Борис СТРУГАЦКИЙ: «КНИГИ ОЧЕНЬ ПОХОЖИ НА ЛЮДЕЙ»

Мэтр всегда мэтр. А главная отличительная черта любого мэтра - исключительное трудолюбие и добросовестность. Воистину, не было на "Интерпрессконе-94" более прилежного участника, чем Б.Н.Стругацкий. Кажется, ни одно из проведенных мероприятий не выпало из поля его внимания, и всякий раз Борис Натанович не ограничивался "отбыванием номера", но - РАБОТАЛ. Его день был настолько насыщенным, что ваш корреспондент всерьез опасался, сможет ли писатель уделить ему какое-то время.

Опасения, к счастью, оказались напрасными.

"СИТУАЦИЯ НОРМАЛЬНАЯ"

Корр.: - Выступая на церемонии вручения премий "Бронзовая Улитка" и "Интерпресскон", вы сказали о новых фантастических произведениях минувшего года: нет прогресса, но нет и регресса, поток стабилизировался. Хотелось бы, чтобы вы как-то "расшифровали" эти слова.

Б.С.: - На предыдущей конференции обсуждалось несколько повестей и романов, которые резко выделялись на общем фоне. Например, превосходная повесть Столярова "Послание к коринфянам". Я счастлив, что он наконец получил за нее премию ("Странник". - А.Р.). В том же году он премии не получил, потому что одновременно с "Посланием..." выскочила еще одна не просто хорошая, но блестящая повесть "Омон Ра" Виктора Пелевина. Сегодня таких из ряда вон выходящих вещей нет - за исключением, пожалуй, "Гравилета "Цесаревич", который тоже существенно отличается от среднею уровня. Вот что я имел в виду, когда говорил о наступившей стабильности. Сам же этот средний уровень представляет собой добротные, высокопрофессиональные произведения, с которыми приятно иметь дело. Стало быть, ситуация нормальная.

Корр.: - Стабильный, нормальный литературный процесс, как мне кажется, характеризуется постоянным появлением новых имен. Что принес минувший год в этом плане?

Б.С. - Да, такие имена появились. Скажем, в средней форме заявил о себе некто Щепетнев, который опубликовал в "Уральском следопыте" великолепную маленькую повесть под названием "Тот, кто не спит". Это нетривиальное произведение зацепило меня за душу, и теперь я буду внимательно следить за творчеством его автора. В малой форме я бы отметил очень смешной рассказ Бабкина, Блохина и Потапова "Большое космическое путешествие Арика и Пети". К сожалению, у меня нет уверенности, что этот "концентрированный", трехглавый новичок напишет еще что-нибудь. Писать втроем - это, знаете ли... Но в общем, новых имен довольно мало.

Корр.: - На церемонии вручения вы упомянули о том, что ждете некоей принципиальной, основополагающей критической работы на тему "Книги как люди"...

Б.С.: - Это не тема. Я, может быть, неточно выразился. Это, если угодно, жанр. Я много спорил о критике и литературоведении и, мне кажется, выработал для себя определенное представление об идеальной критико-литературоведческой работе. Это действительно должно быть некое эссе, в котором о книгах рассказывается как о людях, потому что каждая книга, будучи опубликованной, начинает собственную жизнь, начинает влиять на людей. Художественная литература пишет о судьбе человека в обществе. Ничего важнее данной темы нет, все остальное - мелочи, изыски, анекдоты. А литературоведение, идеальное литературоведение в моем представлении - это история книги в человеческом обществе.

Корр.: - Книги рождаются и умирают, как люди...

Б.С.: - Да, аналогию можно протянуть очень далеко, люди и книги очень похожи Однако подобный жанр в литературоведении почти не встречается. Может быть, максимальным приближением к тому идеалу, о котором я мечтаю, является знаменитая трилогия Беленкова о Тынянове, Олеше и Шкловском.

Корр.: - Мне кажется, что вы ставите перед критиком очень сложную задачу. Он должен не только проанализировать сюжет, но и выйти на уровень понимания жизни автором разбираемой книги...

Б.С.: - Мало того, он должен знать все об этом авторе, о том, как он писал свою книгу, и - самое главное - о том, как она воспринимается публикой. Вот чем критики вообще никогда не занимаются. Для них литературоведение - это отношения между создателем критической статьи и данной книжкой. В то время как мне было бы бесконечно интереснее, если бы литературовед рассказал об отношениях книги с читателями: как они перерабатывают, "переваривают" ее.

Корр.: - Кстати, о нынешнем лауреате всех премий по разделу "Критика, публицистика"...

Б.С.: - Докторе Р. С. Каце? Как его там? Рустам...

Корр.: - Святославович.

Б.С.: - Да... Замечательный старик.

Корр.: - Что побудило Бориса Натановича Стругацкого отдать предпочтение именно ему?

Б.С.: - Я могу вам сказать. Сочинение этого автора подкупает своей необычайностью. Не случайно номинационная комиссия так и не определилась, по какому разряду оно проходит - как литературоведение или же как художественная литература. Уже одна его оригинальность была достойна "Улитки".

Но ведь это еще и глубокое исследование. Рассказывая нам "альтернативную историю советской литературы" (что было бы, если бы большевики решили положить в основу своей пропаганды лозунг "Пролетарии, вперед к Луне!" - а чем, по сути, он отличается от лозунга "Вперед, к коммунизму!"?), доктор Кац сообщает безумно мною интересного о реальной советской литературе и реальной советской фантастике. Да, фантастики доктора Каца не существовало, но большевики-то существовали. Каинова печать, которую они накладывали на все, что связано с культурой, существовала Так что книга Каца - не просто великолепная мистификация, но притча, очень глубокая и многомерная притча, и это не может не подкупать.

"ХОРОШЕЕ ВСЕГДА ХОРОШО"

Корр.: - Может ли, с вашей точки зрения, называться литературным произведением то, что интересно только одному человеку (не считая автора)?

Б.С. - Нет, конечно. Я не устаю повторять, что писатель - это не тот, кто пишет, а тот, кого читают. Если нет читателя, то нет и писателя, что бы он сам о себе ни думал.

Корр.: - А те, кто писал в стол?

Б.С.: - Они стали писателями только после публикации своих произведений, иногда - будучи уже умершими... Знаете, подобные вопросы очень любят обсуждать люди, которые претендуют на звание элитных авторов. Эти люди воображают, будто можно писать картины, как Пикассо, миновав реалистический период, будто можно написать рассказ, состоящий из одной фразы - да еще без знаков препинания, - и ты уже Кортасар. Ничего не выйдет! Человек искусства обязан пройти через стадию классического реализма, и лишь когда он полностью себя в ней исчерпает, он получит право искать любые другие формы. Хотя я понимаю: между литературой, рассчитанной на квалифицированную публику, и литературой, рассчитанной на толпу, есть разница. У серьезного, глубокого писателя никогда не будет стольких читателей, сколько у создателей какой-нибудь там "Просто Марии".

Корр.: - Так и должно быть?

Б.С.: - Полагаю, что да. И ничего тут не поделаешь. Надо привыкнуть к тому, что настоящее искусство занимает в области культуры определенную нишу. Миллионным спросом пользуется нечто совершенно другое.

Корр.: - К вопросу о массовой культуре... Интересует ли она вас не только как социо-культурный феномен, но и с точки зрения эстетической?

Б.С.: - Нет, вы знаете, я давно уже пришел к выводу, что на свете существует только два литературных вкуса - хороший (тот, что у меня, моих друзей) и дурной (соответственно). К сожалению, вкус миллионов телезрителей - это дурной вкус.

Корр.: - Всегда?

Б.С.: - Ну, как вам сказать. Многочисленные исследования подтвердили мою любимую фразу, хорошее всегда хорошо, а вот плохое не всегда плохо Что я имею в виду? Доказано, если то или иное произведение считается хорошим в среде квалифицированных, "продвинутых" читателей, оно будет считаться хорошим в любой, самой случайной аудитории. Однако в отношении плохих писателей это правило не действует "Почему плохие? - говорит толпа. - Читать их интересно; может, они и не хорошие, но, по крайней мере, средние авторы..." Так что плохое далеко не всегда будет отвергнуто всеми социальными группами.

"НАШЕ БУДУЩЕЕ - ЭТО ИХ НАСТОЯЩЕЕ"

Корр.: - Что, на ваш взгляд, ожидает книгу в будущем?

Б.С. - В далеком?

Корр.: - И в далеком, и в обозримом.

Б.С.: - Ну, во-первых, о далеком будущем говорить не хотелось бы, поскольку я сильно опасаюсь, что книга в привычном для нас виде просто умрет Точнее, примет совершенна другие формы - весьма непривлекательные с точки зрения современного человека. Так же, как, скажем, древние свитки с течением веков сменились переплетенными томиками, которые наверняка смутили бы древнего египтянина. Возможно, когда-нибудь книги будут записывать на малых кристаллах, а читать мы их будем не глазами, а пальцами. Или слышать. Или еще что-нибудь. Но это очень отдаленное будущее, а в ближайшее время, я думаю, никаких существенных изменений не произойдет... Вы знаете, если речь идет о России, то мы ведь, к сожалению, отстали от развитых стран на двадцать - тридцать лет и наше будущее - это их настоящее.

Корр.: - Ну, что ж... Во всяком случае, их общество выживает.

Б.С.: - Конечно. Это стабильное общество. Это общество, которое обеспечивает подавляющему большинству своих членов вполне приличную жизнь, обеспечивает достаточно высокий уровень культуры, быстрый научно-технический прогресс. То есть общество очень даже недурное, несмотря на все свои недостатки. Я просто хочу сказать, что никакого особенного будущего, о котором так любят кричать национал-патриоты, у России, как и у других стран, нет и быть не может. Мы идем по тому же самому пути, что и остальные европейские государства, - с той только разницей, что отстаем на сотню лет в некоторых отношениях. Феодализм вообще в Европе задержался (я считаю последней феодальной войной вторую мировую), у нас же он и сегодня присутствует во всей своей красе в менталитете миллионов и миллионов людей, которые хотят быть холопами и не хотят быть свободными гражданами.

Корр.: - И вы считаете, что естественное развитие событий неминуемо приведет к наверстыванию отставания?

Б.С.: - Я в этом совершенно уверен. Какой ценой это произойдет, совсем другой вопрос. Через какие еще реки крови нам, может быть (не дай Бог!), придется пройти, совсем другой вопрос. Но пойдем мы именно по этому пути, потому что иного нет. История такая хитрая штука, что ее нельзя ни остановить, ни вернуть назад, ни направить в другую сторону. Ее можно только задержать - ценой больших трудов и большой крови, на дыбы поставить можно историю, но нельзя держать ее на дыбах вечно. И если в середине 70-х, когда казалось, что мы в абсолютно безвылазном тупике, у меня были в этом какие-то сомнения, то уж теперь я совершенно уверен, что так оно и будет.

Корр.: - Если ход истории предопределен, значит, у него есть законы. И любая идеология и философская теория пытается эти законы установить. Но установимы ли они в принципе? Справедлива ли, например, теория Маркса о смене общественно-экономических формаций?

Б.С.: - Ну, если не цепляться за какие-то одиозные имена, то какие-то общие законы природы и общества и сейчас ведь ясны. Из марксизма, скажем, можно взять закон непрерывного развития производительных сил. Мы еще не знаем ни одного примера попятного движения, а если такие жуткие ситуации и возникают, то они кончаются общенациональной катастрофой. Типичный пример - судьба полпотовской Камбоджи. Так что этот закон явно имеет место.

Корр.: - А обладая законами (пусть не всей их совокупностью, а какими-то отдельными), можно, наверное, делать предсказания: что будет, скажем, за ближайшим поворотом?

Б.С.: - Это не так все просто. Еще со времен Марка Твена известно; очень легко предсказать, что будет через тысячу лет, но очень трудно - что будет через пять минут. Это происходит по вполне понятной причине - потому что история вероятностна. Нет единого варианта развития событий.

Корр.: - Но как бы она ни была вероятностна, всё равно все выходят на единую дорогу.

Б.С.: - Да, какие-то очень общие предсказания сделать можно. Например, можно сделать предсказание, что рано или поздно Россия станет высокоиндустриальной и высококультурной державой. Но вот, скажем, предсказать, будет ли в конце 1994 года переворот, будет ли мятеж, нельзя. Потому что это маленькое мгновение истории и при любом варианте развития событий через два-три поколения Россия достигнет названного уровня... В 1990 году, помнится, меня спросили в одном из интервью: "Ждете ли вы переворота?" Я им отвечал, что жду, однако когда он произойдет и чем кончится, не знаю. Сейчас, допустим, мне уже ответить на этот вопрос труднее, уже сама вероятность переворота, мне кажется, уменьшилась.

Корр.: - Сейчас общество более стабильное?

Б.С.: - По-моему, да. Более того, мне кажется, что сейчас президент окончательно утвердился во всех силовых структурах, а силовые структуры - у меня такое впечатление - не хотят бунтов и не хотят переворотов. Это чрезвычайно важный фактор стабильности, потому что как только агрессивно-крикливая оппозиция осознает, что ни армия, ни МВД, ни ФСК се не поддержат, ее агрессивность как рукой снимет.

"НАЙТИ СВОИХ"

Корр.: - В чем, по-вашему, состоят задачи "Интерпресскона"?

Б.С.: - Формально основная задача - вручить премии за лучшие произведения года. Однако, мне кажется, главное - чтобы люди знакомились между собой. "Интерпресскон" должен стать тем местом, где кинорежиссер встретится со своим сценаристом, издатель - со своим автором, литературовед - с источником своего заработка. Люди должны сплестись в некую профессиональную структуру, найти своих. Насколько это реализуется, сказать, конечно, трудно, однако я вижу, что приехало как никогда много издателей, книготорговцев. Это замечательно.

Корр.: - Вы удовлетворены тем, как все делается?

Б.С.: - Пока да.

Беседа состоялась 6 мая.