Прав был выдающийся немецкий философ Иммануил Кант, утверждая, что людей всегда будут привлекать две вещи: нравственный закон внутри человека и звездное небо над нами. Два космоса, два – микро – и макромира... В истинности этих слов убеждаешься, знакомясь в знаменательные дни 40-летнего юбилея полета Юрия Гагарина с творчеством признанного мастера живописи, народного художника СССР, академика Андрея Константиновича Соколова. Свой талант и лучшие годы жизни он посвятил художественному исследованию космоса, популяризации достижений отечественной космонавтики.
– Андрей Константинович, по образованию вы – архитектор-строитель. После окончания института работали в оборонке, в самой засекреченной ее области, связанной в урановым проекте. И вдруг – фанатическая преданность космической тематике. Откуда это? С чего все началось?
– Пожалуй, с запуска в космос первого спутника Земли 4 октября 1957 года. Я испытал потрясение от этого известия. Свершилось то, о чем мечтали сотни поколений людей. Правда, для подавляющего большинства моих сверстников осознание уникальности происходящего штурма Вселенной пришло лишь после полета Юрия Гагарина. Меня же звездное небо «пленило» в октябре 1957 года. Именно к концу пятидесятых относятся первые мои серьезные художественные работы и выставки картин на космическую тематику. – Но как можно было создавать живописные полотна на тему, о которой вы тогда имели довольно смутное представление? – Возникали проблемы. Ведь в те годы все, что касалось исследования космоса, находилось под жуткой пеленой секретности. Это уже позже появились кино – и фотоматериалы по этой тематике, а тогда... Никто не знал ни Сергея Павловича Королева, ни его заместителей. На Байконур я впервые попал только в начале семидесятых годов. А до этого приходилось напрягать свою фантазию и домысливать, что из себя представляет космодром, ракета, орбитальная станция. Иногда доходило до курьезов: я нарисовал ракету в полете. И вдруг эту картину запрещают к публикации. Никто не объясняет причин запрета: нельзя и все! И только через несколько лет мне стало известно, в чем дело: оказывается, я угадал очертания ракеты, в частности, стартовые двигатели – «боковушки». А они были засекречены. Да что там мои полотна! Посмотрите первые картины прекрасного художника летчика-космонавта гагаринского призыва Алексея Леонова и вы обнаружите массу неточностей в изображении ракетно-космической техники. Алексей намеренно искажал действительность, соблюдая требования цензуры, рисовал уродливые фермы на стартовом столе космодрома, неправдоподобные спутники. В отличие от меня Леонов ведь прекрасно знал космическую технику. – Кстати, вы вместе с Алексеем Леоновым создали не один десяток картин, несколько прекрасно иллюстрированных альбомов. Как складывалось ваше сотрудничество? – О том, что в отряде космонавтов есть талантливый художник, рисующий на космическую тему, я знал и раньше, но кто это – понятия не имел. Алексея Леонова рассекретили лишь в 1965 году, после его полета в космос. Мы встретились с ним на популярной тогда телевизионной передаче «Звездная эстафета» – я организовал там свою выставку, – познакомились. «Я хочу сделать картину в подарок Королеву и мне надо с тобой посоветоваться, как с художником», – сказал Алексей в ответ на мое предложение о творческом сотрудничестве. Мне кажется, мы удачно дополняли друг друга. Леонов смотрел на космос больше глазами специалиста и очевидца, я – художника. В то же время он умеет заметить и объяснить важные для создателя картины детали, нюансы. Я, например, намучился с космонавтами, пытаясь добиться от них объяснений, как выглядит из космоса северное сияние. Говорят, оно по краям красного цвета. Но красный цвет имеет около сотни оттенков. Какой из них соответствует действительности? И начинается: цвета кирпича, цвета разбавленной марганцовки... Леонов может точно и безошибочно указать оттенок цветовой палитры. Кстати, среди космонавтов есть еще один прекрасный художник, с которым мы организовывали совместные выставки. Это Владимир Джанибеков. Правда, если я сторонник космического реализма, то он явно тяготеет к космическому символизму. На одной из его картин запечатлен момент старта ракеты и мощные клубы огня и дыма завиваются в форме нескольких конских голов. Работа называется «Поединок». Дело в том, что мощность космического корабля «Восток», например, составляла миллион двести тысяч лошадиных сил. Вот эти «лошадиные силы» и ведут на картине Джанибекова отчаянный поединок с земным притяжением. – У вас есть картины, на которых открываются прекрасные виды на Землю из космоса. Насколько точны эти космические панорамные этюды? – Космонавты утверждают, что мое знание Земли, какой она наблюдается с различных точек орбиты, соответствует их знаниям на восемнадцатый-двадцатый день полета. – Как же достигается такая достоверность? – Я использую кино– и фотоматериалы, карты, свидетельства космонавтов. Но этих знаний еще недостаточно. Главная проблема возникает при передаче на полотно цвета. В космосе ведь все зависит от освещенности предмета: стоит солнцу на пять-десять градусов поменять точку освещения – и тут же изменяется вся цветовая гамма. Так, если смотреть против солнца – вода океанов бликует, суша вся однотонно серая: стоит светилу переместиться чуть в сторону – и вода уже темная, на суше видны зеленые островки лесов, поля, горы. Земля обычно с орбиты кажется коричневой... Эти тонкости мне известны. Окончив работу над картиной, я просил космонавтов взять ее в полет и сверить, так сказать, с «оригиналом». Если были какие-то неточности – устранял. – А что это за история с картинами, которые вы дарили после полетов в космос иностранным космонавтам? – Когда начались полеты по международной программе «Интеркосмос», то я предложил с каждым экипажем отправлять на орбиту две картины, одна из которых потом остается в Союзе, а другая – дарится иностранному космонавту. Идею поддержали. Правда, первый блин, как говорится, вышел комом. Возникли проблемы с возвратом картин с орбиты. Они не вошли в спускаемый аппарат и навечно остались в космосе. Я учел этот опыт и картины стал рисовать на полотне с капроновой основой. Они не занимали много места, их можно было спрятать в карман, положить под скафандр. Так что каждый иностранный космонавт, за исключением первого, чешского, имеет мою картину, побывавшую в космосе.
– Андрей Константинович, вы известны не только как художник реального, документального космоса, но и как фантаст. Вы даже «умудрились» нарисовать «черную дыру», которую человек просто физически не в состоянии увидеть... – У меня много картин посвящено иным планетам, мирам, созвездиям. В основе всех моих работ лежат какие-то знания, догадки, предположения. Но если, допустим, Луну, Марс, Венеру можно представить по фотографиям, сделанным автоматическими аппаратами, то, изображая иные галактики, приходится фантазировать, домысливать. Не уйти тут и от личных пристрастий, вкусов: можно представить какую-то планету в мрачных, бурых тонах (так оно, по утверждению ученых, скорее всего и есть на самом деле), но у меня на картинах преобладает золотистый, яркий цвет. Он мне милей, предпочтительнее. Что касается «черной дыры», то ее и вправду нельзя человеку увидеть. Я представил, как выглядит она в диапазоне гравитационных волн, мощнейшим источником которых является. Все предстает в сильно искаженном виде: «черная дыра» втягивает в себя созвездия, галактики и сильно искажает пространство. – В конце восьмидесятых годов вы создали и возглавили секцию космической живописи. Какова ее судьба? – Действительно, такая секция была создана при Союзе художников. Она объединила десятка два художников, графиков, скульпторов из всех республик СССР. У нас были большие творческие планы, в том числе и по международному сотрудничеству с аналогичными секциями за рубежом, например, с Ассоциацией космических художников США. К сожалению, секция просуществовала всего полтора-два года и прекратила свое существование с развалом Советского Союза. – Почему? Ведь российская космонавтика существует, художники остались, и потом, американская ассоциация ведь процветает. Значит, она востребована обществом, рынком... – Космическая тематика у нас в стране потеряла свою привлекательность, остроту, интерес общества. Вспомните, раньше все мальчишки поголовно мечтали стать космонавтами. Каждый полет в космос – событие! А сейчас на смену нам пришло поколение «Пепси», которому наша космонавтика глубоко «до лампочки». Но главное, конечно, отношение государства к осуществлению космических программ. Когда такую программу разрабатывали американцы, то они заложили туда финансирование ее культурного обеспечения. НАСА собрала около сорока ведущих художников страны и заключила с ними договор «о пропаганде космических достижений Америки» сроком на год. Мастерам кисти обеспечивали доступ ко всем, даже самым секретным объектам. По истечению оговоренного срока появились прекрасные иллюстрированные альбомы о космосе... По окончании контракта большинство художников вернулись к своим прежним темам, но многие накрепко прикипели к космосу. Они и составили костяк космической ассоциации. – Как вы относитесь к перспективам международного космического сотрудничества и сможет ли оно вытянуть из кризиса российскую космонавтику? – Плохо отношусь. Меня беспокоит то, что мы сотрудничаем с американцами не на равных, как в былые времена, а занимаем подчиненное положение. У нас всего тридцать процентов участия в создании международной орбитальной станции. Первый ее экипаж состоял из двух наших космонавтов и американца. Американец – командир. Официальный язык общения только английский. Узнав о таких условиях, от полета отказался один из наших космонавтов – я не буду называть его фамилию. Наши попытались отстоять права на совместное управление станцией, но ничего из этого не вышло. Управление будет вестись только из Хьюстона... Трагической ошибкой считаю решение затопить в океане орбитальную станцию «Мир». Россия не смогла найти 200 миллионов долларов на ее обслуживание и потеряла намного больше денег, учитывая дорогостоящее оборудование на станции, прибыль, которую она могла принести в будущем. Недавно я закончил работу над картиной, которую назвал «Убийство». На ней отображен момент гибели в атмосфере Земли последней российской, точнее, советской орбитальной станции «Мир». Станции, на которой мы были единственными хозяевами, которая символизировала нашу мощь и достижения. С нами вынуждены были считаться во всем мире. Все это, похоже, остается в прошлом. – На одной из ваших картин изображен момент водружения в космосе над орбитальной станцией «Мир» Государственного флага Советского Союза. Это реальный факт или вы его придумали? – Реальный. Помните, в марте 1991 года состоялся референдум о сохранении Советского Союза. Большинство населения страны сказали «да» Союзу. А в начале июня на орбитальную станцию отправлялись космонавты Арцибарский и Крикалев. Они решили отметить знаменательное событие. Купили в магазине обычный советский флаг, который вывешивается по праздникам у входа в государственные учреждения, и взяли его с собой на борт космического корабля. В полете во время одного из выходов в открытый космос они водрузили кумачовое полотнище, предварительно взятое в рамочку (в космосе ведь нет воздуха и знамя не может развеваться), на самую макушку 14-метровой фермы. Около года флаг несуществующей уже страны реял над орбитальной станцией. Со временем он стал разрушаться: сказывались резкие перепады температуры, радиация, космическая пыль... Я попросил очередной экипаж снять полотнище и доставить его на землю. Но просто так выйти в космос космонавт не может. Это сложнейшая операция. Наконец, за борт орбитальной станции вышел работать Толя Соловьев. Я как раз тогда был в Центре управления полетом и спрашиваю: «Толя, как там флаг?» «Осталось две нитки», – последовал ответ. Флаг растворился в вечности. Вместе с великой страной, открывшей миру путь к звездам. А может быть, это к лучшему? Он не был, как в Кремле, спущен и навечно остался на орбите. – Андрей Константинович, не возникало ли у вас желания слетать в космос и увидеть Землю с орбиты? – Возникало, но я ведь реалист. Тут одного хотения мало. Надо выдержать жесточайший конкурсный отбор, особенно это касается требований к здоровью. Ведь известно, что первый отряд космонавтов численностью 20 человек выбирали из 7 тысяч летчиков. То есть всего один человек из трехсот пятидесяти кандидатов (напомню, речь идет о летчиках-истребителях, отличающихся отменным здоровьем) смог выдержать испытания. Так что, повторяю, одного желания тут мало... Как художник я старался внести свой посильный вклад в летописание штурма человеческим гением Вселенной, пытался и пытаюсь заглянуть в будущее, не отрываясь, однако, от реальности. Как тут не вспомнить мудрые слова нашего великого соотечественника Константина Эдуардовича Циолковского: «Ничего не закончено. Все только начато, конца же никогда не будет». И еще: какие бы ни были сейчас идеологические и политические веяния, пристрастия, но факт остается фактом на века: именно Советский Союз впервые запустил в космос искусственный спутник и человека. И я горжусь принадлежностью к нашей стране, к нашему народу.
Беседу вел Василий ЛАВРЕНЮК
ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ
|
|
|
||