RU.SF.SEMINAR
Электронная публикация и обсуждение фантастических произведений
|
|
|
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 262 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Втр 24 Апр 01 00:31
To : All Втр 24 Апр 01 19:02
Subj : "День Святого Никогда", часть третья [8/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
Но так или иначе, а кровавую и безумную зимнюю ночь Марта провела в
тепле и безопасности; более того, возвращаясь на следующее утро в дом
Бальтазара по заснеженным и оттого неописуемо красивым улочкам Верхнего
Города, Марта была избавлена от необходимости видеть последствия ночной
резни (ибо вопреки официальной версии - и это Феликс уже слышал от других
очевидцев - баррикады на обоих мостах и проломившийся речной лед сделали
свое дело и не пропустили бунтовщиков в Верхний Город) и могла только
недоумевать по поводу избытка весьма невежливо настроенных уланов в Верхнем
Городе, каковой избыток становился все более и более очевиден по мере
приближения к Цепному мосту, неподалеку от которого и находился дом
Бальтазара.
Тут в голове Феликса прозвенел первый звоночек: согласно словам
чумазого беспризорника и официальному заявлению префекта жандармерии,
опубликованному незадолго до отставки последнего, дом Бальтазара никак не
мог находиться там в то утро, так как он был сожжен бунтовщиками перед
самым рассветом, когда ряды доблестных жандармов и уланов на Цепном мосту
дрогнули и пропустили малочисленный отряд мятежников в Верхний Город, где
этот отряд вскорости был уничтожен, успев на прощание подпалить дом
Мясника. Только сейчас Феликс заметил всю несуразность такой картины:
фабричная голытьба, прорвавшаяся с боем в Верхний Город, вместо того, чтобы
предаться безудержному грабежу, начинает рассматривать указатели с
названиями улиц и искать дом Бальтазара, дабы отомстить за своих павших
товарищей с Рыночной площади... "Какой же я был слепец!" - воскликнул
мысленно Феликс и вернулся к рассказу Марты.
Итак, Марта, несколько напуганная общим возбуждением, витавшим в
морозном утреннем воздухе, прибыла к месту своего постоянного проживания и
поспешила юркнуть за толстую дубовую дверь, от которой у нее имелись свои
ключи. За дверью она обнаружила совершенно пустой (и не носящий никаких
следов поджога) дом - прочая прислуга не водила знакомств в Верхнем Городе
и добраться к месту работы в то утро просто не смогла. Марту это слегка
насторожило, но общее чувство защищенности, охватившее девушку в ставшем
родным для нее доме, с успехом эту настороженность подавило. А потом
тревоги и волнения и вовсе рассеялись, как дым - ведь спустя всего
несколько минут в дверь своего дома вошел, пошатываясь, сам сеньор
Бальтазар!
(В этом месте у Феликса свело кожу на затылке, а под черепной
коробкой зазвенели уже колокола - но он не позволил себе отвлекаться).
В облике сеньора Бальтазара была некая странность, рассмотреть
которую Марта, к сожалению, не успела, так как Бальтазар, в упор не заметив
горничной, сразу направился в сторону кухни, где отворил люк, ведущий в
винный погреб, спустился в его сырую утробу и запер люк изнутри, после
чего, если судить по доносившимся из погреба звукам, принялся молча и
планомерно уничтожать запасы драгоценного токайского вина. Делал он это,
насколько могла судить Марта, в два этапа: сперва вышибал пробку и выпивал
содержимое, а потом разбивал бутылку об стену. Иногда пробка отказывалась
вышибаться, и тогда из подвала доносились отборные ругательства на восьми
языках и звуки, сопровождающие процесс декапитации винной бутылки путем
усекновения горлышка палашом - проще говоря, свист рассекаемого воздуха и
звон стекла.
Все это Марта успела расслышать в таких подробностях потому, что
неравной борьбой с ордами винных бутылок Бальтазар занимался вплоть до
самого вечера, игнорируя мольбы заботливой девушки покинуть стылое
подземелье или хотя бы позволить принести ему плед, или плащ, или шубу,
или, на худой конец, что-нибудь из еды...
Так и прошел этот день.
А с наступлением темноты в дверь постучали. Жандармы предъявили
Марте оформленный по всем правилам ордер на арест героя Бальтазара и были
проведены ею в кухню, где бравый констебль попытался предъявить этот ордер
самому Бальтазару. В тот же миг в погребе раздался страшный грохот, а в
люке и в груди бравого констебля появились отверстия значительных размеров.
Из первого отверстия (в люке) поднимался вонючий дым, а из второго (в
констебле) - лилась кровь.
Марта упала в обморок, и это было очень кстати: услышав о грохоте,
дыме и отверстиях, Бертольд, до сих пор бубнивший что-то себе под нос и,
казалось, не обращавший особого внимания на соседей, вдруг грохнул кружкой
об стол и заорал свою любимую песню о Дне Святого Hикогда.
- В этот день берут за глотку Зло!.. - взревел он своим хриплым
голосом, и Феликсу, Патрику и Марте пришлось пересесть за другой столик
(хорошо хоть, что обеденный перерыв уже успел благополучно завершиться, и
столики освободились почти все), где Марта и закончила свой рассказ.
Собственно, рассказывать оставалось самую малость: очнувшись,
девушка увидела, что число отверстий в люке погреба выросло до полудюжины,
а тело констебля уже прибрали его коллеги, и один из них, что
посообразительнее, подойдя к люку со стороны, представился Бальтазару как
его лучший друг Феликс и попросил его выходить. Люк распахнулся, и оттуда
показался пьяный вдрызг Бальтазар. Голова его покачивалась, и при ходьбе он
опирался на палаш. Палаш тут же отобрали, а на голову испанцу набросили
мешок, и хорошенько связали руки и ноги толстой веревкой. Потом жандармы
взвалили на плечи вяло брыкающийся сверток, а тот, что посообразительнее,
посоветовал Марте взять самое необходимое и убираться из этого дома как
можно скорее, что Марта и сделала.
Уходя, жандармы подожгли дом...
- Донос, - сказал Патрик, листая страницы черновика монографии о
драконах. - Его арестовали по доносу. - Он подтянул к себе палаш, ни на
секунду не желая расставаться с этими двумя предметами, и поскреб ногтем
клинок. - Они заплатят, - сказал он, стиснув рукоятку палаша. - Они
заплатят.
- Да, - сказал Феликс. - Они заплатят. Но меч здесь не помощник.
Есть оружие и пострашнее.
- Да? - вскинул брови Патрик.
- Марта, - просительно сказал Феликс, - голубушка...
- Что вам, сударь?
- Бумагу, перо и чернила.
6
На своем веку Феликсу довелось побывать во многих местах, вселявших
суеверный ужас в сердца людей на протяжении столетий: он спускался в
карстовые пещеры Чатыр-Дага и в сумрачные гроты Хёллоха, где слепые
подземные твари бросались на его меч, и пламя "летучей мыши" было
зеленоватым от вони, которая проистекала из вспоротых тел червеподобных
монстров; почти неделю он блуждал в лабиринте Кноссоса, следуя за меловыми
отметинами на стенах и ожесточенно сражаясь с вековыми занавесями паутины;
его едва не погребли под собой руины замка Каринхале, а проникнуть за
неприступные стены горной твердыни Дракенсберг (и, что гораздо важнее,
выбраться обратно) оказалось ничуть не легче, чем пересечь потом Высокий
Вельд - но все эти кошмарные творения больного человеческого разума или
свихнувшейся природы не шли ни в какое сравнение со столичным Дворцом
Правосудия.
Нигде и никогда не испытывал Феликс того запредельного, выходящего
за всякие рамки и пробирающего до мозга костей страха, что охватил его в
пронизанных весенним солнцем и наполненных людским гомоном анфиладах
Дворца. Здесь жизнь человека ломалась с легкостью спички, а гордые
аристократы и богатые фабриканты шли на поклон к Его Величеству Клерку. О,
здесь слово "клерк" означало нечто большее, чем просто профессию или
социальный статус: быть клерком во Дворце Правосудия значило быть по ту
сторону барьера, а барьеры здесь, хоть высотой своей они и не достигали
пояса взрослого человека и были сделаны из порядком рассохшегося и скверно
обтесанного дерева, преодолеть было так же сложно, как и перемахнуть через
крепостную стену Дракенсберга, увенчанную настоящими драконьими зубами. А
клерки, стерегущие барьеры, вполне могли потягаться с африканскими гарпиями
в том, что касалось дурного нрава и привычки издеваться над своими
жертвами. Но если в Дракенсберге Феликс оказался в общем-то случайно
(левиафан и шторм были тому причиной), и смог удрать оттуда без особого
ущерба для своей репутации и анатомии, то во Дворец он пришел сам,
добровольно, и отступать права не имел. Особенно в компании Патрика. Юноша,
за неимением опыта и дарованной оным выдержки героя с многолетним стажем,
при виде все новых и новых барьеров и восседающих за ними клерков сатанел
буквально на глазах.
...С первым барьером и первым клерком Феликс и Патрик столкнулись
еще в вестибюле. Все здесь было чинно и благородно: ничто не предвещало
беды - как тому и полагается быть в мало-мальски приличной мышеловке. К
разбитому на шесть застекленных ячеек барьеру вело шесть ковровых дорожек,
разграниченных символическими оградками из высоких латунных столбиков и
соединяющих их цепочек, обернутых вишневым бархатом. На ковровых дорожках
переминались с ноги на ногу шесть не очень длинных и вполне смирных
очередей, состоящих преимущественно из просителей среднего, если судить по
одежде, достатка. Приближаясь к застекленной ячейке каждый проситель
заискивающе улыбался и просовывал в окошко свои бумаги, после чего клерк
некоторое время их изучал и выносил вердикт: направо или налево. Налево
отправлялись истцы: там, в северном крыле Дворца, обитали прокуроры в своих
угольно-черных мантиях; а направо, как можно было догадаться, посылались
ответчики в поисках защиты и опеки со стороны облаченных в алые мантии
адвокатов из многочисленных контор южного крыла. Около двух месяцев тому
назад Феликс с Йозефом уже проделали путешествие в южное крыло, и теперь
ему надо было просто повторить ритуал.
- В контору "Бергер, Бергер и сын", - проговорил он в окошко. - Нам
назначено.
- "Бергер, Бергер и сын", - эхом отозвался из-за стекла клерк, водя
пальцем по толстенной книге регистраций. - По какому делу?
Феликс запнулся: Бергеры давно отказались от дела Бальтазара, и
этот факт наверняка нашел свое отражение в гигантском реестре, но тут на
выручку пришел Патрик:
- Остин против Тиннербаума.
- Направо, третий этаж, комната триста девяносто один, - пробубнил
клерк. - Следующий.
Приободренные первой победой, Феликс и Патрик миновали барьер и
направились к правой лестнице.
- А откуда ты?.. - спросил Феликс.
- Я работаю на Тиннербаума. Фабрикант, помните? Он надул своего
поставщика Остина, и теперь раз в неделю таскает меня в контору Бергеров.
- Очень кстати... - пробормотал Феликс, озираясь по сторонам. -
Удачно получилось, ничего не скажешь... А как же нам попасть в северное
крыло? Должен быть какой-то переход, я так понимаю. Давай-ка его поищем...
Одного визита в царство адвокатов оказалось явно недостаточно для
того, чтобы уяснить или хотя бы в общих чертах представить себе планировку
этого оживленного людского муравейника, и пока Феликс и Патрик в поисках
дороги во вражеский лагерь наобум тыкались в совершенно одинаковые и
зачастую лишенные какой-либо маркировки двери, ведущие куда угодно, только
не туда, куда надо, их приободренность, вызванная столь же удачным, сколь и
нелегальным проникновением во Дворец Правосудия, испарялась, как утренний
туман под лучами майского солнца. Вскоре от злого азарта, берущего свое
начало за столиком кабака "У Готлиба", осталась одна только злость; потом
исчезла и она, уступив место растерянности и ощущению полной, абсолютной
беспомощности, которую способен испытывать разве что ребенок, потерявшийся
в большом городе. Разумеется, двое взрослых мужчин не могут долго ощущать
подобную растерянность, и она не замедлила вылиться в еле сдерживаемое
бешенство Патрика и почти панический страх Феликса, впервые в жизни
столкнувшегося с врагом, против которого оказались бесполезными все навыки,
усвоенные за долгие годы геройства.
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 263 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Срд 25 Апр 01 00:52
To : All Срд 25 Апр 01 11:27
Subj : "День Святого Никогда", часть четвертая [6/14]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
Янис наконец-то решил вмешаться и ловко подставил под нос Бертольду
кружку с пивом. Бертольд прервал свой пьяный монолог и смочил пересохшую от
крика глотку. Потом подумал, осушил кружку до дна, и продолжил:
- Бес попутал. Бес... Воистину, сам Хтон был там! Но я не узнал
его...
Феликс положил перчатки обратно в футляр и осторожно, чтобы не
щелкнуть, закрыл крышку на оба замка. Пьяные излияния Бертольда могли
затянуться надолго, и надо было улучить момент и смотаться, пока не поздно,
но Янис что-то не спешил нести еще пива.
- И Хтон явился мне еще раз... Тогда. В тот вечер. Я впервые
опробовал смесь. У меня... у меня ничего не вышло. И он подсказал мне...
На этот раз кружку перед Бертольдом поставил лично Готлиб. Пока
Бертольд загипнотизировано, точно кролик, таращился на пенную шапку,
грозящую перевалить через края кружки, Готлиб подмигнул Феликсу и мотнул
головой в сторону выхода. Феликс быстро подхватил футляр с мечом, закинул
сумку на плечо и, благодарно кивнув Готлибу, поспешил к двери.
- Куда?! - взревел Бертольд. - Стоять!
Феликс замер и мысленно досчитал до пяти.
- Бертольд, вы извините, но мне пора, - твердо сказал он. - У меня
дела. Я потом дослушаю, хорошо? Завтра.
- Тебе не-ин-те-рес-но? - поразился Бертольд, берясь за кружку.
- Интересно. Но у меня дела, понимаете? Дела. А завтра...
- Нет. Hе завтра. В День Святого Никогда! - провозгласил он и
поднес кружку ко рту.
- Идет, - кивнул Феликс и двинулся к выходу.
За его спиной кружка гулко ударила об стол, и сиплый голос запел:
- Мы уже не в силах больше ждать! Потому-то и должны нам дать - да,
дать! Людям тяжкого труда - День Святого Никогда, День Святого Hикогда -
день, когда мы будем отдыхать!
4
Еще одной приметой нового времени Феликс был склонен считать
загадочное исчезновение уличных чистильщиков обуви. Шустрые мальчишки,
прежде бойко помахивающие щетками чуть ли не на каждом углу и готовые всего
за пару медяков навести глянец на обувь любой степени замызганности, как-то
очень быстро и незаметно с улиц пропали, прихватив с собой свои ящики,
щетки, тряпки и баночки с ваксой и гуталином. Почистить обувь теперь стало
настоящей проблемой, ведь гуталин и вакса как волшебству испарились и с
полок магазинов, а когда Феликс рискнул по старинке натереть ботинки
дегтем, привередливый Огюстен взвыл от негодования - хотя если по
справедливости, то уж что-что, а его химические опыты отравляли атмосферу в
квартире куда сильнее...
Новые ботинки, если честно, были дрянь: Феликс не проносил их и
двух месяцев, и левая подметка уже подозрительно ослабла, собираясь вот-вот
запросить каши; ко всему прочему, погоды все лето стояли ненастные, то и
дело приходилось шлепать по лужам, а отсыревшие башмаки Феликс ставил на
ночь к вечно пылающему атанору, и дешевая кожа успела потрескаться, всем
своим видом вопия о необходимости срочной смазки...
Феликс не знал, из чего делают гуталин, но исходя из ассоциативных
цепочек на слова "черное" и "пахучее", предполагал, что и здесь не обошлось
без проклятой нефти. Мелкие неурядицы с добычей "черной крови земли", как
высокопарно называли эту гадость газетчики, начались еще весной, и особых
опасений ни у кого не вызвали, но к лету они обострились до того, что впору
было бить тревогу. И дело было даже не политической важности такого
события, как образование независимого Аравийского эмирата - дело было в
том, что без черной и вонючей крови земли обывателям приходилось терпеть
массу мелких, но очень досадных неудобств. К примеру, мелькнули и
моментально исчезли из продажи новые, не дающие нагара парафиновые свечи
(вещь крайне полезная при частых отключениях газа); керосин для ламп
подорожал втрое; смешно сказать, но даже нафталиновых шариков было не
достать ни за какие деньги, из-за чего любимый замшевый пиджак Феликса
здорово пострадал от моли.
Всякий раз, когда Феликс думал о зависимости всей современной
цивилизации от нефти, ему на ум приходило сравнение технического прогресса
с закоренелым морфинистом - вроде того типа, что поскребся однажды ночью в
дверь аптекарской квартиры и упорно отказывался уходить, на коленях умоляя
ссудить ему в долг хотя бы одну ампулу желанного препарата; Феликс спустил
этого типа с лестницы, а потом, передернувшись от омерзения, сказал, что
никогда раньше не представлял себе насколько сильно способен опуститься
человек по собственному желанию - на что Огюстен ответил даже резче, чем
обычно; на себя посмотри, буркнул сердитый со сна француз, и отправился
досыпать, оставив Феликса в несколько пришибленном состоянии.
Он действительно сильно поизносился за это лето. И касалось это не
только плохой обуви и поеденного молью пиджака; все эти месяцы после
освобождения Бальтазара в душе Феликса накапливалась свинцовая усталость от
постоянного напряжения, а когда причин для напряжения не стало, надсада от
туго, до скрипа натянутых нервов сменилась прогорклым привкусом
человеческой подлости. Он ведь соврал Освальду: он так и не смог к этому
привыкнуть... Да, в первый месяц им пришлось тяжко: Патрик порывался бежать
из Столицы, но Бальтазар едва перенес поездку из тюрьмы к доктору; тот
сказал, что испанца нельзя перевозить, что ему нужен покой хотя бы на
месяц, и Феликс с Патриком обеспечили ему этот покой - ему, но не себе...
Они каждую минуту готовы были услышать, как жандармы ломятся в дверь. Это
изматывало. Феликс так до сих пор и не знал, почему дело Мясника замяли, а
побег спустили на тормозах... Было ли это продиктовано желанием Нестора
оставить беспрецедентный случай нападения на канцлера в его собственном
доме беспрецедентным и впредь? Или же, как теперь мог предположить Феликс,
Нестор уже тогда был озабочен сменой мирской власти на духовную (ну не в
один же день был построен этот дурацкий Храм!) и ему было не до погонь? Или
он просто счел себя в должной мере отмщенным, вручив Феликсу тот
злополучный конверт с доносом на Бальтазара, написанным рукой Йозефа и
заверенным его же подписью...
Так оно было или иначе, Феликс не знал. А знал он лишь то, что из
достопочтенного героя на пенсии он по собственной доброй воле превратился
сначала в беглеца от правосудия, а потом - в одинокого старика без семьи,
без дома и почти без друзей. Морфинист отдал все ради удовольствия; Феликс
пожертвовал всем ради идеалов. И тогда, на лестнице, спровадив надоедливого
типа, он впервые спросил себя: оно того стоило? Спросил и устыдился. Так
стыдно ему не было еще ни разу в жизни. Да, сказал он себе, оно того
стоило. Потому что если нет - тогда ничто на свете того не стоит... Он
поклялся больше никогда не думать об этом, но выбитая из колеи жизнь порой
ныла куда сильнее выбитого колена. И мысли Феликса, легко перепрыгивая от
чистильщиков обуви к Аравийскому эмирату и от прогресса - к морфинистам, с
пугающей неизбежностью возвращались к той наполненной жгучим стыдом секунде
слабости, когда он едва не перечеркнул всю свою жизнь одним-единственным
вопросом.
"Наверное, это и есть стариковская рассеянность, - подумал Феликс.
- Когда трудно сосредоточиться на чем-то одном и все время тянет
поковыряться в старых гнойниках совести..."
В животе у него заурчало. Из-за пьяных откровений Бертольда он не
успел даже толком перекусить, и теперь купил с лотка два пирожка с мясом и
поел на ходу. Голод, однако, не унимался, и Феликс, выгребя из карманов
последнюю мелочь, купил еще пончик с повидлом.
Путь до Школы предстоял неблизкий, если идти пешком, а на извозчике
Феликс уже сегодня раз прокатился, серьезно подорвав свой бюджет на этот
день. Он терпеть не мог занимать денег у Огюстена, а пенсию Сигизмунд вот
уже месяц обещал выплатить "не сегодня-завтра". С финансовым обеспечением
Школы дела обстояли не очень хорошо; Феликс не вникал в подробности, но тот
факт, что Школу этим летом не ремонтировали, говорил о многом. Конечно,
можно было не сомневаться, что в сентябре Школа, как и прежде, распахнет
свои двери для всех желающих - Сигизмунд в лепешку расшибется, чтобы
возобновить учебу в Школе героев, "я ее открывал, и я не дам ее закрыть!" -
но вопрос ведь еще и в том, будут ли желающие?..
Мысли о грядущем (вот уже совсем скоро!) Дне Героя усилили чувство
дежа-вю, преследовавшее Феликса с того самого момента, как он вышел из дому
с сумкой Огюстена на плече. Теперь к сумке добавился футляр, который Феликс
нес под мышкой - как чуть меньше года назад нес в Школу фальшивый фолиант,
таивший в себе оружие несравнимо более грозное, чем меч, и безвозвратно
утерянное, о чем ему предстояло каким-то образом сообщить Сигизмунду. Каким
именно - Феликс еще не решил...
"Да, тогда народу на улицах было побольше, - припомнил Феликс
прошлогодний праздник. - И шум стоял не в пример громче теперешнего! От
жары они, что ли, такие квелые?"
Он как раз пересекал Рыночную площадь, которой полагалось быть
шумной просто по определению, однако сегодня обычный базарный гвалт звучал
как-то приглушенно, вполголоса, и Феликс, внутренне собравшийся перед
прорывом сквозь торговые ряды, даже опешил, когда никто не стал хватать его
за рукав, приглашая отведать товар, орать в ухо "самую низкую" цену и
клянчить милостыню. Даже самые наглые торговцы вели себя на удивление
пристойно, а нищих, как неожиданно осознал Феликс, здесь вообще не было!
"Или дело не в жаре, а в этих парнях? - подумал Феликс, заметив,
как неспешно прогуливаются между лотков трое бритоголовых типов в камзолах
вроде того, что был на горластом проповеднике - только у этих чешуя была не
из картона, а из стали, что превращало камзолы в подобия бригандинов, а
висящие за плечами типов мечи указывали на то, что подобное сходство
неслучайно. - Как их Огюстен назвал? Драконьеры? Да, эти проповеди читать
не станут. Эти сразу рубанут. По глазам видно. Нехорошие у них глаза:
глупые и злые. Теперь я понимаю, почему их все боятся..."
Драконьеры тем временем обнаружили, что являются объектом
пристального изучения, и прореагировали вполне предсказуемо: обратив на
Феликса три пары злых и глупых глаз, они уставились на него по-рыбьи
немигающими взглядами, а потом синхронно поправили перевязи мечей. Эффект
этого жеста был подобен камню, брошенному в спокойное озеро: словно круги
по воде прокатились по торговым рядам невидимые волны страха, и всяческий
шум после столкновения с подобной волной угасал, будто костер, залитый
водой: с шипением раскаленных углей и тихим шелестом остывающей золы.
- Ой, мамочка... - воскликнула за спиной у Феликса какая-то женщина
и запричитала: - Зарубят! Как пить дать, зарубят! Что же это делается, люди
добрые, живого человека среди бела дня...
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 264 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Срд 25 Апр 01 00:52
To : All Срд 25 Апр 01 11:27
Subj : "День Святого Никогда", часть четвертая [1/14]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
Привет, Олл!
Выруливаем, так-сзать, на финишную прямую.
============================================================================
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ДЕНЬ ДРАКОНА
1
Дождь, всю ночь барабанивший по крыше мансарды, к утру стих и
сменился мелкой противной изморосью. Потом прекратилась и она;
бледно-розовое, все еще вялое после короткого сна солнце лениво
вскарабкалось на небо и низко повисло почти над самыми рядами черепичных
крыш, дырявя жиденькими лучами и без того рваную завесу облаков цвета
кирпичной пыли. От мокрых мостовых повалил пар, клубясь над
канализационными решетками, и солнечные лучи высекли первые блики из окон
домов. Однако окна мансарды - все пять, четыре слуховых, заколоченных
намертво, и еще одно английское окно в торце дома - были слишком грязны,
чтобы бликовать: ночное ненастье оставило на них свой след в виде
мутно-серых потеков, сквозь которые даже рассвет выглядел так, как будто
ему не мешало бы помыться.
Да и вообще, чердак "Меблированных комнат Матильды Розекнопс" не
отличался особыми удобствами, ибо был переоборудован под жилое помещение
всего два месяца назад, а из двух его постоянных обитателей один бывал дома
редко и нерегулярно, а другой уделял вопросам комфорта столь мало внимания,
сколь это вообще было возможно. Меблированным чердак тоже можно было
назвать лишь с большой натяжкой: тут и было-то из мебели всего три
табурета, накрытый клеенкой стол, комод, старая кровать со столбиками для
балдахина (но без балдахина) и продавленный диван со скрипящими пружинами.
За ширмой в уголке был оборудован умывальник. Посередине чердака стояло
ведро, куда попадала дождевая вода, просачиваясь через прохудившуюся крышу.
Дождливыми ночами здесь было холодно и сыро, и донимали сквозняки; а днем,
когда августовское солнце палило во всю мочь, на чердаке становилось не
продохнуть из-за густой и затхлой вони старых портянок. Этот неповторимый
аромат сохранился здесь с тех самых пор, когда обитатели "Меблированных
комнат Матильды Розекнопс" использовали чердак для сушки белья; удушливый,
липкий запах въелся в балки крыши, и когда солнце припекало, заставляя
мокрую черепицу наверху потрескивать от нагрева, балки и опоры,
натянувшиеся за ночь сыростью, начинали источать запах прачечной особенно
сильно.
- Ну и лето, - проворчал Феликс, зябко поеживаясь и кутаясь в
клетчатый шотландский плед. - Хтон знает что, а не погода!
Дождливые ночи и знойные дни чередовались вот уже второй месяц
подряд. От постоянной смены температуры и влажности у Феликса ныло правое
колено: на ночь он надевал теплый наколенник, сделанный из рукава старого
шерстяного свитера, но помогало слабо. Утром, сразу после пробуждения, боль
вгрызалась в самую сердцевину когда-то выбитого и наспех вправленного
сустава и принималась высасывать оттуда костный мозг, обгладывая мелкие
хрящики. После такой болезненной побудки, ставшей уже привычным явлением в
жизни Феликса, подниматься с дивана и одеваться было выше его сил. Но
именно умение совершать поступки, выходящие за пределы собственных
возможностей, отличает выжившего героя от погибшего: отшвырнув плед, Феликс
сел, спустил ноги на пол и стянул с ноги шерстяную повязку, втягивая при
этом воздух сквозь сжатые зубы и с трудом удерживаясь от желания застонать.
Потом он встал, сладко зевнул и сделал глубокий наклон вперед, пытаясь
дотянуться пальцами до носков. Охнув, он схватился рукой за поясницу и
поковылял умываться.
Покончив с утренним туалетом, он быстро оделся, причесался и
подошел к окну. Внизу по улице проехала, гремя колесами по мостовой, телега
с сеном, запряженная парой понурых лошадей. Феликс проводил ее взглядом, и
попытался открыть окно, но ничего у него не вышло: оконная рама за ночь
набрякла от влаги, и скользить вверх не пожелала, намертво застряв дюймах в
трех от подоконника. Феликс дернул ее разок-другой, а потом плюнул на это
занятие. Пора было готовить кофе.
Примус отозвался на легкое взбалтывание гулким хлюпаньем керосина,
и Феликс, отвернув винт для спуска воздуха, налил в чашку денатурат и
чиркнул спичкой. Спирт загорелся бледно-голубым пламенем. Выждав, пока он
выгорит, Феликс закрутил винт и пару раз надавил на кнопку насоса. Примус
загудел, нагреваясь, а Феликс закрыл и убрал подальше склянку со спиртом.
Денатурата в склянке оставалось на донышке, и Феликс сердито подумал: "Пьет
он его, что ли?"
Потом он налил в джезву воды, добавил сахар и поставил ее на
конфорку. Когда вода закипела, он экономно насыпал в джезву кофе из ржавой
жестяной банки. За его спиной закряхтел и заворочался, учуяв кофейный
аромат, Бальтазар. Не оборачиваясь, Феликс сказал, следя за поднимающейся
пеной:
- Доброе утро.
Бальтазар не ответил и сполз с кровати, ощупью выискивая шлепанцы.
Всунув в них ноги, он забрел за ширму и принялся звенеть умывальником,
смачно схаркивая отдающую железом воду. Кофе подоспел как раз к тому
моменту, когда Бальтазар показался из-за ширмы и, шаркая, направился к
столу. Волосы он больше не расчесывал и не стягивал в конский хвост, и
теперь они спутанными космами падали ему на лицо, скрывая перебитый нос и
шрамы от девятихвостой плети. Феликсу была видна только его неопрятная и
неухоженная борода, совсем непохожая на былую элегантную эспаньолку, но
когда Бальтазар медленно подошел к столу и стал вслепую нашаривать табурет,
Феликс догадался, что испанец опять не снял повязку. Каждую ночь идальго
надевал на глаза черную ленту из плотной ткани с пришитыми шорами вроде
лошадиных - нечто подобное он носил когда-то давно, пытаясь излечиться от
заработанной в афганских горах снежной слепоты; теперь же повязка стала для
него средством против кошмаров, как он сам говорил. Иногда - как сегодня -
он не снимал ее весь день, предпочитая оставаться во мраке добровольной
слепоты. И отговаривать его от этой идеи было бесполезно...
- Приятного аппетита, - сказал Феликс и протянул Бальтазару
эмалированную кружку с дымящимся кофе. Узловатые, неоднократно переломанные
и криво сросшиеся пальцы Бальтазара с третьей попытки ухватились за кружку
и крепко стиснули обжигающе горячий металл.
- Ты б оделся, что ли... - больше для порядка сказал Феликс и
отхлебнул свой кофе.
- Не хочу, - глухо сказал Бальтазар и поднес кружку ко рту.
И такое с ним тоже бывало: он мог целыми днями бродить по мансарде
в кальсонах и нательной фуфайке с длинными рукавами, категорически
отказываясь накинуть хотя бы халат.
- Ну-ну, - сказал Феликс. - Не с той ноги встал?
Бальтазар угрюмо промолчал.
- Есть хочешь?
Бальтазар мотнул головой.
- Вот и славно, - сказал Феликс и допил кофе. - А то еды у нас
практически нет. Зато есть тема для разговора. Не очень, правда, приятная
тема...
И это еще было слабо сказано: разговор им предстоял в высшей
степени тяжелый и муторный, и Феликс долго откладывал его на потом, но
больше тянуть не было никакой возможности: сегодня Феликсу предстояло
увидеться с Сигизмундом.
- Бальтазар, - сказал Феликс осторожно, - постарайся, пожалуйста,
вспомнить... это очень важно... что случилось с огнестрелами?
Бальтазар сидел неподвижно, как истукан, и не проявлял никаких
признаков понимания, и Феликс решил освежить его память:
- Ты взял их тогда. В тот вечер. Два моих огнестрела. Они лежали на
столике у дверей. Под плащом. Два огнестрела и пороховница.
- Я не помню, - тускло проговорил испанец.
Феликс вздохнул.
- Бальтазар... Это очень важно. Понимаешь? Очень! Они были с тобой,
когда ты вернулся домой в то утро. Ты спустился в погреб с двумя
огнестрелами. Но когда пришли жандармы, ты стрелял больше двух раз. Где ты
брал пули? Я точно помню, что оставил коробочку с пулями у себя в кабинете.
Я взял с собой только пороховницу, когда мы ходили за доктором. Но Марта
говорит, что ты стрелял шесть раз. Откуда ты взял пули?
- Я был пьян. Я не помню.
- Это были твои пули? - безжалостно продолжал допрос Феликс. - Где
ты держал свои огнестрелы? В винном погребе? Да? Да или нет? Бальтазар, да
пойми ты, я должен знать, сколько огнестрелов досталось жандармам. Марта не
помнит, или забрали они что-то из твоего дома. Палаш, по крайней мере,
бросили... Но Патрик спускался потом в погреб - ночью, тайком. Там ничего
не было. Если они прихватили с собой огнестрелы... - Феликс осекся на
полуслове.
Плечи Бальтазара вздрагивали от беззвучных рыданий.
- Извини, - сказал Феликс и потер лоб. - Я не хотел... бередить...
Я... Извини.
- Я не помню! - прорычал Бальтазар. - Я ничего не помню! Я не хочу
помнить! Оставь меня в покое!!!
- Ладно, - сдался Феликс. - Ладно. Это все... не важно. Все ерунда.
Ты только успокойся, хорошо? И прости меня.
Бальтазар уронил голову на сложенные руки.
- Я хочу спать, - заявил он вдруг. - Я устал.
- Хорошо. Иди ложись...
Когда Бальтазар вернулся в кровать, натянув на голову стеганое
одеяло, Феликс медленно выдохнул и хрустнул пальцами. "Да, - подумал он, -
такие вот дела... Паршивые дела. И что я скажу Сигизмунду?"
Он ополоснул джезву и кружки дождевой водой из ведра (в умывальнике
было пусто), и решил сходить за продуктами. Благо, лавка зеленщика
располагалась прямо напротив меблированных комнат, а до булочной и бакалеи
было рукой подать... Феликс проверил содержимое бумажника, обулся в новые,
но уже порядком рассохшиеся ботинки, захватил плетеную корзину и совсем уже
собрался было уходить, когда в дверь постучали.
"Hу кого еще Хтон принес?" - раздосадовано подумал Феликс и пошел
открывать. Марта приходила по четвергам, и у нее был свой ключ, а
возвращения Патрика следовало ожидать не ранее конца следующей недели...
- Не ждали? - сверкнул белозубой усмешкой на небритом лице Патрик,
когда Феликс распахнул дверь. - Принимайте гостей! - заявил он, поднимаясь
по скрипучей лестнице в мансарду. Левая рука его висела на перевязи, а сам
он был грязен, весел и зол.
- Какой же ты гость? - удивился Феликс. - Ты хозяин, это я -
гость...
- Хорош хозяин, который опять едва не заблудился в этом дурацком
квартале! - хмыкнул Патрик. - О-хо-хо... - прокряхтел он, стряхивая наземь
котомку и на ходу расшнуровывая ботинки. - Нет, что ни говорите, а дома
надо бывать чаще... Отец спит?
Отцом он стал называть Бальтазара со дня переезда в мансарду, хотя
сам Бальтазар навряд ли это заметил.
- Угу. Что с рукой? - спросил Феликс, глядя, как Патрик неуклюже
стаскивает через голову наспинные ножны с доставшимся ему по наследству
палашом.
- Ерунда... - отмахнулся Патрик и плюхнулся на диван. - Ф-фу...
Устал я что-то... А пожрать у нас ничего нет? И душ надо бы принять... -
рассеяно пробормотал он и зевнул.
- Пожрать сейчас сообразим. Душ, если ты забыл, по коридору налево.
А пока ты не уснул, покажи-ка мне эту самую ерунду.
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 265 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Срд 25 Апр 01 00:52
To : All Срд 25 Апр 01 11:27
Subj : "День Святого Никогда", часть четвертая [5/14]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
Если вдуматься, то это было одним из признаков нового времени.
Раньше приступы патриотизма среди столичных кабатчиков происходили крайне
редко и носили спорадический характер, ибо в Столице Метрополии такое
поведение издавна считалось признаком провинциальной неотесанности и
попросту дурным тоном. Теперь же на каждом шагу появлялись украшенные
коринфскими портиками греческие таверны, лубочные русские пельменные,
карикатурные английские пабы и шумные итальянские пиццерии. Стало модно
говорить с акцентом; вернулось давно забытое землячество; над провинциалами
больше не потешались... Огюстен как-то вывел из этого целую теорию,
предрекая грядущий распад Ойкумены на массу враждующих королевств, и Феликс
его высмеял. Это было не первое и не последнее коленце, выкинутое столичной
модой (так, например, в позапрошлом году весь высший свет Столицы говорил
на ломаной латыни о возрождении величия Рима, а до этого последним писком
считалось ввернуть нецензурное словечко в светской беседе, чтобы быть
поближе к народу), и что Феликса действительно удивляло, так это то, что
нынешний выверт моды задел даже аполитичного Готлиба. Тому теперь для
полноты картины не хватало только обрядиться в короткие кожаные шорты на
лямках и напялить тирольскую шляпу, как за глаза хохмили о хозяине Янис с
братьями. Впрочем, Феликс от критики воздерживался, справедливо полагая,
что не стоит критиковать того, кто тебя бесплатно кормит...
Огюстен обычно столовался у одной веселой вдовы, подрабатывающей
домашними обедами, и питал в отношении этой вдовы матримониальные намерения
(нет-нет, ничего романтического, чистый прагматизм из разряда "стану
помирать - некому будет подать стакан воды"), и присутствие на этих обедах
заслуженного героя в его планы не входило - а их квартирная хозяйка умела
готовить разве что овсяную кашу, да и ту плохо, и поэтому Феликс был
вынужден стать дармоедом. А что делать, если Готлиб наотрез отказывался
брать с него деньги? Есть ведь где-то надо!
Таким образом Феликс сделался уже вторым, после Бертольда, героем
среди завсегдатаев погребка "У Готлиба", что ровно на один шаг приблизило
исполнение заветной мечты Готлиба о возвращении былых времен, когда герои в
этих стенах чувствовали себя как дома. Правда, прочие герои пока не
торопились разделять свой обед с бюргерами, а ужин - с уголовниками, но
Готлиб не отчаивался...
За подобными мыслями Феликс как-то незаметно для себя скоротал
время до полудня и оторвался от углубленных размышлений обо всем
понемножку, когда часы пробили двенадцать. На улице сыпанул мелкий слепой
дождик, и Феликс стал смотреть в окно на прыгающие по лужам ноги пешеходов
(ибо ничего другого из полуподвала рассмотреть было нельзя). Его собеседник
опаздывал, и это было в порядке вещей, так как этот человек ни разу за всю
свою жизнь не проявил ни малейших признаков торопливости. Вот и сейчас
Феликс надеялся узнать о его приближении по степенной походке, которую тот
сохранял в любую погоду, и которая выделила бы его из мельтешения
напуганных летним дождиком пешеходов.
Либо его собеседник подъехал к погребку на извозчике, либо Феликс
его просто-напросто прозевал, но о его появлении Феликс узнал от Бертольда,
который, едва распахнулась дверь, затянул:
- В этот день всем добрым повезло! И хозяин, и батрак, все вместе
шествуют в кабак - в День Святого Никогда тощий пьет у жирного в гостях!
Этим куплетом и самодовольной ухмылкой старый пьяница сопровождал
начало каждой конспиративной встречи Феликса и Освальда, чем на корню
разрушал всю ее конспиративность и здорово бесил Готлиба, который относил
"жирного" на свой счет и обижался...
- Добрый день, хозяин, - сказал Освальд.
- Да брось ты в самом деле, какой я тебе хозяин! - возмутился
Феликс, пожимая ему руку.
- Самый лучший, - тихо сказал Освальд, присаживаясь. - Теперь таких
не выпускают.
Феликс усмехнулся и покачал головой.
- Ну ладно, батрак, - хмыкнул он. - Выкладывай. Как Агнешка?
- Молодцом! - с отечески гордой улыбкой ответил Освальд. - С
репетиторами каждый день занимается, чтоб на второй год не остаться.
Наверстывает упущенное... Завтра веду ее в зоопарк.
- Опять ты?
- А кто ж еще? Йозеф теперь и по выходным вкалывает, из ратуши не
вылезает, весь в делах... Большим начальником стал, по утрам за ним карету
казенную присылают! - с энтузиазмом похвалился Освальд и осекся испуганно.
- Ну вот... - протянул он извиняющимся тоном. - На дочку, сами понимаете,
времени уже не остается... А Ильза совсем сбрендила. Как Агнешка
поправилась - так у мамы на радостях крыша и поехала. Она теперь сильно
верующая стала...
- Как это - верующая? - не сообразил Феликс.
- А так! В господа нашего Дракона всемилосердного...
- С ума сойти... Ильза?
- Я ж говорю: сбрендила. Из дому без косынки не выходит, все
туалеты свои в шкафы позапрятывала, одевается, как серая мышка... Каждое
воскресенье - в Храм, на богослужение. А завтра у них вообще какое-то
действо намечается, то ли моления коллективные, то ли еще какое
непотребство... Вот и приходится мне с Агнешкой гулять. Нет, я не жалуюсь,
просто староват я для пеших прогулок, куда мне за такой малявкой угнаться...
- Не брюзжи. Когда вы идете завтра в зоопарк? - деловито уточнил
Феликс.
- С утра. Думаю, часам к одиннадцати выберемся.
- Тогда... возле грифоньего вольера? Там же, где в прошлый раз?
- Ладно. Туда, говорят, скоро нового грифона вселят?
- Врут, - уверенно сказал Феликс. - Грифонов больше нет.
После этих слов воцарилось молчание. Рано или поздно, но разговор
по душам бывшего хозяина с бывшим слугой обязательно превращался в череду
неловких пауз, однако сегодня это случилось слишком скоро, и Феликс стал
мучительно подыскивать какие-нибудь слова.
- Я тут принес кое-что, - спас положение Освальд, доставая из-под
стола хорошо знакомый Феликсу предмет. - Ильза его выкинуть велела. Мол, не
место в нашем доме орудию убийства... Она и кинжалы ваши продать
порывалась, только покупателя не нашла...
Феликс открыл футляр и окинул взглядом эсток и дагу.
- Спасибо, Освальд, - сказал он, сжимая в кулаке потрепанные
перчатки. - Большое тебе спасибо.
- Чего уж там... - проворчал старый слуга, неожиданно смутившись.
Очередная пауза выросла между ними невидимой стеной. "Все-таки я
свинья, - подумал Феликс. - Всю жизнь человека знаю - а сказать ему нечего.
Хозяин..."
- Пойду я, - сказал Освальд. - Дел много. Тороплюсь, - неумело
соврал он, но Феликс не стал его останавливать.
- Да, конечно... Иди. До завтра?
- До завтра, - подтвердил Освальд, и уже встав, спросил: - А вы-то
как? Тяжело небось?
- Раньше - да, - подумав, ответил Феликс, - раньше было тяжело. А
теперь... Привык.
- Оно конечно. Поначалу оно завсегда тяжелее всего... - пробормотал
себе под нос Освальд и, попрощавшись еще раз, оставил Феликса наедине с его
мечом.
Особой сентиментальности по отношению к эстоку Феликс никогда не
испытывал (кинжалы - другое дело; кинжалы он собирал, мечом же он работал),
но когда эта, надо сказать, весьма лирическая сцена единения героя и меча
была грубо нарушена, он почувствовал раздражение.
- Что это? - почти членораздельно спросил Бертольд, нависнув над
плечом Феликса и дыхнув ему в ухо перегаром.
- Меч, - сказал Феликс недоуменно.
- А это что? - спросил Бертольд, сгибаясь так стремительно, что
Феликс испугался, как бы старик не грохнулся спьяну или, чего похуже, не
наблевал бы ему на колени. Но Бертольд падать и блевать не собирался.
Вместо этого он довольно ловко, если учесть его возраст и состояние,
опустился на четвереньки и принялся копошиться под столом.
Перед глазами Феликса замаячила его лысинка в венчике тонких седых
волос; лысинка эта была предметом многих студенческих анекдотов, и Феликс
тут же вспомнил старинную байку о том, что-де Бертольд еще до своего
путешествия в Китай был то ли монахом (а лысинка на самом деле являлась
выбритой тонзурой), то ли крестоносцем из рыцарско-монашеского ордена, что
как грибы расплодились сразу после распада королевств и просуществовали
вплоть до начала эпохи странствующих героев (а лысина, соответственно,
осталась у него после ношения кожаного подшлемника и кольчужного
капюшона)... Обе эти версии, придуманные еще в пору студенчества Феликса и
Бальтазара, были маловероятны, ибо в случае их правдивости возраст
Бертольда колебался бы от одного до полутора столетий. Однако Феликс не мог
не признать, что за минувшие годы ни лысинка, ни сам Бертольд нисколько не
изменились...
- Это что, я спрашиваю?.. - прокряхтел Бертольд, выволакивая из-под
стола запихнутую туда Феликсом сумку.
- Сумка, - терпеливо ответил Феликс.
- Сам вижу, что сумка! - Бертольд, расшнуровав и откинув клапан
матерчатой сумки, сунул свой сизый нос внутрь.
- Э... Бертольд... Я...
- Чье?! - свистящим шепотом сказал старик. В глазах его заплясал
страх.
- Мое, - сказал Феликс, делая безуспешную попытку вежливо отнять
сумку. - Вернее, Огюстена...
- Огюстен! - протянул старик и мечтательно улыбнулся. - Насобачился
все-таки, стервец! Я всегда знал, что из него выйдет толк...
- Можно? - робко спросил Феликс, беря сумку за ремень.
К его удивлению, Бертольд безропотно вернул ему сумку и устало
опустился на стул.
- Вот это, - сказал Бертольд и ткнул пальцем в эсток, - это меч.
Славный меч. Честный меч. - Он погладил кончиками дрожащих пальцев тусклый,
покрытый патиной клинок. - Береги его. А вот это! - Косматые брови
съехались к переносице и указующий перст безо всякой дрожи ткнул в сумку,
которую Феликс уже подцепил на спинку стула. - Это дрянь!!! - рявкнул
старик.
На них заозирались, и Феликс сказал:
- Успокойтесь, Бертольд...
- Дьявольское зелье, адово снадобье, подарок Хтона, ловушка для
дураков... - и не думал останавливаться старик.
От крика он перешел на бормотание, с каждой секундой становившееся
все менее разборчивым, и Феликс решил согласно кивать до тех пор, пока
Бертольд не выдохнется. Но не тут-то было!
- Выбрось! - снова рявкнул Бертольд, перегибаясь через стол и
сгребая Феликса за плечи. - Выбрось это к Хтону!!! - заорал он ему в лицо и
встряхивая его как ребенка.
"Все, - подумал Феликс, воротя нос от винных испарений. - Допился
старик. Белая горячка. Черт возьми, но откуда в нем столько силы?!"
- Ты верь мне... - вдруг плаксиво протянул Бертольд. Глаза его
увлажнились. - Я знаю... Это я во всем виноват! - надрывно выкрикнул он и
стукнул себя кулаком в тщедушную грудь. - Я!!!
- Hу-ну, потише, зачем так волноваться? Ни в чем вы не виноваты...
- Виноват! Раз сказал - значит, виноват! И не спорь!
- Ладно. Не спорю. Только в чем ваша вина?
- Моя вина... Вот она, моя вина. - Он снова ткнул в сумку пальцем.
- Вся здесь... - Взгляд Бертольда затуманился и он сказал в пустоту: - Это
ведь я все придумал. В Китае. В провинции Сычуань. Hа Новый Год... Шутихи.
Все началось с шутих. Там был дракон, да, дракон... Длинный, как змея. А
внутри были люди. И они бросали шутихи. А те взрывались, и дракон танцевал
в дыму и пламени. Как настоящий. И я подумал: почему нет? Почему нет?!
Почему дракону даны и крылья, и когти, и пламя - а нам ничего? Где
справедливость?..
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 266 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Срд 25 Апр 01 00:52
To : All Срд 25 Апр 01 11:27
Subj : "День Святого Никогда", часть четвертая [3/14]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
Кого здесь только не было! Бойкие и голосистые уличные торговки
наперебой расхваливали свой товар; миловидные служанки, помахивая
корзинками на сгибе локтя и озорно постреливая глазками, останавливались у
лотков и принимались весело, а порой и визгливо торговаться; неповоротливые
возы, груженые разнообразным товаром, спешили доставить оный товар из
цеховых мастерских в лавки - один такой воз ухитрился развернуться поперек
дороги, чем на добрых четверть часа прекратил всякое движение по улице
Горшечников; из окон вторых этажей то и дело выплескивали помои на головы
нищих, занимавших свои рабочие места в тупиковых закоулках между домами,
чем вызывали потоки ответной брани, а иногда и камней, отправленных в окна,
откуда только что плеснули нечистотами; подобные инциденты, однако, не
слишком волновали откормленных констеблей и хамоватых патрульных, так как
были здесь делом вполне обычным; констебли вообще предпочитали высокомерно
и равнодушно взирать на окружающий хаос с высоты лошадиной спины, а
дружинники из патруля, которых в ремесленных кварталах недолюбливали (если
не сказать - ненавидели), активно задирали каждого встречного, щипали
служанок, раскачивали подводы, орали похабные куплеты и причиняли прохожим
беспокойства куда больше, чем те же карманники, которых они, по идее,
должны были отлавливать; воришки тихо и без лишний суеты освобождали
горожан от излишков наличных денег, и внимания к себе старались не
привлекать - в отличие от заступивших на дневную смену девиц из заведения
мадам Изольды, которые так далеко высунулись из окон вышеупомянутого
заведения и так призывно покачивали открывшимися в глубоких декольте
прелестями, что даже расхлябанные дружинники, проходя мимо дома терпимости,
по-военному четко выполняли команду "равнение направо"...
А посреди всего этого жизнерадостно грохочущего, грязно
ругающегося, азартно спорящего и насквозь пропахшего жареной рыбой уличного
беспорядка играли дети. Те, что помладше, возились в лужах, лепя куличики
из грязи; детишки же постарше - здоровенные лбы в форме учеников реальных
училищ - предпочитали более жестокие игры. Прихрамывающий старик показался
им легкой добычей, и они окружили его, собираясь как следует потолкаться,
но Феликс сбил одного недоросля прямо в лужу, после чего все прочие
"реалисты" спешно ретировались, и Феликс смог спокойно, хотя и не очень
быстро, добраться до своего нового места проживания, став по пути
свидетелем одной прелюбопытнейшей сценки.
Фабула сценки сводилась к обыденному дележу места под солнцем, в
роли которого выступал крохотный пятачок на перекрестке улицы Горшечников и
улицы Лудильщиков. На место претендовали: с одной стороны - пожилой
шарманщик на липовом (в обоих смыслах) протезе, занимавший пятачок возле
афишной тумбы с незапамятных времен и считавший его своей законной
вотчиной; и с другой стороны - обритый наголо и облаченный в камзол с
картонной чешуей проповедник Слова Дракона. Феликс поспел к самому концу
конфликта: шарманщик, прихватив свой инструмент и ощипанную ворону,
заменявшую ему попугая, понуро брел в неизвестном направлении, в то время
как проповедник забрался на принесенный с собой ящик и громогласно воззвал:
- Внемлите, братья! Истинно реку вам Слово, данное мне господом
нашим Драконом, крылатым защитником и повелителем рода людского...
У проповедника смердело изо рта, да так сильно, что это ощущалось
даже на расстоянии в несколько ярдов. Зеваки, привлеченные сварой между
шарманщиком и фанатиком, паствой становиться не пожелали и быстро
разошлись. Феликс, брезгливо морщась, все же постоял немного, внимая
истории о добром и мудром Драконе, сошедшим с небес на землю, дабы
наставить людей на путь истинный и каленым железом выжечь скверну
безбожия... К середине истории у фанатика случился припадок религиозного
экстаза, с обязательными в таких случаях выкриками, брызгами слюны и
хлопаньем в ладоши, и Феликс плюнул и пошел дальше. Идти ему оставалось
всего ничего...
Огюстен снимал четырехкомнатную квартиру в бельэтаже сильно
обветшалого особняка на углу улиц Лудильщиков и Шорников. Не так давно
первый этаж особняка занимала аптека, где наряду с обычными медикаментами
можно было купить лекарственные травы, поддельный корень женьшеня или
мандрагоры, обереги от дурного глаза и, в особых случаях, морфий без
рецепта. Такие "особые случаи" позволяли аптекарю содержать весьма
роскошную квартиру прямо над аптекой, где он проживал вместе со своей
престарелой матушкой, и где его и арестовали жандармы полгода тому назад во
время одного из ночных рейдов, так часто имевших место минувшей весной.
Матушка аптекаря, оставшись в одиночестве, забросила аптечные дела и стала
сдавать квартиру в наем. Сейчас застекленная дверь аптеки была намертво
заколочена досками, а витрину изнутри покрывал слой белой краски, и попасть
в квартиру можно было только со двора.
Во дворе страшно воняло. У стен громоздились отвратительные на вид
бурты земли, перемешанной с навозом, известью, золой и еще Хтон знает чем;
некоторые из куч носили следы недавнего выщелачивания. Домохозяйка терпела
это безобразие, сотворенное новым жильцом для своих химических опытов,
исключительно благодаря щедрости мсье Огюстена, к которой недавно
присовокупился авторитет господина Феликса. Хозяйка была старая женщина, и
героев уважала по-настоящему, чем иногда злоупотреблял Огюстен, задерживая
выплаты квартирной ренты - доходы предприимчивого француза при всей своей
величине страдали нерегулярностью...
Убравшись с улицы, где воздух уже начинал обретать температуру и
вязкость, более присталую горячему киселю, и быстро миновав с зажатым носом
провонявший химикалиями двор, Феликс поднялся по темной лестнице и очутился
в гостиной их общей с Огюстеном квартиры. Интерьер гостиной, с мещанской
пошлостью задрапированный безумным количеством бархатных чехлов для мебели,
обтянутых сафьяном подушек и белых вязаных салфеток с непременной бахромой,
тонул в полумраке. Тяжелые портьеры были задернуты до половины, препятствуя
всякому движению воздуха сквозь слегка приотворенное окно, и в комнате
ощущался застоявшийся запах дыма (но не свечного - этот горчил сильнее, и
вызывал в памяти невнятные ассоциации), дешевых духов и давно не стиранных
носков. Духами в этом доме могли пользоваться только те уличные девки,
которых Огюстен без зазрения совести приводил на квартиру, нимало не
смущаясь наличием там Феликса - но сейчас запах был достаточно слаб, и
Феликс мог с уверенностью предположить, что последний раз Огюстен поддался
зову плоти не ранее, чем два-три дня назад. С носками тоже загадки не
возникало: сегодня была уже суббота, а в прачечную Феликс ходил по
четвергам, и так как этот четверг он провел в мансарде "Меблированных
комнат Матильды Розекнопс", то груде грязной одежды на полу ванной комнаты
суждено было пролежать там еще полторы недели. Что же до горького дыма, то
причину его появления Феликс выяснил, пройдя из гостиной в рабочий кабинет
Огюстена, превращенный французом в подобие алхимической лаборатории.
Огюстен, облачившись в толстый фартук из сыромятной кожи, толстые
кожаные рукавицы и маску, скроенную на манер венецианской бауты, только из
более крепкого материала (а именно - из шагреневой кожи), стоял возле стола
и бережно крутил рукоятку маленькой ручной мельницы для кофе, периодически
подливая на нижний чашеобразный жернов воды из укрепленной на кронштейне
садовой лейки. Занятие это поглотило его настолько сильно, что он даже не
заметил, как Феликс плюхнулся на диван и с наслаждением потянулся, положив
ноги на низкий журнальный столик.
- Ты уже вернулся? - удивленно проронил наконец Огюстен, отрываясь
от небезопасного помола, чтобы добавить в мельницу ингредиенты из
фарфоровых чашек. - Что так рано? Ты же говорил...
- Патрик приехал. Его подстрелили.
- Серьезно?
- Пустяки.
- А как Бальтазар? В петлю больше не лез?
Последнюю попытку самоубийства Бальтазар совершил еще в июне, но с
тех пор, ночуя в мансарде, Феликс всегда спал вполглаза, и теперь, чувствуя
тяжелую истому во всем теле, он совершенно не желал обсуждать настроение
Бальтазара, ограничившись односложным ответом:
- Нет.
- Все-таки удивительно! - заявил Огюстен, снова принимаясь шуршать
кофемолкой, и Феликс подумал, что француз настроен скорее на философский,
чем на язвительный лад. - Насколько прочнее, крепче и сильнее оказываются
столь презираемые героями маленькие люди в столкновении с бытовыми
неурядицами, когда сами господа герои, мужественные и неустрашимые в бою с
чудовищами, демонстрируют свою полную беспомощность в повседневной жизни...
- добавил он, и Феликс понял, что ошибался.
Он многое мог бы сказать Огюстену по поводу только что прозвучавшей
сентенции, где вымысла было втрое больше, чем правды, но любое возражение
повлекло бы за собой жаркий спор, а спорить Феликсу не хотелось, и он
предпочел согласиться:
- Мужество опасно. Когда человек приносит в мир мужество, мир
должен убить его, чтобы сломить. Мир всегда ломает людей. Слабые гнутся,
утешая себя несбыточной, но такой сладкой надеждой когда-нибудь спружинить,
а сильных мир сразу берет на излом...
- Удивляюсь я тебе, Феликс, - сказал Огюстен. - Откуда такая
расплывчатость формулировок? Раньше ты был гораздо увереннее в образе
Главного Врага. Ведь не мир для героев был сосредоточием Зла, но драконы,
живущие в этом мире. Драконов убили, Зло осталось. Что теперь? Уничтожите
мир?
- Кстати, о драконах, - сказал Феликс, радуясь поводу сменить тему.
- Тут неподалеку завелся один драконий последыш...
- Кто-кто?
- Лысый такой. С чешуйками. Проповедует у афишной тумбы.
- Драколит?! - с неподдельным ужасом вскричал Огюстен.
- Угу. Хорошее словечко, надо запомнить...
- Ну, все... - упавшим голосом сказал Огюстен. - Пропал квартал.
Воображаю, что он там будет орать, горлопан чертов... И ведь не заткнешь
его никак, это вам не шарманщик, этот за идею глотку драть будет... Одна
надежда, что пырнет его кто-нибудь ножиком - да кто?! Их теперь все боятся,
даже уголовники!
- Драколитов? - не поверил Феликс. - Они же все того... психи. На
голову больные. Чего их бояться?
- Психи - это само собой. Ты что, газет не читаешь?
- Hе читаю, - подтвердил Феликс. - Аппетит берегу.
- Эти психи уже успели поделиться на буйных и не очень. Те, что не
очень, образуют монашеский орден драколитов. А все буйные вступают в
рыцарский орден драконьеров, и со следующего месяца начинают патрулировать
улицы Столицы вместо дружинников.
- Ой, - сказал Феликс.
- Именно что ой! Славные рыцари Дракона берегут покой горожан!
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 267 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Срд 25 Апр 01 00:52
To : All Срд 25 Апр 01 11:27
Subj : "День Святого Никогда", часть четвертая [4/14]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
Феликс ошеломленно помотал головой. "Что же это выходит? - подумал
он. - Теперь фанатики будут нас защищать от бандитов? А кто тогда защитит
нас от фанатиков? Сыновья Дракона, тьфу ты, ну и бред..." И тут ему в
голову пришел недавний разговор с Патриком.
- Огюстен, вот ты умный...
- Да уж не дурак! - надулся француз.
- Нет, я серьезно: ты умный, склонный к аналитическому мышлению,
способный к смелым прогнозам...
- Не язви, у тебя плохо получается.
- Да-а? - обиженно протянул Феликс. - А я старался... Ну ладно,
спрошу напрямик. Объясни мне, пожалуйста, Огюстен, каким образом дракон
вдруг стал лучшим другом человека? Когда этот гад успел окраску сменить?
- Тоже мне, проблема, - фыркнул Огюстен. - Не он первый - не он
последний.
- Ты о чем? - не понял Феликс.
- Да взять тех же саламандр! С тех пор, как Алонсо и Гектор убили
последнюю, все вокруг прямо-таки поголовно убеждены, что саламандра есть
дух стихии огня, и способна причинять пожары, когда на самом деле бедная
ящерица была настолько хладнокровна, что могла только гасить огонь, пожирая
его пламя. Вот тебе пример диаметрально противоположной трактовки образа
вымершего животного, причиной которой служит обычное невежество...
- Ты не отвлекайся, - посоветовал Феликс. - Я тебя про дракона
спрашиваю. Ладно бы его вовсе забыли. Из невежества, как динозавров. Но ему
ведь поклоняются!
Огюстен снова наполнил мельницу смесью пахучих порошков, смочил
жернов водой из лейки и вернулся к прерванному разговору.
- С драконом тоже все ясно, - заявил он. - Во-первых,
по-древнееврейски дракон, или великий змий, называется словом "нахаш", что
в переводе означает также "мудрость", "тайное знание" и "колдовство" -
симптоматично, что в древности "колдун" и "мудрец" были
словами-синонимами... Впрочем, сильно умных не любили уже тогда, из-за чего
иудеи отвели змию роль главного мерзавца. Во-вторых, драконы явно состоят в
родстве с упомянутыми тобой динозаврами, и если наследственная память
все-таки существует, то страх перед рептилиями заложен в потомках обезьян
на клеточном уровне, восходя к первым млекопитающим, вынужденным бороться
за выживание с огромными ящерами. Ну а в-третьих, сами драконы тоже изрядно
подпортили себе реноме, охотясь за сокровищами и девственницами. Слишком уж
это человеческие мотивы - жадность и похоть! Пока прочие монстры убивали
ради пропитания, драконы то и дело напоминали людям гипертрофированное
подобие их собственных людских пороков, за что и были названы самыми
страшными, отвратительными и опасными из всех магических тварей...
- Обожди, - недовольно сказал Феликс, отрываясь от созерцания
собственных ботинок. - Куда тебя занесло? Я спросил, почему дракона вдруг
стали считать богом и поклоняться ему. А почему его раньше считали дьяволом
- это мне рассказывать не надо, это я и так знаю...
- А ты не перебивай! Я как раз собирался перейти к обожествлению
символа мирового Зла... О чем я говорил? Ах да, о человеческих пороках и
мотивах... Если помнишь, в юности я был худой и стройный. Так?
- Так, - нахмурившись, кивнул Феликс. - А причем тут...
- А потом я начал толстеть.
- Ну и что дальше?
- А когда я начал толстеть, я заметил за собой одну интересную
склонность. Всякий раз, увидев себя в зеркале, я втягивал живот.
Машинально, не задумываясь. Мне хотелось, чтобы мое отражение в зеркале
соответствовало моим представлениям о моей фигуре!
- И? - недоумевал Феликс.
- И только повзрослев, я понял, что гораздо мудрее один раз
поправить зеркало, чем каждый раз напрягать живот.
- Что-то я не улавливаю...
- Гораздо проще изменить свои представления о собственной фигуре,
чем саму фигуру! - патетично провозгласил Огюстен и с новой силой приналег
на жалобно заскрежетавшую кофемолку.
- Нет, - сказал Феликс, поразмыслив. - Все равно не понимаю. В чем
суть твоей аналогии?
- Какой же ты все-таки недалекий! - не стерпел Огюстен.
- Мы, герои, все такие... - миролюбиво заметил Феликс.
- Люди видели в драконе исчадье мирового Зла потому, что видели в
нем себя. Свою жадность, свое коварство, свою похоть, свою подлость. Все
это считалось Злом. А со Злом было принято бороться, даже профессию для
этого специальную завели - герой. И вот когда герои драконов изничтожили, и
начали почивать на лаврах, люди - те самые маленькие люди - остались один
на один со своими страстишками и пороками. Конечно, до драконовых масштабов
дело не доходило, но кто, скажите на милость, хоть раз в жизни не испытывал
желание украсть вот тот красивый бриллиант, обмануть того дурака или
совратить вон ту целочку... Но поддаваясь подобным порокам, люди
уподобляются драконам, которые есть Зло по определению. А люди не хотят
уподобляться Злу. Это противоречит их представлениям о собственной фигуре,
то бишь о порядочности и доброте. Вот они и пересмотрели определение,
данное дракону вами, героями. И вывернули его наизнанку. Для удобства. И
собственного душевного спокойствия...
- А что, - сказал Феликс. - Красивая теория. Сам выдумал?
- Нет, - нехотя сознался Огюстен. - Это не я выдумал. Это один
умный человек выдумал. Звали его Пауль, а фамилия его была... - Тут в
кофемолке что-то зашипело, звонко хлопнуло и пыхнуло пламенем. Огюстен
проворно нырнул под стол, на ходу сбивая огонь с фартука, а Феликс оцепенел
от неожиданности.
- Ложись! - заорал Огюстен, но мельница раздумала взрываться,
пшикнув напоследок и выпустив из себя облако белого, едко и горько
пахнущего дыма.
- Ничего себе... - потрясенно пробормотал Феликс.
Огюстен медленно выбрался из-под стола, обтряхнул в очередной раз
подпаленный фартук, стянул рукавицы и зажал их под мышкой.
- Значит так! - угрожающе сказал он и снял маску. Лицо его было
бледным и испуганным. На лбу серебрились капельки пота. - Когда тебе в
следующий раз захочется побеседовать о драконах, обратись к Сигизмунду! -
еле сдерживаясь, поцедил он.
- Ладно, - кротко сказал Феликс.
- А меня во время работы отвлекать не смей!!! - сорвался на крик
Огюстен. - Ты нас обоих чуть не угробил! Понимаешь?! Обоих! Болтун чертов,
драконов ему разъясни!
- Я же не знал, что...
- А ты и не должен был знать! Не положено тебе знать, понял?! Все
вопросы - к Сигизмунду, а меня оставь в покое! У меня работы по горло!
От пережитого испуга у Огюстена, похоже, начиналась истерика.
Феликс же, напротив, начинал злиться на собственную нерасторопность.
- Ладно, - сказал он. - Остынь. К Сигизмунду - так к Сигизмунду.
Только не ори. И так в ушах звенит... - Феликс снял ноги со столика и встал
с дивана. - Я как раз собирался его повидать.
- Кого его? - наморщил лоб Огюстен.
- Сигизмунда. У меня к нему дело. Ты не знаешь, где его можно
найти? - спросил Феликс, в глубине души надеясь, что Огюстен ответит "нет"
и с делом к Сигизмунду можно будет еще повременить.
- В Школе, где ж еще! - фыркнул Огюстен. - Он там днюет и ночует. В
библиотеке сидит, знаний набирается...
- В Школе? - удивленно переспросил Феликс. - Тогда я лучше после
обеда зайду. А то в полдень у меня встреча назначена, а Сигизмунд как
зацепит...
- Обожди, - сказал Огюстен.
Он опустился на корточки, откинул ковер и разобрал три половицы.
Под ними оказался тайник, откуда Огюстен извлек холщовую сумку и вручил ее
Феликсу.
- Передашь это Сигизмунду.
К обратной стороне гостеприимства Огюстена, а точнее, к его
возмутительной привычке использовать соседа как мальчика на посылках,
Феликс привыкнуть так и не смог. Вот и сейчас он сделал попытку возразить:
- А что, до завтра это подождать не может?
- Завтра - воскресенье, - внушительно сказал Огюстен таким тоном,
как будто сразу после воскресенья наступит конец света. - В воскресенье
Школа закрыта.
- Тоже верно, - обреченно вздохнул Феликс, принимая увесистую
сумку. - Таскать ее теперь с собой...
- Ничего, не надорвешься. Главное, от огня ее держи подальше...
3
Когда Феликс упомянул о назначенной в полдень встрече, то сделано
это было отнюдь не из дипломатических соображений. Встреча действительно
была назначена на полдень в погребке (экс-кабаке) "У Готлиба", и хотя до
полудня было еще далеко, Феликс предпочел провести оставшееся время
прогуливаясь по Городу, ибо Огюстен в гневе был не столько страшен, сколько
смешон и жалок, а Феликсу всегда претило быть свидетелем чьего-либо
унижения.
Однако неспешной и приятной прогулки по залитым солнечным светом
улицам не получилось по трем причинам. Во-первых, было слишком душно:
парило, и явно к дождю, а насколько Феликс мог судить о содержимом
Огюстеновой сумки, оберегать ее стоило не только от огня, но и от воды.
Во-вторых, как всегда перед дождем, снова начало постреливать в колене. И
в-третьих, Феликса окончательно одолели запахи. Таким уж он уродился: если
Бальтазар, чтобы отрезать себя от окружающего убожества, надевал шоры на
глаза, то Феликсу для этого понадобились бы ватные затычки в ноздри.
Спертый воздух на тесных улочках ремесленных кварталов Нижнего Города имел
столь сложный, густой и сильный букет, что Феликса на первых порах сшибало
с ног, и даже теперь, пообвыкнув маленько, он с трудом переносил приступы
тошноты, вызванные каждодневными запахами продуктов жизнедеятельности
цеховиков. А сейчас положение усугублялось еще и миазмами, исходившими из
канав, во множестве вырытых на улицах с целью замены канализационных труб.
Вполне реальные, а не метафорические продукты жизнедеятельности местами
фонтанировали и стекали по тротуарам.
Не выдержав такого надругательства над своим обонянием, Феликс
остановил извозчика и добрался до погребка "У Готлиба" на час раньше срока.
Название своего заведения Готлиб сменил в начале лета - очевидно,
надеясь, что уютно-домашний "погребок" привлечет гораздо более пристойную
клиентуру, нежели разухабисто-веселый "кабак", однако надежды оказались
беспочвенными. Нет, с количеством клиентов проблем не возникало: Готлиб
даже подумывал прикупить соседний погреб и расширить свое предприятие
вдвое, предлагая Феликсу роль партнера, от которой тот вынужден был
отказаться из-за отсутствия способностей к коммерции; а вот качественных
перемен в "вечерней" клиентуре Готлиба не наблюдалось, из-за чего Янису
пришлось выписать из деревни обоих братьев себе на подмогу. Сейчас они все
втроем сидели у стойки и хмуро потягивали портер, набираясь сил перед
напряженным вечером.
Феликс поздоровался с ними, прошел за свой столик и заказал бокал
рейнского вина. У него что-то пошаливали почки, и от пива он временно решил
воздержаться, а традиционного бордо у Готлиба больше не подавали. Готлиб на
старости лет вдруг вспомнил о своих германских корнях и прекратил торговать
всякими винами, помимо немецких. Раньше его патриотизм не простирался
дальше пива, которое он и пивом-то не считал, если оно не было сварено в
Баварии - хотя в отношении некоторых чешских и английских сортов с ним еще
можно было поспорить, что Феликс иногда и делал с огромным удовольствием.
Но теперь Готлиб решил проявить непреклонность и кормить клиентов
исключительно немецкими продуктами, для, как он выражался, придания
национального колорита своему погребку.
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 268 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Срд 25 Апр 01 00:52
To : All Срд 25 Апр 01 11:27
Subj : "День Святого Никогда", часть четвертая [7/14]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
- Цыц, дура! - прикрикнул мужской голос, и причитания стихли.
И стихло все. Лишь далеко-далеко, на самом пределе слышимости
раздавались реплики, фиксируемые Феликсом четко, ясно и равнодушно.
- А чего он, дурак старый, зенки выкатил?! Сам напросился...
- Нет, мужики, не простой это старик... Ты глянь, какой у него
чемоданчик! Знаешь, что в таких носют?
- Мам, ну пусти! Пусти, я уже большой, мне стыдно на руках... Мам!
- Тише, маленький, тише, тише, тише...
- А чтоб не носили, я все равно скажу: порядок эти парни мигом
навели. За весь день у меня с лотка ни единого яблока не свистнули!
Попрошайкам ногой под зад - и правильно! Теперь вот этого маразматика...
Ишь, пялится!.. А бельма-то, бельма!..
- Да как же это, люди добрые?! Как же это так?!! За что?..
- Ниче, ему и так уже недолго осталось...
- Мам! Ну мам!
- Как начнут - сигай под прилавок, а то под горячую руку могут...
- Что могут?! Да как вам не стыдно! Могут! Это же драконьеры,
паладины веры в Дракона, отца нашего небесного и покровителя земного, они ж
ради вас сражаются, а вы... Эх, вы...
- Нет, не простой это старик. Нутром чую, будет драка. Это им не
попрошайка. Этот так не дастся. Ты, главное, за товаром гляди, как бы они
нам лоток не опрокинули...
- Какая драка? Да он уже в штаны наложил! Ща как рубанут...
Драконьеры, построившись клином, двигались к Феликсу нарочито
дальней дорогой, обходя каждый лоток и упиваясь сознанием собственной силы.
Их сторонились: кто испуганно, кто уважительно, а кто и брезгливо...
"Убью, - очень спокойно подумал Феликс. - Сунутся - убью". Логика
подсказывала ему, что в такую минуту он должен - обязан! - был испытывать
хоть какие-то эмоции, но в душе было пусто. Нет, не пусто: спокойно.
Умиротворенно.
"Убью. Сунутся - убью".
Не сунулись. Драконьеры прошли мимо, надменно глядя поверх голов и
с демонстративной вежливостью огибая стоящего у них на пути старика. Рынок
вздохнул...
Феликс так потом и не смог вспомнить, как пересек площадь и свернул
на проспект Свободы. Не смог, и все. В памяти появилась маленькая, минут в
двадцать размером, лакуна, и не было в ней ни тумана, ни даже смутных
очертаний забытых мыслей; не было в ней ничего. И только минуя
величественную колоннаду оперного театра, он осознал, что позади осталась
уже не только Рыночная площадь, но и площадь Героев, а значит - до Школы
оставалось идти двадцать минут через парк или тридцать - по улицам. В парке
после обеда людей было значительно больше, чем на пропеченных летним
солнцем улицах, и Феликс решил пройтись до Школы окольным путем. Ему надо
было побыть в одиночестве.
"Я ведь их чуть не зарубил, - подумал он с запоздалым ужасом. - Они
бы валялись там, будто свиные туши, а я стоял бы над ними с мечом в руке и
пытался бы разобраться в собственных чувствах..." Чувств теперь было в
избытке, они обуревали Феликса со всех сторон, и разобраться в них было не
так-то просто. Хотя бы потому, что пришли они все только сейчас... Не было
стыда; не было сожаления; не было раскаяния. Были: злость, растерянность,
страх. Леденящий страх перед самим собой. И было недоумение. "Что со мной
стало?"
...Улицы, как и предвидел Феликс, были пусты; прошедший дождик
окропил мостовую и прибил к земле пыль, оставив после себя много мелких
лужиц, ртутно поблескивающих в ярких лучах солнца; прохожих почти не было,
и здесь, практически в самом центре Столицы и уже в двух шагах от Школы,
Феликс мог бы в полном одиночестве копаться в собственных мыслях вплоть до
конца света, если бы не одно обстоятельство.
Обстоятельство повстречалось Феликсу на подходе к парадному крыльцу
Школы; оно ослепило его жизнерадостной ухмылкой, сгребло в объятия, подняло
в воздух, покружило и бережно поставило обратно; придя в себя и покопавшись
в памяти, Феликс вспомнил его имя.
Обстоятельство звали Дугал.
- Поздравь меня, я уезжаю! - проревел нисколько не изменившийся
здоровяк и хлопнул Феликса по плечу.
- Поздра...
- И пожелай мне удачи! - восторженно перебил Дугал.
- Желаю удачи... - автоматически повторил Феликс и спохватился: -
Погоди! Ты откуда? В смысле, куда? Зачем?
Но Дугал его уже не слушал. Навинтив на палец пшеничный ус, он
подмигнул Феликсу, снова хлопнул его по плечу (плечо заныло), и бодрой
походкой зашагал вниз по улице. Его пышная золотистая грива, кое-где
заплетенная в косицы, покачивалась в такт ходьбе, и казалось, что Дугал
вот-вот сорвется с шага на бег - столько сдерживаемой силы и энтузиазма
было в его движениях. Одет он был, как с изумлением понял Феликс, в
начищенную до блеска кольчугу, лиловых оттенков клетчатый кильт и кожаные
сандалии со шнуровкой до колен. За спиной у Дугала болтался огромный баул,
а на левом плече возлежала длинная клеймора без ножен, которую Дугал
небрежно, будто весло, придерживал левой рукой за набалдашник рукояти,
сжимая в кулаке правой руки лиловый берет с помпоном и приветственно
помахивая этим предметом каждому встречному. Немногочисленные встречные от
Дугала испуганно шарахались в разные стороны, а Феликс, глядя ему вслед,
пытался понять сразу три вещи: во-первых, почему сей старый знакомец
Бальтазара столь весел и бодр, если от него не пахнет спиртным; во-вторых,
как он умудрился обнять и приподнять Феликса, если у него была свободна
только одна рука; и в-третьих, сколько именно кованных бляшек было
укреплено на кольчуге Дугала и сколько синяков они оставили после себя на
груди Феликса?..
"Живут же люди, - с завистью покачал головой Феликс. - Да, этот в
своих чувствах копаться не станет. Оттого и весел, как племенной бык после
случки. Прав был Бальтазар: проще надо быть, проще! Да, глуповат Дугал
маленько, ну и что? Зато кто скажет, что этот буйный горец старше меня!"
Усмехнувшись своим мыслям, Феликс проследил, как Дугал скрылся за
поворотом, направляясь в сторону площади Героев. Феликс лицемерно
посочувствовал тем несчастным драконьерам, что рискнут указать
воинственному шотландцу на недопустимость ношения холодного оружия в
обнаженном виде, и, не удержавшись, злорадно хмыкнул, после чего толкнул
тяжелую дверь Школы и вошел внутрь.
5
У библиотеки Школы героев - одной из крупнейших библиотек Ойкумены,
способной оспорить если не первое, то уж по крайней мере третье или
четвертое место в списке самых богатых книжных собраний, включающем в себя
как университетские фонды, так и частные коллекции - было всего три
отделения, и каждое из них служило предметом для зависти всех архивариусов
Метрополии.
В первом отделении, расположенном на первом этаже Школы, книги
выдавались на абонемент - как правило, это были учебники и рекомендованная
для студентов литература; что выделяло эту вполне обычную практику среди
прочих библиотек, так это стопроцентная гарантия возврата выданных книг и
полное отсутствие такого явления, как библиотечное воровство - и было бы
верхом наивности полагать, будто причиной этого является порядочность
господ студентов; скорее, в основе лежал студенческий фольклор,
неоднократно обогащенный эпическими сказаниями о том, как Сигизмунд
выслеживал и примерно наказывал тех, кто не возвращал книги в срок - и
сказания эти, несмотря на свою эпичность, были не так уж далеки от истины...
Второй этаж библиотеки был отведен под читальный зал, и сюда мечтал
попасть каждый книголюб Столицы, а иногда и не только Столицы: одержимые
библиофилы порой готовы были проехать за тридевять земель только ради того,
чтобы ну хоть одним глазком, хоть на полчасика, хоть издалека - но воочию
узреть знаменитую коллекцию раритетов библиотеки Школы героев. Да что там
саму коллекцию - за возможность полистать каталог коллекции любой историк
отдал бы полжизни и правую руку в придачу, но... Сигизмунд никогда не
одобрял новомодных теорий о том, что книги, дескать, преступно скрывать от
читателя. Уж кто-кто, а Рыцарь Монтесиноса прекрасно знал на своем опыте,
что далеко не все, что написано, должно быть прочитано, тем более людьми
посторонними и от геройских дел далекими. Поэтому доступ в читальный зал
был открыт только для студентов Школы, а запаянные в стекло свитки
папируса, натянутые на подрамники листы пергамента и покрытые лаком для
большей сохранности глиняные таблички из пресловутой коллекции раритетов
выдавались на руки с такими мерами предосторожности и скрежетом зубовным,
что в безопасности древних знаний можно было не сомневаться.
Однако и образцовый порядок в абонементе, и редкий по богатству
выбора книжный фонд читального зала блекли в глазах завистников и
мечтателей, едва только речь заходила о третьем этаже библиотеки. Причиной
тому служила неслыханная, небывалая степень секретности, окружавшей
содержимое книгохранилища. Ни единая живая душа за стенами Школы - и очень
немногие в пределах этих стен - не догадывалась, что именно Сигизмунд
прячет с таким усердием от любопытных глаз. Сам Феликс удостоился чести
узнать главный секрет библиотеки лет двадцать тому назад, и с тех пор его
всегда веселили предположения о том, что на третьем этаже Школы скрываются
добытые в замках магов могущественные гримуары, или вынесенные из
подземелий свитки дочеловеческих цивилизаций, или даже (что было вовсе не
смешно, а возмутительно!) начертанные кровью на человеческой коже списки
приговоренных к смерти магов.
На самом деле за скромной дверью с табличкой "Книгохранилище"
скрывался хаос. Дикий, первозданный и необузданный. Книжные джунгли, какими
были они до прихода человека с каталогом; вавилонский скрипториум после
смешения языков; самый жуткий ночной кошмар архивариуса; бессмысленное
нагромождение потомков противоестественного союза чернил и бумаги... Проще
говоря, в книгохранилище царил бардак. Со дня постройки Школы там безо
всякого порядка складировались те книги, с которыми Сигизмунд обещал себе
"разобраться попозже, когда дойдут руки", но руки, естественно, не доходили
никогда, а книжные завалы росли на глазах, и даже периодические попытки
рассовать, пускай и без какой-либо системы, книги по шкафам не приводили ни
к чему, так как книг там накопилось значительно больше, чем могли вместить
шкафы... Книгохранилище напоминало сильно захламленный чердак, за тем
только исключением, что среди массы бумажного хлама можно было ненароком
наткнуться на настоящую жемчужину: так, например, пару лет назад Сигизмунд
откопал в слегка заплесневелой книжной пирамиде редчайшее (тиражом в один
экземпляр) мюнхенское издание "Анналов героических деяний" в сорока томах,
и это при том, что обычный серый многотомничек в матерчатых переплетах
насчитывал только десять книг, а подарочное, обтянутое сафьяном издание
включало в себя еще и пять "дополнительных" томов, что делало общим числом
томов пятнадцать... Подобные находки заставляли Сигизмунда снова и снова
отправляться на "ловлю жемчуга", как он называл свои экспедиции в
книгохранилище, и само собой разумеется, ни о каком упорядочении книжного
хаоса речи уже не шло... Стоит ли удивляться, что Сигизмунд, храня
профессиональную честь архивариуса и репутацию старого педанта, берег
главную тайну книгохранилища как зеницу ока?..
============================================================================
Завтра - окончание.
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 269 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Срд 25 Апр 01 00:52
To : All Срд 25 Апр 01 11:27
Subj : "День Святого Никогда", часть четвертая [2/14]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
От Патрика кисло и остро пахло лошадиным потом. Феликс помог ему
освободиться от грубой кожаной куртки, а потом бережно стал отдирать бинт,
весь бурый от запекшейся крови. В левом бицепсе Патрика было два отверстия
- маленькое, не больше ногтя мизинца размером, входное и побольше, с пятак,
безобразно развороченное выходное, от которого сильно разило шнапсом.
- Чем это тебя?
- Арбалет, - сказал Патрик и зашипел от боли.
- Непохоже на след от болта, - нахмурился Феликс, поливая рану
раствором марганцовки.
- А он его, гад, свинцовым шариком зарядил... Чтоб ему пусто было,
сволоте эдакой... Ай! Не так туго!
- Терпи.
- Уф, - сцепил зубы Патрик, а когда боль отпустила, проговорил
вполголоса: - А все-таки арбалет - удивительно подлое оружие... Не знаю,
кто его выдумал, но руки я б ему повыдергивал. Нынче каждый урод с
самострелом мнит себя опасным и неуязвимым. И самое обидное, что
действительно опасен и практически неуязвим... Нет на свете оружия гнуснее
арбалета! - заключил он и попробовал сжать правую руку в кулак.
"Тут ты, дружок, ошибаешься, - огорченно подумал Феликс. - Есть
игрушки и пострашнее арбалетов. Вопрос в том, у кого они теперь есть..."
- Так что все-таки случилось? - спросил он.
- Банальщина! - небрежно проронил Патрик, осторожно шевеля пальцами
и морщась от боли. - Все, как вы рассказывали: бревно поперек дороги, два
десятка обалдуев в кустах, кошелек или жизнь и так далее... Олаф схлопотал
свинцовый шарик в живот, а я в руку. Разбойников мы положили всех, но купец
решил не рисковать и вернуться в Столицу. Правильно, в общем-то, решил...
На трактах сейчас творится Хтон знает что: мало что бандиты, так еще и эти
фанатики чешуйчатые расплодились, как саранча. Дилижансы вроде не грабят,
но все при оружии... А зачем, спрашивается?.. Словом, один, да еще и
подраненный, я бы купца не уберег. Вот мы и вернулись.
- Как Олаф?
- Вычухается... Он и не такое переваривал. Так, - решительно сказал
Патрик. - Я в душ. А то усну...
Пока Патрик занимал очередь в общий на восемь комнат душ, Феликс
спустился вниз и купил у мадам Розекнопс полдюжины свежих, прямо из-под
наседки, яиц. (Хозяйка держала трех несушек и одного петуха в похожем на
колодец дворе "Меблированных комнат"; петух имел обыкновение будить
постояльцев с рассветом солнца, но с этим все мирились, а госпожа Розекнопс
подумывала завести еще и козу). Феликс успел еще выскочить в лавку
зеленщика за парой луковиц, и когда поднимался назад, очередь Патрика еще
не подошла.
- Повязку не намочи, - посоветовал он засыпающему на ходу юноше и
поднялся на чердак, где споро соорудил огромную глазунью с луком и заварил
для Патрика крепчайший кофе, высыпав в джезву все без остатка из жестяной
банки. Кофе вскипел как раз к возвращению Патрика.
Почти недельная небритость выглядела особенно заметно на отмытом от
дорожной пыли и очень бледном, осунувшемся лице Патрика. Щетина у него
лезла густая, черная и колючая даже на вид. Его это сильно старило: сейчас
он был совсем непохож на мальчика двадцати одного года от роду...
- Садись есть, - сказал Феликс, и Патрик, выхлебав полкружки кофе,
жадно набросился на яичницу.
- А хлеба у нас нет? - промычал он с набитым ртом.
- Черт, совсем забыл... Обожди, сейчас гляну, - В хлебнице
обнаружилась полузасохшая горбушка, которую Феликс по-братски разломил
пополам. Сам он особого аппетита не испытывал и ел медленно, задумчиво
поглядывая на Патрика.
Тот тем временем прикончил свою порцию, собрал корочкой хлеба
растекшийся по тарелке желток, отправил его в рот, прожевал, допил кофе,
ковырнул ногтем в зубах и сказал, сыто отдуваясь:
- Я тут одну интересную штуку раскопал...
- Ну, рассказывай, - усмехнулся Феликс.
- Сейчас, - сказал Патрик, вытягивая из-под стола котомку и
принимаясь в ней рыться. - Минутку! Ага, вот он, - провозгласил он,
извлекая из сумки изрядно разбухшую от закладок и зачитанную до дыр
тетрадь. - Смотрите, здесь, - ткнул пальцем он. Поля тетради пестрели
карандашными пометками. - "И произошла на небе война, - прочитал Патрик
выписанную когда-то Бальтазаром цитату. - Михаил и ангелы его воевали
против Дракона, и Дракон и ангелы его воевали против них; но не устояли, и
не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий Дракон,
древний змий, называемый Дьяволом и Сатаною, обольщающий всю Вселенную,
низвержен на Землю, и ангелы его низвержены с ним". Это из Апокалипсиса, -
пояснил Патрик.
- Ну и что? - пожал плечами Феликс.
- Погодите, сейчас еще будет... "Летящий Дракон, прекрасный и
восставший, страдает ныне, и гордость его наказана; он думал царствовать на
Небе, но царствует лишь на Земле" - а это уже из Книги Перемен! А вот еще
есть, из Египетской Книги Мертвых: "Я - крокодил, главенствующий над
страхом"! Или вот, из Старшей Эдды...
- Да я верю, верю... - засмеялся Феликс. - Ты что сказать-то хочешь?
- А вы сами посмотрите: во всех мифологиях обязательно присутствует
великий змей. Неважно, как его зовут: Вритра, Hидхёгг, Ажи-Дахака, Апоп,
Тиамат, Тифон, Иллуянки... Дракон есть всегда! И почти всегда он - символ
мирового Зла. У китайцев, правда, не так, но у них все не как у людей...
Смотрим дальше: Дракон приходит на Землю в своем истинном обличье только
перед концом света. И всегда находится герой-драконоубийца, который дает
ему по морде. Индра, Энлиль, Мардук, Михаил... много их, короче.
- И что с того?
- Как это - что с того? - оторопел Патрик и почесал шрам на лбу. -
Дракон уже здесь! - возбужденно выкрикнул он. - Я же видел его! Видел, как
вас! И ангелов его видел, черных всадников - и вы их видели! Дракон пришел
зимой, но лишь к лету люди стали поклоняться ему... Почему он медлил? Чего
он ждал? - Патрик понизил голос и покосился на Бальтазара, укрывшегося
одеялом с головой. - Пока последний драконоубийца не утратит
работоспособность? Не был ли арест отца попыткой... остановить его загодя?
- Патрик, - поднял руку Феликс. - Успокойся. Ты слишком увлекся.
Голова Hидхёгга висит в Школе, помнишь? Тиамат и Вритра, скорее всего,
выдумки и аллегории. Апоп и Тифон мертвы, Иллуянки убит, Ажи-Дахака тоже
убит - как убиты Накер и Тараск, Татзльвум и Айдо-Хведо, Байда и Дамбалла,
Колхис и Ладон... Всех поименно я не вспомню, но в черновике Бальтазара
должен быть полный список всех известных и убитых драконов... Да, дракон -
тварь страшная и очень опасная. Но это не Хтон во плоти! Это всего лишь
монстр, и его можно убить. Что Бальтазар однажды и проделал. Я не знаю,
действительно ли дракон зимой кружил над Столицей... Не перебивай,
пожалуйста. Я верю, что ты его видел, но не знаю, не обманулся ли ты. Да, я
тоже видел черных всадников, и они напугали меня. Но я не могу сказать,
были ли они всадниками Апокалипсиса, или просто загулявшими
кавалергардами...
- Феликс, постойте! - не выдержал Патрик. - Вот вы говорите: дракон
- тварь страшная и опасная. Так почему же эти чертовы фанатики ему
поклоняются?!
- По двум причинам. Во-первых, они видели его только на картинках.
Они даже понятия не имеют, насколько мерзок и отвратителен настоящий
дракон. А во-вторых, как говорят в народе, своих мозгов нет - чужие не
вставишь. Кретины они, Патрик, понимаешь, обычные кретины. Им сказали - они
поверили. Поэтому их и называют фанатиками. А ты, если не хочешь им
уподобляться, относись ко всем древним пророчествам и откровениям с большой
долей скепсиса...
Патрик помолчал, выдерживая паузу, а потом спросил с видом игрока,
метнувшего на стол козырный туз:
- А знаете, кто у них всем заправляет? В этом дурацком Храме
Дракона?
- Ну и кто? - терпеливо спросил Феликс.
- Нестор! Все тот же разлюбезный господин Нестор! Я от паломников
этих чешуйчатых узнал: главный священник столичного Храма и бывший канцлер
магистрата - одно лицо! Забавное совпадение, верно? Хорошо он устроился!
- Вздор все это, - сказал Феликс (без особой, впрочем, уверенности
в своих словах). - Hе он - другой. Hе другой - третий. Слишком уж выгодное
местечко...
- А если не вздор?
Феликс вдруг рассмеялся.
- Все-таки заразил меня, параноик чертов! Так и быть,
порасспрашиваю о Hесторе... - Он составил тарелки одна в другую и отнес их
в мойку. - Знаешь, Патрик, - сказал он с усмешкой, - ты, наверное,
единственный охранник, который у походного костра читает книги и размышляет
о конце света!
- Это да, - ухмыльнулся Патрик, помогая убраться со стола. - Что
есть - то есть. Это у нас с Себастьяном с детства. Книжные дети, так нас
отец называл... Мы к десяти годам уже все "Анналы" назубок знали! - сказал
он мечтательно, застыв с ведром в руке. - Читали, можно сказать, запоем...
Только цели у нас были разные. Себастьян искал в книгах природу Зла, а я
предпочитал батальные сцены. Мне даже казалось, что сами страницы пахнут
борьбой, и этот запах... он как будто пьянил меня. От него кружилась
голова... Я всегда видел себя героем, - сказал он, направляясь с ведром в
руках к лестнице. - Я всегда мечтал о борьбе...
Наполнив ведро в туалете этажом ниже, он вернулся, перелил воду в
умывальник и сказал тоскливо:
- Нечестно получилось.
- Что - нечестно?
- Да так... Мне - все, Себастьяну - ничего. Я получил свою борьбу,
и заодно познал природу Зла, а его... А его убили.
- Познал природу Зла?
- Да, - мрачно кивнул Патрик. - Тогда, на рыночной площади, когда
они стали стрелять в Себастьяна. С меня будто содрали кожу. Я тогда
понял... нет, почувствовал: Зло - вот оно. Передо мной. Там, в небесах,
обычный звероящер. А здесь, внизу... Вы со мной не согласитесь, Феликс, но
для меня Зло - это озверевшее быдло, а вовсе не чудовища. Когда же быдло
начинает боготворить чудовищ...
- Ты прав, - сухо сказал Феликс. - Я с тобой не соглашусь. Поэтому,
- добавил он с напускной строгостью, - посуду будешь мыть сам! А я пошел,
мне домой пора...
- Конечно, - сказал Патрик. - До свидания. И спасибо.
А когда Феликс уже ступил на скрипучую лесенку, повторил:
- Спасибо вам. За все.
2
День обещал быть солнечным и ярким. Солнце, разметав последние
ошметки облаков и раскалившись до положенной белизны, деловито начало
взбираться к зениту, отогревая продрогшую за ночь Столицу лучами нежного,
ласкового пока тепла. Это к полудню станет припекать так, что запросто
можно будет схлопотать солнечный удар; пока же - а было, как прикинул
Феликс, что-то около девяти - погода стояла во всех отношениях
замечательная.
Вот только насладиться ею в полной мере тут было трудно: узкие,
стиснутые с двух сторон когда-то белыми, а теперь пятнистыми от копоти
стенами фахверковых домов, улицы Нижнего Города напоминали собой каньоны
горных речек. Сами стены, расчерченные жирными полосами наружных каркасов и
покрытые бурыми разводами на отсыревшей штукатурке, вполне могли сойти за
срезы геологических пород, по которым можно было узнать историю каждого
отдельно взятого дома, включая кривую роста благосостояния его хозяев; над
головой горными утесами выпирали из стен эркеры и балконы вторых этажей,
бросая на улицу обширные тени и открывая взору пешехода лишь узкую полоску
выцветшего неба; а на булыжных мостовых уже вовсю бурлили, кипели и
пенились мутные потоки людей.
============================================================================
Антон
--
[ http://afarb.nm.ru ]
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: http://afarb.nm.ru (2:5020/400)
Скачать в виде архива
