой-то определенной цели, взбунтоваться, воспротивиться тому, что составляло его предназначение? Могла бы эта машина или андроид (здесь имеет значение не телесное воплощение, а умственное содержание) проявить собственную волю? Я попробовал в рассказе "Маска" решить эту проблему, предприняв некий мыслительный эксперимент, попробовал показать, как это выглядит в некоей конкретной обстановке. Эта обстановка, как и обстоятельства, в которых я поместил свою героиню, мало существенны - я мог бы сделать их совершенно другими...

- Следует ли из сказанного вами, что вы считаете свой последний рассказ произведением не столько научно-фантастическим, сколько философским?

- Думаю, что это произведение можно считать научно-фантастическим, ибо ныне еще невозможно создание существ, равных человеку в умственном отношении. Однако в произведении этом есть и философские раздумья, поскольку я старался наиболее рационально и, если можно так выразиться, лояльно по отношению к читателю изобразить, как могли бы выглядеть духовная жизнь, психология и сознание существа, которое именно таким образом было создано. Я думаю, что научно-фантастическая литература должна попытаться предвидеть будущее.

- Значит ли это, что научно-фантастическая литература должна говорить о будущем больше, чем о настоящем?

- Этот вопрос мне уже не раз задавали, по-видимому, исходя из некоего убеждения, что произведение может говорить или о будущем, или о настоящем и не может говорить одновременно и о том, и о другом. Однако это не так, это не составляет привилегии научно-фантастической литературы. Если бы мы расценивали произведения таких великих писателей, как, скажем, Шекспир, Достоевский или Толстой, только с точки зрения описанной в них конкретной действительности, то произведения их были бы для нас лишь документом данной исторической эпохи. Но ведь это не так!

Лично я считаю, что научно-фантастическая литература - одна из разновидностей реалистической литературы, поскольку проблемы, которым она посвящает себя, должны быть реальными. Разумеется, у нас не может быть уверенности, например, в том, какие из предвидений ученых станут в будущем открытиями или же получат научно-техническую реализацию. Такие предсказания могут быть лишь гипотезой. Но чтобы подготовиться к тому, чем нас может попотчевать не точно известное нам будущее, как раз и следует совершать самые различные эксперименты в области беллетристики.

Я вообще считаю, что нельзя однозначно отвечать на вопрос, посвящено ли научно-фантастическое произведение только проблемам сегодняшнего дня или только проблемам будущего. Можно лишь говорить о том, разумна ли, например, или насколько значительна тематика того или иного произведения, связана ли она с развитием цивилизации и надеждами людей - или же это всего-навсего некое бесплодное творение в виде сказки, которая наверняка никогда не сбудется. Разумеется, писателю не возбраняется и такой вид творчества - почему бы ему время от времени не написать и сказку! Я, например, люблю сказки. Но считать сказки частью научно-фантастической литературы, как это кое-кто делает, отнюдь не склонен.

Беседу вела З. ШАТАЛОВА.
КРАКОВ.