RU.SF.SEMINAR
Электронная публикация и обсуждение фантастических произведений
|
|
|
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 252 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Пон 23 Апр 01 12:06
To : All Пон 23 Апр 01 18:59
Subj : "День Святого Никогда", часть третья [5/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
- Ты ремонт когда-нибудь делал? - риторически спросил Феликс.
В результате сложных и не вполне понятных самому Феликсу
ассоциативных цепочек у него родился вопрос, который следовало задавать с
максимальной осторожностью, так как он (вопрос) в корне расходился с
первоначальным намерением Феликса не будить дурных воспоминаний.
- Патрик, - сказал он. - Я знаю, что это тяжело для тебя, но... Ты
не мог бы повторить свой рассказ о той... секте, в которую влез Себастьян?
Патрик с безразличным видом пожал плечами.
- Да нечего мне рассказывать. Я пытался навести справки, выяснить
хоть что-нибудь... Если это действительно была секта, то ее больше нет.
Впрочем, если хотите, я могу рассказать то, что знаю...
С таким явлением, как студенческие братства, или, как их еще
называли, корпорации, Патрик и Себастьян впервые столкнулись еще в
Мадридском университете. Созданные по образцу масонских лож клубы,
именуемые обычно аббревиатурами из греческих букв, на первый взгляд служили
только для развлечения скучающих студиозусов, хотя на самом деле
преследовали и более отдаленные цели. Становясь членом престижного
братства, студент был обязан: участвовать в массовых попойках, временами
переходящих в оргии; заниматься мелким и крупным хулиганством для
укрепления славы своей корпорации; устраивать разнообразные подлости
конкурирующим братствам; носить на клубном пиджаке витиеватую анаграмму;
участвовать в напыщенно-таинственных ритуалах и обрядах; распевать гимн и
заниматься прочими глупостями - и все это в обмен на призрачную надежду
много лет спустя, заняв подобающее место в обществе, узнать во влиятельном
начальнике, чье место в обществе было гораздо ближе к солнцу, своего
бывшего собрата и напомнить ему о принесенной в молодости клятве всегда
помогать корпорантам. Другими словами, играя в тайные общества, студенты
занимались весьма дальновидным установлением деловых связей, которые, как
известно, стоят намного дороже денег. Само собой разумеется, и Патрик, и
Себастьян, еще в детстве определившиеся с выбором профессии, к подобным
игрищам своих сокурсников отнеслись со снисходительной усмешкой.
Тем удивительнее был тот факт, что когда нечто подобное
студенческому братству (впервые на памяти Феликса) появилось в стенах
Школы, Себастьян оказался одним из первых и самых активных его членов.
Патрик всего однажды, да и то по настоянию кузена, побывал на заседании
"кружка молодых героев", после чего, едва не вывихнув от зевоты челюсть,
зарекся переступать порог подобных дискуссионных клубов. Себастьян же
проводил там дни и ночи, и так увлекся спорами о природе Зла, что даже стал
пропускать лекции в Школе, принудив Патрика изворачиваться и врать что-то о
болезнях. Все попытки Патрика отговорить Себастьяна от посещения этой
"секты" (как сначала в шутку, а потом всерьез называл Патрик постоянно
растущие сборища студентов, вовлекших в себя уже не только первокурсников,
но и две трети всех студентов Школы) ни к чему не привели, а обратиться за
помощью к Бальтазару или хотя бы Феликсу юноше помешала студенческая
солидарность и твердое убеждение, что товарищей закладывать нехорошо.
Слушая спокойный и даже меланхоличный рассказ Патрика о том, как
под носом у преподавателей в стенах Школы и студенческого общежития
действовала организация, цели которой, как и лидеры, до сих пор оставались
неизвестными, Феликс не мог не проклинать себя за слепоту. Но все его
угрызения совести не шли ни в какое сравнение с тем, что испытывал Патрик...
- Я не знаю, за каким дьяволом они вышли тогда на улицы, - говорил
Патрик. - Не знаю, какой Хтон дернул их вмешаться в эту бучу. Не знаю,
почему уланы, вместо того чтобы укрощать взбесившееся быдло, вместе с этим
быдлом ополчились на студентов. Я не знаю, действительно ли Себастьян и
другие хотели остановить бунт или только выполняли чей-то приказ. Я не
знаю, чей это мог быть приказ и какой подонок все это придумал. Я знаю
только две вещи. Первая - не останься я тогда на факультатив Огюстена,
вернись я в общагу на час, на полчаса раньше - и все могло быть по-другому.
Совсем по-другому.
- А вторая? - спросил Феликс.
- А вторая... Если я найду того подонка - а я обязательно его
найду! - я...
- Что - ты?
- Я убью его, - очень спокойно сказал Патрик.
4
Феликсу всегда было трудно представить себе человека менее
предрасположенного к геройству, нежели добродушный толстяк Готлиб. Даже во
внешности его не было ничего героического, а свою первую лекцию в Школе он
начал с того, что грузно опустился на шаткий стул, облокотился об жалобно
скрипнувший стол, подпер щеку могучим кулаком и мечтательно сказал:
- Вот уйду на пенсию и открою кабак...
Мечте Готлиба было суждено осуществиться несколько раньше, чем он
предполагал. Причиной его преждевременного ухода на пенсию стала встреча
Готлиба с бандой озверевших разбойников где-то в Карпатских горах.
Результат короткой, но жестокой стычки одного героя с дюжиной грабителей с
большой дороги имел как положительные, так и отрицательные стороны; к
первым относилось то, что Готлиб остался в живых, а ко вторым - тот
прискорбный факт, что того же нельзя было сказать о грабителях. Поначалу,
как признавался потом Готлиб, сам факт отнятия дюжины зловонных, обильно
пропитанных кровью и чужими слезами и совершенно никчемных жизней не
произвел на него особого впечатления. И обличьем своим, и манерами, и даже
стайным методом нападения исподтишка разбойники напомнили Готлибу заурядных
вервольфов, которые в изобилии водились в его родной Баварии, и поэтому
карпатскую стычку Готлиб отнес к разряду обыденных и вполне рутинных
событий в биографии героя. Свою ошибку он понял месяц спустя, когда в
глупой кабацкой драке, на миг потеряв надо собой контроль, легко и даже
как-то небрежно раскроил череп пьяному дебоширу, жаждавшему померяться
силой с героем. Этот постыдный эпизод заставил Готлиба насторожиться, но...
Но было уже поздно. Где, когда и по какой причине Готлибу снова пришлось
убивать, он не рассказывал никогда и никому, вместо этого молча положив на
стол Сигизмунда просьбу об отставке. Просьба была удовлетворена, и на
прощальной лекции Готлиб сказал:
- Запомните: начать убивать - легко. Остановиться - труднее...
Напутствовав таким образом подрастающее поколение героев, он купил
уютный полуподвальчик в Нижнем Городе, и переоборудовал его согласно своим
вкусам и представлениям о том, каким полагается быть настоящему кабаку. Пол
в кабаке был усеян соломой, столы и лавки - сколочены из толстых, грубо
обструганных досок, а за стойкой бара из стены торчали дубовые рыла
огромных, намертво вмурованных в кирпичную кладку бочек. Под потолком на
ржавых цепях висели люстры из тележных колес, а воздухе витали винные пары
и аромат здорового мужского пота. Над сложенным из нетесаного песчаника
камином висела голова тролля; аналогичные трофеи были развешаны и на всех
стенах. Это был беспроигрышный ход - оформить кабак в стиле тех дешевых
провинциальных таверн, где привыкли коротать свой досуг герои во время
командировок. В периоды "творческого застоя", которые в последние годы
случались все чаще, герои, изнывая от безделья, шли к Готлибу, чтобы
окунуться в до боли знакомую атмосферу придорожного трактира - вот только
пиво у Готлиба, в отличие от провинциальных трактиров, всегда было свежее и
неразбавленное, а официантки - симпатичные и отзывчивые (из-за пресловутой
отзывчивости экс-горняшек Бальтазара Готлиб рвал и метал, не желая
превращаться из кабатчика в содержателя борделя, но отказать своему
любимому ученику, выбившемуся в драконоубийцы, просто не мог).
Феликс редко сюда захаживал, предпочитая заведения более спокойные
и - в его понимании - уютные, куда, например, можно было бы без боязни
привести Агнешку, и сейчас, переступив вслед за Патриком порог кабака "У
Готлиба", он был до глубины души удивлен переменами, произошедшими там со
времени его последнего визита. Удивление его носило, впрочем, скорее
одобрительный характер. Гнилую солому из кабака вымели ко всем чертям, и
надраенные половицы были ослепительно чисты; разливные краны за стойкой
сияли, как пуговицы жандарма; сама стойка была заново облицована красным
деревом, а круглые высокие табуреты обзавелись кожаными подушками;
зубасто-шипасто-чешуйчатые морды со стен исчезли, дабы не портить аппетит
посетителям; оный аппетит теперь стал еще одной статьей дохода Готлиба, о
чем свидетельствовали звуки и запахи, доносившиеся из кухни, оборудованной
в бывшем подсобном помещении - теперь в кабаке "У Готлиба" не только поили,
но и кормили, что, собственно говоря, означало превращение кабака "У
Готлиба" в одноименную корчму; превращение, по всей видимости, оказалось
коммерчески выгодным, так как на стойке горбатился механический арифмометр
для подсчета выручки, а в углу примостился дорогой музыкальный автомат; и в
завершение всех этих трансмутаций знаменитые, многажды залитые пивом и
изрезанные ножами, массивные и несокрушимые столы были кокетливо прикрыты
скатерками в крупную красную клетку. На столах стояли вазочки, а в вазочках
торчали букетики свежих цветов.
Оценив увиденное, Феликс рассудил, что столь разительные
нововведения могли быть вызваны только полной сменой клиентуры. После
закрытия Школы количество проживающих в Столице героев резко сократилось, и
к Готлибу должны были зачастить клерки, цеховики и лавочники, работавшие по
соседству. А клиент, как известно, всегда прав...
Единственным неизменным элементом клиентуры - или интерьера, тут
как посмотреть - оставался Бертольд Черный, герой легендарный и спившийся.
Похожий на кобольда сморщенный старичок сидел на своем привычном месте и
был уже (или еще) пьян. Причем пьян мертвецки, что, однако, не мешало ему
посасывать пиво и бормотать себе под нос что-то рифмованное. Больше в
кабаке не было ни души.
- Ну и где твоя Марта? - спросил Феликс, усаживаясь за стол.
- Сейчас придет...
Официантка и в самом деле не заставила себя ждать, но, насколько
мог припомнить Феликс, Марта была стройная и рыженькая, а эта симпатяшка
оказалась темноволосой и пышнотелой.
- Что будем заказывать, мальчики?
- Давно меня мальчиком не называли... - усмехнулся Феликс.
- Ой! - широко раскрыла глаза брюнетка. - Извините, сударь,
привычка!
- А где Марта?
- Марта сегодня будет не раньше одиннадцати.
- Ч-черт... - процедил Патрик.
- Тогда принеси мне пива, - сказал Феликс. - Темного, если можно.
Ты что будешь?
- Эль. И пожрать чего-нибудь горячего! - грубо сказал Патрик.
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 253 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Пон 23 Апр 01 12:06
To : All Пон 23 Апр 01 18:59
Subj : "День Святого Никогда", часть третья [3/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
- Вот и умница, - похвалил внучку Феликс и поднял чашку. На
поверхности остывающего бульона подрагивали золотистые колечки жира.
С отвращением отхлебнув густую жидкость, Агнешка затравленно
посмотрела на дедушку.
- Надо, солнышко, - сказал Феликс виновато. - Знаю, что не хочется.
Но - надо. Давай потихонечку... Молодчина! А теперь можно и книжку
почитать. Где наша книжка? Что, вот эта? - с ужасом уточнил он, взвешивая
на ладони Абердинский бестиарий. - О-хо-хо. И про кого же ты хочешь
почитать?
- Про феникса.
- Ладно, будет тебе про феникса... - пробормотал он, листая
громоздкий манускрипт. - Вот, нашел. - Он набрал воздуху в грудь и с
выражением начал читать вслух: - Fenix Arabie avis dicta quot colorem
feniceum habeat...
- Деда! Нехорошо издеваться над больной внучкой!
- А над старым дедушкой издеваться хорошо? Я латынь последний раз в
гимназии учил! Давай я тебе лучше своими словами расскажу...
- Давай... - сказала Агнешка и зевнула.
- Как феникс возрождается из пепла - не знаю, не видел, и врать не
буду. И без меня наврали уже с три короба, про яйцо из мирры да про
целебные свойства снадобий из гнезда и пепла феникса. Собственно, я и
самого феникса никогда не видел, не довелось, а вот Гектор, которому эта
птаха однажды чуть глаз не выклевала, потом рассказывал, что феникс - птица
злобная и уродливая, вроде грифа, хотя если смотреть издалека, то можно
подумать, что и красивая. Это потому, что перья у нее красные с золотом, и
вообще она пестрая очень. И глупая, кстати. Размерами она чуть поменьше
орла, зато когти... Эй, внучка! - позвал он шепотом. - А ты часом не уснула?
Тихое сопение свидетельствовало, что не слишком связный дедушкин
рассказ о фениксе убаюкал девочку не хуже колыбельной. Феликс нахмурил
брови и подозрительно принюхался к пустой чашке из-под бульона. Ильзе
достало бы ума подмешать туда опиумной настойки... "Да нет, вроде чисто...
- с облегчением подумал он. - Да и зачем? Она так ослабела, что никакого
опиума уже не надо..."
Теперь, когда внучка уснула, можно было расслабиться. Феликс
бессильно уронил плечи, прикрыл глаза и ссутулился, разом постарев лет на
десять. Ладони слепо поглаживали шероховатый пергамент манускрипта. По
затылку разлилась свинцовая тяжесть, а на лбу, у самых корней волос,
проступила испарина. Изображать бодрый оптимизм становилось все труднее и
труднее... "Будь оно все проклято! - подумал он. - Будь оно все трижды
проклято!!!"
Агнешка спала чутко и нервно, еле слышно постанывая во сне. Ее
бледное, изможденное личико, окруженное разбросанными по подушке длинными
прядями когда-то золотистых, а теперь потемневших от пота волос, казалось
таким же белым, как и подушка, и только на щечках пылал нездоровый румянец
- будто внутри этого маленькой тельца горело жаркое пламя, и пламя это
сжигало ребенка изнутри... Агнешка таяла, как воск.
"Вампир... - с горечью подумал Феликс. - Версия не бредовее прочих.
Сколько их уже было - докторов и версий? Десятки? Сотни? За пять месяцев
здесь успели побывать все столичные лекари и знахари. А толку? Кроме самого
первого, ни у кого из них не хватило смелости признаться в своей
беспомощности. Солидные и представительные эскулапы, светила медицинской
науки; согбенные бабки, шепчущие себе под нос какие-то липовые заклинания,
почерпнутые из кладезя народной мудрости; пожилые фельдшеры, по части опыта
способные дать сто очков вперед любому светилу; бородатые и вечно пьяные
целители, за милю разящие водкой и шарлатанством; молоденькие медики,
вчерашние студенты с университетскими дипломами, самонадеянные и глупые; и
прочие, прочие, прочие... А в результате - гирлянда чеснока на окне да
теория о вампире. Будь оно все проклято!"
Кощунством - нет, хуже! - трусостью было бы сидя у постели Агнешки
убегать от реальности в зыбучие пески памяти, но Феликс просто ничего не
мог с собой поделать...
...Все это началось зимой. В январе Ойкумену обожгло, как кнутом,
страшным словом - Чума! Слово это, полузабытое и оттого во сто крат более
страшное, появилось в газетах в самом конце января, вместе со старинными
гравюрами, на которых доктора в плотных балахонах и странных, похожих на
клювы фламинго, масках, окуривали дымом горы обезображенных трупов. Черная
Смерть пришла в Европу из Китая, принесенная в Англию на борту одного из
баснословно быстроходных клиперов. Неслыханной удачей можно было считать
то, что первая вспышка эпидемии произошла в островной Британии. Ла-Манш
перекрыли. Извлеченные из музеев Лувра баллисты и онагры топили любое
суденышко, дерзнувшее нарушить карантин и покинуть берега туманного
Альбиона - и таким варварским способом Чума была остановлена. Потом был
пожар в Лондоне, и вся Метрополия вздохнула с облегчением, услыхав о гибели
одного из крупнейших своих городов. Феликс хорошо запомнил по-детски
радостные улыбки на бледных от испуга лицах докторов при известии о том,
что двести тысяч человек за одну ночь погибли в бушующем пламени.
Метрополия, оцепеневшая от ужаса перед древним врагом, ликовала, когда враг
пожрал самое себя; Агнешке становилось все хуже.
Весной, с первой оттепелью на традиционные ярмарки вместе с изрядно
поредевшими караванами полупустых крестьянских повозок пришел, скромно и
без фанфар, тощий убийца по имени Голод. Его появление не вызвало такого
ажиотажа, как скоропостижный приход и кончина Чумы; Метрополия, несмотря на
все внутренние встряски и реформы, оставалось богатой и процветающей, и
могла себе позволить закупать продовольствие по любым ценам, хотя, конечно
же, определенные проблемы возникли, как, например, длинные очереди за
продуктами и стихийные приступы паники, когда еды попросту не хватало - но
ничего такого, с чем не смогли бы справиться доблестные уланы. Феоды
пострадали сильнее. Регулярных известий из глубинки не было, но были слухи,
и слухи внушали трепет. Пустые, вымершие до единого человека деревни и
участившиеся до обыденности случаи людоедства стали на время одной из самых
популярных тем для беседы горожан в очередях. Во всем винили отупевших за
века духовного рабства крестьян, попросту не способных работать без
повеления мага; к этому времени даже самые упрямые доктора отказались от
теории о затянувшейся на два месяца простуде Агнешки.
Истинных причин Голода так никто и не разузнал; вскорости с берегов
Волги и Днепра докатились отзвуки событий настолько невероятных, что их
поначалу приняли за сплетни. О Войне отказывались говорить всерьез,
предпочитая отделываться анекдотами об ордах оголодавших крестьян и
каких-то непонятных "казаков", которые вот-вот повторят маршрут Чингисхана
и сметут все и вся на своем пути. В газетах впервые за последние двести лет
появились сводки с полей сражений, и сводки эти были неутешительные.
Регулярные войска Ойкумены проигрывали одно сражение за другим, и захват
Киева бандой разбойников заставил Палату Представителей заикнуться о созыве
добровольного ополчения. К счастью, крестьянские бунты, переросшие в
полномасштабную Войну, вскоре выдохлись, и уланы Метрополии получили
возможность вздернуть на фонарных столбах перепившихся бунтовщиков; Йозеф
впервые завел разговор о частной клинике, где Агнешка будет окружена
любовью и заботой профессиональных врачей и медсестер.
Вслед за Чумой, Голодом и Войной в Ойкумену пришла Смерть. В апреле
стали умирать дети. Симптомы были в точности те же, что и у Агнешки: жар,
слабость, иногда - кровавый кашель. Но Агнешка заболела в конце декабря, и
то, что она дожила до апреля, все без исключения доктора называли чудом.
Дети заболевали и умирали в течение недели. Тысячи родителей в одной только
Столице повредились рассудком. Это не было эпидемией; это не было даже
инфекционной болезнью. Дети просто умирали. Уличный беспризорник и
наследник богатого семейства сгорали в лихорадке за одинаковый срок. Все
лекарства и процедуры оказывались бессильными против неумолимой Смерти; в
апреле Агнешке было худо, как никогда.
Но сейчас стоял май, и Агнешка все еще была жива. Или честнее было
бы сказать - все еще умирала? Феликс чувствовал, что вот уже несколько
месяцев балансирует на грани безумия. Собственное бессилие доводило его до
изнеможения.
"Я так больше не могу", - подумал он. Его взгляд упал на богато
разукрашенную страницу бестиария. С трудом разбирая средневековую латынь,
он попытался перевести одну из напыщенно-витиеватых фраз: что-то об Иисусе
Христе, который, как феникс, умер и потом снова воскрес, после чего
похвастался, что ему дана власть над жизнью и смертью... "Как все просто, -
подумал Феликс. - До чего же все было просто и ясно для того абердинского
монаха, который переписывал Плиния и Геродота, сопровождая свой труд
восхвалениями в адрес своего небесного патрона. Есть добрый, хотя и слегка
юродивый бог, который обладает властью давать и отнимать жизнь. Богу надо
молиться, и тогда все будет хорошо. А если будет плохо, то это все равно
хорошо. Потому что бог - он добрый. Даже когда злой. Эх, встретить бы этого
Иисуса, да поговорить с ним о жизни и смерти..."
Феликс с трудом удержался, чтобы не захлопнуть бестиарий.
Hакипевшая в душе ярость требовала выхода, но он заставил душу сжаться в
кулак. Он встал, аккуратно и бесшумно закрыл толстый фолиант, и положил его
на столик у кровати. Потом нагнулся и поцеловал горячий и сухой лоб
Агнешки. К горлу подкатил комок. Он медленно выпрямился и повернулся. Когда
он уже взялся за дверную ручку, в спину ему арбалетным болтом ударил вопрос:
- Деда?
- Что, внучка?
- Я умру?
- Hет.
- Деда, - укоризненно сказала Агнешка. - Как тебе не стыдно! А еще
говорил, что никогда не врешь...
3
С Патриком он столкнулся нос к носу уже на улице, едва выйдя за
ворота, и это было... это было как холодный душ; или нет, скорее, как если
бы ему плеснули в лицо водой из ведра - окатили с ног до головы ледяной,
кристально чистой родниковой водой, смыв то липкое, удушливое, гнусное
ощущение собственного малодушия, приведшее его в состояние исступления.
"Куда я иду?" - спросил он себя и не нашел ответа. В ушах слегка
шумело.
- Здравствуйте, Феликс, - сказал Патрик.
Его голос с трудом пробился сквозь гул прибоя. "Как в раковине, -
подумал Феликс. - Я однажды привез Агнешке большую и красивую раковину из
розового перламутра. И мы вместе слушали море. Агнешка никогда не видела
моря".
- Феликс?
Феликс сглотнул. Морской прибой отступил куда-то далеко-далеко, но
не пропал совсем, превратившись в ровный монотонный шум на самом пределе
восприятия. Феликс попробовал улыбнуться и кивнуть. Улыбка вышла натужной.
- Феликс? Вам нехорошо?
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 254 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Пон 23 Апр 01 17:57
To : All Пон 23 Апр 01 21:42
Subj : "День Святого Никогда", часть третья [1/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
Привет, Олл!
Похоже, что это письмо потерялось, поэтому - дублирую.
============================================================================
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДЕНЬ ГНЕВА
1
- А вот еще новость!.. В Касабланке снаряжают экспедицию в Китай;
изюминка в том, что на этот раз флотилия из трех лучших клиперов Цеха
негоциантов не станет двигаться вдоль побережья Африки и Азии, а отправится
прямиком на запад, пересекая Атлантику, что, исходя из теории о
шарообразности Земли, позволит добраться до торговой фактории в Макао за
один, а не за три месяца, как прежде. Глава Цеха негоциантов заявил, что он
прекрасно сознает всю рискованность подобного предприятия, чреватого
встречей с кракеном, саратаном или, на худой конец, заурядным левиафаном,
однако вероятность такой встречи существенно ниже шансов угодить в шторм у
Мыса Горн, а расходы на экспедицию не идут ни в какое сравнение с затратами
на столь утопический прожект, как рытье канала в Суэце... Папа, что такое
клипер?
Мореходный опыт Феликса сводился к десятку вояжей по Средиземному
морю на борту торговых суденышек да одной малоудачной попытке обогнуть
пресловутый Мыс Горн. За свою жизнь он хаживал и на крутобоких ганзейских
коггах, и на вертких севильских шебеках, и даже на огромном венецианском
галеасе, а в кораблекрушение у берегов Южной Африки угодил на маленькой
латинской каравелле, в память о которой до сих пор хранил капитанский
секстан - все, что осталось от крохотного суденышка после встречи с
"заурядным" левиафаном в пятибальный шторм. О клиперах же, новейших и
баснословно быстроходных судах, именуемых "выжимателями ветров" и
наперегонки возивших чай и шелк из Китая в Европу, он только слышал что-то
краем уха и потому вместо ответа просто пожал плечами.
Йозефа это не смутило. Во время ежеутреннего ритуала чтения газеты
его вообще ничто не могло смутить. Газета и завтрак для него уже давно
стали понятиями едва ли не тождественными: когда зимой пресса выходила с
перебоями, Йозеф, по его собственным словам, каждое утро вставал из-за
стола голодным.
- Нет, ну надо же такое придумать! - восклицал он, пригубливая
кофе. - Карета без лошадей! Движимое силой парового котла устройство на
улицах Парижа... Паровой экипаж, представляешь себе?!
Феликс попытался представить, и в его воображении тут же возникло
нечто совершенно несуразное: подвода с задранными оглоблями, на которой
размещался громадный черный котел со свистком наверху. Отогнав прочь
химерное видение, Феликс вынужден был признать, что термин "паровой экипаж"
означает для него еще меньше, чем "клипер". Философски хмыкнув, он подвинул
к себе серебряную рюмку с яйцом и ложечкой расколол скорлупу. Яйцо
оказалось переваренным: он просил всмятку, а желток был весь твердый. "Хтон
знает что! - рассердился Феликс. - Надо не забыть сделать внушение Тельме!"
- Ага, - глубокомысленно сказал Йозеф, намазывая гренки конфетюром
и кося одним глазом на отложенную газету. - Теперь все ясно. Пожары на
нефтяных приисках в Аравии! Десятки буровых вышек охвачены пламенем!
Подозреваются племена бедуинов... А я-то гадал, отчего в лавках ни
керосина, ни парафина?..
Последняя новость окончательно отбила у Феликса всякий аппетит.
Слишком свежи еще были воспоминания о его последней командировке - как раз
на Аравийский полуостров, на те самые нефтяные разработки, куда повадился
озоровать шальной ифрит, которого надлежало отучить от подобных занятий раз
и навсегда. Эта, по выражению Сигизмунда, "чистой воды синекура" обернулась
для Феликса почти непрерывным трехнедельным дежурством на убийственной
жаре, и с тех самых пор одно только слово "нефть" вызывало у него массу
неприятных ассоциаций. В его памяти навсегда отпечатался скрип ворота,
вращаемого мулами и каторжниками; щелканье бича в руке гнилозубого
надсмотрщика; хлюпанье черной маслянистой жидкости в бурдюках на впалых
боках верблюдов; раскаленное, как противень, небо; невыносимая вонь от
нефти, верблюдов, мулов и каторжников; и, наконец, черный жирный дым, языки
пламени будто бы из самого ада, липкая копоть на лице и визгливый ор
толстомясого караванщика после того, как ифрит все-таки порезвился у самой
скважины, где и встретил свою смерть от меча Феликса... "А вот никаких
"буровых вышек" там точно не было", - уверенно подумал Феликс и вдруг
осознал, что Йозеф давно ему что-то говорит, а он сидит, тупо уставясь в
пространство, и копается в недрах своей памяти...
- Ты что-то сказал, сынок? - виновато переспросил он.
- Да, - терпеливо сказал Йозеф. - Я сказал, что мне все эти
симптомы надвигающегося прогресса напоминают эпилептический припадок у
коматозного больного. Такое впечатление, что ученые просто не знают, за что
им схватиться. Добром это не кончится, помяни мое слово...
- Да-да-да... - рассеяно покивал Феликс, чувствуя, как внутри у
него просыпается чувство жгучей досады на самого себя.
Такое с ним случалось все чаще и чаще. Привыкнув считать абсолютно
несвойственной ни себе лично, ни героям вообще склонность углубляться в
воспоминания, среди которых - увы! - преобладали такие, что у обычного
человека отшибло бы не только аппетит, Феликс со стыдом и досадой
обнаруживал, что предается этому затягивающему и в чем-то даже приятному
занятию чуть ли не каждый день! Он словно искал убежища, уютного и тихого
уголка в памяти, где можно было бы укрыться от реальности, закрывшись, как
щитом, отголосками пускай и мерзкого в большинстве случаев, но все же
неизменного, незыблемого и так хорошо знакомого прошлого...
"Да, - вынужден был признать Феликс, - это правда. Я действительно
бегу от реальности. Бегу и прячусь. Но справедливости ради не мешало бы
заметить, что реальность отвечает мне тем же..."
И это тоже было правдой. Реальность избрала свой, не менее
эффективный способ ускользать от восприятия и обретать эфемерность,
присущую скорее мечтам, чем воспоминаниям. С каждым днем реальность
становилась все менее и менее осязаемой, порой заставляя Феликса усомниться
в твердости собственного рассудка. Иногда ему казалось, что он просто
когда-то забыл проснуться, и продолжает видеть сон - расплывчатый, смутный,
аморфный и бесконечный. И если Феликс искал убежища от такого псевдо-сна в
своем прошлом, то реальность скрывалась от Феликса при помощи будущего.
Последнее, влекомое многоголовым чудовищем по имени Прогресс, занималось, с
точки зрения Феликса, исключительно нагромождением друг на друга пустых и
ничего не значащих слов.
Слушая, как Йозеф читает газету, Феликс испытывал нечто сродни тому
обиженному разочарованию, которое посетило его в самом начале его карьеры,
когда свое первое жалование он получил не полновесными золотыми цехинами, а
новенькими, хрустящими, красочными - но насквозь бумажными ассигнациями. Но
на них, по крайней мере, была проставлена и заверена подписью казначея
сумма соответствующих каждой купюре звонких монет - в то время, как за
словами "клипер", "паровой экипаж" и "буровая вышка" (и множеством других)
не стояло ровным счетом ничего. Теперь Феликс гораздо лучше понимал
Агнешку, которая, спустись она к завтраку, непременно стала бы изводить
дедушку назойливыми вопросами о том, что такое саратан, сколько щупалец у
кракена и каких размеров бывают левиафаны...
Оказывается, это очень страшно - когда слова перестают соотноситься
с предметами...
- Доброе утро... - Голос у Ильзы был слегка подсевший, а под
глазами набрякли мешки. - Приятного аппетита, - пожелала она с таким видом,
что сразу становилось ясно: сама она уже давно забыла, что такое аппетит.
Она вошла в столовую в одном халатике поверх ночнушки и старых
шлепанцах; растрепанные волосы в полном беспорядке падали на плечи. Всего
полгода назад подобное пренебрежение к собственной внешности было бы
немыслимо по отношению ко всегда подтянутой и вечно элегантной Ильзе...
Йозеф вскочил и отодвинул для жены стул.
- Спасибо, - слабым голосом сказала она, присаживаясь и слегка
театральным жестом прикладывая ко лбу тыльную сторону запястья.
- Опять? - сочувственно спросил Феликс.
- Ах... - вздохнула Ильза и прикрыла глаза.
Очередная бессонная ночь у кровати дочки далась ей тяжелее обычного.
- Надо было меня разбудить, - сказал Феликс.
- Ах, право, Феликс... Оставьте...
- И ничего не "оставьте". Я старик, мне много спать вредно. Так
почему бы мне не посидеть с внучкой?
- Феликс... Она моя дочь. Ну как я могу спать, когда у нее приступ?
- с нотками надвигающейся истерики вопросила Ильза.
Тельма, прекрасно знакомая с манерой хозяйки нервничать по утрам,
разрядила обстановку, подав ей завтрак: чашку горячего шоколада и стакан с
водой. Ильза горестно вздохнула, и отложила монолог мученицы на потом.
Чтобы не раздражать жену, Йозеф свернул газету и продолжил завтрак
в гробовом молчании, лишь однажды попытавшись робко заметить:
- Ты знаешь, папа, в той частной клинике...
- И речи быть не может, - сурово отрезал Феликс и вернулся к своим
размышлениям о словах и предметах.
...Проблема заключалась не только и не столько в том, что новые
слова, обозначающие новые, незнакомые Феликсу предметы (будь то клипер или
буровая вышка), вытесняли собой старые, когда-то исполненные грозного
смысла, а нынче - искусственно опустошенные, лишенные материальных
аналогов, отслужившие свое и чуждые Агнешке и целому поколению ее
сверстников слова вроде "кракена" или "саратана"; проблема была гораздо
сложнее и глубже этой "смены парадигмы", как назвал происходящее Огюстен,
когда Феликс имел неосторожность поделиться с ним своими рассуждениями;
проблема - которую почему-то никто, кроме Феликса и проблемой-то не считал
- так вот, проблема, если смотреть в корень ее, сводилась к появлению
просто невероятного, умопомрачающего количества новых слов, изначально
лишенных какого-либо смысла.
Обесценивание словарного запаса, пришел к выводу Феликс, началось
сразу после Нового Года и происходило в три этапа: поначалу, и это было
вполне естественно при радикальных переменах реальности, изобретение или,
что вернее, самозарождение новых слов попросту опережало появление
описываемых ими предметов - так, например, споры о Хартии Вольностей или
Фабричном Акте вспыхивали задолго до того, как вышеупомянутые законы были
не то что приняты - написаны! - и, разумеется, написаны совершенно не так,
как это представлялось спорщикам; таким образом, слова, в таком множестве и
с таким азартом произнесенные в сотнях салонных дискуссий о новом
законодательстве Метрополии, утратили связующие с реальностью нити после
изменения реальности в другую сторону - так заблаговременно врытый в землю
дорожный указатель становится бесполезным после прокладывания дороги в
противоречащем ему направлении. Стоит ли говорить, что любителей заранее
устанавливать указатели и спорить ни о чем такие мелочи никогда не
останавливали?
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 255 из 316 Scn
From : Wadim Kuzmin 2:5025/38.180 Пон 23 Апр 01 20:10
To : Anton Farb Втр 24 Апр 01 19:02
Subj : "День Святого Никогда", часть вторая [1/13]
--------------------------------------------------------------------------------
Как поживаете, Anton ?
Мои бортовые системы запеленговали, что в Sunday April 22 2001 16:40, Anton
Farb писал All:
AF> Увы, импоссибл. Для метрической системы надо обладать куда более
AF> точными познаниями об окружающем мире, чем это возможно в моем романе.
AF> Читай дальше: они еще даже Америку не открыли ;) А ты хочешь, чтобы
AF> меридианы на метры делить начали...
Ну, положим, меридианы разделить и без знания об Америки можно. Еще кто-то из
древнегреческих философов на основании расчетов сделал вывод о шарообразности
Земли. А ведь он не только Америки не знал... А что касается метрической
системы, то, насколько мне известно, она родилась на волне Великой Французской
революции, как еще один шаг (наряду с календарем) прочь от старого мира. Так что
в описываемом мире, где даже войн уже двести лет не было метрическая система
возникнуть никак не могла (по крайней мере, возникнув, не распространилась бы в
широких кругах населения - для этого нужны революционные настроения). Но, судя
по дальнейшим событиям, может вот-вот появиться.
C уважением, Wadim Kuzmin.
--- УТВЕРЖДАЮ. MSG-редактор капитан 2.5 ранга Голд Дедович фор ДОС
* Origin: А в попугаях-то я гораздо длиннее! (2:5025/38.180)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 256 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Втр 24 Апр 01 00:31
To : All Втр 24 Апр 01 19:02
Subj : "День Святого Никогда", часть третья [13/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
Время от времени тюремщик останавливался, впивался зубами в колбасу
и начинал перебирать ключи, висевшие у него на огромном железном кольце.
Грохотала, отворяясь, очередная решетчатая дверь, и можно было идти дальше,
стараясь не обращать внимания на гневные вопли и грязную ругань разбуженных
грохотом заключенных. Потом была еще одна лестница, на сей раз - винтовая,
и Феликс удивился: он полагал (или, вернее, надеялся), что Бальтазара будут
держать на первом ярусе - ну не рецидивист же он в конце-то концов! Ан нет:
похоже было, что Мясника тюремное начальство решило упечь на самое дно
катакомб - если было оно у них, это дно... Снова громыхало ржавое железо, и
выскальзывали из-под ног узенькие ступеньки, и опять тянулся вдаль узкий
коридор, и тюремщик со вполне понятным злорадством будил своих постояльцев;
но чем глубже спускались они во влажную темень, тем меньше раздавалось из
окрестных камер криков и требований, и тем больше было жалобных стонов и
лихорадочного лепета умалишенных...
"Только не Бальтазар. Он выдержит. Он и не такое выдерживал".
На минус десятом этаже пропали последние признаки жизни в камерах.
Сами камеры из врезанных прямо в камень ржавых клеток превратились в
настоящие гробницы, отделенные от коридора массивными деревянными дверями.
Многие двери не открывали уже так давно, что они успели порасти мхом и
заплестись паутиной. Мох, сероватый и похожий на пепел, покрывал и каменные
стены. Кое-где во мху росли мелкие скрюченные грибы, светящиеся в
темноте... Потолок становился все ниже и бугристее, и Феликс непроизвольно
пригибал голову к груди, опасаясь задеть макушкой за какой-нибудь
сталагмит; Патрик, изрядно вымахавший за последние полгода, шел согнувшись.
По потолку и стенам ползали улитки, во множестве расплодившиеся в этой
сырости...
Воздух тут был уже не просто влажный - скорее мокрый, и эта
холодная мокрота оседала в легких и в горле, вызывая надсадный кашель и
угрожая причинить туберкулез каждому, кто дерзнет дышать в катакомбах
слишком долго или слишком глубоко. От стен веяло ледяной стужей.
Тюремщик, переставший бурчать и жевать как только они покинули
обжитые уровни (видно, и ему здесь было не по себе), остановился так резко,
что Феликс и Патрик едва не налетели на него.
- Тута, значит... - сказал тюремщик, сверившись с предписанием.
Толстая, из негниющего ошкуренного дерева накрепко сколоченная,
ржавыми металлическими полосами окованная, ржавыми же болтами размером с
грецкий орех стянутая, дверь носила все следы недавнего использования.
Петли - огромные, увесистые, прочные - были смазаны, и смазаны на совесть,
так, что густая черная смазка стекала по дверному косяку, где и засохла
непонятным иероглифом, а тяжелый подвесной замок, на вид старый и тусклый,
поблескивал отполированной скважиной.
Тюремщик как-то неуверенно, пугливо подошел к двери и заглянул в
маленькое, забранное тремя толстыми, чешуйчатыми от ржавчины прутами окошко
на уровне головы.
- Тута, - сказал он и потянулся за ключами.
Феликс взглянул на Патрика. Юношу трясло в ознобе. Лязгнул замок,
зашипели петли.
- Пожалте, судари... - буркнул тюремщик и отошел в сторонку. - Как
предписано.
Патрик провел ладонью по лицу и посмотрел на Феликса.
- Иди, - кивнул тот.
Патрик помедлил секунду и рывком, словно в воду бросаясь,
переступил порог, окунувшись в промозглую черноту камеры. Феликс привалился
к стене. Вся тяжесть невообразимой толщи земли над головой вдруг упала на
него и - придавила... Времени не стало.
- Феликс, - глухо и как будто сквозь сон услышал он сдавленный
голос Патрика. - Помогите мне. Он не может идти.
============================================================================
С третьей частью - все. Завтра приступим к четвертой (последней!)
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 257 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Втр 24 Апр 01 00:31
To : All Втр 24 Апр 01 19:02
Subj : "День Святого Никогда", часть третья [7/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
Привет, Олл!
Это опять я ;)
============================================================================
- Выходит, исконное, истинное состояние человека - зверь? А мораль
и нравственный закон - всего лишь тонкие ниточки, которые заставляют зверя
ходить на задних лапах? Тогда подонки, покоряясь зверю, поступают честнее
прочих...
- Нет, Патрик. Любому человеку можно сломать хребет. Но это еще не
повод, чтобы завидовать червякам.
По лицу Патрика было заметно, что он бы еще поспорил, но тут
вернулся Готлиб.
- Вот, - сказал он и неуклюже сунул в руки Феликсу узкий
трехгранный стилет. - В твою коллекцию...
- Миланский? - не поверил своим глазам Феликс. - Откуда?
- Ха! Один сопляк меня подрезать решил. Шпана!
- А что, шпана теперь с антиквариатом ходит?
- Да он краденым приторговывал. Устроил, понимаешь ли, в моем
кабаке перевалочный пункт, гаденыш этакий! - фыркнул Готлиб негодующе. - Да
Хтон с ним, с сопляком этим! Вам еще чего-нибудь принести? Вы не
стесняйтесь, заведение угощает!
- Да нет, спасибо, - покачал головой Феликс. - Мы вообще-то Марту
ждем...
- Марту? - удивился Готлиб. - От Бальтазара которую? Так она давно
пришла! На кухне околачивается...
- Тьфу ты! - в сердцах сплюнул Патрик. - А мы тут сидим!..
Марта - все такая же стройная и рыжая - поджидала их в самом темном
уголке пустой пока еще кухни. В руках у Марты были два свертка: один,
маленький и квадратный, был завернут в вощеную бумагу, а другой - длинный и
тяжелый на вид - замотан в грубую мешковину и стянут бечевкой. Марта успела
только кивнуть им, а Патрик уже бросился к ней и буквально вырвал из рук
длинный сверток. Схватив с кухонного стола огромный хлебный нож, он
разрезал бечевку и размотал мешковину. В кухне было темно, и когда Феликс
смог рассмотреть предмет, оказавшийся в руках Патрика, у него перехватило
дыхание.
Это был прямой и длинный палаш толедской стали. Клинок его от гарды
и до самого острия покрывала короста черной, заскорузлой крови.
- Расскажи ему все, - хрипло потребовал Патрик.
5
В то утро никто из них не вышел из дома. Никто, даже доктор.
Собственно, доктору пришлось хуже других: имея на руках трех пациентов
разной степени тяжести, он буквально разрывался между комнатой Агнешки,
которой после кровопускания стало настолько худо, что Феликс пинками погнал
доктора наверх делать переливание, столовой, где Патрик, умудрившись в
бреду свалиться с кушетки, рассадил едва закрывшийся шрам, да так неудачно,
что срочно потребовалось наложить швы, и кухней, куда умчался, едва
очухавшись, Огюстен и тут же начал плаксиво выпрашивать у Тельмы лед, а
завладев живительным пузырем, принялся театрально стонать, вертеться перед
зеркалом, рассматривая наливающийся желтизной синяк, и громогласно
страдать, не столько, впрочем, от боли телесной, сколько от боли душевной,
а точнее, той ее разновидности, что в специальной литературе именуется
классическим комплексом Кассандры.
При деле оказались все: Йозеф, как ближайший родственник Агнешки
мужского пола, чья кровь к тому же не была разбавлена алкоголем в последние
восемь часов, вызвался на роль донора; Ильза истерично колола лед на кухне;
Тельма обихаживала капризничающего Огюстена; Освальд привычно, как когда-то
Феликсу, менял повязку Патрику; а сам Феликс... Феликс пребывал в
прострации. Его душевных сил едва хватало на то, чтобы завидовать
окружающим его людям. Все они что-то делали; все они были заняты; все они к
чему-то стремились.
Феликс скользил по течению. Зависть вскоре осталась позади, равно
как и все прочие эмоции и переживания, уступив место пустоте и усталости.
Обычной блеклой усталости. Его клонило ко сну. Странная летаргия накатила
на него, и даже когда Йозеф, белый как стена, решил все-таки отправиться
после обеда в ратушу, Феликс смог только вяло подумать о том, что надо
пойти с ним, надо попробовать разыскать, остановить, сделать что-нибудь...
Но он знал, что опоздал.
Он так никуда и не пошел в тот день.
События последующей недели изгладились из его памяти. Он спал, он
ел, он даже что-то кому-то говорил. Он не мог вспомнить что и кому, но это
было и неважно. Больше всего ему нравилось спать.
Ему ничего не снилось.
Если бы не Патрик, Феликс имел бы все шансы тихо сойти с ума.
Патрик вытянул его из дома, и это спасло его. Клин выбило клином. Столица,
даже спустя неделю после беспорядков, являла собой зрелище, способное
ввергнуть в депрессию человека вполне жизнерадостного; с Феликсом же все
произошло наоборот. Трудно сказать, что именно послужило той пощечиной, что
привела его в чувство - слишком много было таких пощечин в тот ясный
морозный день.
И первой из них стало пепелище на месте дома Бальтазара. Чумазый
мальчонка-беспризорник, замотанный в невероятное количество лохмотьев и
оттого смахивающий на кочан капусты, всего за пару медяков рассказал,
шмыгая носом и утираясь рукавом, что "именно здесь жил знаменитый Мясник,
который неделю назад устроил чудовищную резню на Рыночной площади - ну это
всем известно, а вот чего вы, господа, не знали, так это того, что Мясник
был еще и героем, и не просто героем, а драконоубийцей, но не очень-то это
ему помогло, когда толпа спалила его дом, и пламя было - аж до неба!" А вот
что стало с самим Мясником - этого захлебывающийся восторгом и соплями
мальчонка не знал, но скорее всего "вздернули его, господа хорошие, прямо
на фонаре и вздернули - а может и зарубили к едреней фене, тогда за мостом
такая драка была - ух!!! А вы, господа, приезжие, верно? - возбужденно
уточнял беспризорник. - Экскурсию не желаете?" Они не желали. Патрик молча
смотрел, как пушистые белые снежинки мягко ложились на черную копоть, а
Феликс смотрел на Патрика. Именно тогда лицо юноши впервые исказила
уродливая гримаса с трудом сдерживаемой ненависти...
Потом был мост. Баррикады на Цепном мосту так никто и не разобрал
за прошедшую неделю: их только слегка разворошили, освободив узкую лазейку,
куда с трудом протискивался кэб, и это причиняло долгие, по часу и более,
заторы, в один из которых и угодили Феликс и Патрик. Их кэб оттеснили к
самым перилам моста, и Феликс выглянул в окошко. Хтон его дернул, не
иначе... Сначала он даже не понял, что увидел. Потом догадался. Страшная
догадка его нашла себе подтверждение несколько дней спустя, когда снова
стали выходить газеты и в них появились первые описания минувшей трагедии.
В ту ночь около тысячи людей с факелами в руках, отчаявшись пробиться
сквозь жандармские заставы на Цепном и Троллином мостах, вышли на лед реки.
Там их встретили пять сотен конных уланов. Лед проломился. Тела никто не
вылавливал, а мороз всю неделю после мятежа стоял лютый, и реку снова
сковало льдом... Лед этот был малинового оттенка, а в толще его были видны
полторы тысячи скрюченных человеческих тел. С высоты Цепного моста это
напоминало гигантское полотнище Босха.
А за мостом был ад. Там полчища облезлых псов рвали на куски
промороженные тела убитых, а стаи ворон, столь многочисленные, что
затмевали собой солнце, сражались с псами за лакомые кусочки, с
торжествующим карканьем выклевывая остекленевшие глаза; на фонарях
покачивались висельники - дворники взбирались на стремянки и срезали их,
тела гулко ударялись о мостовую, их поддевали крючьями и забрасывали на
сани, а ветер шевелил излохмаченные обрывки веревок, пеньковой бахромой
свисающие с фонарных столбов; под ногами звенело стекло разбитых витрин, и
в воздухе все еще держался запах гари... И во всем этом аду не было ничего
ирреального или мистического: напротив, происходящее в Нижнем Городе
выглядело настолько обыденно и буднично, что Феликс, ужаснувшись увиденному
с моста, воспринимал дальнейшие картины ада как нечто вполне привычное и
хорошо знакомое. В конце концов, в феодах ему доводилось видеть вещи и
похуже... Именно этот будничный ад окончательно выдернул его из пучин
депрессии и настроил на деловой манер.
Тела убитых свозили в Анатомический Театр. У ворот его уже который
день подряд стояла очередь длиной в два квартала, но Патрик, проходивший
здесь некогда практику и хорошо знакомый с кулисами Театра, провел Феликса
через служебный вход. Сунув в лапу бородатого сторожа несколько скомканных
купюр, они купили себе право спуститься в подвал, где и отыскали, спустя
полтора часа, четырежды пробитый стрелами труп Себастьяна. Hанять сани и
отвезти тело в Верхний Город обошлось им в тридцать цехинов. Бальтазара в
подвалах Анатомического Театра найти не удалось.
Только через три дня Йозеф по свои каналам смог разузнать, что
Мясник арестован, содержится под стражей и будет предан суду. Это и стало
началом той длинной юридической одиссеи, конец которой был положен в кухне
кабака "У Готлиба" миловидной девицей по имени Марта.
Вернее, не только на кухне. Рассказ Марты, и без того сбивчивый и
путаный, из-за постоянных замечаний и поторапливаний Патрика несколько
затянулся - как раз настолько, чтобы кухня успела пробудиться, загромыхать
кастрюлями и котлами, загудеть жарким пламенем духовок, зашкворчать чадящим
маслом на сковородках - словом, всецело приготовиться к обеденному перерыву
в окрестных учреждениях, вследствие коей готовности места для праздно
болтающей официантки и двух ее слушателей на кухне не осталось, и огромный,
не меньше Готлиба объемом, шеф-повар вытурил непрошеных гостей в общий зал,
где проголодавшиеся клерки уже заняли все столики. Троица присоединилась к
Бертольду, обществом которого новая клиентура Готлиба откровенно гнушалась,
и именно там, под мутным взглядом опустившегося пьянчужки и под приторные
до тошноты звуки "Милого Августина", исторгаемые музыкальным автоматом из
перфорированного жестяного диска, Марта смогла наконец рассказать свою
историю, в корне противоречащую официальной версии зимних событий.
Официальная версия гласила: Бальтазар был схвачен на месте
преступления в момент совершения оного. Из рассказа Марты можно было
сделать выводы не только прямо противоположные, но и гораздо более
правдоподобные, ибо Феликс с трудом представлял себе то невероятное
количество жандармов, которое потребовалось бы для того, чтобы схватить
Бальтазара. В то же время, выводы из слов Марты могли послужить основой для
последующих умозаключений, куда более зловещих и в чем-то даже опасных...
Впрочем, прежде чем делать какие-либо выводы и умозаключения, Феликсу
пришлось вычленить подходящие для этой цели факты из длинного и не всегда
последовательного рассказа Марты, по-женски щедро сдобренного деталями,
имеющими весьма косвенное отношение к событиям того утра.
Так, например, Феликс был вынужден узнать, что Марта была родом из
Ганновера, и в Столицу приехала менее года назад с целью покорить сцену
бурлеска; отказавшись от первоначального намерения после краткого, но
обескураживающе скоротечного (особенно для провинциалки) знакомства с
богемными нравами в целом и порядками, царящими на театральных подмостках -
в частности, она устроилась и проработала около месяца швеей в одном из
фешенебельных ателье Цеха ткачей, где и была очарована, замечена и,
наконец, приглашена на службу горничной (именно в таком порядке) одним из
клиентов этого ателье, которым, как нетрудно догадаться, оказался испанский
идальго и герой-драконоубийца по имени Бальтазар. Все эти интересные, но не
слишком ценные факты Марта сообщила Феликсу исключительно для того, чтобы
объяснить, почему она не отправилась домой, когда Бальтазар в тот вечер
накануне мятежа исполнил последнюю и воистину провидческую просьбу
Себастьяна и отпустил прислугу по домам. Дом Марты находился в Ганновере, в
цеховое общежитие ткачих ее бы не пустили, и поэтому Марта в ту страшную
ночь смогла найти приют только в одном из роскошных особняков Верхнего
Города, что было серьезной уступкой со стороны ее принципов, так как порог
этого особняка она поклялась больше никогда не переступать после одного
позорного случая, ставшего концом ее театральной карьеры - но Марта не
желала обременять господина Феликса подробностями того эпизода, и господин
Феликс был ей за это от всей души благодарен...
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 258 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Втр 24 Апр 01 00:31
To : All Втр 24 Апр 01 19:02
Subj : "День Святого Никогда", часть третья [10/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
Под конец пламенного монолога Сигизмунд схватился за сердце и начал
астматически ловить ртом воздух. Они как раз вышли на улицу, и Феликс
подхватил старика под локоть и бережно усадил на крыльцо под
неодобрительным взглядом дежурящего у ворот Дворца жандарма.
- Патрик, поймай извозчика! - приказал Феликс. - Вам надо к врачу!
- Вздор... Все уже прошло!
- Ну тогда посидите еще минутку. Вы весь белый.
- Ох... Феликс, ну почему? - жалобно спросил Сигизмунд. - Почему
это случилось? Когда весь мир успел заболеть?
Феликс нахмурился и помолчал пару секунд.
- А может, он был болен с самого начала? - спросил он. - А мы
просто не давали себе труда это заметить...
- Не-ет... - покачал головой Сигизмунд. - Нет, ну что ты... Раньше
все было по-другому. Взять хотя бы странствующих героев! Они ведь не
подлежали ничьей юрисдикции. Их законом был меч, их юрисдикцией - отвага, а
уложениями - собственная добрая воля. И они были свободны, свободны
поступать по совести - а разве может быть другая, высшая свобода?
- Но странствующих героев больше нет, Сигизмунд. И вы сами
приложили к этому руку.
- Ну да, в те годы по дорогам Ойкумены шлялось много всякого
отребья, выдающего себя за героев, и необходимость что-то организовать,
упорядочить как-то весь этот хаос... - Сигизмунд осекся. - Так ты думаешь -
поэтому? - с ужасом спросил он. - Мы своими руками сотворили этого монстра?!
- Нет, Сигизмунд, - поспешил успокоить его Феликс. - Я так не
думаю. Просто раньше у нас был общий враг. Один на всех. А теперь его нет.
Отсюда и весь этот бардак. Кажется, Патрик остановил для вас кэб... Давайте
я вам помогу!
- Общий враг... - пошамкал губами Сигизмунд, с кряхтением
поднимаясь на ноги. - Красиво сказано... Да, красиво...
Продолжая бормотать и ссутулившись сильнее обычного, Сигизмунд
медленно захромал к тротуару, у которого его дожидался кэб. Патрик подсадил
старика в экипаж, прикрыл дверцы и махнул кучеру.
- Я никогда не видел его таким, - сказал юноша, когда Феликс
подошел поближе.
- Каким?
- Сломленным.
- Сломленным?.. - вскинул бровь Феликс. - Позволь мне рассказать
тебе одну историю... Когда Сигизмунд был немногим старше тебя, один
валахский маг, возомнивший себя чуть ли не аватарой Хтона, ухитрился
заточить его в подземелье своего замка. Сигизмунд провел два года в тесной
камере, будучи объектом насмешек со стороны мага, который, ко всему
прочему, доколдовался до того, что стал еще и вампиром, так что над
Сигизмундом постоянно висела угроза быть выпитым досуха. Но Сигизмунд уже
тогда был одним из Неумолимых Пилигримов, а это кое-что да значит. За два
года он вырыл подкоп и сбежал. Спустившись в прилегавшую к замку деревню,
он зашел в трактир и купил стакан водки и стул. Водку он выпил, а стул
разломал. В тот же вечер он вернулся в замок и забил ножку от стула в грудь
мага-вампира... Вот такая забавная история. Чтобы сломать Сигизмунда,
потребуется нечто большее, чем кучка бюрократов и лицензированных подлецов.
- Тогда почему...
- Он так взбеленился? Да потому что не было у него опыта в общении
с узаконенной подлостью. Как, впрочем, и у меня. Мы, герои, сколько бы не
повидали в своей жизни людской подлости и низости, продолжаем считать эти
качества болезненными отклонениями от нормы...
Патрик хмыкнул и почесал шрам.
- Огюстен как-то назвал героев циничными романтиками, - сказал он.
- А мы такие и есть, - улыбнулся Феликс. - И я боюсь, как бы нам
скоро не подыскали уютное местечко в какой-нибудь кунсткамере...
- Бальтазару уже подыскали, - моментально помрачнев, сказал Патрик.
- Э, да ты не понял всей морали моей истории, - сказал Феликс с
укором. Он пристально взглянул Патрику в глаза. - Герои иногда отступают, -
сказал он, - но никогда не сдаются. И никогда ничего не забывают.
Произнеся эти слова, он вдруг резко хлопнул себя по лбу и с досадой
воскликнул:
- Ах ты, голова моя дырявая! У меня же встреча в четверть седьмого!
С Йозефом, у ратуши! Живо лови еще один кэб!
7
Стремительный карьерный взлет Йозефа, случившийся в начале весны,
привел к тому, что большинство его так называемых друзей (тех самых,
перечисленных в записной книжке под заголовком "Нужные люди") поспешили и
самого Йозефа занести в аналогичные блокнотики. Так что не было ничего
странного в том, что когда Йозеф только лишь заикнулся о найме адвоката,
каждый из его, Йозефа, знакомцев, имеющих хоть какое-нибудь отношение к
юриспруденции, поспешил предложить ему свои услуги. Перед Йозефом и
Феликсом на целых два дня встала проблема выбора лучшего из самых именитых
и самых дорогих адвокатов Столицы, готовых расшибиться в лепешку, чтобы
угодить чиновнику третьего разряда при главной канцелярии магистрата.
Опираясь в основном на рекомендации бывших клиентов, мнения
газетных судебных обозревателей и скупые похвалы неизменно проигрывавших
один процесс за другим прокуроров, Йозеф и Феликс остановили свой выбор на
мэтре Теодоре. Феликсу в нем импонировало отсутствие фамилии, наглядно
доказывающее, что - пускай и давно, еще в юности, но все же! - сей матерый
законник имел за душой и что-то иное, помимо стремления всю жизнь
истолковывать параграфы и статьи закона; ну, а Йозефа с ходу подкупила
репутация мэтра как беспроигрышного адвоката, склонного высмеивать своих
беспомощных оппонентов. Правда, услуги господина Теодора и стоимость имели
адекватную, но до оплаты дело не дошло. "Вы с ума сошли! - воскликнул
доктор права, почетный юрисконсульт, мэтр адвокатуры и повелитель
присяжных, когда Йозеф обратился к нему за помощью. - Какие деньги?! Вы же
мой друг!" После такого патетичного заявления мэтр взялся за работу, что
называется, не глядя. "Вы с ума сошли! - воскликнул он два дня спустя,
ознакомившись с материалами дела и отойдя после гипертонического криза. -
Какая защита?! Это же Мясник!"
Последнее восклицание устранило как проблему оплаты работы мэтра,
так и проблему выбора другого адвоката. В кулуарах Дворца Правосудия на
Йозефа даже стали показывать пальцем - мол, это тот ненормальный, который
ищет адвоката для Мясника... Да-да, того самого! - шептались между собой
клерки, захлопывая двери юридических контор перед носом чиновника третьего
разряда при главной канцелярии магистрата.
Забрезживший было огонек надежды начал угасать, но тут неожиданно
для всех, и не в последнюю очередь для самих себя, за дело Бальтазара
решили взяться Бергеры. Три поколения семейства, а вернее даже -
юридического клана Бергеров съели не одну сотню собак на делах из области
гражданского права, но что заставило их влезть в эту кашу, они и сами
толком не могли объяснить. Кончилось тем, что Бергеры, почти месяц
проморочив Йозефу голову, отказались от дела ввиду его полной
бесперспективности и порекомендовали обратиться к общественному защитнику.
Того звали Гульд, и он был перманентно болен. Йозеф нанес ему всего один
визит и, будучи неприятно удивлен манерой господина Гульда общаться с
клиентами через прислугу и не покидать спальни ни при каких
обстоятельствах, в одностороннем порядке расторг всякую договоренность об
услугах общественного защитника.
И вот теперь, по истечении пятого месяца процесса над Бальтазаром,
у испанца появился новый адвокат, отрекомендованный Йозефом как в меру
жадный, в меру амбициозный, в меру осторожный, в меру умный и абсолютно
беспринципный (проще говоря, идеальный) юрист.
- Это и есть адвокат? - с сомнением уточнил Патрик, выбираясь из
кэба, остановившегося на площади Героев.
- Этот? - усмехнулся Феликс, глядя на пучеглазого и низколобого
субъекта рядом с ожидающим у ворот ратуши Йозефом. - Вряд ли. Поверенный,
скорее всего. Уважающий себя адвокат всегда держит дистанцию между собой и
клиентом при помощи поверенных.
Патрик только вздохнул и покачал головой.
- Папа! - возмутился Йозеф так громко, что переполошил стаю
голубей, мирно обедавших хлебными крошками неподалеку. Жирных сизарей щедро
прикармливали многочисленные семейные пары, совершавшие вечерний променад
по площади Героев. - Ты опоздал на пятнадцать минут!
- Извини.
- Добрый вечер, Йозеф, - вежливо поздоровался Патрик, но Йозеф не
удостоил его ответом.
- Папа, это господин Шульц, - чуть задыхаясь от волнения,
проговорил он. - Поверенный нашего нового адвоката. Он только что вернулся
из Дворца Правосудия!
- Hеужели?
- Да-да! И принес очень важные новости! Герр Шульц, будьте
любезны...
- А вам не кажется, что здесь не место для подобных бесед? -
высокомерно осведомился господин поверенный. - Может быть, продолжим в
более уединенной обстановке? Хочу напомнить, что мои сведения строго
конфиденциальны и...
- Конечно-конечно, - засуетился Йозеф, озираясь по сторонам. -
Может быть, в Метрополитен-музее? Hе думаю, что в этот час там будет много
посетителей...
- Музей так музей, - кивнул герр Шульц, хотя у Феликса осталось
подозрение, что поверенный имел в виду что-то вроде кафе или закусочной,
где можно было бы и поужинать за счет клиента. "И вообще, - подумал Феликс,
- если судить по внешности этого поверенного, его хозяин взялся защищать
Бальтазара не из жадности или честолюбия, а исключительно из нежелания
загреметь в долговую тюрьму".
Вчетвером они покинули площадь и очутились в просторных и почти
безлюдных музейных залах. После духоты весеннего вечера и почти летнего
зноя, исходящего от нагретой за день и теперь отдающей накопленное тепло
брусчатки площади, музей казался оазисом свежести и прохлады. Очень пыльным
оазисом, надо заметить... Выбрав местечко подальше от дремлющего у дверей
зала смотрителя, Шульц остановился под самым крылом драконьего скелета и
оценивающе посмотрел на Патрика.
- Это?..
- Племянник вашего подзащитного, - представил юношу Феликс.
- Очень хорошо. Тогда, с вашего разрешения...
- Да-да, будьте добры, - поторопил его Йозеф, опасливо поглядывая
на висящего над их головами дракона. Стальные тросики, удерживающие
массивные на вид (но пустотелые, чего ни Йозеф, ни Шульц знать не могли)
кости звероящера, доверия не внушали, и Йозеф, похоже, всерьез побаивался,
как бы драгоценная реликвия не рухнула им на головы. Шульц, очевидно,
побаивался того же, потому что начал тараторить с безумной скоростью, вводя
Феликса и Патрика в курс последних известий из жизни Дворца Правосудия.
Оказывается, аудиенцию у прокурора для Сигизмунда выхлопотал
"какой-то французский пройдоха, кажется, Огюст или как там его", а итогом
этой аудиенции стали не только рассуждения Сигизмунда о насквозь прогнившей
сущности бюрократии, но и весьма решительные действия со стороны этой самой
бюрократии в лице господина прокурора. Выпроводив Сигизмунда за дверь,
прокурор тотчас же составил петицию в Канцлерский суд, посоветовав дело
героя Бальтазара передать на рассмотрение лично господину канцлеру. Свой
совет прокурор обосновал беспрецедентностью, особой важностью и широкой
общественной оглаской, присущими вышеуказанному делу. Петиция будет
отправлена с курьером в главную канцелярию магистрата завтра же утром, а до
тех пор дело формально остается в ведении прокуратуры, но благодаря тому,
что секретарь господина прокурора за скромное вознаграждение сообщил о
намерениях своего хозяина хозяину герра Шульца, у ответчиков по делу героя
Бальтазара впервые за весь процесс появился шанс опередить противную
сторону.
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 259 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Втр 24 Апр 01 00:31
To : All Втр 24 Апр 01 19:02
Subj : "День Святого Никогда", часть третья [11/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
- Ни черта не понимаю! - сказал Феликс. - Какой еще, к Хтону,
Канцлерский суд?
Герр Шульц недовольно замолчал, а Йозеф торопливо объяснил, что
канцлер Палаты Представителей, согласно недавно принятому (или, точнее,
восстановленному после двухвекового небытия) закону, имеет право вершить
суд в тех особо оговоренных случаях, когда прокуратура слагает с себя свои
полномочия в силу причин, схожих с теми, что перечислил господин прокурор.
Самое интересное, что канцлер в своих судебных решениях не связан никакими
законами и прецедентами, и должен руководствоваться только соображениями
справедливости - как дословно процитировал Йозеф. За время, минувшее со дня
восстановления этого воистину средневекового закона, прокуратура успела
спихнуть в канцелярию магистрата уже около полусотни щекотливых дел, и ни
одно из них еще не было рассмотрено, поделился служебной тайной чиновник
третьего разряда.
- А кто такой этот канцлер? - спросил Феликс, до этого момента и не
подозревавший о существовании такой должности при Палате Представителей.
Йозеф объяснил, что в задачу господина канцлера входит
урегулирование взаимоотношений между магистратом и Палатой Представителей,
а также...
- Нет, я спрашиваю - кто он такой? Имя у него есть?
- Конечно, - опешил Йозеф. - Господин Нестор! Мой начальник и твой
ученик, ну помнишь?
Феликс помнил. Причем помнил так хорошо, что дальнейшую беседу
Йозефа с адвокатским поверенным слушал краем уха, прокручивая в голове все,
что ему было известно о Несторе. Герр Шульц тем временем предложил
вернуться во Дворец Правосудия и составить там ходатайство о помиловании,
которое следовало передать в канцелярию ратуши одновременно с петицией
прокурора, что, несомненно, оказало бы должное впечатление на господина
канцлера... Возвращаться во Дворец Феликс не собирался.
- Вы поезжайте, - сказал он, - а я что-то устал. Неважно себя
чувствую. Патрик проводит меня домой.
После недолгих раздумий о сущности сыновнего долга Йозеф решил, что
выполнить отцовскую волю все же лучше, чем проявлять чрезмерную
заботливость, и вместе с поверенным быстро покинул Метрополитен-музей,
оставив Феликса и Патрика наедине с костяным драконом.
- Ну, - сказал Феликс, - кажется, это оно.
- Оно самое, - угрюмо сказал Патрик.
- Тогда пойдем...
Разузнать в ратуше адрес Нестора было делом десяти минут...
В коляске, под скрип и дребезжание изношенных рессор взбиравшейся
по крутым улицам Верхнего Города в направлении престижных окраин,
застроенных помпезными особняками нуворишей, Феликс сказал Патрику:
- Когда все кончится, тебе надо будет уехать из Столицы. Я напишу
тебе рекомендательные письма, а ты отправляйся в...
- Нет.
- Патрик! Не спорь со мной, пожалуйста!
- Hет, Феликс. Я сделаю все, что вы скажете. Но я никуда не поеду.
Без вас и Бальтазара - никуда. Даже не предлагайте, - упрямо сказал Патрик.
- Патрик, так надо. Понимаешь? Hадо!
- А вы бы на моем месте уехали?
Феликс подумал.
- Извини, - сказал он.
Остаток пути они проделали в молчании.
К тому времени, когда кучер крутанул жалобно взвизгнувшую ручку
тормоза и, позевывая, возвестил о прибытии к месту назначения, уже начало
смеркаться. Солнечный диск, остывая, налился свежей, еще горячей кровью,
окрасил перистые хлопья облаков и туго натянутую небесную ткань в алые, как
кумачи мятежников, цвета, и медленно, но верно покатился к изломанной, в
острых шипах заводских труб и бугристых силуэтах домов, линии горизонта на
западе; на востоке же, над ухоженными лужайками и нетронутыми рощами
вековых вязов, небо успело сменить свою пронзительную голубизну на
бездонную синеву, которая в свою очередь уступила место ровной фиолетовой
глади, усеянной, будто веснушками, робко помигивающими звездами, среди
которых был криво подвешен блеклый и словно бы выцветший серпик луны.
Коляска остановилась у высоких чугунных ворот, украшенных вензелем
с буквой Д. "Странно, ведь по идее должно быть H", - удивился Феликс, но
потом рассудил, что ворота скорее всего достались господину канцлеру от
предыдущего хозяина особняка. В пользу такой догадки говорил и сам особняк:
массивное двухэтажной здание, отделенное от ворот гравиевой дорожкой,
просторным двором с фонтаном и традиционным садовым лабиринтом чуть в
стороне, скорее всего было построено в прошлом веке, и в отличие от
новостроев, не стремилось услаждать взор хозяев и возбуждать зависть гостей
пышностью декора, предпочитая сдержанный классический стиль. А вот что у
ворот действительно появилось недавно (если судить по свежести краски), так
это полосатая будка, в которой дремал широкоплечий бугай в сером мундире и
фуражке без козырька. Патрик растолкал его, и они принялись шептаться о
чем-то своем, сугубо профессиональном, пока Феликс ожидал у ворот.
- Никого пускать не велено, но сейчас придет комендант стражи, с
ним и поговорим, - доложил Патрик точку зрения своего собеседника.
Комендант стражи пришел не один, а с собакой. Поджарый, очень
мускулистый доберман с лоснящейся черной шерстью в рыжих подпалинах,
мощными лапами и злыми глазами при виде незваных гостей сразу встал в
стойку и утробно заворчал. От этого негромкого звука Феликсу захотелось
сбросить пиджак и намотать его на левую руку, а правой достать стилет и...
Мысль о стилете наполнила душу холодной решимостью. Холодной, как сталь.
- Добрый вечер, Феликс, - сказал комендант стражи, и Феликс узнал
его: это был Лукаш.
- Здравствуйте, Лукаш. Мы к господину Нестору. Он дома?
- Hе совсем, - ответил Лукаш. - Он играет в поло на лужайке за
домом. Кажется, с новым префектом жандармерии. Проводить вас туда или вы
обождете его в доме?
- Наверно, лучше пройти внутрь, - сказал Феликс. - Мы вас не очень
стесним?
- Ну что вы! Пойдемте, я вас провожу. И когда будете возвращаться,
обязательно позовите провожатых! - По краям гравиевой дорожки стояли
металлические корзины с углем, и навстречу Лукашу и его спутникам двигались
двое прислужников с факелами. - Скоро стемнеет, а после темноты хозяин
приказал спускать леопардов с цепи. Они обычно не приближаются к огню, но...
- Леопардов? - удивился Феликс.
- Господин Нестор очень любит животных...
Гравий похрустывал под ногами, а Феликс смотрел на облитые серым
мундиром покатые плечи Лукаша и думал, что если что-то вдруг пойдет не так,
то поднять руку на коменданта стражи он просто не сможет. "Будем надеяться,
что все обойдется", - подумал он и скрестил пальцы.
Дверь особняка отворил чопорный и вышколенный дворецкий. Он
проводил их через обширный и носящий следы свежего ремонта холл в
выдержанную в зеленых тонах гостиную и попросил обождать.
Спустя четверть часа в гостиную размашистым шагом влетел Нестор -
все такой же худой, белобрысый и одетый в клетчатый костюм для верховой
езды: пиджак, бриджи и кепи.
- Феликс! - широко улыбнулся он. - Какая честь! Умоляю, дайте мне
еще десять минут, чтобы я мог принять душ и переодеться, а после - я ваш
без остатка!
- Всего десять минут, - сказал Феликс, когда нескладная клетчатая
фигура умчалась так же стремительно, как и появилась. - Успокойся, Патрик.
Это всего десять минут.
Привычное возбуждение охватило его, и он добавил:
- Никуда он уже не денется!
8
- Вы не очень обидитесь, если я приглашу вас в оранжерею?
- Куда, простите? - растерялся Феликс.
- В оранжерею. Наверху сейчас ремонт, и там такое творится... Я
даже боюсь туда подниматься, - пожаловался Нестор. - Так как? Никаких обид?
Его волосы были влажными после душа, а переоделся он в вызывающе
пышный халат из золотой парчи и пушистые тапочки, в которых Нестор выглядел
очень по-домашнему и в то же время - настолько нелепо, что Феликс сразу
подумал: "Ему не хватает разве что сеточки на голове, чтобы окончательно
превратиться в скучающего аристократа".
- Какие могут быть обиды? Я с удовольствием взгляну на вашу
оранжерею, Нестор...
- Правда? - по-детски обрадовался Нестор. - У меня там растут
просто восхитительные орхидеи! Вы любите орхидеи, Феликс?
- Признаться, не очень...
- Понимаю: запах. Я и сам от него не в восторге. Но сам цветок! О!
- Это да...
- Но прежде... Позвольте, молодой человек, - Нестор отстранил
Патрика и, протянув руку к шнуру звонка, трижды за него дернул. Звона
слышно не было. - Окажите мне услугу, Феликс. Отужинайте со мной!
- Спасибо, но я сыт, - солгал Феликс.
- Как жаль, - расстроился Hестор. - Тогда вы, юноша! Вы просто
обязаны быть голодны! В вашем возрасте...
- Патрик подождет здесь, - сказал Феликс, и пока Hестор отдавал
распоряжения насчет трапезы, отозвал Патрика в сторонку и сказал ему на
ухо: - Проследи, чтобы нам не мешали.
В оранжерее было жарко и влажно, как в африканских джунглях. Где-то
журчала вода, и густо, жирно пахли диковинные цветы, привезенные со всех
концов Ойкумены. Hестор провел Феликса запутанными, одному ему, хозяину,
ведомыми тропками рукотворных джунглей в укромный уголок, где было
обустроено нечто среднее между кабинетом, гостиной и столовой. Из мебели
здесь наличествовали белые садовые стулья и круглый обеденный столик на
гнутых ножках, старинный секретер в стиле "ампир" и антикварная клепсидра
на мраморной подставке с выгравированным на золотой табличке каким-то
банальным латинским изречением, низкая разлапистая кушетка, обтянутая
китайским шелком, и строгое рабочее кресло, обитое черной кожей, а
завершала все это стилевое безобразие высокая металлическая стойка с
накрытой холстом клеткой. В клетке обитал попугай, очень пестрый и, со слов
Нестора, говорящий, но сейчас предпочитающий отмалчиваться и чистить
перышки, отвлекаясь лишь для того, чтобы цапнуть мощным клювом предложенное
Нестором лакомство.
Hестор разочарованно пожал плечами, снова накрыл клетку холстом,
уселся за стол, где его ожидал сервированный по всем правилам легкий ужин,
и указал Феликсу на стул напротив своего.
- Вы точно ничего не хотите?
- Точно, - сказал Феликс и проглотил слюну. - Вас можно поздравить?
- С чем? - изумился Hестор.
- С повышением. Вы ведь теперь, если не ошибаюсь, канцлер?
- Ах, вот вы о чем... Ну, это старая история. И весь мой энтузиазм
по поводу этой должности уже успел испариться. Соболезнования здесь были бы
более уместны.
- Вот как?
- Да-да! - кивнул Hестор, закладывая салфетку за воротник и берясь
за графин. - Может, рюмку вина? Мадера? Hет? Ну как хотите... Вы знаете, -
сказал он, наполняя свою рюмку, - наша система власти напоминает мне
современную медицину. В том, что касается теории - нам равных нет, а когда
доходит до практики, то дальше кровопусканий дело не идет. Вы даже не
представляете себе, какой бардак творится в Палате Представителей... А
впрочем, что это я? Конечно, вы представляете! Йозеф вам, наверное,
рассказывает... А ведь от него не требуется руководить этими разгильдяями,
неспособными не то что править Метрополией - а даже просто посидеть в одной
комнате пять минут без ругани и мордобоя! Ужас, сплошной ужас, вот как это
называется! Иногда я чувствую себя не канцлером магистрата, а... нянькой
при умственно отсталых детях!
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 260 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Втр 24 Апр 01 00:31
To : All Втр 24 Апр 01 19:02
Subj : "День Святого Никогда", часть третья [12/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
- Но все же, должность канцлера, я полагаю, выше, чем у бывшего
бургомистра?
- Ну выше, а что с того? - развел руками Нестор. - Уж не думаете ли
вы, что я согласился на эту работу из честолюбия? - нахмурился он.
- Э-э-э... Если начистоту, - сказал Феликс доверительно, - то я
даже не представляю, из-за чего еще можно взяться за такую работу.
Нестор невесело рассмеялся.
- Честолюбие! Ха-ха! Вы лучше попытайтесь вспомнить, как звали
последнего бургомистра! Что, не выходит? То-то же. Власть в Метрополии
всегда обезличивала своих носителей. Ничто так не пугает бюргеров и
цеховиков, как яркий и харизматичный лидер, способный повернуть время
вспять и провозгласить себя монархом. А взялся я за эту сволочную работу
исключительно из суровой необходимости: кто-то же должен ее делать! -
Феликс выразительно обвел взглядом оранжерею, и Нестор рассмеялся: - Ладно,
признаюсь: я люблю жить богато. А на жалование чиновника особенно не
пошикуешь. Вот пришлось пройтись по головам коллег и в жесткой, но честной
конкурентной борьбе завоевать кресло канцлера... Да, завоевать! Власть
всегда завоевывают! А теперь мне осталось понять, что с ней, проклятой,
делать... Я раньше и не представлял, насколько власть сковывает. Иногда я
чувствую себя таким вот попугаем в клетке. И то, что клетка сделана из
золота, ситуацию особенно не меняет.
Каким-то образом Нестор умудрялся быстро и членораздельно говорить
и есть одновременно, и концу его монолога ему оставалось собрать с тарелки
последние крошки, промокнуть губы салфеткой и сыто вздохнуть.
- Ну-с, Феликс, переходите к делу, - сказал он. - Полагаю, что вы
явились сюда именно по делу, не так ли?
- Именно так, - подтвердил Феликс и достал из внутреннего кармана
пиджака бумагу, составленную им в кабаке "У Готлиба". - Ознакомьтесь.
- Минутку, - сказал Нестор. Он встал, откинул крышку секретера и
стал в копаться во ящичках. - Ага, вот они, - сказал он, раскрывая
проволочные дужки очков и цепляя их за свои слегка оттопыренные уши. -
Ну-ка, ну-ка, что у вас там...
Минуту спустя он снял очки и задумчиво пососал одну из дужек.
- М-да, - сказал он. - Очень грамотно составленный документ. Hе
хватает только подписи и печати.
- За этим я и здесь.
- Hеужели? - моргнул белесыми ресницами Нестор. - А я полагал, что
за этим следует обращаться в прокуратуру...
- Уже нет. Дело Бальтазара передано в ведение Канцлерского суда. В
ваше ведение, Нестор. И мне нужны ваши подпись и печать.
- Я что-то не припоминаю, чтобы это дело переходило ко мне...
- Завтра утром вы получите петицию прокурора.
- Даже так... - уважительно склонил голову к плечу Нестор. - Вы
прекрасно осведомлены. Но, позвольте спросить, на каких основаниях я должен
это подписывать?
- Из соображений справедливости.
- Справедливости?! Да вы знаете, скольких он убил?! Я ведь давно
слежу за этим делом, я догадывался, что рано или поздно его спихнут мне...
О какой справедливости вы говорите? Он оставил после себя кровавый след,
его маршрут можно было проследить по трупам, а вы...
- Он мстил за сына.
- Нет такого юридического понятия - месть за сына! Нет! -
раскричался Нестор. - А есть понятие преступления и понятие наказания. И я
считаю, что он должен понести наказание. И это будет справедливо!
- Вам никогда не удастся наказать его больше, чем он это сделает
сам.
- Ах, ну да! Конечно же! Нравственный закон! А как быть с
общественным законом? - От волнения Нестор даже побледнел. - Он был
арестован по закону, и его будут судить по закону!
- Он был арестован по доносу, - сказал Феликс. - И это - незаконно.
- У вас есть доказательства? Свидетели?
- Hет, - покачал головой Феликс. Втравливать в это Марту он не
хотел. - Но мы оба знаем, что это правда.
- Как и то, что он был арестован за дело! - завопил Нестор. Он
вскочил и, тяжело дыша, начал расхаживать от секретера к кушетке и обратно.
Феликс равнодушно за ним наблюдал.
- Хватит, пожалуй, - очень спокойно сказал Феликс после недолгой
паузы. - Я пришел сюда не спорить. Я пришел сюда за вашей подписью.
Нестор внезапно захохотал.
- Браво! Вы неподражаемы, дорогой Феликс! - воскликнул он и налил
себе мадеры. - А что будет, если я не подпишу? - весело спросил он, одним
махом осушив рюмку. Его глаза заблестели.
Феликс достал из рукава стилет и положил его на стол.
При виде острого, как жало, клинка, Нестор поперхнулся.
- Вы любите поэзию, Нестор? - спросил Феликс и, не получив ответа,
сказал: - Позвольте прочитать вам кое-что. По памяти, уж не обессудьте... -
Он прикрыл глаза и с выражением продекламировал: - Кто снес бы ложное
величье правителей, невежество вельмож, всеобщее притворство и призрачность
заслуг в глазах ничтожеств, когда так просто сводит все концы удар
кинжала?..
- Вы меня что... зарежете? - шепотом спросил Нестор.
- Hу что вы, - сказал Феликс. - Как можно! Это же стилет. У него
нет лезвия. Одно острие. Им можно только колоть.
- Так, - серьезно сказал Hестор и потер лоб. - Минутку. - Он сел и
скрестил руки на груди. - Феликс, если это шутка...
- Это не шутка.
- Тогда... Тогда это очень плохо. Я вам ничего не сделал, а вы
пришли ко мне в дом и угрожаете мне оружием. Да, это очень плохо. По-моему,
я должен испугаться, - сказал Hестор и задумался. - Но не получается. Вы
ведь герой, Феликс, а с чего мне бояться героев? Я ведь не маг, не монстр
какой-нибудь...
- Потому что я - страшный, - сказал Феликс.
Hестор прыснул в кулак.
- Простите, а вы точно уверены, что это - не шутка? - пряча улыбку,
спросил он.
- Уверен. Это не шутка и это не блеф. Все всерьез.
- Тогда объясните мне, что в вас такого страшного?
- Моя внучка умирает.
- Hу знаете ли!!! - Hестор опять вскочил и принялся ходить
взад-вперед. - Это уже выходит за рамки приличий. Да, в День Героя я повел
себя нагло, и напросился к вам в гости без приглашения - и подозреваю, что
с тех самых пор я стал вам несимпатичен, но это же не повод, чтобы обвинять
меня в болезни вашей внучки!
- А я вас и не обвиняю... Я просто хочу, чтобы вы поняли: я - самый
страшный человек на свете. Мне нечего терять.
Hестор замолчал и рассеянно повертел в руках очки. На лице его
трудно было что-то прочесть, и Феликс, расслабившись до полной,
всеобъемлющей готовности к чему угодно, терпеливо ожидал, к какому выводу
придет канцлер магистрата.
- Должен признать, - медленно произнес Hестор, - что вы, герои,
умеете быть чертовски убедительными. Давайте сюда вашу бумагу.
Нацепив очки, он подвинул кресло к секретеру, уселся и начал
перебирать перья и чернильницы, в беспорядке валявшиеся в недрах бюро. Так
и не найдя ничего подходящего, он достал из деревянного стаканчика для
перьев химический карандаш, послюнил кончик и аккуратно расписался на
приказе о полном и безоговорочном помиловании героя Бальтазара. Потом
Hестор открыл ключиком потайное отделение, достал оттуда печать, накапал на
бумагу немного расплавленного стеарина со свечи, и оттиснул в нем свой
личный штамп.
- Вот и все, - сказал он. - Сейчас печать остынет...
Феликс встал и убрал стилет обратно в рукав.
- Знаете, Феликс, - проговорил Hестор, - вы преподали мне сегодня
очень ценный урок. И в благодарность я хочу сделать вам маленький... где же
он... черт... подарок, - закончил он, вытаскивая из бумажного вороха ничем
не примечательный конверт. - Почитайте на досуге. - Он сложил приказ вдвое
и, встав из кресла, вместе с конвертом передал Феликсу.
Феликс принял бумаги и, не разворачивая, убрал их в карман.
- Спасибо, - сказал он и протянул руку.
Брови Нестора удивленно поползли вверх.
- Да, собственно, всегда пожалуйста... - с усмешкой сказал он и
ответил на рукопожатие.
Феликс дернул его на себя и ударил кулаком левой руки в то место,
где сходятся челюсти. Нестора развернуло в каком-то пьяном пируэте, а потом
он безвольно, будто марионетка с оборванными нитями, взмахнул руками и
рухнул на кушетку.
Стало очень тихо. В клепсидре размеренно падали капли воды.
Феликс закинул длинные ноги Нестора на подлокотник кушетки и,
ухватив его за подмышки, подтянул повыше, чтобы затылок оказался на другом
подлокотнике. Голова Нестора тут же запрокинулась, и на тощей шее четко
обрисовался острый кадык. Феликс вдруг поймал себя на том, что больше всего
на свете ему хочется рубануть по этому кадыку ребром ладони. Он посмотрел
на обмякшее и утратившее былую жесткость лицо Нестора с приоткрытым ртом и
струйкой слюны на подбородке, а потом вытянул перед собой правую руку.
Она мелко дрожала.
9
Легенды гласили, что катакомбы под Столицей ведут свою историю еще
от тех достопамятных траншей, которые Зигфрид вырыл на поле Гнитахейд, дабы
уберечься от пламени Фафнира. Легендам верить было нельзя - на то они и
легенды, чтобы врать, да и какой дракон позволит герою заниматься земляными
работами у себя под носом; но и не верить легендам было нельзя - особенно
здесь, в самих катакомбах, где сами стены дышали древностью...
Начальника тюрьмы они перехватили у самых дверей. Вопреки опасениям
Феликса, он не стал ломаться, а бегло просмотрел приказ и направил
странноватых эмиссаров господина канцлера прямиком в подземелье (верхние,
надземные этажи тюрьмы - коробчатого, как бы приплюснутого кирпичного
здания, расположенного поблизости от фабричных бараков - предназначались
для мелких жуликов, карманных воришек, взяточников и неплатежеспособных
должников; последние жили тут целыми семьями на протяжении долгих лет; а
для матерых уголовников и закоренелых рецидивистов камеры отводились на
этажах, обозначаемых цифрой со знаком "минус" - и чем больше ходок за
решетку совершал преступник, тем глубже его упрятывали под землю, в
легендарные катакомбы), сопроводив их надлежащим предписанием.
В этот поздний час вход в подземелья оберегал всего один человек:
пожилой, сивоусый, но крепко сбитый мужик с землистого цвета лицом
сморщенным, как голенище старого сапога. Старый тюремщик как раз приступил
к нехитрому ужину, разложив на столике старую газетку, а на ней - краюху
черного хлеба и колечко домашней кровяной колбасы. Запивал он свою снедь
молоком, и Феликс еще подумал, что тюремщик страдает язвой... Необходимость
вставать из-за стола, обтирать жирные руки об замусоленный мундир, читать,
с трудом разбирая слова и шевеля губами, предписание о немедленном
освобождении из-под стражи, а потом еще и куда-то идти с этими двумя
хлыщами не вызвала у седого стража подземелий особого восторга, но
ослушаться предписания такой важной птицы, как сам начальник тюрьмы, старик
не посмел. В одну руку он взял фонарь, в другую - колбасу, и буркнул нечто
вроде "пошли, чего уж..."
Тюремщик шел впереди, небрежно прицепив фонарь к поясу, и жевал на
ходу колбасу, продолжая что-то неразборчиво, но сердито бурчать, а Феликс и
Патрик старались держаться за ним, осторожно спускаясь по крутой,
искрошенной тысячами ног лесенке, ведущей в сырые казематы. За тюремщиком
шлейфом вился запах чеснока, и от этого запаха, а также непрестанного
чавканья и глухого озлобленного бормотания проводника Феликса слегка
подташнивало.
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 261 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Втр 24 Апр 01 00:31
To : All Втр 24 Апр 01 19:02
Subj : "День Святого Никогда", часть третья [9/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
- Это похоже на сон, - сказал Патрик. Шрам у него на лбу побелел. -
На дурацкий, бесконечный и запутанный сон.
- На кошмар, - подсказал ему Феликс нужное слово.
Феликса слегка знобило, и Патрик, увидев это, попытался замять тему.
- Знаете, а мне давно не снятся сны, - сказал он задумчиво. -
Совсем.
- Это нормально, - кивнул Феликс. - У героев это бывает.
- У героев?
- Да. Можешь считать это своей первой командировкой.
Патрик усмехнулся и промолчал.
"И уж точно - последней моей! - подумал Феликс. - Стар я для таких
развлечений..."
Вокруг них оживленно сновали малолетние посыльные с кипами записок
в руках, а курьеры постарше и посолиднее толкали перед собой целые тележки,
на которых громоздились пирамиды папок, кодексов и юридических
справочников; не менее деловито и гораздо более целеустремленно ступали по
родным коридорам служащие адвокатских контор; сами адвокаты по-хозяйски
степенно вышагивали под ручку с особо ценными клиентами, не забывая при
этом радушно раскланиваться с коллегами по ремеслу; зевали на лавочках
жандармы, стерегущие доставленных из тюрьмы подсудимых; последние же, в
конец подавленные окружающей их обстановкой, боязливо бренчали ножными
кандалами и ждали, когда наступит их очередь попасть в судебные залы; а в
упомянутых залах, куда Феликс и Патрик ненароком заглянули пару раз, помимо
главных действующих лиц спектакля обязательно коротал время сиесты и
десяток-другой профессиональных зевак, знакомых с системой столичного
правосудия не хуже, а то и лучше коренных обитателей Дворца. Именно один из
этих зевак подсказал Феликсу и Патрику дорогу в северное крыло.
Дорога эта пролегала через оборудованную по последнему слову
техники и (в силу дороговизны аппаратуры) единственную в своем роде комнату
для снятия свидетельских показаний, которую вынуждены были делить между
собой адвокаты и прокуроры. Эта комната предназначалась для удобства тех
свидетелей, что не могли или не желали присутствовать на суде, где
обязательно должны были прозвучать их показания. Теперь такие свидетели,
среди которых ленивых было не меньше, чем запуганных, могли просто
наговорить нужные слова в раструб фонографа, и на суд уже не приходить.
Естественно, делать это полагалось в присутствии нотариуса, удостоверяющего
подлинность записи, и юриста, подсказывающего свидетелю, что надо говорить.
Иногда юристов было несколько. А фонографов в комнате для снятия
свидетельских показаний стояло ровно восемнадцать штук, и все они были
заняты - новомодная услуга пользовалась немалой популярностью... Никто даже
не обратил внимания на Феликса и Патрика, когда они прошмыгнули в чертоги
прокуратуры.
Здесь им следовало соблюдать максимальную осторожность. За то
время, что тянулся процесс над Бальтазаром, Феликс успел ознакомиться,
пускай и поверхностно, с методами работы адвокатов и даже постиг разницу
между барристером и солиситором; но сейчас он вступил на незнакомую
территорию: повсюду была сплошная неизвестность, и неизвестность эта была
враждебна.
Впрочем, подобные мрачные мысли, навеянные траурными одеяниями
прокуроров, исчезли без следа, когда Феликс понял, что вокруг него на самом
деле ничего не изменилось. Точно такие же коридоры убегали из бесконечности
в бесконечность, и двери соединяли эти коридоры с юридическими конторами и
судебными залами, а населяли лабиринт все те же до боли знакомые посыльные
и курьеры, конторские служащие и юристы, жандармы и арестанты... И клерки
за непременными барьерами все так же ревностно стерегли секреты Дворца -
вот только в поведении прокурорских клерков гораздо сильнее сквозило почти
религиозное преклонение перед параграфом. Адвокаты относились к Закону и
слугам его параграфам слегка легкомысленно, почти игриво, стремясь
столкнуть разные параграфы лбами и посмотреть, что из этого получится; а
прокуроры чтили букву и параграф Закона как нечто священное и незыблемое.
Параграф для любого, даже самого рядового клерка прокуратуры был почти
живым существом: прокуроры же всего лишь состояли при них кем-то вроде
псарей, в чью задачу входило собрать в свору как можно больше злых
параграфов и натравить их на подсудимого. Из-за этой персонификации Закона
все расспросы Феликса о том, кто же персонально занимается делом Мясника
вызывали у клерков в лучшем случае недоумение. Не люди здесь занимались
делами - но дела занимались людьми!
"Одно дело рассуждать за завтраком об инфляции слов и реальности
как об отвлеченном понятии, - думал Феликс, - и совсем другое - видеть, как
это отвлеченное понятие с успехом применяется в качестве оружия, связывая
меня по рукам и ногам не хуже смирительной рубашки... Куда катится этот
мир?"
Клерки начинали казаться ему чуждой и загадочной породой людей. Они
даже говорили на другом языке: слова были те же самые, но смысл в них
вкладывался совершенно иной! Да, с гарпиями найти общий язык было проще...
Но и клерки в конце концов не выдержали: после трехчасового хождения
кругами по коридорам Дворца Правосудия и занудных допросов каждого
встречного клерка, Феликс и Патрик добились своей цели и оказались перед
дверью, ведущей в логово того самого прокурора, с которым они собирались
провести одну весьма занимательную беседу - но прежде им оставалось
преодолеть последнее препятствие: еще одного клерка, охранявшего вход в
контору своего принципала с пылом и рвением цербера.
Это был прыщеватый молодой человек с напомаженными волосами и
вытертыми до блеска нарукавниками. Он постоянно протирал очки и нервно
барабанил пальцами по раскрытому бювару, и даже слышать ничего не хотел о
внеурочных и незапланированных встречах с его начальством.
- Мэтр очень занят, - давал он одинаковый ответ на все увещевания
Феликса. - Я могу записать вас на прием через две недели.
- Это срочно!
- Да, но мэтр очень занят...
Однообразный диалог наскучил Феликсу минут через десять. Он легко
перемахнул через барьер и положил руку на плечо клерку.
- Послушайте, молодой человек...
- Додсон! Ковальски! - негромко позвал клерк.
В контору тут же, как будто они подслушивали под дверью, заглянули
двое клерков из соседнего помещения.
- Это господин намерен нанести мне оскорбление действием, - пояснил
цербер и снял очки. - Прошу вас быть свидетелями.
Феликс медленно выдохнул сквозь зубы.
- У вас перхоть, молодой человек, - сказал он и смахнул ее ладонью
с плеча клерка. - Надо следить за своей внешностью.
- Спасибо за напоминание, - невозмутимо сказал цербер. - Будьте
добры, вернитесь за барьер.
Клерки-свидетели нырнули обратно за дверь, и оттуда донесся
приглушенный смешок. Патрик до хруста сжал кулаки, и неизвестно, чем бы все
это закончилось - но в этот момент дверь в кабинет прокурора отворилась и
оттуда вышел... Сигизмунд собственной персоной!
Одетый в строгий узкий и застегнутый на все пуговицы сюртук
темно-серого цвета старик был прям, как стрела, и ступал важно, как цапля.
Феликс мог только догадываться, как тяжело было Сигизмунду сохранять
царственную осанку и надменную поступь с почти переломанной поясницей, и
если уж он пошел на это, да еще и заложил руки за спину, выкатив грудь
колесом, то это означало только одно: столь тщательно оберегаемый
прыщеватым цербером прокурор умудрился довести Сигизмунда до самого края.
Напрасно было бы сейчас искать во внешности Сигизмунда обычные признаки
бешенства, такие, например, как нервный тик правого века или пульсация жил
на виске: Сигизмунд в данный момент вовсе не был зол - он был вне эмоций.
Он, строго говоря, уже вообще не был, достигнув того уровня
самоотрешенности, что позволяла ему даже в самых тяжелых переделках
сохранять убийственное хладнокровие. Феликс всего однажды видел своего
учителя таким - в канализации города Ингольштадт, когда на них хлынула
волна смердящих гидрофоров и брюзгливый старик на его глазах превратился в
отлаженный убивающий механизм - и теперь Феликсу было до жути страшно
встретить этот механизм ясным солнечным днем во Дворце Правосудия...
- Феликс? Ты тоже туда? - сухо уточнил Сигизмунд. - Не советую. -
Он поджал губы и сделал ими такое движение, словно собирался плюнуть на
порог кабинета, но передумал. - Напрасная трата времени. Да-с, совершенно
напрасная трата времени... Патрик, и ты здесь? Вот что, господа,
проводите-ка меня к выходу. Я хочу вам кое-что показать.
Отказывать сейчас Сигизмунду было немыслимо. Hа это не решились ни
Патрик, ни, тем более, Феликс, вследствие чего им обоим пришлось покинуть
Дворец Правосудия несолоно хлебавши и, что было особенно обидно, абсолютно
неожиданно для самих себя.
- Внимательно посмотрите по сторонам, - скрипел Сигизмунд, широко
шагая по коридорам, пока Феликс и Патрик в некотором отдалении следовали за
ним. - И запомните хорошенько все, что вы видите.
- А что мы видим? - решился на вопрос Патрик, когда они добрались
до лестницы.
- Кунсткамеру!
- Простите?
- Кунсткамеру! Собрание уродцев и ошибок природы! Музей курьезов!
Недоразумений на древе эволюции! Клерки! Ха-ха! Не клерками их следовало бы
именовать, а монстрами! И наихудшими из монстров, да-да, наихудшими, вы уж
поверьте мне, я разбираюсь в монстрах! Да, я знаю толк во многих
хтонических чудовищах, но эти... эти... Они ведь неотличимы от людей! А
если - я допускаю и такую возможность! - если они и есть люди, то все они
тяжело больны и даже не осознают этого!
- И чем же они больны? - осторожно спросил Феликс. "Кажется, старик
возвращается к состоянию обычного белого каления, - подумал он. - Тем
легче".
- Чем?!! И ты еще спрашиваешь?!! Да ты посмотри на них! - Сигизмунд
обвел широким жестом застекленные клетушки барьера, разделяющего вестибюль.
- Всего один взгляд, и этого хватит! - Понижать голос Сигизмунд не
собирался, и его гневная филиппика раскатисто гремела по всему вестибюлю.
Клерки ее попросту игнорировали, а в не оскудевающих очередях просителей
зародилось легкое волнение, которое тут же и угасло, когда один из
завсегдатаев Дворца выразительно покрутил пальцем у виска и объяснил всем
желающим, что подобные инциденты здесь отнюдь не редкость.
К его счастью, Сигизмунд этого не видел.
- Они считают бюрократию достойным суррогатом справедливости!
Беспринципность они называют широтой взглядов, а подлость именуют
предприимчивостью! Слово "честь" вызывает у них истерический смех!
Преданность в их понимании - это готовность предавать и быть преданным по
любому поводу... Верностью они считают ложь и лизоблюдство; порядочность
для них синоним глупости, а друг - это тот, кого можно ударить в спину...
Они не понимают что это такое - дружба! Честность! Самоотверженность!
Способность умереть за идеалы! Им не дано постигнуть, какой это груз - быть
героем, и как тяжело всю жизнь нести его на своем горбу! И они еще
осмеливаются говорить о Законе!!! Они даже не понимают, что настоящий закон
не бывает на бумаге, настоящий закон - он всегда внутри!!!
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
Скачать в виде архива
