RU.SF.SEMINAR
Электронная публикация и обсуждение фантастических произведений
|
|
|
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 231 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Суб 21 Апр 01 01:08
To : All Суб 21 Апр 01 12:23
Subj : "День Святого Никогда", часть вторая [1/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
Привет, Олл!
Итак, мы продолжаем...
============================================================================
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДЕНЬ ТОЛПЫ
1
Приход декабря ознаменовался обильными и никогда доселе в Столице
не виданными снегопадами. Снег обычно шел ночью: уже к вечеру с неба
начинали сыпать мелкие колючие снежинки, а когда совсем темнело, в свете
фонарей кружились и танцевали лохматые белые хлопья. После полуночи снег
валил уже непрерывно, укутывая Город пуховым одеялом, и к утру все вокруг
сияло белизной в ярких лучах холодного зимнего солнца: на покатых крышах
домов (карнизы которых были украшены бахромой крошечных сосулек) лежали
огромные белые шапки, черные ветви деревьев гнулись к земле под весом
пушистых гребешков, а на улицах было не пройти и не проехать из-за рыхлых,
иссиня-белых сугробов, покрытых весело похрустывающей корочкой наста.
Ступив на такой вот обманчиво твердый ледок, можно было провалиться в снег
по пояс; колеса карет в сугробах увязали напрочь, и все надежды горожан
возлагались на злых, как черти, дворников с их большими фанерными лопатами
и Цех кузнецов, который грозился в спешном порядке наладить производство
саней для муниципального транспорта.
Впрочем, если взрослому населению Столицы небывалые причуды зимы
принесли одни только хлопоты, то ликованию детворы не было предела.
Георгиевский спуск, став совершенно непреодолимым для карет и лошадей,
мигом превратился в излюбленное место малолетних виртуозов лыж и салазок, а
более пологие улицы Города за один день украсились кривобокими фигурами
снеговиков, застывших, словно часовые, у ворот почти каждого дома. В
городском парке из снега были воздвигнуты два бастиона, где с утра и до
вечера кипели потешные сражения, а рядом с полем боя самодеятельные
художники, испросив дозволения бургомистра, устроили выставку ледяных
скульптур. По какой-то странной причине, все без исключения фигуры
изображали магических тварей, и чем безобразнее была тварь на самом деле,
тем удивительнее и чарующее выглядела она, будучи вырублена из глыбы
сверкающего прозрачного льда. Достаточно заметить, что самым красивым
обитателем ледяного зверинца был признан тролль восьми футов роста, ставший
любимцем всех детей и ласково прозванный Клыкачом. Побывав на выставке
вместе с Агнешкой и своими глазами увидев, как малышня обожает своего
Клыкача, Феликс решил, что в мире что-то серьезно перевернулось: раньше
тролли любили детей, но никак не наоборот! Причем тяга троллей к людскому
молодняку всегда носила исключительно гастрономический характер, и именно
эта склонность к каннибализму вкупе с угрожающим видом монстра вызывала у
ребятни большее восхищение, нежели скрупулезная работа скульптора...
Как бы то ни было, но ледяной зверинец оставался самым популярным
аттракционом в заснеженной Столице вплоть до того дня, когда погода
испортилась. С северо-запада подул холодный порывистый ветер, небо затянуло
седыми космами; сделалась метель, и Город утонул в снежной круговерти. Не
стало ни дня, ни ночи - круглые сутки за окнами была серая каша. Загудело,
завыло в трубах, подняло в воздух и развеяло в прах лежалые сугробы,
хлестнуло по крышам и ставням черной крупой, и закачались, заскрипели
деревья, рухнули неприступные снежные бастионы, попадали и разлетелись на
мелкие кусочки ледяные монстры, и забушевала в ухоженных некогда парковых
аллеях настоящая лесная пурга.
Три дня Город находился во власти стихии. Три дня никто и носу не
высовывал на улицу. Закрылись лавки и трактиры, разошелся по домам
магистрат, замкнулись двери цеховых мастерских, приостановилась учеба в
Школе и гимназиях, и даже фабричные трубы перестали дымить! Буран захватил
Столицу врасплох, посрамив все прогнозы, и безраздельно властвовал в ней на
протяжении трех суток, гоняя по узким улочкам тучи сухого снега и сшибаясь
на площадях пружинными спиралями вихрей.
На четвертый день все стихло: ударил мороз. Не тот легкий, игривый,
щиплющий нос холодок, которым забавлялась зима до метели - а настоящий,
лютый, трескучий мороз упал на Столицу, и впервые на памяти старожилов река
покрылась толстым слоем темного, с алебастровыми прожилками, льда.
Выглянуло в прорехи облаков стылое солнце, подернулся молочной дымкой
Сивардов Яр, а оттуда туман пополз на Нижний Город, и воздух стал звонким и
хрупким, и немыслимо было любое движение во всей этой звонкости и
хрупкости, и даже дышать было боязно, ибо на вкус новый, стеклянной
прозрачности воздух оказался колючим и обжигающим. А пока горожане
приходили в себя после трехдневного неистовства метели, мороз крепчал с
каждой минутой, и уже к вечеру его игольчатые лапы обхватили Столицу всю,
целиком, от роскошных особняков Старого Квартала и до убогих заводских
бараков на окраине Нижнего Города. За одну ночь иней на окнах превратился в
ажурные узорчатые барельефы голубоватого льда; гибкие ветви плакучих ив во
дворе Школы оделись в хрустальные футлярчики; припорошенные снегом
черепичные крыши обледенели и оскалились острыми клыками мутно-сизых
сталактитов... Утром стало ясно, что зима пришла в Город всерьез и надолго.
Тут же выяснилось, что не зря - и ох как не зря! - последние пару
лет в Городе раскапывали то одну, то другую улицу, и укладывали в канавы
толстые кишки труб, обмотанных каким-то мочалом, а потом еще и уродовали
городской пейзаж приземистыми коробчатыми домиками из красного кирпича,
увенчанными чрезмерно высокими дымоходами. Такие домики назывались
"котельными", а сама новинка сезона (она же - придурь бургомистра, как
окрестили этот проект горожане, возмущенные до глубины души видом канав
посреди проспекта Свободы) именовалась "паровым отоплением" и, оставшись
невостребованной прошлой зимой в силу своей дороговизны и очевидной
бесполезности при теплой и сырой погоде, какая обычно и стояла в Городе всю
зиму, в этом году с наступлением жесточайших холодов вдруг начала
пользоваться небывалым спросом. Однако хороша ложка к обеду, и проводить в
дома это самое паровое отопление при такой погоде оказалось решительно
невозможно. Ретрограды и снобы, пренебрегшие новинкой прогресса, вынуждены
были теперь пополнять запасы угля и дров по мигом вздорожавшим ценам, и
оставалось только тихо радоваться, что Сигизмунд еще летом озаботился
оснастить здание Школы по последнему слову нагревательной техники. Весь
июль и половину августа в Школе гремели кувалды, шкворчала ацетиленовая
сварка и воняло карбидом - но зато теперь под каждым подоконником
присоседился ребристый калорифер грязно-серого цвета, и буквально в первый
же день лютого мороза эти непривычные агрегаты будто по волшебству налились
теплом, а затем и вовсе раскалились до такого состояния, что даже руку к
ним приложить стало нельзя!
Итак, благодаря предусмотрительности Сигизмунда, нынешней зимой в
аудиториях Школы было жарко, как в финской бане. Феликс потел и с
нетерпением посматривал на осиную талию песочных часов, где кружился
водоворот мельчайших жемчужных песчинок. Песку в верхней половине
стеклянного сосуда оставалось чуть меньше трети, когда Феликс сказал:
- Закругляемся, господа студенты!
Господа студенты еще ниже склонились над своими контрольными
работами и еще старательнее заскрипели перьями. Феликс вытащил платок,
промокнул лоб и обвел взглядом аудиторию. Студентов было десятеро:
Сигизмунд всегда придерживался теории, согласно которой знания, получаемые
слушателями лекций, обратно пропорциональны числу этих самых слушателей -
не подкрепленная ничем, кроме личного опыта Сигизмунда, эта теория
позволяла разбить полсотни первокурсников на пять групп и создать таким
образом достаточное количество учебных часов. Обратной стороной такого
решения была необходимость читать одну лекцию по пять раз кряду, а
проведение семинаров вообще превращалось в пытку: на сегодня это была уже
третья контрольная, и еще две предстояло провести завтра...
Из десяти взопревших (то ли от жары, то ли от усердия) борзописцев
один лишь Патрик не проявлял признаков волнения по поводу истекающего
вместе с песком времени, отведенного для завершения работы. Причиной
спокойствия Патрика было то, что он закончил контрольную четверть часа
назад, и теперь упорно таращился в окно, дабы не мешать своему соседу Олафу
списывать. Двойное оконное стекло запотело изнутри и замерзло снаружи,
утратив всякую прозрачность, а потому Патрика одолевала зевота, которую он
отчаянно, но безуспешно старался подавить.
"Все-таки жаль, что Сигизмунд и слышать не хочет о вступительных
экзаменах в Школу, - подумал Феликс. - Не для отсева, нет: просто если уж и
делить студентов на группы, то почему бы не делать этого на основе
предварительно полученного ими образования? Ведь бедняга Олаф с трудом
читает по слогам, и даже списывать толком не умеет, а для Патрика и
Себастьяна с их университетским образованием все эти лекции и семинары -
давно пройденный этап... Кстати, а где Себастьян? Что-то он в последнее
время редко появляется в Школе. Надо расспросить Патрика, в чем тут дело..."
- Все, господа, - сказал Феликс, когда последняя песчинка упала
сквозь узкое горлышко. - Попрошу сдать работы.
Аудитория дружно вздохнула, и студенты, хлопая крышками парт и
переговариваясь между собой, один за другим потянулись к кафедре, на
которой вскоре выросла стопка исписанных листков.
- А теперь, - сказал Феликс, - раз уж у нас еще остается время до
звонка, не устроить ли нам маленький блиц-опрос?
Ответом ему был общий стон.
- Hу-ну, не надо драматизировать, - усмехнулся Феликс. - Несколько
легких вопросов из пройденного материала освежат ваши усталые мозги и
придадут заряд бодрости, с которым вы и отправитесь на зимние каникулы.
Если не ошибаюсь, в этом семестре я вас больше не увижу?
Одно лишь упоминание о грядущих каникулах привело студентов в
состояние полнейшей неработоспособности: лица их приобрели
мечтательно-рассеянное выражение, глаза затуманились, а всякие насущные
проблемы вроде коварного опроса отошли в область чего-то далекого и
нереального. Феликс усмехнулся.
- Итак, - сказал он, возвращая студентов на бренную землю, - если
нет возражений, то мы, пожалуй, приступим...
Очнувшаяся от грез студенческая братия начала активно высказывать
свои возражения и приводить сокрушительные доводы, из которых следовало,
что конец третьей пары является, безусловно, наименее удачным временем для
проведения как контрольных работ, так и опросов, и если контрольную бедные
усталые студенты с горем пополам уже написали, то опрос сегодня будет явно
лишним... Возражения и доводы были отклонены, как запоздавшие.
============================================================================
Антон
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: NC (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 232 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Суб 21 Апр 01 01:28
To : All Суб 21 Апр 01 12:23
Subj : "День Святого Никогда", часть вторая [5/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
- Ох, лесорубы, ох, и лесорубы же! - скалил зубы Бальтазар, тесня
противников к верхним ярусам амфитеатра. - Ну кто так меч держит?! Мальчик,
возьми топор, тебе будет с ним удобнее! А ты чего встал? Забыл, что надо
делать? Посмотри в шпаргалку, олух! - Подобные советы он сопровождал
унизительным лупцеванием табуретом пониже спины. - Напоминаю, ваша задача -
меня поцарапать! А иначе зачета вам не видать!
За ехидной болтовней он едва не прозевал момент, когда один из
эспадронов, лишенный страховочного колпачка, ужалил его обнаженным острием
в лицо. Почти ужалил, разумеется. Бальтазар провел с мечом в руках куда
больше времени, чем все три его противника вместе взятые, и поймать его на
прямой укол было затруднительно.
- Вот! - возликовал он, уклоняясь от эспадрона и охаживая его
владельца плоской стороной клинка. - Уже лучше! Побольше агрессии и
юношеского задора! Энергичнее! Во время боя главное - не уснуть! Работаем!
Плотные жилеты запыхавшихся студентов уже свисали лоскутами, а
эспадроны рассекали воздух явно наобум, когда обкорнанный со всех сторон
табурет не выдержал и разлетелся на куски. Тотчас противный деревянный
хруст сменился благородным, хоть и не менее противным, стальным лязгом, и
Бальтазар начал сдавать. Годы, годы, что ж вы хотите... Движения его стали
замедленными, появилась одышка, и шагом за шагом он терял завоеванные
позиции, отступая под натиском приободрившихся студентов вниз, к арене.
Феликс усмехнулся, скрестил руки на груди и приготовился ждать.
Урок обещал быть любопытным.
Наконец, Бальтазар упал. Его ноги заплелись, палаш очертил в
воздухе дугу, и испанец рухнул на арену, подняв в воздух столб пыли. Он
даже ухитрился застонать и скривить физиономию, сымитировав то ли перелом,
то ли сильный ушиб. Разгоряченные схваткой студенты обомлели от
неожиданности и замерли, как истуканы. Это и было их главной ошибкой.
Бальтазар по-кошачьи извернулся, метнул горсть песка им в глаза, после чего
зацепил за щиколотку первого, пнул под колени второго и вышиб ноги из-под
третьего. Уронив всех троих, он легко вскочил на ноги и принялся отряхивать
с камзола опилки и песок.
- Ну и что это было?! - грозно рявкнул он. - Выставка манекенов?
Какого Хтона вы не нападали, пока я лежал?!
Охая и потирая отбитые в падении места, студенты начали подниматься.
- Я вас спрашиваю, что это было? Почему вы замерли?
- Это бесчестно... - просипел один из юношей.
- Что-о?!
- Нападать на лежачего... Это бесчестно!
- Экий ты, братец, идиот! - умилился Бальтазар. - Ну при чем тут
честь?
- При том, - буркнул юнец.
- Запомни, парень: с честью надо жить и с честью надо умирать. А
бой - это танец между жизнью и смертью, и для чести там места нет! Есть
только ты, твой меч и твой враг. А тебе что здесь надо? - заметил он
Феликса.
- Ты еще долго?
- Как только, так сразу! - огрызнулся Бальтазар.
- Я тебя подожду, - миролюбиво сказал Феликс.
- Снаружи! - приказал испанец.
Снаружи было темно и сыро. Факелы на стенах зажигались только по
большим праздникам, и коридорчик тонул в полумраке. За дверью, ведущей в
амфитеатр, Бальтазар продолжал грубо поносить студентов, а откуда-то сбоку
сквозняк принес с собой приглушенные голоса. "Не понял, - насторожился
Феликс. - Кто это может быть? На четвертой-то паре? Неужели кто-то еще
остался в мастерских?" - подумал он, спускаясь по винтовой лестнице.
Но голоса раздавались не из мастерских, а из полуподвального
помещения, некогда используемого в качестве подсобки. "Ах вот оно что, -
подумал Феликс. - Надо же, откуда здесь столько народу?"
...Лет десять назад Огюстен стал вести в Школе факультативный курс
по теории магии, и Сигизмунд отжалел для этой цели бывшую подсобку. Обычно
здесь бывало не более трех-четырех человек, но сегодня все желающие не
смогли уместиться в крохотной комнатушке и ютились на лестнице, жадно ловя
каждое слово велеречивого француза. Феликс тихо подошел поближе и незаметно
присоединился к студентам.
- Забудьте про фолианты из человеческой кожи, корень мандрагоры и
волосы девственницы! - витийствовал Огюстен. - Выбросите из головы всю эту
дешевую атрибутику! Магия есть возможность воплощать свои желания. Точка.
Все остальное - свечи, пентаграммы и заклинания - это баловство, которое
иногда помогает сконцентрироваться...
Огюстен обвел притихших студентов победоносным взглядом и продолжил:
- Чтобы чего-то добиться, надо этого захотеть. Каждому из нас,
верно? Если кто-то из вас захочет, скажем, иметь красивую жену,
необязательно свою, то для этого придется совершить ряд косвенных действий,
как-то: покупка цветов и подарков, распевание серенад под балконом и
выгуливание объекта страсти под луной. Но в основе всех этих суетных
телодвижений лежит одно: желание. То самое, первоначальное желание
раздвинуть ноги этой красотке. И для мага желание само по себе является
ключом к его исполнению! Причем исполнению немедленному, минуя все этапы
ухаживания и прочую суету. Желание инициирует, воспламеняет силу мага - и
сила срабатывает. Бац, и девка в койке! И чем сильнее маг, тем меньше ему
для этого требуется стричь девственниц и пачкать пол мелом и воском.
Пожелал - сбылось, вот истинная магия!
- А как действует эта... магическая сила? - неуверенно спросил
чей-то голос.
- Как камертон, - уверенно ответил Огюстен. - Сила мага чем-то
сродни звуковой вибрации. Сила проистекает от желания, и она же усиливает
его. Hачинается резонанс, ткань реальности поддается, и из ничего возникает
что-то. Неважно, что именно: страсть в сердце фригидной красотки, или замок
на месте руин, или жизнь в полусгнившем трупе... Важно, что этого не было,
а потом появилось. Само. Потому что маг так захотел. В обиходе подобные
явления называют чудесами, и, собственно, это они и есть...
Схватка в амфитеатре, очевидно, возобновилась, потому что с потолка
бывшей подсобки, расположенной аккурат под трибунами, посыпалась
штукатурка. Огюстен сморщился, как моченое яблоко, взмахом руки пресек
попытку задать следующий вопрос и заявил:
- Но чудеса похожи на пирожные! В том смысле, что бесплатных - не
бывает! И если для кого-то из вас попытка соблазнить чужую жену чревата
неприятной беседой с бодливым рогоносцем, то маг после претворения в жизнь
своих желаний сталкивается с куда более серьезными проблемами.
- Чудовища... - пробормотал кто-то, но Огюстен замотал головой:
- Магические твари - это как соседи, разбуженные бренчанием
мандолины под окном. Побочный эффект, ерунда! Цена, которую платит маг,
куда страшнее всех вурдалаков и баргестов вместе взятых!..
- Черная кровь? - предположил (почему-то шепотом) один из студентов.
- Да хоть зеленая! Все эти физиологические изменения в организмах
магов сродни преждевременному облысению закоренелых бабников: досадно,
конечно, но оно того стоило... Еще гипотезы будут? Нет? Тогда я продолжу, с
вашего позволения... Все дело в том, что способность человека желать вовсе
не так безгранична, как принято думать. Это когда ты привык считать
большинство своих желаний несбыточными, то и желать их можешь сколь угодно
долго. "Хочу, но не могу" - нормальное состояние обычного человека. А маг
может. Хочет - и может. Все, что захочет. И что же удивительного, если
реализация желаний начинает опережать появление новых? "Могу, но не хочу".
Вы хотя бы представляете себе весь ужас подобной ситуации?
Ответа на риторический вопрос не последовало. Огюстен кивнул:
- Я так и думал... Итак, рано или поздно всемогущий маг оказывался
в положении... м-м-м... чревоугодника, у которого пропал аппетит. Что
делать, если привычные удовольствия опостылели, и все взлелеянные с детства
мечты - сбылись?! И тут маг замечает, что вокруг него ошивается масса
людей, у которых желания намного превышают возможности. Условно говоря,
голодных, которые с завистью таращатся на чревоугодника и думают: "Эх, я бы
на его месте!!!" Конечно, чревоугодник может вступить на путь альтруизма и
накормить голодных - еды, или силы, хватит на всех (чем больше этих всех,
тем больше будет еды!), но вот незадача - последнего мага-альтруиста из
благодарности прибили к кресту! Тут уж поневоле призадумаешься, стоит ли
метать бисер перед свиньями и не лучше ли пустить этих свиней на ветчину? И
тогда маг делает то, на что не способен ни один чревоугодник в мире. Маг
присваивает себе чужой аппетит. Он начинает кормиться за счет аппетитов
своих подданных. Отсюда - феоды, отсюда - крестьяне, отсюда - конвенция,
отсюда - магические войны и прочее, прочее, прочее...
- Что же это выходит? - спросил студент, в котором Феликс с
удивлением узнал Патрика. - Маг может украсть у человека мечту?
- Э нет! Hе все так просто. Украсть у человека мечту - все равно
что отбить у него жену. Он всегда может завести себе новую. А то, что
проделывали со своими подданными маги... это что-то вроде кастрации.
Крестьяне, живущие под крылом мага, теряли не только свои мечты, но и саму
способность мечтать - духовную потенцию, если угодно!
- А почему, - не унимался Патрик, - маги блюли конвенцию? То есть,
я понимаю, почему они сохраняли границы феодов, ведь каждый берег свое...
пастбище, но почему они позволяли существовать городам - этим рассадникам
героев?
Будущие герои при слове "рассадник" захихикали, а Огюстен поднял
палец и сказал:
- О! Вопрос на пять баллов... - То ли фехтовальщикам все же удалось
оцарапать Бальтазара, то ли (что Феликсу казалось более вероятным),
Бальтазар загонял своих визави до обморока, но так или иначе, а потолок
подвальной аудитории перестал вздрагивать, и тоненькие ручейки осыпающейся
штукатурки иссякли. Огюстен заметно обрадовался и понизил голос до этакого
доверительного шепотка: - А теперь, когда ваш папенька наконец угомонился,
скажите мне, Патрик, по секрету - вы никогда не задумывались, кто еще,
кроме героев, всегда... э-э-э... зарождался в городах?
- Hу...
- Вижу, что не задумывались. А Метрополия, к вашему сведению, была
родиной не только героев, но и... - Огюстен выдержал драматическую паузу и
изрек: - ...магов! Да-да, - воскликнул он, перекрикивая возбужденных
студентов, - именно магов! Ведь магическая сила просто не в состоянии
проявиться в инертной, лишенной всяких желаний и высосанной до донышка
атмосфере феода! Да и на кой ляд магу конкурент под боком? А на кой ляд ему
вообще конкурент? - спросите вы, и будете правы, но! Благодаря господам
героям, поголовье магов постоянно и с пугающей регулярностью сокращалось, и
маги были вынуждены терпеть вольные города - ведь там взрастала их молодая
смена... До недавних пор.
- А почему - до недавних пор? Что изменилось?
- Кто знает?! - развел руками Огюстен и задумчиво предположил: -
Может быть, люди просто разучились мечтать...
============================================================================
Антон
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: NC (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 233 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Суб 21 Апр 01 01:28
To : All Суб 21 Апр 01 12:23
Subj : "День Святого Никогда", часть вторая [2/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
- Кто из вас, господа студенты, объяснит мне... - Феликс посмотрел
на прикнопленную к доске карту Ойкумены, - ...чем муниципальный тракт
отличается от проселочной дороги?
Добровольцев, как всегда, пришлось назначать:
- Янис, окажите нам такую любезность!
Трое широкоплечих верзил, похожих друг на друга, как бобы из одного
стручка, начали ожесточенно пихаться локтями, выясняя, кому из них следует
назваться Янисом и попытаться ответить на вопрос. Наконец, один из
близнецов встал, набычился, с видимым удовольствием поскреб в затылке и
буркнул:
- Он больше...
- Кто? - удивился Феликс.
- Ну, большак... то есть это, тракт... муниципальный, - старательно
выговорил Янис (если это взаправду был Янис - хотя особого значения это не
имело).
- Ага... Что ж, в большинстве случаев муниципальные дороги
действительно шире проселочных, да и вымощены не в пример лучше... А какими
еще жизненными наблюдениями вы можете поделиться?
- О чем?
- О дорогах. Вы ведь приехали в Столицу по дороге, верно?
- Э-э-э... Ну да. Там столбы были, каждую милю! - вспомнил Янис. -
Полосатые такие!
- Еще что-нибудь приметили?
Янис отчаянно замотал вихрастой головой, а один из его братьев
несмело поднял руку.
- Да?
- Станции были... Где лошадей меняют.
- Замечательно. Таким образом, мы только что уяснили визуальные
отличия муниципальных дорог от проселочных. Теперь я бы хотел услышать об
юридических отличиях. Для затравки: является ли муниципальный тракт частью
Метрополии?
- Да, - уверенно сказал Лукаш, человек без возраста и с очень
тихим, мурлыкающим голосом.
- И что же дает этот статус?
- Там разбойников нет, - высказал предположение Винсан, анемичного
вида парнишка из аристократической семьи. - То есть, они там, конечно,
есть, но они не имеют права грабить, потому что их тогда ловят жандармы...
- забормотал он, натолкнувшись на скептическую усмешку Феликса. - В смысле,
должны ловить... А в феодах жандармов нет... - Он стушевался и сник.
- Я бы не стал полагаться на доблесть наших жандармов, - сказал
Феликс. - Выражение "бандит с большой дороги" появилось не на ровном месте,
и путешествуя по отдаленным уголкам Ойкумены, я бы вам советовал быть
всегда начеку и к деревьям, случайно рухнувшим поперек тракта, относиться с
недоверием. А вот где разбойников и правда нет, так это в феодах... Но мы
отвлеклись. Вернемся к нашим дорогам. Еще мысли будут?
- По трактам дилижансы ездят...
- Да, но только между крупными городами. И если надо попасть в
какой-нибудь медвежий угол, то лучше ехать почтовой каретой. А еще лучше
заблаговременно выправить себе подорожную грамоту и ехать на перекладных,
получая бесплатных лошадей на каждой станции... Но это детали. Каково же
главное отличие муниципальных дорог? Да, Патрик?
- Это убежище, - сказал Патрик. - Будучи частью Метрополии, они
обеспечивают защиту от магов. Когда герой находится на муниципальном
тракте, маг не имеет права напасть на него или натравить свору прирученных
тварей.
- Совершенно верно! - сказал Феликс. - Только следует всегда
помнить, что бывают еще твари дикие и с юриспруденцией не знакомые...
Впрочем, при появлении мага такие твари обычно забиваются в свои норы, и
поэтому герой и впрямь находится в большей безопасности на дороге, чем в
феоде, где его жизнь не стоит ломаного гроша. И это - тот маленький фактик,
который когда-нибудь может вам очень пригодиться. Постарайтесь его не
забывать.
- А если маг нападет на героя на дороге? - спросил Винсан.
- Так не бывает. Маги не нарушают конвенцию, - сказал Феликс и
подумал: "Пора бы привыкнуть говорить о них в прошедшем времени..."
- Почему?
- Этот вопрос лучше адресовать мсье Огюстену, он разбирается в
мотивах поступков магов куда лучше меня...
- Но если маг все-таки нападет? - не унимался Винсан, чья житейская
наивность порой сменялась параноидальной мнительностью.
- Тогда надо будет достать меч и убить его, - доходчиво объяснил
Феликс. - Или погибнуть, сражаясь.
Винсан пристыжено замолчал, и эстафету назойливых вопросов, имеющих
своей целью заболтать Феликса и протянуть время до звонка, подхватила
Хильда, миниатюрная немочка, приглянувшаяся Бальтазару еще в День Героя.
- А правда, что маги всегда жили в замках? - звонко отчеканила она.
- Hет. Это распространенное заблуждение основано на том, что
практически в каждом феоде, если хорошенько поискать, можно найти как
минимум один замок. Но большинство из них - это всего лишь руины, остатки
малокофортабельных жилищ старинных баронов... Маг может жить где угодно: в
уютном коттедже на берегу реки, в темной и сырой пещере, в деревенской
хибаре или в подземелье полуразрушенного и давно пустующего замка... Хотя
некоторые из магов действительно отстраивали древние здания - или же
наоборот, сносили их до фундамента, чтобы воздвигнуть на том же месте
точную копию средневековой крепости, только на этот раз с помощью магии или
грамотных архитекторов, потому что традиции - традициями, а сквозняки -
сквозняками!.. Делалось это, как правило, магами молодыми, стремящимися
упрочить свое положение в новопокоренном феоде точным следованием
устойчивому архетипу мага, как властелина в мрачной готической твердыне.
Случались и самозванцы - например, в одном крохотном феоде на границе
Австрии и Венгрии шайка жуликов выдавала себя за чиновников при замке
великого и могучего мага Вествеста, которого никто и никогда не видел...
Феликс понимал, что идет на поводу у хитроумных студентов,
задумавших сорвать опрос путем превращения оного в пустопорожний треп, но
пресекать этот маленький бунт не собирался. "В конце концов, из моих
рассказов они извлекут куда больше практической пользы, чем из уложения о
дорогах и трактах", - рассудил он.
- А маг может поселиться в городе? - заинтересовался Патрик.
- На моей памяти был всего один такой случай... Некий швейцарец,
родом, по-моему, из Женевы, приехав на учебу в Ингольштадт, вдруг открыл у
себя магические способности, и, будучи по натуре своей трусоват, побоялся
вступать в противоборство с кем-нибудь из магов за власть в феоде. Вместо
этого он обосновался при университете и, не придумав ничего лучшего, взялся
за сотворение гомункулюса. В результате на свет появился отвратительный
кадавр, который сразу прибил своего создателя и принялся терроризировать
окрестности Ингольштадта, а после - и все швейцарские муниципии... У меня
ушло два года, чтобы выследить и затравить этого монстра. Но этот случай -
скорее то самое исключение, которое подтверждает правило: маги сторонятся
городов, и в первую очередь потому, что их присутствие там слишком легко
обнаружить. Для этого достаточно спуститься в канализацию и проверить, не
кишат ли там магические твари, без которых не обходится никакое колдовство.
Ко всему прочему, маг, дерзнувший преступить конвенцию, в первую очередь
становится объектом охоты своих коллег, а уже потом - героев. Возможно,
именно поэтому мы так мало знаем о подобных эпизодах...
- Но как магам удавалось уничтожить ренегата, если им самим путь в
город был закрыт все той же конвенцией? - спросил Патрик с недоумением.
- Видишь ли, - терпеливо сказал Феликс, - мы можем только
догадываться о том, как на самом деле происходят схватки магов и переделы
границ феодов. Единственное, в чем мы уверены - при магической дуэли
реальное местоположение противников не играет никакой роли. Огюстен
полагает, что сам бой магов недоступен восприятию простых смертных, и
только по его отражениям, таким, как внезапное буйство природы - гроза,
землетрясение, ураган и прочие бедствия - можно догадаться о том, что два
могучих мага на разных концах Ойкумены занялись взаимоистреблением. Как я
уже сказал, в деле построения гипотез о сущности магов Огюстену нет
равных... Это уже звонок? - нахмурился Феликс, когда из коридора донеслось
дребезжание колокольчика.
Судя по тому, как отреагировали на дребезжание господа студенты,
это был именно звонок. Феликс когда-то читал об опытах профессора Павлова,
который взялся доказать, что собаки одинаково реагируют как на еду, так и
на звонок или свет, с которыми еда появляется. Он еще тогда подумал, что
подобные издевательства над собаками излишни, ведь для подтверждения своей
теории о рефлексах профессору достаточно было посетить любое учебное
заведение и увидеть, какое сильное воздействие на студентов оказывает самый
обыкновенный колокольчик.
- Всего хорошего, господа! - Феликс повысил голос, чтобы хоть
как-то привлечь к себе внимание спешно покидающих аудиторию студентов. -
Олаф, будь добр, открой фрамугу, пусть здесь немного проветрится! Патрик,
задержись на минутку, а вы, Хильда, помогите мне снять карту...
Ногти Феликс стриг коротко, и выковыривать канцелярские кнопки ему
было трудно, а обрывать и без того излохмаченные края ветхого учебного
пособия он не хотел. Хильда справилась с этой задачей легко и быстро, и
пока Феликс сворачивал карту в рулон, она пыталась разобрать полустертые
каракули, обнаружившиеся на доске.
- Кенхр... фарей... дипсада... - шевелила губами она, водя пальцем
по осыпающимся меловым загогулинам. - Ехидна... Сепс... Якул... Простер...
- Престер, - поправил ее Феликс.
- А что все это значит? - удивилась она.
- Это магические змеи, обитающие в ливийской пустыне. Судя по
кошмарному почерку, это писал Леопольд. Он у вас еще не читает? Ах да,
серпентология начинается со второго курса...
- Ну и как я буду это вытирать, если тряпка опять куда-то
задевалась? - расстроилась Хильда.
- Надо проявлять изобретательность, - важно сказал Патрик, подходя
к доске и убирая чернильницу в холстяной мешочек. - Вы хотели меня видеть?
- обратился он к Феликсу.
- Да-да, - ответил Феликс, пытаясь удержать в руках стопку
контрольных, журнал и рулон с картой. - Подержи вот эту ерунду, пока я...
ага, спасибо!
- Какую такую изобретательность? - спросила Хильда, наивно хлопнув
ресницами.
- О! - сказал Патрик. - Для героя изобретательность - это самое
главное! - заявил он и перевернул доску на другую сторону.
При этом он едва успел отскочить в сторону, так как от резкого
движения с доски сорвалось облако меловой пыли, и Хильда оглушительно
чихнула. Исходя из количества разнообразных надписей и рисунков не всегда
пристойного содержания, обратную сторону доски не вытирали на протяжении
нескольких лет.
- М-да, - хмыкнул Феликс. - Изобретательный нынче пошел студент!
Патрик, проводи меня до деканата, я хочу с тобой поговорить... А заодно
помоги донести всю эту макулатуру.
Они вышли из аудитории, оставив девушку розоветь от смущения при
виде рисунков, афоризмов и стихотворений, которые с легкостью опровергали
теорию Огюстена о тяге к геройству, как сублимации полового влечения.
============================================================================
Антон
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: NC (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 234 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Суб 21 Апр 01 01:28
To : All Суб 21 Апр 01 12:23
Subj : "День Святого Никогда", часть вторая [3/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
С чем-чем, а с влечением студенты Школы проблем не испытывали.
2
После третьей пары тишина в Школе приобретала совершенно другой
оттенок. До этого в длинных и гулких коридорах царило обманчивое безмолвие,
набрякшее сотней мелких звуков: где-то бубнили голоса, взвизгивал по доске
мел, хлопала дверь, и кто-то дробно ссыпался по лестнице, или сдавленно
кашлял в кулак, прочищая горло... Звуки эти отнюдь не нарушали тишины, но
впитывались ею, вбирались без остатка и уплотняли ее субстанцию, будто
накапливаясь для того, чтобы выплеснуться наружу во время коротенькой
переменки, вскипеть и забурлить, прокатиться по Школе многоголосым гомоном,
оборваться резким, отрывистым звонком, и снова утонуть в мягкой перине
безмятежности, под которой пульсировал ритм нормальной жизни Школы.
А в два часа пополудни, когда учебный день можно было считать
законченным, и студенты растворялись в воздухе с проворством, достойным
лучшего применения, деловито шуршащее безмолвие сменялось зыбким,
подрагивающим покоем пустых коридоров, где любой звук, будь то шарканье
веника или скрип дверных петель, казался чем-то столь чуждым и неуместным,
что существовал как бы сам по себе, вне пространства всевластной тишины,
которая продолжала трепетать и мягко обволакивать Школу, игнорируя жалкие
потуги людей остановить ее продвижение. Такое преображение тишины из
деловой в сонную происходит, наверно, в любом крупном учреждении, когда его
покидают люди; и если что-то и придавало разительности перемене школьной
атмосферы, так это скорость, с которой она происходила.
Феликс и Патрик задержались у доски самое большее на полторы
минуты. За это ничтожное время две сотни студентов успели выкатиться из
аудиторий и с гулом пронестись по коридорам, заполонить лестницы и устроить
толчею у гардероба, а потом - исчезнуть, сгинуть, пропасть без следа и
заставить ломать голову над тем, куда могла в один миг подеваться такая
орава будущих героев?! Но Феликс уже привык к тому, что студенты покидали
здание Школы с куда большим энтузиазмом и расторопностью, чем приходили
туда на учебу, и потому ломать голову над проблемой мгновенного
исчезновения студентов он не стал, предавшись вместо этого смакованию
тишины.
Он любил тишину. Любил и знал, умея различать десятки ее видов; а
еще он берег ее по мере сил и возможности, понимая, сколь редкое это
явление в большом городе. И потому в разговор первым вступил Патрик:
- А что, сессии у нас не будет? - спросил он.
- Как это не будет? Уже была, ты просто не заметил...
- В смысле? - опешил Патрик.
- Ты контрольную сегодня писал? Вот оценка за нее и будет итоговой
за семестр. Вы по всем предметам уже написали, или осталось еще что-то?
- По истории еще нет... - машинально ответил Патрик. - То есть
вместо экзаменов и зачетов у нас будут контрольные?
- А зачем нужны экзамены, если для продолжения учебы требуется
всего лишь твердое желание стать героем?
- Не понял... - открыл рот Патрик. - Это даже если я "пару" схвачу
за контрольную, ничего пересдавать не надо?!
- Сигизмунд считает, что для героя образование далеко не самое
главное, и я склонен с ним согласиться. Героем может стать каждый, будь он
семи пядей во лбу или полный тупица - это главный принцип Школы. Ее и
создали-то для того, чтобы хоть как-то контролировать численность и
местопребывание героев, а также координировать их действия. А образование -
это так, больше для проформы... Помнишь, что я говорил вам тогда, после
церемонии? Отсев неспособных, вот что важно! Ну и азы полезных знаний для
тех, кто не заканчивал Мадридский университет...
Они уже приблизились к дверям на центральную лестницу, и так как
здесь их дороги должны были разойтись - Феликсу предстояло подняться на
этаж выше, а Патрику наоборот, спуститься в вестибюль - они остановились и
продолжали беседу на месте.
- Так что же это получается? Для героя упрямство важнее мозгов?!
- Именно так, - кивнул Феликс. - Это немолодые и отвоевавшие свое
герои, уйдя на покой, начинают классифицировать драконов и вампиров, и
писать о них научные монографии. А практикующий герой должен знать только
как этого дракона или вампира убить, и быть готовым отдать свою жизнь,
пытаясь это сделать. Все прочее - суета и словоблудие...
- Блеск! - восхитился Патрик.
- Только я тебя умоляю, - просяще сказал Феликс, - не
распространяйся об этом в беседах со своими однокурсниками. Успеваемость и
так хромает на обе ноги...
- А Себастьяну можно? Пусть порадуется, а?
- Вот как раз о нем я и хотел с тобой поговорить, - сказал Феликс
серьезным тоном. - Что-то многовато он стал пропускать... В чем дело, ты не
в курсе?
Вопрос застал Патрика врасплох. Он замялся, мучительно подыскивая
слова и выдавливая их из себя с видом человека, врать не умеющего и не
желающего, но вынуждаемого к этому обстоятельствами:
- Он... болеет. Простуда, и жар... Доктор прописал ему покой, и
он... ну, решил отлежаться, чтобы, значит... А потом у него начались...
эти, как их... осложнения - нет-нет, ничего серьезного! просто...
затянулась болезнь. Ну, вы же понимаете, какой может быть покой в общаге!
- Вы все еще живете в общежитии? - спросил Феликс. Ему было больно
видеть, как изворачивается Патрик, и он предпочел сменить тему разговора,
сделав себе зарубку на память: о Себастьяне надо будет навести справки.
"Знаем мы эту простуду, - ворчливо подумал он. - И колющую простуду
знаем, и режущую, и сквозную, и проникающую... Во что он еще вляпался?!
Только бы обошлось без трупов, Себастьян слишком хорошо фехтует! -
испугался вдруг он. - Хотя нет... После моего рассказа о кодексе героев?..
А, Хтон вас возьми!.."
- ...даже весело, - продолжал увлеченно рассказывать Патрик о быте
студенческого общежития. - В Мадриде Бальтазар снимал для нас квартиру, а
что это за студент, который не жил в общаге? И потом, вы же понимаете,
приезжать по утрам в Школу в карете вместе с драконоубийцей и живой
легендой...
- А что, Бальтазар уже стал живой легендой? - обрадовался Феликс,
усилием воли отгоняя мысли о таинственной болезни Себастьяна.
- А как же! Последний из драконоубийц! Да о нем такие слухи ходят!
Драконов убивал, девиц спасал, магов истреблял, самому Хтону чуть голову не
отрубил! Ха!
Феликс поглядел по сторонам, убедился в том, что они одни в
коридоре, и сказал, понизив голос:
- Видишь ли, Патрик... Бальтазар действительно герой, драконоубийца
и, быть может, легенда для студентов... Но еще он - пожилой и очень
одинокий человек. И то, что вы отказываетесь жить с ним в одном доме, его
по-настоящему обижает. Он никогда этого не проявит, но... Ты понял, что я
хочу сказать?
Понял ли его Патрик, так и осталось невыясненным. Сам же Феликс в
очередной раз убедился, что, будучи хорошим преподавателем, можно быть еще
и посредственным педагогом, забывая элементарные истины вроде той, что в
двадцатилетнем возрасте из всех нравоучений наиболее болезненно
воспринимаются нравоучения справедливые... После попытки вразумления
заблудшей молодости, последняя в лице Патрика то ли смутилась, то ли
обиделась, скомкано попрощалась, и оставила умудренную старость в
одиночестве на лестничной клетке. Феликс вздохнул, мысленно обругал себя за
неуклюжесть в малопочтенном стремлении сунуть нос в чужие дела, поправил
под мышкой рулон карты, чуть не рассыпав при этом пачку контрольных, и
начал подниматься по лестнице.
Лестница была пуста, и это было прекрасно. Всего десять минут
назад, во время массового исхода студентов, Феликса непременно толкнул бы
под локоть какой-нибудь бесцеремонный торопыга, утративший не только
благоговейный трепет, но и элементарное уважение к благородной профессии
героя - подобная метаморфоза происходила со многими студентами как раз к
концу первого семестра, когда они решали раз и навсегда поставить крест на
своей детской мечте о борьбе со Злом, и забросить нудную и бесполезную
учебу, подыскав себе другое, более взрослое занятие. После зимних каникул
первый курс редел практически вдвое, и Феликс обычно терпеливо сносил
дерзости от разочаровавшихся юнцов, но сегодня, после трех контрольных
работ, которые еще только предстояло проверить, его миролюбие могло и не
перенести дополнительной проверки...
Да, лестница была пуста и безмолвна. Но не успел Феликс
обрадоваться возможности остаться, пусть ненадолго, наедине с тишиной и
своими мыслями, как где-то на третьем этаже скрипнула дверь и раздались
голоса, причем голоса громкие, насыщенные эмоциями и смутно знакомые.
Феликс замедлил шаг и прислушался.
Первый голос он узнал сразу, да и мудрено было бы его не узнать -
ведь это был голос Сигизмунда, причем с той слегка высокомерной и надменной
интонацией, которой старик не пользовался уже лет двадцать, с тех самых
пор, как оставил преподавание и посвятил себя административной работе. Слов
было не разобрать, но если уж Сигизмунд снова прибег к надменно-холодному
тону, то это означало, что он в высшей степени разгневан. Феликс поежился,
припомнив далекие годы своего ученичества и неповторимые разносы от старого
педанта, и посочувствовал его теперешним собеседникам, заодно попробовав
угадать, кто же эти несчастные жертвы, и почему их голоса тоже звучат очень
знакомо?
Жертвы избавили его от необходимости напрягать память, появившись
на лестнице собственной персоной. Первым страдальцем оказался господин
префект жандармерии, одетый в парадный мундир с аксельбантами, эполетами и
прочей мишурой; а вторым был глава Цеха механиков в угольно-черной мантии,
на которой посверкивали маленькие золотые пуговки-шестеренки - эмблема
Цеха. И надобно заметить, что вид у обоих был самый что ни на есть жалкий,
несмотря на всю торжественность их убранств.
Грубое и пористое, как пемза, лицо господина префекта, обрамленное
густыми курчавыми бакенбардами, в данный момент исходило багровыми пятнами,
которые медленно расползались от картофелеобразного носа на вислые
бульдожьи щеки и приземистый лоб; господин же главный механик, напротив,
был крайне бледен, и цветом кожи напоминал вяленую рыбу. Маленький,
скошенный подбородок цеховика предательски дрожал, а глазки растерянно
помаргивали, и из этого можно было сделать вывод, что за минувшие двадцать
лет Сигизмунд не только не утратил, но и довел до совершенства свое умение
повергать людей в трепет силой одного своего слова.
Поглощенные своими заботами, обе жертвы словесной порки прошагали
мимо Феликса, не удостоив его даже взглядом, на что он, собственно, и не
очень-то рассчитывал, понимая, в каком состоянии они сейчас находятся:
господин префект маскировал свою оторопь при помощи грузной и тяжелой
походки, призванной создать видимость утраченного самоуважения, а цеховому
главе было уже не до таких тонкостей, и потому он мелко семенил рядом с
коренастым жандармом, временами пытаясь что-то заискивающе промямлить, и
совершенно не заботясь о том, как это будет выглядеть со стороны.
============================================================================
Антон
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: NC (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 235 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Суб 21 Апр 01 01:28
To : All Суб 21 Апр 01 12:23
Subj : "День Святого Никогда", часть вторая [4/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
А выглядело все это очень и очень странно. Менее всего на свете
Феликс ожидал увидеть этих двух людей в Школе в день, отличный от Дня
Героя, и уж совсем немыслимо было представить себе, каким образом им
удалось навлечь на себя гнев Сигизмунда. Оставался только один, и очень
простой способ это выяснить...
- Опять?! - проскрежетал Неумолимый Пилигрим, когда Феликс отворил
дверь деканата. - Ох, Феликс, голубчик, извини, - быстро смягчился он. - Я
было подумал, что эти скудоумцы решили вернуться... Чтоб их Хтон побрал! -
снова повысил голос он.
"Ого! - мысленно присвистнул Феликс, украдкой разглядывая лицо
Сигизмунда. - Поминать Хтона всуе старик ой как не любит... Как же это они
умудрились-то? - Он постарался вспомнить заученные со студенческой скамьи
приметы: - Правое веко не дергается, жилка на виске пульсирует, но не
сильно, поясницу он не потирает... пожалуй, можно рискнуть!"
- А чего им было надо? - спросил Феликс и тут же пожалел, что
спросил: жилка на виске Сигизмунда снова затрепыхалась, и веко опасно
прищурилось, а хуже всего было то, что старик оскалил желтые зубы и
заговорил саркастическим тоном.
- Hадо? Ты спрашиваешь, что им от меня было надо?! - Годы взяли
свое: рецидива приступа ярости не вышло, и Сигизмунд, вздохнув, сбавил
обороты: - Ладно. Я тебе расскажу. Ты мне, конечно, не поверишь, я и сам до
конца поверить не могу, но я тебе расскажу. Ты готов? Тогда слушай. Эти...
эти... эти безмозглые, пустоголовые, самоуверенные, напыщенные... - со
вкусом начал перечислять он, - зазнавшиеся и окончательно обнаглевшие
кретины явились ко мне за помощью!
- Ну и?..
- Не нукай, я тебе не лошадь! - окрысился старик.
- Извините...
- Кгхм, - прочистил горло Сигизмунд. - А, чего уж! Это ты меня,
старика, извини. Кричу тут на тебя, злость срываю... - Он пригладил рукой
растрепавшиеся волосы и сказал совсем уже спокойно: - Давно меня так никто
не выводил... В общем, слушай. Минут эдак десять назад, сюда, в деканат
Школы героев, заявляются префект жандармерии и глава Цеха механиков. Без,
разумеется, предварительной договоренности. Они отрывают меня от работы и
доводят до моего сведения, что сегодня, в семь часов вечера, в Городе
состоится некое массовое мероприятие. Причем настолько массовое, что
жандармерия не в состоянии обеспечить порядок на улицах...
- Какое еще мероприятие? - нахмурился Феликс.
- Феликс, мальчик мой, ну откуда мне знать? То ли демонстрация, то
ли народные гуляния... Да и какая разница?! Ты меня не перебивай,
пожалуйста, а то я еще раз сорвусь... Словом, господину префекту пришло в
голову обратиться за помощью ко мне. Не могу ли я, в виду особых
обстоятельств, поспособствовать силам охраны правопорядка? Каким же
образом, вопрошаю я? О, от вас потребуется сущая малость, отвечают они мне.
Я, всего-навсего, должен приказать студентам Школы (желательно всем) при
оружии и в полной боевой готовности поступить в распоряжение самого
господина префекта.
Феликс так и сел.
- В качестве... э... как же он назвал... вот: добровольных
дружинников! А уж за префектом дело не станет, он ими распорядится по
своему усмотрению и на благо общества. Тут в разговор вступил этот заморыш
из Цеха механиков, и пообещал утроить финансирование Школы, если я
соглашусь на предложение господина префекта. Вот и все. Остальное тебе
известно.
Феликс почесал бровь и попытался осмыслить услышанное. Получалось
плохо.
- Они что... совсем? - сказал он с недоумением и покрутил пальцем у
виска. - Или наполовину? Они нас за наемников держат?!
Сигизмунд благосклонно покивал.
- Я и сам удивляюсь, - сказал он, - как я их с лестницы не спустил?
- Погодите... - проговорил Феликс. - А что за гуляния-то? В смысле,
массовое мероприятие? Я первый раз слышу...
- А, - махнул рукой Сигизмунд. - Декабрь! - изрек он таким тоном,
словно это все объясняло.
- Что - декабрь?
Сигизмунд раздраженно крякнул и снизошел до пояснений:
- Конец года. Начало холодов. Лучшее время для массовых психозов:
зима уже началась, а конца-края ей не видать, и неизвестно даже, будет ли
он, этот конец. Вспомни историю: в декабре друиды отмечали зимнее
солнцестояние, римляне устраивали сатурналии, у иудеев была ханука, у
мусульман - рамадан, а христиане праздновали рождество своего мессии.
Тенденция налицо. И то, что мы считаем себя цивилизованными людьми, вовсе
не мешает устраивать декабрьские гуляния с факелами, плясками и
песнопениями... А впрочем, это все мои домыслы, но выяснять, насколько они
далеки от истины, я не намерен!
- Вы все еще изучаете древние формы мракобесия?
- Не такие уж они и древние... Все названные секты существуют до
сих пор, и хотя не обладают таким влиянием, как прежде, но сдается мне, они
просто ждут своего часа... Прямо как я - ты же знаешь, заговаривать со мной
о религиях, это все равно что спрашивать Бальтазара о драконах. Потом
будешь жалеть, что связался, - усмехнулся Сигизмунд.
- Да, - вдруг вспомнил Феликс, - а Бальтазар еще не ушел?
Вытянув шею и проведя длинным желтым пальцем по строчкам, Сигизмунд
изучил расписание, лежавшее под стеклом на столе, и сказал:
- У него сегодня четвертая пара. Фехтование. - Он пошамкал губами и
добавил, насупившись: - И если ты намерен с ним встретиться, окажи мне
услугу, напомни ему, пожалуйста, что книги в библиотеку надо возвращать
вовремя! - В конце фразы его голос опять поднялся до скрежета.
- Сделаю, - кивнул Феликс, пряча улыбку. Среди многих привычек
старого педанта, успевших войти в фольклор Школы, именно строгая
требовательность по части библиотечного фонда пользовалась наименьшей
популярностью среди студентов; и если Бальтазар по наивности полагал, что
звание героя и драконоубийцы дает ему какие-либо привилегии в пользовании
библиотекой, то в самом скором времени ему предстояло жестоко
разочароваться. И Феликс втайне обрадовался, что именно ему выпала
возможность поставить на место зазнавшегося испанца.
"А нечего лезть в живые легенды!" - мысленно ухмыльнулся Феликс.
3
Поразмыслив, Феликс решил обождать до конца четвертой пары и
перехватить Бальтазара на выходе: во-первых, испанец терпеть не мог, когда
его отрывали от занятий, а во-вторых, стопка контрольных требовала к себе
внимания, и откладывать проверку на завтра не было резона, а брать работу
домой он всегда считал верхом идиотизма. Дом - это место, где надо отдыхать.
Феликс примостился за столом у окна, разложил контрольные на три
аккуратные стопки, достал красный карандаш, придирчиво осмотрел грифель,
после чего извлек из ящика стола перочинный ножик и стал затачивать свой
главный рабочий инструмент с тем же тщанием, с каким, бывало, водил оселком
по лезвию меча. В другом конце комнаты Сигизмунд энергично клацал дыроколом
и шелестел бумагами. В остальном же тишина в деканате, к вящему
удовольствию Феликса, стояла поистине гробовая.
Спустя некоторое время он попробовал пальцем остроту грифеля,
смахнул стружку в корзину для бумаг и приступил к самой рутинной и
однообразной учительской работе. Благо, из-за этих своих качеств работа
почти не требовала умственных усилий и позволяла параллельно размышлять о
чем угодно.
Например, о том, что тупая зубрежка давно устаревших учебников
никакой практической пользы студентам не приносит, если, конечно, не
считать таковой тренировку памяти и выработку усидчивости. Все кодексы и
уложения Ойкумены были написаны около двух столетий назад, одновременно с
конвенцией о магах, и к реально существующему положению дел отношение имели
весьма и весьма косвенное, как и сама конвенция. Но программа Школы
недвусмысленно указывала на то, что каждый студент был обязан обогатить
свой разум четкими представлениями об истории, законах и политической
географии Ойкумены, и Феликс, на чьи плечи была возложена ответственность
за эти дисциплины, честно старался программе следовать, иногда - как
сегодня - утешая себя надеждой, что вместе с ворохом бесполезных фактов ему
удается передать студентам крупицы своего бесценного опыта.
Но если быть откровенным до конца, то следовало признать и тот
прискорбный факт, что и он сам, и его жизненный опыт устарели ничуть не
меньше! Максимум, на что годились его россказни - это увеселение скучающей
молодежи, и когда Феликс думал об этом, ему становилось страшно: Школа,
взрастившая не одно поколение героев, на его глазах превращалась в
малопрестижное и второсортное учебное заведение наподобие ремесленного
училища, за тем только исключением, что сегодня найти применение ремеслу
героя было куда труднее, чем ремеслу, скажем, плотника...
При помощи таких нелестных и, скажем прямо, до чрезвычайности
обидных рассуждений Феликс, следуя принципу "клин клином вышибают",
старался отвлечь себя от навязчивой мысли о простуде Себастьяна, которая
(мысль, а не простуда) прочно засела у него в голове и не давала покоя его
фантазии, заставляя находить все новые и новые причины для прогулов
Себастьяна и неискусной лжи Патрика. Внезапно он обнаружил, что уже не
первую минуту таращится на собственное отражение в стеклянной дверце шкафа,
напрочь позабыв о контрольных, и думает о том, что делиться своими
опасениями с Бальтазаром, конечно же, не стоит, чтобы импульсивный испанец
не наломал дров, а вот навести у него справки о Себастьяне надо
обязательно, не может такого быть, чтобы он не поддерживал контакт с
сыном... Ключи от старого рассохшегося шкафа, в дверце которого отражался
Феликс, были потеряны много лет тому назад, и стекло изнутри покрывал
толстый слой пыли, отчего лицо Феликса казалось серым и тусклым, будто бы
от забот.
Феликс украдкой вздохнул, обозвал себя старым параноиком и
отправился на поиски Бальтазара.
Оказалось, что за проверкой контрольных работ и думами о будущем
Школы незаметно пролетели первые сорок пять минут четвертой пары, и Феликс
понадеялся было перехватить друга во время коротенькой переменки, но зря:
переменка оказалась столь короткой, что Бальтазар ею попросту пренебрег.
Из амфитеатра доносились звуки, равно далекие как от лязга боевой
стали, так и от стука учебных деревяшек. Больше всего они напоминали работу
топора дровосека, или скорее топоров, ибо частота ударов железа о дерево
была слишком велика для одного дровосека.
"Так-так, - подумал Феликс, заглядывая в амфитеатр. В центре арены
сиротливо лежала горка учебных деревянных мечей, которых Бальтазар не
признавал в принципе. - Что он еще затеял?"
А затеял Бальтазар следующее. Фехтуя в одиночку против трех
студентов, он, помимо палаша, вооружился еще и колченогим табуретом, и
именно этим предметом отражал удары своих оппонентов, держа палаш на отлете
и только изредка совершая им стремительные, как бросок змеи, колющие
выпады. Эспадроны студентов вязли в табурете, откалывая от него длинные
щепки, а Бальтазар, играючи кромсая студенческие защитные жилеты (к которым
он также относился неодобрительно), непрестанно балагурил, наряду с уколами
сталью нанося еще и уколы словами. И последние воспринимались студентами
куда болезненнее первых...
============================================================================
Антон
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: NC (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 236 из 316
From : Anton Farb 2:5020/400 Суб 21 Апр 01 01:28
To : All Суб 21 Апр 01 12:23
Subj : "День Святого Никогда", часть вторая [6/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
4
- Складно врет, - вполголоса сказал Бальтазар, и Феликс вздрогнул
от неожиданности. Шумный и громогласный испанец при желании мог двигаться
беззвучно, как кошка. Или кот, что было точнее. Он уже успел раздеться до
пояса и окатить себя ледяной водой из бадьи, и теперь, собрав длинные
волосы в узел на затылке, растирал шею полотенцем. - Заслушаться можно!
- Да уж... - Феликс одобрительно поцокал языком. - Какой талант!
Манера Огюстена говорить уверенно и напористо о вещах, в которых он
разбирался более чем умозрительно, завораживала. Было что-то гипнотическое
в том, как безапелляционно он излагал свои шаткие домыслы, одним только
тоном голоса превращая их в твердые и неопровержимые факты. Пропадала даже
охота их опровергать или вступать в спор. Тем более, если раньше и
существовала гипотетическая возможность того, что некий маг поставит
теоретика на место, то теперь у Огюстена были развязаны руки.
- ...Ну что значит "черная и белая магия"?! - горячился он, отвечая
на чей-то вопрос. - Как может топор быть черным или белым в зависимости от
того, дрова им колют или черепа невинных младенцев? Топор всегда топор!..
- Да-а, - протянул Бальтазар, наматывая полотенце на кулак. -
Редкое трепло. Не задурил бы он пацанам голову, философ доморощенный... -
Он привстал на цыпочки и посмотрел поверх голов. - Ба! И Патрик здесь?
Мимо них прошмыгнули трое измочаленных фехтовальщиков, чтобы
присоединиться к остальным студентам. Бальтазар проводил их добродушным
хмыканьем и подкрутил ус:
- И чего они липнут к этому пустослову, как мухи на дерьмо? На
моих-то лекциях явка поменьше будет... Кстати, ты того мальчонку часом не
тренировал? - Он указал на одного из своих экс-оппонентов.
- Андреаса? - уточнил Феликс, всмотревшись повнимательнее. - Было
дело. Летом еще... Я дал ему всего пару уроков.
- То-то я смотрю, манера знакомая...
- Между прочим, я только что виделся с его папашей, - сообщил
Феликс и вкратце пересказал услышанное от Сигизмунда. Вопреки ожиданиям,
Бальтазар отреагировал довольно-таки вяло: излишки агрессивности он
выплеснул во время учебного боя, и наглость префекта и цеховика его скорее
позабавила.
- Добровольной дружины, значит... - ухмыльнулся в усы Бальтазар. -
Эх, жалко меня там не было!
- Кто там все время бубнит в заднем ряду?! - вознегодовал Огюстен.
- Эй, там, в коридоре, потрудитесь соблюдать тишину!
Бальтазар от удовольствия разве что не замурлыкал.
- Ты зачем меня искал? - спросил он нарочито громким шепотом.
- Сигизмунд велел тебе передать, что - цитирую - "книги в
библиотеку надо возвращать вовремя!"
- Потерпит! - отрубил Бальтазар. - Я в "Калевале" интересный пассаж
раскопал: про то, как маг Лемни... Лемкин... Лем-мин-кяй-нен, - по слогам
выговорил он, - замочил дракона. Представляешь? Маг убил дракона! И
непростого, а стоглазого и тысячеязыкого, я о таких вообще не слышал!
- По-моему, ты напрасно так буквально трактуешь древние эпосы. Там
аллегория на метафоре сидит и гиперболой погоняет...
- Ох и нахватался ты умных слов, я погляжу! - нахмурился Бальтазар.
- А врать так и не научился: никогда не поверю, что ты меня искал, а потом
дожидался из-за такого пустяка!
Феликс помедлил в задумчивости. Присутствие Патрика спутало ему все
карты: обеспокоенный судьбой сына Бальтазар мог запросто сгрести племянника
в охапку и вытрясти из него всю правду, а Феликсу меньше всего на свете
хотелось выглядеть фискалом в глазах Патрика. Но отступать было некуда, а
врать он действительно никогда не умел.
- Ты Себастьяна когда видел в последний раз?
- Себастьяна? - растерялся Бальтазар. - Давно. Я и не помню уже...
И на лекциях что-то он не появляется.
- Вот-вот. Я Патрика спрашивал, говорит - болеет он...
- Болеет? - помрачнел Бальтазар. - Чертов дурень! Я же ему объяснял
все! Болеет! А впрочем, - добавил он легкомысленно, - я в его в возрасте
тоже часто болел. Тут главное - не запускать, и все будет в порядке.
- Не понял... Чем это ты болел?
- Известно чем - насморком. Парижским чаще всего. Лишь бы этот олух
гусарский не подхватил!
"Тьфу ты! - подумал Феликс и покрутил в голове этот вариант. - Да,
пожалуй, это все объясняет. И нечего было так пугаться..."
- Некромантия, - долдонил, как заведенный, Огюстен, - к вашему
сведению, есть искусство гадания - то бишь предсказания будущего и вызова
духов умерших путем столоверчения. Проще говоря, обычное шарлатанство!
Оживление покойников следовало бы называть некроанимацией...
- Сейчас будет самое интересное! - сказал Бальтазар.
- Да заткнетесь вы там или нет?! - сорвался Огюстен и студенты, в
темноте да по недосмотру, попытались одернуть своих преподавателей.
- Я, наверное, пойду... - сказал Феликс. - Ты со мной?
- Hе, я хочу послушать! Моя любимая часть!
- Ну, валяй... - хлопнул друга по плечу Феликс. Вслед ему доносился
уверенный голос Огюстена:
- И как можно называть "черной" магию, в основе которой лежит самая
светлая, самая чистая и прекрасная мечта - мечта о вечной жизни? Конечно,
существование зомби и вампиров назвать жизнью можно только с большой
натяжкой, но по сути своей некромантия преследует самые благие цели...
В то время как Феликс блуждал, точно призрак, по коридорам Школы,
снаружи по-зимнему стремительно угасал день. Вечерело; заходящее солнце
окрасило сугробы в блекло-розовый цвет, и отпустивший было мороз снова
взялся за свое. Косые закатные лучи тускнели в сероватом воздухе, а тот
потрескивал и гудел под тугими ударами порывистого ветра. Погода словно еще
колебалась: набросить ли на Город кружевное покрывало льдистой
неподвижности или хлестнуть наотмашь пургой и метелью?
Ну, а пока силы стихии выбирали очередную кару для осатанелых от
выходок зимы горожан, студенты Школы героев устроили практикум по освоению
метательного оружия, отрабатывая приемы защиты и нападения на замок мага. В
роли замка выступала сама Школа, обороняющиеся занимали позиции у парадного
крыльца, атакующие старались прорваться через улицу, а павшие в бою жались
к забору городского парка и выполняли роль арбитров.
Рассыпчатый снег лепился плохо, и за каждым брошенным снежком
развевался шлейф мелкой и колючей пыли, вследствие чего над проезжей частью
улицы постоянно кружилась белая взвесь. Феликс, объявив временный мораторий
на ведение боевых действий, переждал, пока снег осядет и степенно пересек
улицу, направляясь к остановке омнибуса. Степенность обошлась ему в два
попадания снежком между лопаток, и для восстановления авторитета пришлось
снять перчатки и тремя точными бросками отправить к парковой ограде тех,
кому было невтерпеж возобновить осаду. Студенты взвыли от восторга и
ответили ураганным шквалом снежков, и тогда на степенность пришлось
наплевать, вприпрыжку улепетывая от вконец распоясавшихся юнцов. Покинув
радиус прицельного метания, Феликс погрозил им кулаком, отряхнулся и быстро
зашагал к остановке.
Торопиться ему было, в общем-то, некуда, но мороз стоял нешуточный,
а одет Феликс был только в короткую куртку-венгерку на волчьем меху. С
ужесточением холодов мода сделала очередной поворот на месте, и на улицах
снова появились длинные пальто с каракулевыми воротниками, которые
считались старомодными еще во времена молодости Феликса, и войлочные шинели
вроде тех, что носят гимназисты. К сожалению, пару лет назад Ильза
кардинально обновила его гардероб, выбросив все "старье", в том числе и
слегка траченную молью, но очень теплую доху, привезенную из Петербурга, и
теперь приходилось зябко ежиться и пританцовывать на месте в ожидании
обледенелого омнибуса. Манера Ильзы без спросу наводить порядок в его вещах
приводила его в бешенство, но как раз бешенство Феликс всю жизнь учился
сдерживать...
Омнибус не появлялся. Феликс чувствовал, как мерзнут пальцы ног, и
втягивал голову в плечи, чтобы уберечься от ветра. По мостовой шелестела
крупчатая поземка. На афишной тумбе, среди многолетних наслоений красочных
плакатов и рекламок, трепетала, как вымпел, плохо приклеенная желтая
листовка. Феликс, чтобы дать хоть какую-то работу немеющим ногам, прошелся
до тумбы и обратно, заложив руки за спину. Потом повторил этот маневр еще
раз. И еще... Омнибус по-прежнему не появлялся.
"Хтон знает что такое!" - раздраженно подумал Феликс, и машинально
подхватил сорванную ветром листовку. Она тут же прилипла к пальцам, и
Феликс, выругавшись, попытался разобрать в густеющем полумраке, что же это
за бумаженция?
Отпечатанный на мимеографе кусок дрянной оберточной бумаги призывал
всех сочувствующих рабочему делу явиться к семи часам пополудни на площадь
Героев, что перед ратушей, и принять участие в демонстрации против
нечеловеческих условий труда на фабриках - из чего Феликс сделал вывод, что
демонстрация была заказана и оплачена цеховиками. Теперь стало ясно, о
каком народном гулянии говорил Сигизмунд. "Разведут костры, сожгут чучело
фабриканта и упьются на дармовщину, - вспомнил Феликс подобную акцию,
организованную Цехом ткачей позапрошлым летом. - Hепонятно только, зачем
жандармам понадобилась помощь? Хотя, конечно же, в такую погоду напиваться
до беспамятства куда опаснее, чем делать это летом. Видимо, префект
испугался, что его молодцы не смогут подобрать всех сочувствующих рабочему
делу... Как бы не померзли пьянчужки до смерти. Да и цеховики хороши: тоже
удумали, такие гулянья зимой устраивать!"
У остановки зацокали копыта и всхрапнула лошадь, и Феликс,
оторвавшись от раздумий, поспешил обратно. Но это был не омнибус, а карета,
оборудованная двумя парами полозьев вместо колес, и, очевидно, печуркой
внутри, так как над крышей кареты торчала труба и из нее поднимался дымок.
Дверь кареты отворилась, выбросив облако пара, и наружу высунулась рябая
физиономия Огюстена.
- Тебя подбросить? - дружелюбно спросил он.
"Заманчивое предложение, - подумал Феликс, - но терпеть его
разглагольствования всю дорогу? Нет уж, увольте!"
- Спасибо, не надо, - вежливо, но твердо ответил он.
- Точно? У меня тут тепло. И вино есть. А?
Видно было, что Огюстена распирает от желания выговориться и
рассказать обо всех сплетнях и слухах, которые он ухитрялся узнавать чуть
ли не раньше их появления. У него можно было бы уточнить детали вечерней
демонстрации, но Феликс предпочитал узнавать новости из газет: те, по
крайней мере, в любой момент можно было свернуть и отложить в сторонку.
- Нет, спасибо, - повторил он.
- Hу, как хочешь! - обиделся Огюстен и хлопнул дверцей кареты.
Кучер щелкнул кнутом, лошадь еще раз всхрапнула и сани взвизгнули от
соприкосновения с булыжной мостовой. Опасно кренясь на поворотах и высекая
полозьями искры из булыжника, карета унеслась вниз по улице.
Феликс стащил перчатку, сунул руку за пазуху, вытащил часы и
присвистнул от удивления. Было уже около четырех, и солнце почти совсем
закатилось за горизонт. Все вокруг как-то незаметно налилось сумрачной
синевой, тени удлинились и расползлись чернильными кляксами, отъедая
потихоньку подворотни и подъезды домов, а небо опасно провисло над головой,
цепляясь грязными, цвета сажи, бурунами туч за флюгера на крышах домов.
Ветер разгулялся вовсю, высвистывая унылую мелодию на печных трубах. Из
темноты приковылял старик-фонарщик со стремянкой на плече. Он с кряхтением
взобрался на лестницу, отворил стенку фонаря, чиркнул спичкой и повернул
вентиль. Пламя забилось, затрепетало на ветру, но старик уже закрыл
стеклянную призму, и над остановкой разлился тусклый ржавый свет. Почему-то
сразу стало понятно, что омнибуса дожидаться нет смысла, и Феликс,
отчаявшись, махнул рукой проезжавшему кэбу.
============================================================================
To be continued...
Антон
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: NC (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 237 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Вск 22 Апр 01 01:29
To : All Вск 22 Апр 01 08:34
Subj : "День Святого Никогда", часть вторая [13/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
- Кажется, - задумчиво сказал Бальтазар, - я знаю, как можно
победить Хтона...
- И как?
- Надо уничтожить всех людей. Тогда ему негде будет жить.
Феликс хохотнул, а Огюстен возмущенно засопел.
- Господа, господа! - заволновался Йозеф. - Вам не кажется, что
этот спор свернул в какое-то странное русло?
- Да погоди ты! - отмахнулся от него Огюстен. - А вы, господа
герои, вместо того, чтобы травить байки о самой большой хитрости дьявола -
вы ведь это собирались сказать, по глазам вижу, что это! - лучше бы
разъяснили бы мне самого Хтона. Что за дьявол такой странный, без
антагониста? На каждого Ангро-Майнью всегда найдется свой Ахурамазда, я
правильно понимаю? Тогда бедняга Хтон получается без хозяина. Кого он
предал, что его назначили на такую гнусную должность, как Властелин
Абсолютного Зла?
- А кто тебе сказал, что Хтон кого-то предал?
- Э... - опешил Огюстен. - Мне, конечно, далеко до Сигизмунда по
части древних мифологий, но ведь все эти Иблисы с Люциферами были падшими
ангелами, за что и получили по рогам от демиурга, верно?
- Хтон, - угрюмо сказал Бальтазар, - и есть демиург. Он создал наш
мир. По образу своему и подобию. И если кто-то хочет постичь образ бога,
пусть оглянется по сторонам.
У француза отвисла челюсть и округлились глаза.
- Ну, ребята-а... - протянул он восхищенно. - Это круто. Это
по-геройски. Одним махом разрешить главное противоречие всех религий...
- Это какое же? - удивился Феликс.
- Если бог есть любовь, то почему мир полон ненависти? - рассеянно
пояснил Огюстен. Его взор затуманился, и пальцы принялись выбивать какой-то
ритм по столу. - Так-так-так... Выходит, бог есть ненависть, и... Стоп, а
как быть с обратным противоречием? В смысле, откуда в мире любовь и этот
ваш знаменитый нравственный закон? А, понял, все понял! - обрадовался он,
как ребенок, разве что в ладоши не захлопал. - Во искушение! Чтоб сильнее
мучались! Здорово, бог в роли больного садиста, такого еще не было...
Слушайте, что ж вы раньше-то молчали?! Я бы об этом книгу написать мог, о
тайной эзотерической религии ордена героев!..
- Нет, ты подумай! - усмехнулся Феликс и подмигнул Бальтазару. - У
нас, оказывается, была своя религия. Тайная и... гм... эзотерическая. А мы
ни сном, ни духом... Обидно даже!
- Только как-то это... - бормотал Огюстен, целиком погрузившись в
свои мысли. - Как-то... э... ну... по-детски уж очень. Инфантилизм так и
прет. "Бог меня ненавидит!" - очень смахивает на откровение от прыщавого
пророка в разгар пубертатного периода. Не находите?
- Инфантильно? - переспросил Феликс. - Может, стоит тебе напомнить,
кто затеял этот разговор? Я-то полагал, что теологические споры о природе
Зла интересуют только студентов третьего курса. А ты, Огюстен, если мне не
изменяет память, не доучился и до второго...
Огюстен пропустил укол мимо ушей. В таком состоянии он вообще был
слабовосприимчив к чужим аргументам.
- Но если бог есть ненависть, и не в последнюю очередь - ненависть
к собственным созданиям, то маги, выходит, есть инструменты в руках бога,
то бишь Хтона... Этакие пыточные клещи, дыбы и тиски, чтоб изощренней
издеваться над собственными креатурами. А герои, со своей ненавистью к
магам, чудовищам и Хтону персонально, становятся, таким образом, тоже
чем-то вроде...
- Помнишь, я тебе о слесаре говорил?
- Каком еще слесаре? - осекся Огюстен.
- О том, что мне трубу на кухне менял.
- Ну, помню...
- Хочешь верь, а хочешь не верь, но этот слесарь не испытывал ни
малейшей ненависти к лопнувшей трубе...
Огюстен уже открыл рот, чтобы разразиться гневной тирадой в адрес
критиканов, которые то и дело портят красивые умопостроения неуместными
аналогиями, когда из прихожей донесся тяжелый глухой удар: входная дверь
вздрогнула, и все сидящие в столовой на миг оцепенели. Потом удар
повторился.
- Тук-тук, - побледнев, сказал Огюстен. - К нам гости.
Бальтазара будто подбросило. Опрокинув стул и едва не сбросив на
пол канделябр, он метнулся в прихожую, не обращая внимания на
предостерегающий окрик Феликса.
- Явился, мерзавец! - рявкнул испанец, открывая дверь.
По ногам протянуло холодом из передней, и Феликса пробрала дрожь.
- Возвращение блудного сына, - через силу усмехнулся он, чувствуя,
как медленно расслабляется внутри него одна из тугих пружин, сжатых за
сегодняшнюю ночь.
В прихожей кто-то упал, и Бальтазар грязно выругался.
- Тяжела отцовская рука, - хихикнул Огюстен, оправляясь от испуга.
- Эй, кто-нибудь, помогите мне! - крикнул Бальтазар и Йозеф,
который сидел ближе всех к двери, сорвался с места.
"Какого дьявола... - подумал Феликс, медленно, как во сне,
поднимаясь из-за стола. Ноги у него стали ватные. - Что еще случилось?!"
Бальтазар и Йозеф вернулись в столовую пятясь и волоча за собой
бесчувственное тело. У Феликса сдавило сердце. Огюстен что-то прокричал, и
подхватил тело за ноги. Втроем они подняли и опустили тело на диван.
Бальтазар повернулся к Феликсу и отрывисто приказал что-то сделать; Феликс
уловил интонацию приказа, но не смог разобрать его сути.
Он ухватился, чтобы не упасть, за стол, сделал два шага вперед,
отстранил Йозефа и посмотрел в окровавленное лицо Патрика.
9
Нашатырный спирт доктор, разумеется, оставил дома, зато в глубинах
его пухлого саквояжа нашлась нюхательная соль, и вскоре глубокий обморок
Патрика сменился бредовым бормотанием. Доктор, по-прежнему не подпуская
Бальтазара к племяннику, влажной губкой смыл кровь с лица юноши, обнажив
длинную, но, к счастью, поверхностную рану, проходящую ото лба к виску и
рассекающую правую бровь точно по середине.
- Ничего страшного, - констатировал доктор, поливая рану
марганцовкой и обматывая бинтами голову Патрика. - Ссадины и ушибы не в
счет, легкое обморожение лица - тоже. Крови потерял порядочно, но он
мальчик крепкий, так что можно обойтись и без переливаний.
Доктор достал стетоскоп, приложил к груди Патрика и прислушался к
его сердцебиению. Лицо доктора приобрело оттенок озабоченности.
- А вот шок... - сказал он. - Похоже, он перенес очень серьезный
стресс. Я, конечно, не психиатр, но рекомендовал бы снотворное и покой
часиков на десять-двенадцать. Если состояние не стабилизируется, то...
- Позвольте, - сказал Бальтазар, отталкивая доктора в сторону.
- Пожалуйста, - фыркнул доктор. - Все равно он не придет в себя в
ближайшие пару часов. Если даже нюхательная соль...
Бальтазар отвесил племяннику две звонкие пощечины и сильно, с
вывертом, ущипнул за мочки ушей. У героев всегда были свои методы борьбы с
шоком...
- Что вы делаете? - возмутился доктор, но Патрик уже открыл глаза,
обвел всех присутствующих невидящим взглядом и внятно сказал:
- Дракон!
- Какой еще дракон? - зашептал в ухо Феликсу Огюстен. - Он что,
тронулся?
- Дракон над Городом! - выкрикнул Патрик, изгибаясь дугой. -
Дракон! Черный дракон!
- Патрик, - негромко сказал Бальтазар и встряхнул парня за плечи. -
Посмотри на меня.
- Всадники... - пробормотал Патрик. - Черные всадники... Факелы...
Огюстен больно вцепился в локоть Феликса.
- Патрик, - сказал Бальтазар и вновь дважды ударил его по лицу.
В побелевших от боли глазах юноши мелькнуло осмысленное выражение.
- Дядя Бальтазар... - прошептал он. - Там... там дракон! И всадники!
- Патрик! Где Себастьян?
- Они... - всхлипнул Патрик. - Они убили его...
- Что?! - страшно выдохнул Бальтазар.
- Они убили его, - тупо повторил Патрик. - Они привязали его к
столбу и расстреляли из арбалетов. Я ничего не мог сделать! - плаксиво
добавил он.
Бальтазар встал. Лицо его было гипсовой маской покойника. Он как-то
очень длинно, многоступенчато вздохнул и со свистом втянул воздух сквозь
сжатые зубы.
- Где? - отрывисто спросил он.
- На Рыночной площади, - вяло сказал Патрик, закрывая глаза.
- Куда?! - взвыл Огюстен, бросаясь наперерез испанцу. Идальго
коротко ударил его в висок. Француз упал.
- Нет, - сказал Феликс, заступая дорогу Бальтазару. - Нет!
Бальтазар посмотрел ему в глаза.
- Hет, - повторил Феликс.
- Да, - хрипло сказал Бальтазар. - Ты прав... - Он покачнулся и
обмяк. Феликс подставил ему плечо, и вдвоем они доковыляли до стула. - Ты
прав, - повторил Бальтазар, опуская лицо на подставленные ладони. Его плечи
вздрогнули.
- Феликс, подсобите мне, - попросил доктор, хлопотавший возле
Огюстена.
- Да-да, конечно...
Это был старый венский стул с гнутыми ножками. Он скрипнул, когда
Бальтазар встал.
- Ты куда? - вскинулся Феликс.
- На кухню. За льдом. У него будет синяк. - Испанец указал на
Огюстена, по виску которого уже разливалась желтизна.
- Да, иди, конечно... - согласился Феликс, и только когда в
передней хлопнула дверь, до него дошло.
- Стой, дурак! - заорал он, бросаясь вдогонку.
На полу в прихожей медленно таял снег. Палаша в стойке для зонтов
больше не было. Феликс посмотрел на маленький круглый столик, где он
спрятал под плащом огнестрелы и пороховницу. Плащ лежал на месте. Феликс
потянул его и скомкал в кулаке тяжелую, подбитую мехом ткань. Оружие со
столика исчезло.
И тогда Феликс уперся лбом в дверь и беззвучно заплакал.
============================================================================
Часть третья - завтра.
Антон
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: NC (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 238 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Вск 22 Апр 01 01:29
To : All Вск 22 Апр 01 08:34
Subj : "День Святого Никогда", часть вторая [8/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
Тепло от камина поднималось волнами, укутывая ноги словно пледом, и
весело потрескивали поленья, стреляя искрами; Феликс блаженствовал. История
Бальтазара лилась все так же плавно и размеренно, на ходу обрастая
подробностями и перенося действие из Шотландии в Африку, а оттуда - в Индию
и Афганистан. Драконоубийца как раз приступил к волнующему описанию
перехода через Гиндукуш, когда в дверь постучали. Агнешка, завороженная
байками о подвигах Бальтазара, вздрогнула, а Феликс отставил стакан и со
стенаниями выбрался из кресла.
- Если это мой отпрыск, - сказал Бальтазар, - то давай его сюда!
Но это был не Себастьян.
Много лет тому назад, сразу по возвращении Бертольда из Китая, он
читал в Школе курс теоретической алхимии. Читал он его очень недолго, пока
Сигизмунд личным распоряжением не отменил лекции как "не имеющие
практической ценности"; да и среди студентов эта странная дисциплина, где
наука в равных пропорциях переплеталась с магией и шарлатанством, не
пользовалась особой популярностью - но вопреки всему этому в памяти Феликса
прочно застрял один эпизод: Бертольд своим хрипловатым баритоном
рассказывает о веществах, которые сами по себе безвредны и не опасны, но
будучи соединены вместе, трансмутируют в горючую и взрывчатую смесь. А
причиной, по которой Феликс вспомнил этот, казалось бы, давно забытый
эпизод из лекции по алхимии, стал его незваный гость номер два.
Для Феликса было не в тягость принимать у себя в гостях Бальтазара,
пока тот соблюдал умеренность в возлияниях; а пребывая в
снисходительно-терпеливом настроении, Феликс не отказался бы выслушать и
даже согласно покивать очередному суесловию Огюстена; но оказывать
гостеприимство Бальтазару и Огюстену одновременно?! Ситуация грозила выйти
из-под контроля и полыхнуть не хуже тех вонючих химикалий, которые смешивал
на лекциях Бертольд...
Лунообразный лик Огюстена утопал в пушистом воротнике песцовой шубы.
- Принимай гостей! - заявил он и шмыгнул носом.
Феликсу оставалось только посторониться и пропустить Огюстена в
дом. Следом за вальяжным, пахнущим одеколоном и мандаринами французом в
дверь собственного дома бочком протиснулся посиневший от холода Йозеф.
- Добрый вечер, папа, - пробормотал он, разматывая заиндевевший
шарф. - Ильза наверху? - спросил он и, получив утвердительный ответ,
направился к лестнице, попросив Тельму подать наверх горячего вина.
Огюстен тем временем принялся избавляться от шубы. В прихожей сразу
стало тесно, и Тельма пару раз ойкнула, задетая размашистыми движениями
француза. Как ни странно, но Огюстен во время этой процедуры молчал! Вместо
обычных прибауток, хохмочек и язвительных выпадов раздавалось только его
сосредоточенное сопение. Потом взгляд Огюстена упал на меч среди зонтов.
- Ага, - сказал он задумчиво и огладил лацканы сюртука. - И долго
ты намереваешься держать меня в дверях? - спросил он без тени сарказма.
Слегка удивленный и заранее напрягшийся Феликс жестом пригласил его
войти. Огюстен манерно поклонился и проследовал в столовую. Здесь он,
по-прежнему храня молчание, прошелся вокруг стола, учтиво поздоровался с
Агнешкой и Бальтазаром, внимательно посмотрел на портрет Эльги на каминной
полке, после чего плюхнулся на софу и переплел пальчики-сардельки на животе.
"Не захворал ли он часом?" - обеспокоено подумал Феликс. Бальтазар
настороженно потягивал виски, а Агнешка ерзала на месте, ожидая продолжения
истории о кровожадных горцах и снежном человеке с перевала Кхебер. Слышно
было, как тикают часы в прихожей. Пауза становилась неловкой.
- Выпить хочешь? - спросил Феликс.
- Хочу, - сказал Огюстен и достал из-за пазухи плоскую бутылочку с
коньяком. - У тебя рюмок не будет?
Феликс открыл буфет и достал три пузатых бокала из резного
хрусталя. Кажется, он начинал понимать, что происходит. Огюстен ждал подачи
- любого, самого невинного вопроса, с которого можно будет начать разговор;
катализатора, как назвал бы это Бертольд. Но раз Огюстен избрал такой
окольный путь к началу разговора, то информация, которой он собирался
поделиться, по всей видимости, действительно была небезынтересной.
- Что нового, Огюстен? - спросил Феликс.
- Нового? - переспросил француз, переливая содержимое бутылочки в
бокал. - Да как тебе сказать...
- Скажи прямо. Как есть.
Огюстен залпом, как водку, выпил коньяк, ухнул, вытер рот тыльной
стороной ладони и с разочарованной гримасой потряс пустой бутылкой над
бокалом.
- А еще коньяк у тебя есть? У меня кончился, - пожаловался он. - А
виски ваше - такая гадость...
- У меня все есть. Рассказывай, что нового! - потребовал Феликс.
Количество недомолвок и намеков, услышанных им за этот день, достигло того
предела, после которого просто обязана была возникнуть параноидальная мысль
о том, что Огюстен скрывает что-то очень-очень важное. Бальтазар, не
обремененный подобными предчувствиями, удивленно выгнул бровь, словно
говоря: "Оно тебе надо? Не буди лихо..." Но Феликс повторил: - Рассказывай!
- и Огюстен послушался.
Рассказ его представлял собой нечто среднее между газетной
передовицей, уличной листовкой и пророчествами Hострадамуса. Оказалось, что
демонстрация фабричных рабочих была организована вовсе не цеховиками, но
самими рабочими, что уже само по себе внушало определенные опасения;
вдобавок, в демонстрации предполагали принять участие не только рабочие с
текстильных мануфактур, но вообще все рабочие всех заводов в окрестностях
Города - суммарно что-то около пятнадцати тысяч человек; и все бы ничего,
если бы Цех ткачей не решил в полном составе выйти на улицы и поддержать
требования изможденных нечеловеческими условиями жизни работяг о сокращении
рабочего дня и понижении норм выпускаемой продукции; помимо этого, Цех
ткачей совместно с дюжиной других Цехов, так же страдающих от конкуренции с
фабриками, собирался объявить протест в адрес Цеха механиков, и потребовать
от магистрата ввести квоту на количество машин и станков, продаваемых
фабрикантам ежегодно, что, разумеется, должно было встретить самые
оживленные возражения со стороны как Цеха механиков, так и самих
фабрикантов, чьи доходы впервые за последние пару лет оказались под угрозой
катастрофического падения; и в завершение всего этого, два эскадрона улан
по личному распоряжению бургомистра были отозваны с зимних квартир в
казармы и приведены в полную боевую готовность...
Это были факты. Смочив горло из неосмотрительно отставленного
Бальтазаром стакана, Огюстен расстегнул сюртук, смахнул пот со лба и
перешел к своим умозаключениям на основе этих фактов, постепенно
возвращаясь к тому обычному для него состоянию, которое Бальтазар метко
именовал словесным поносом. Все более и более распаляясь от собственной
дальновидности, Огюстен предрекал чудовищное по кровавости и числу
действующих лиц побоище, которое просто обязано было разразиться этой ночью
на улицах Города. Он вещал с пылом истинного пророка, анализируя факты
согласно велению своей левой пятки и высасывая из пальца недостающие для
анализа детали. Согласно его прогнозам, мирная, хотя и крайне
многочисленная даже по меркам Столицы демонстрация неизбежно должна будет
превратиться в череду погромов и поджогов в Нижнем Городе. Громить,
естественно, будут цеховые мастерские, и в первую очередь - механические;
достанется также лавкам, торгующим спиртным, и питейным заведениям;
бунтовщики не обойдут вниманием и официальные учреждения, как то: участки
жандармерии и, чем Хтон не шутит, саму ратушу; и не в последнюю очередь
внимание нищих и голодных рабочих привлекут роскошные дома по ту сторону
реки, как, например, особняк дона Бальтазара, построенный, если Огюстену не
изменяет память, в непосредственной близости от Цепного моста, не так ли?..
- Я не дон, - сварливо уточнил Бальтазар, которого перспектива
лишиться крова над головой почему-то оставила равнодушным. - Я
всего-навсего идальго, мелкопоместный дворянин, да и то - бывший...
Огюстен рассыпался в извинениях, и по мере того, как его голос
пропитывался желчью, обретая знакомо-ехидные нотки, опасения Феликса
начинали казаться ему столь же смехотворными, как и прогнозы Огюстена. Все
эти ужасы о кровавом бунте не смогли напугать даже Агнешку, но Феликс решил
все же вознаградить старания француза и приказал Освальду подать бутылку
приличного коньяка и полагающуюся по такому случаю закуску. В качестве
последней выступали тонко нарезанная ветчина, сыр и ломтики лимона,
посыпанные сахарной пудрой и мелко смолотым кофе, а под приличным коньяком
Освальд разумел как минимум "Реми Мартен", за которым пришлось спускаться в
погреб. Явление запыленной бутылки отвлекло Огюстена от судеб горожан, и он
наконец-то замолчал, деловито сбивая сургуч с пробки.
Воспользовавшись паузой, Агнешка потянула Бальтазара за рукав и,
ожидая возобновления прерванной на самом интересном месте истории об охоте
на йети-людоеда, спросила:
- А что дальше?
- Что дальше? - повторил Огюстен, отнеся этот вопрос на свой счет.
- Я вам скажу, что будет дальше!
Hо сказать он не успел. Огоньки в настенных газовых рожках вдруг
затрепыхались, как пойманные бабочки, ярко вспыхнули, затем разом
потускнели, фыркнули напоследок и погасли. Комната погрузилась во тьму.
6
Пока Феликс с Агнешкой обходили дом, дергая за цепочки и укручивая
краники газовых рожков, Бальтазар и Огюстен совершили экспедицию в погреб,
где долго гремели впотьмах, добыв в результате два разлапистых чугунных
шандала и затянутый паутиной канделябр. Испанец также прихватил с собой
бутылочку бургундского, на случай, если бдение при свечах затянется, а
Огюстен не только умудрился ничего не разбить, но и откопал где-то старую
керосиновую лампу с закопченным стеклом. Керосина, правда, в доме не
нашлось, зато свечи у Освальда всегда водились в избытке.
Когда Феликс уложил спать внезапно уставшую внучку и спустился в
столовую, он увидел, как Бальтазар и Огюстен, забыв на время о взаимной
антипатии, дружно нанизывали жирные на ощупь стеариновые свечи на ржавые
иглы шандалов. Последний огарок Бальтазар воткнул в горлышко опустевшей
бутылки из-под "Гленливета", и комната преобразилась в мерцающем свете двух
дюжин крошечных огоньков. Потолок сразу стал выше, углы утонули в
полумраке, и через весь ковер протянулась ажурная тень от каминной решетки,
за которой по-прежнему жарко потрескивали сосновые поленья. Даже слишком
жарко: не привыкшего к физическому труду Огюстена поход в подвал вымотал
совершенно, и он, взмокнув в своем сюртуке, устало рухнул в кресло и вяло
взмахнул рукой в сторону закупоренной сургучом бутылки коньяка:
============================================================================
Антон
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: NC (2:5020/400)
- RU.SF.SEMINAR (2:5010/30.47) --------------------------------- RU.SF.SEMINAR -
Msg : 239 из 316 Scn
From : Anton Farb 2:5020/400 Вск 22 Апр 01 01:29
To : All Вск 22 Апр 01 08:34
Subj : "День Святого Никогда", часть вторая [9/13]
--------------------------------------------------------------------------------
From: "Anton Farb" <anton@imf.zt.ua>
Reply-To: anton@imf.zt.ua
============================================================================
- Бальтазар, окажите любезность...
То ли опыта у испанца было побольше, то ли перемена освещения
сыграла с ним шутку, напомнив о задымленных тавернах и кабаках, где с
сосудами живительной влаги особенно не церемонились, но бутылку Бальтазар
открыл моментально, отбив сургуч об декоративный лепесток шандала и вытащив
пробку зубами, после чего разлил коньяк по бокалам, подхватил один из них
под округлое брюшко и сказал меланхолично:
- Подонки...
Огюстен свой бокал взял двумя пальчиками за тонкую ножку, слегка
взболтал, полюбовался отблесками пламени сквозь маслянистые разводы на
хрустале, пригубил коньяк и точно так же, двумя пальчиками, отправил в рот
кусочек ветчины. Старательно прожевал, облизнул губы и согласился:
- Мерзавцы! Hегодяи! О чем они вообще думают?!
Феликс, растрогавшись от столь идиллической картины, подошел к окну
и посмотрел на улицу. Фонари, как и следовало ожидать, не горели, а окна
дома напротив разглядеть было невозможно из-за серой мглы, взбитой порывами
ветра в мутную круговерть. "И охота же им в такую погоду ходить на
демонстрации", - подумал Феликс и задернул шторы. Боммм! - сказали часы в
передней, начиная отбивать семь.
- Подумать страшно, сколько людей может задохнуться, когда эти
сволочи включат газ! - возмущался Огюстен. - А сколько вспыхнет пожаров!
Кошмар!
- Вы мне лучше скажите, чего им неймется? - лениво спросил
Бальтазар.
- Чего им неймется?! - воскликнул Огюстен, и Феликс понял, что
перемирие окончено. - Вы спрашиваете, чего им неймется? А вы хотя бы
представляете себе, сеньор мелкопоместный дворянин, каковы условия жизни
заводских рабочих?! Что это такое - вкалывать по шестнадцать часов в день,
зарабатывать десять цехинов в месяц и даже не иметь возможности их
потратить, так как по сути эти рабочие есть самые обыкновенные рабы, они
даже живут на территории фабрик, по двести человек в одном бараке, и не
отапливаемом, прошу заметить, бараке!!!
- Ну и что? - пожал плечами Бальтазар. - В феодах им было бы хуже...
- Конечно же! "В феодах им было бы хуже"! И это, по-вашему, повод,
чтобы обращаться с людьми, как со скотом?! - взвыл Огюстен.
- Огюстен, - мягко сказал Феликс. - Если ты не заметил, то моя
внучка только что легла спать. Она неважно себя чувствует, и если ты своим
криком ее разбудишь...
- Понял, - просипел Огюстен. - И так уже голос сорвал... - Он
отправил в рот кружок лимона и покачал перекошенной физиономией. - Уф!
Кислятина...
Бальтазар снова наполнил бокалы и степенно сказал:
- Я не припоминаю, чтобы крестьян кто-то силком тащил в города или
заставлял идти на фабрики. Это их решение, они его приняли, чего уж теперь
кулаками махать? Хотя, - миролюбиво заметил он, - в чем-то вы правы... - От
неожиданности Феликс поперхнулся сыром. - Меня самого раздражают эти
фабрики, мануфактуры и прочие вонючие постройки в окрестностях Столицы.
Неужели нельзя обойтись Цехами и надо возводить эти циклопические
сооружения?
- Ха-ха! - сказал Огюстен и расстегнул жилет. На лбу француза
сверкали крупные бисерины пота. - А вы знаете, дорогой мой сеньор
Бальтазар, что одна текстильная мануфактура производит за месяц больше
сукна, чем все столичные мастерские Цеха ткачей - за год?
- Но раньше мы как-то обходились без мануфактур... - заметил
испанец.
- Ра-аньше, - насмешливо протянул Огюстен, - раньше и девушки были
моложе, и трава зеленее... Раньше были чудовища, которые контролировали
прирост населения, и были маги, которые не позволяли крестьянам высовывать
нос за пределы родных деревень. Потом чудовищ и магов объявили Злом и
истребили, результаты чего мы и пожинаем сегодня. Раньше Злом были маги,
скоро Злом окрестят фабрикантов. И тоже истребят. Если смогут. Начало этого
увлекательного процесса мы имеем возможность наблюдать воочию...
- При всем моем уважении к вашим несравненным аналитическим
способностям, - сказал Бальтазар, тщательно выговаривая слова, - должен
напомнить, что в вопросах природы Зла вы разбираетесь столь же хорошо, как
я - в китайской опере...
В голосе Бальтазара появилась опасная вкрадчивость, которая
заставила Феликса вмешаться:
- А если вы спросите меня, то я считаю, что во всем виновата
погода...
- Это еще почему? - нахмурился Огюстен.
- Посуди сам: во время метели фабрики не работали, так? И вместо
того, чтобы вкалывать по шестнадцать часов в сутки, угнетенные труженики
бездельничали и слушали смутьянов, подосланных цеховиками. Началось... э...
брожение умов, и в итоге сегодня ночью у жандармов будет много работы. Хотя
Сигизмунд полагает... - И Феликс слегка заплетающимся языком изложил
вкратце мысли Сигизмунда о сакральной природе декабря.
Какое-то время оба гостя смотрели на него уничижительным взглядом,
как на ребенка, влезшего в разговор взрослых, а Феликс с невинным видом пил
коньяк и жевал сыр. Потом Огюстен, смекнув, что его и Бальтазара опять
развели по углам, заявил беспечно:
- Старый добрый Сигизмунд! Все на свете готов объяснить мистикой! А
хотите, я сейчас докажу, что во всем виноваты герои?
- Докажи, - милостиво разрешил Феликс.
- С удовольствием. Итак, ты говоришь, что... э... брожение умов
было вызвано кучкой проходимцев, нанятых цеховиками. Замечательно! Теперь
объясни мне, с какой стати рабочие после шестнадцатичасовой смены станут
вдруг прислушиваться к призывам наемных смутьянов? Да у них же на морде
написано - жулье! Ан нет. Прислушались. Hа площадь вышли. Это в такую-то
погоду, когда собаку на улицу выгонять жалко! Представь себе: жили себе
тихо-мирно, пахали как проклятые, и утешали друг дружку тем, что в феодах
было хуже. Потом пришел смутьян, залез на бочку, толкнул речь и толпа
отупевших от каторжного труда рабов моментально превратилась в грозное
политическое оружие - настолько грозное, что даже его создатели, цеховики,
оказались не в состоянии его контролировать. Фантастика!
- Я же не говорю, что все было именно так... - лениво возразил
Феликс.
- А именно так все и было! - с жаром воскликнул Огюстен. - Я не
оспариваю твою версию, напротив, мне она представляется наиболее вероятной,
но я хочу понять - почему это произошло? С какой стати тысячи изнуренных
людей пошли следом за проходимцем, который никогда не держал в руках
инструмента тяжелее вилки? Кем он стал для них?
- И кем же?
- Героем! - торжественно возвестил Огюстен. - Они долгие годы жили
в рабстве. Они свыклись с мыслью, что люди бывают маленькие, как они, и
большие - как маги, которые их порабощают, и герои, которые их освобождают.
А сами они - никто, толпа, их дело сидеть и ждать, пока их поработят или
освободят. А кто их приучил к такой мысли? Вы! Вы, господа герои,
профессиональные победители чудовищ и убийцы магов. Зачем им, маленьким
слабым человечкам, напрягаться и вспоминать о чувстве собственного
достоинства и элементарном инстинкте самосохранения, когда на то есть
герои? Такие славные парни, что защищают справедливость, борются со Злом и
постоянно суют свой нос в чужие дела! Кикимора в болоте завелась, детишек
таскает? Пиши жалобу в ближайшую командорию, приедет герой и всех спасет.
Маг распоясался, вампиром обернулся и кровь из людей пьет? Пиши жалобу,
герои разберутся! Фабриканты обнаглели, детей к станкам ставят?.. Терпи.
Фабрикантами герои не занимаются. Брезгуют мелочевкой. Им троллей да
гоблинов подавай, а уж с фабрикантами вы, ребята, сами... А что они сами
могут? Они люди маленькие, их дело - героя ждать. А проходимец он, или
настоящий драконоубийца - дело десятое...
Бальтазар хмыкнул, а Феликс спросил:
- Ты действительно не видишь разницы между проходимцем и героем?
- Я - вижу. А толпа - нет. Толпе нужен герой. Точка. Когда
настоящего, дипломированного героя под рукой не оказывается, толпа
выбрасывает наверх первого попавшегося жулика...
- А зачем? - перебил Феликс.
- Что - зачем?
- Зачем толпе нужен герой?
- Чтобы вести ее за собой, разумеется! - удивился Огюстен.
- Бальтазар, - обратился Феликс к драконоубийце, - скажи мне, как
другу... За всю твою долгую и трудную карьеру героя тебе приходилось водить
за собой толпу? Ну хоть один разочек?
- Было дело, - кивнул испанец, изучая бутылку бургундского. - Как
сейчас помню: я впереди, на белом коне, а они за мной, с дрекольем... Чуть
не догнали, сукины дети... Куда ты штопор задевал?
- Я же в фигуральном смысле! - возмутился Огюстен.
- Ах, в фигуральном... - усмехнулся в усы Бальтазар, вкручивая
штопор в пробку.
- В фигуральном смысле, милый мой Огюстен, - сказал Феликс, - мы,
герои, тоже люди маленькие. Вон у меня неделю назад кран на кухне сорвало.
Вода - фонтаном! А пришлось сидеть и ждать, пока придет слесарь и починит...
- При чем здесь это?! - кричал Огюстен, но Феликс его уже не
слушал. Вечер, начатый с глотка шнапса, продолженный хересом за обедом,
виски - после обеда и коньяком перед ужином, было бы крайне неразумно
завершать легким вином, и от бургундского Феликс отказался: он и так уже
осовел от выпитого и начинал клевать носом, соскальзывая в полудрему. К
тому же, Бальтазар сегодня был на удивление миролюбив, и на наскоки
Огюстена отвечал рассеянно и невпопад, тем самым совершенно дезориентируя
задиристого француза, и Феликс позволил себе расслабиться.
Он уснул, и впервые за последние тридцать лет увидел сон. Он не
запомнил его - видение изгладилось из памяти в момент пробуждения, и он
долго потом пытался вспомнить, что ему снилось, но все усилия были тщетны,
и в душе осталось только смутное, неуверенное ощущение, что он забыл что-то
такое, что могло изменить его жизнь...
Он проснулся с металлическим привкусом во рту. В комнате было
темно. Свечи укоротились почти вдвое, и бутылка из-под виски покрылась
бугристыми и похожими на кораллы наростами расплавленного стеарина. Камин
едва тлел; Бальтазар и Огюстен перебрались за обеденный стол и, отодвинув
пустые тарелки, продолжали заниматься каждый своим делом: Огюстен рассуждал
о том, зачем на самом деле нужны герои, а Бальтазар приканчивал
бургундское. В торце стола Феликса дожидался его ужин: салат с тресковой
печенью и холодная телятина.
- А, проснулся! - обрадовался Огюстен. Его уже порядком развезло от
выпитого, и он чересчур размашисто жестикулировал. - Что это за хозяин
такой, что напивается раньше гостей? Hепор-рядок!
Бальтазар был еще более-менее трезв (сказывалась многолетняя
практика), но уже достаточно угрюм, чтобы даже у Огюстена пропала охота его
провоцировать. Феликс потер глаза, встал с кушетки и с хрустом расправил
плечи.
- Прислугу мы отправили спать, - доложил Огюстен. - Ты не против?
Вон твой ужин!
- Спасибо... - сказал Феликс и не узнал собственного голоса. -
Кгхм! Бальтазар, плесни мне вина, будь добр...
============================================================================
Антон
--- ifmail v.2.15dev5
* Origin: NC (2:5020/400)
Скачать в виде архива
