Фантастика и наш мир

Фантастика вовсе не отказывается от человеческого содержания, не подменяет его исследованием среды. Более того, она нередко отмечена чертами резко индивидуальной стилистики, связана с биографией писателя. Сказанное и Геннадии Горе может служить тому доказательством. Бедность же человеческим содержанием демонстрирует не особый ее принцип, а несчастье тех произведений, к которым это относится,

Все это, однако, не означает, что фантастику непременно надо выводить из биографии писателя. Внутренняя ее необходимость не исключительно личного порядка. Расширенное понятие жизненной среды, которым оперирует фантастика, освоение тех областей, в которые прежде литература редко заглядывала, оказали на нее большое влияние. Фантастика менее биографична и лична, чем другие виды литературы.

Нельзя, например, представить лирическое стихотворение, написанное двумя поэтами. Соавторство в фантастике - случай рядовой: Е. Войскунский и И. Лукодьянов, М. Емцев и Е. Парнов, А. Абрамов и С. Абрамов, Б. Зубков и Е. Муслин...

Даже Геннадий Гор, писатель ярко выраженного индивидуального стиля, не отстраняясь от конкретного изображения психологии человека, все время переносит свое внимание на общие проблемы личности, видения мира, исторического и биологического времени. Мыслит социальными и антропологическими категориями. Геннадий Гор, однако, внимателен к строю человеческой личности вообще, к ее общим стремлениям. Есть во всем этом явные потери, характеры героев его фантастических повестей часто эскизны, силуэтны. Язык отчасти потерял ту непосредственность, свежесть и остроту, которые были свойственны его книгам 30-х годов. Зато теперь мы имеем дело с проблемной философской прозой. Самая рискованная фантастика возвращает писателя к самой жгучей современности.

Важная особенность фантастики - ее проблемность.

Не значит ли это все же, что фантастика ведет к обезличиванию писателя, что она превращается в род литературной промышленности, где объединенный труд более плодотворен, нежели единоличное творчество? Вопрос, конечно, существенный.

Немаловажно и другое: проблемность, соответствие времени, социальная ее активность, сам фактор фантастического преображения мира требуют от фантастов повышенной чуткости, гибкости, пластичности.

Тут уж простое начинает усложняться, творческий процесс становится противоречивым и в нем невольно возникают индивидуальные связи, даже когда речь идет о писательском содружестве.

Примечательно, что А. Стругацкий и Б. Стругацкий, склонные строить роман как завершенную концепцию, даже в наиболее "странных" своих произведениях разъясняющие неожиданности и развязывающие узелки, акцентируют и фантастике нечто противоположное - ее эмоционально-пластическую сторону: "Как литература эмоциональная, фантастика обладает свойством с максимальной силой воздействовать на воображение читателя. Прием введения фантастического элемента, даже если фантастическое произведение трактует классическую литературную проблему, обостряет и концентрирует эмоции автора, а значит и читателя...

Глубина и широта мысли, обостренная эмоциональность - эти свойства фантастики, будучи осознаны, привлекали крупнейших писателей на протяжении всей истории литературы".1

Не просто написать групповой литературный портрет. Парадоксальна сама по себе задача уяснить некую общую индивидуальность, общую личность двух человек, бросаться на поиски экспрессивно-эмоционального единства, где по логике вещей должна быть преимущественно цельность конструктивная. Когда читаешь повести и романы Аркадия и Бориса Стругацких, воспринимаешь авторов как одного человека, как цельную личность. Но когда думаешь о них, когда хоть немного их знаешь, то видишь другое: это очень разные люди, с разной манерой держаться, говорить, слушать, с разными привычками, обликом, профессиями. Интересно вот что: старший брат - не просто старший, не на год-полтора, а на восемь лет, на целую Отечественную войну, в которой участвовал, был ранен; младший в ту пору был мальчишкой. Старший - филолог, знаток японской литературы, младший - астроном, оперирующий не иероглифами, а большими числами, точными понятиями, любящий аргументацию со множеством последовательных, не противоречащих друг другу доказательств. Если вчитываться в их книги внимательно, то можно догадаться, что японские имена, мотивы классической японской литературы, мелькающие с книгах братьев, подсказаны филологом-японистом, а астрономический антураж - астрономом, что драматические сцены атак, сражений, внезапных случайностей больше с руки старшему, а жаргон научной лаборатории - младшему. Но биографии можно не знать и всего этого не заметить и, даже заметив, не быть уверенным в безусловной и бесспорной правоте. И уже совсем эти выкладки теряют смысл, когда подходишь к сути произведений. Здесь не покидает ощущение полного единства и согласия, органичности процесса работы над книгой, и, что особенно важно, работы совершенствующейся. Развивается художественное мастерство. Изыскиваются новые принципы. Захватывается новый материал. Вынашиваются и крепнут новый идеи. Тут уже, очевидно, мало говорить о согласованности убеждений, о добром сотрудничестве братьев-соавторов. Или о том, что достоинства первого дополняются достоинствами второго. Скорее всего - резким, определенным, непреклонным было влияние самого времени. Не в том примитивном смысле, что Стругацкие писали как бы под его диктовку, а в более сложном, когда трудно, почти невозможно обойти общие опасения, вопросы, успехи. И нужно отвечать на его требования так или иначе, прямо или косвенно, с юмором или драматическим пафосом.

Первая книга Стругацких - "Страна багровых туч" - вышла в 1959 гиду. Отвлекаясь от педантического соотнесения дат рождения братьев, можно сказать, что они принадлежат к поколению молодых писателей, пришедших в литературу во второй половине 50-х годов. Нет необходимости давать характеристику всем еще памятного времени. Но бесспорно, что именно в те годы появился своеобразный неотехницизм. Фантасты строили планы решительной перестройки не только мира, но и самого человека с помощью техники. Иными словами, снова выдвигались идеи, в жертву которым иной раз приносились уже добытые и проверенные ценности, забывались порой нужды первой необходимости.

Общие концепции обрастали подробностями, вторгались в разные сферы интеллектуальной, технической, научной, культурной жизни, всякий раз приобретая новые оттенки. Они породили своих героев, противников, пугал, свои страсти, разочарования, планы. Целая область умственной жизни с новой силой была захвачена романтическими стремлениями. Но романтические надежды связывались с точными науками и техникой, следовательно опирались на устои сугубо практические, непреложные. Реализация новых идей казалась абсолютно неизбежной. А потому и эксперимент должен был последовать немедленно. При современном уровне техники он нередко был рискованным, результаты могли сказаться не сразу. Значит - нужен риск, возможны жертвы. И нужны герои, способные на риск. Люди, не боящиеся взять на себя ответственность за опасный шаг.

"Страна багровых туч" возникла в спорах тех лет. Они если и не определили навсегда писательский путь Стругацких, то во всяком случае дали материал для целого периода их работы: для повести "Путь на Амальтею" (1959), сборника "Шесть спичек" (1960), повестей "Стажеры" (1962), "Возвращение (Полдень. 22-й век)" (1964). ^* Это была начальная точка эволюции их идей, стремлений, художественных принципов.

В "Стране багровых туч" господствует восторженное, почти трепетное отношение к технике. Ее могущество и победительная сила не вызывает никакого сомнения у Стругацких. Да и как в самом деле сомневаться, если землю уже облетели первые спутники! Представьте, что будет лет через сорок - пятьдесят!

Время действия повести "почти сто лет после создания теории относительности", самый конец нынешнего XX века. Люди уже тридцать лет летают на другие планеты. На земной орбите построены спутники-обсерватории. На Марсе - поселения первых энтузиастов. "Сотни кораблей пересекали солнечную систему по всем направлениям". Пришло время освоения больших планет вблизи солнца. Три экспедиции уже высаживались на Венере и закончились трагически. В "Стране багровых туч" рассказывается драматическая история покорения этой планеты. На Венере обнаружена Урановая Голконда. Ее руды представляют большой промышленный интерес. Задача экспедиции, отправляющейся в крайне опасное путешествие, испытание эксплуатационно-технических качеств "Хиуса", нового типа фотонной ракеты, определение запасов и картографирование Урановой Голконды, отыскание посадочной площадки для межпланетных ракет и установка сигнальных маяков.

О технических подробностях можно говорить долго н подробно. Их много. Они порой утомительны. Но авторы искренне увлечены своей мечтой. Им интересно представить, какими будут фотонные корабли, космодромы, вездеходы, спецкостюмы, ввести целый ряд неизвестных, принципиально меняющих возможности человека, в сотни раз увеличивающих его могущество. Стругацкие изобретают декоративную техническую терминологию. Словарь, объясняющий новые и уже существующие понятия, приложенный в конце книги, обширен. Видно, что авторы усердно и добросовестно над ним потрудились. Почти две трети книги (две части из трех) посвящены организации экспедиции: оснащению, отбору и подготовке экипажа, испытанию техники и снаряжения. Все это кровно интересует авторов, важно для них, занимательно, серьезно.

Техническая романтика вполне представлена в этой книге. Однако теперь, спустя десятилетие, можно сказать, что техника в ней - не главное. Несмотря на обоснования, подробности, расчеты - она декоративна, составляет тот популярно-фантастический антураж, который был распространен в конце 40-х - начале 50-х годов. Правда, Стругацкие вслед за И. Ефремовым вводили поправку на освоение космоса. Пытались смотреть дальше простейшего технического изобретательства. Это делает повесть более увлекательной, но мало меняет суть. Интересно в ней другое - первые наброски характеров, в которых есть уже то, что станет очень важным для Стругацких позже - в повестях "Трудно быть богом", "Попытка к бегству", "Далекая Радуга", "Хищные вещи века", "Обитаемый остров"... Взаимоотношения людей в "Стране багровых туч" современны, с некоторой идеализирующей поправкой списаны с жизни. С этой повести начинают свое бытие "мушкетеры" космической эпопеи Быков, Юрковский, Дауге и Крутиков. Они продолжают свои подвиги в "Пути на Амальтею", в "Стажерах", чтобы стать легендарными именами в книгах о более далеком будущем.

Главные в этой четверке - Алексей Быков и Владимир Юрковский. Они - антиподы. Их первая встреча почти враждебна. Специалиста по пустыням и гусеничному транспорту на атомном горючем Быкова вытащил из пустыни Гоби всезнающий и вездесущий организатор экспедиции Краюхин. Вытащил, чтобы зачислить в экипаж межпланетного корабля. В своем деле Быков успел прославиться, совершил невозможное, спасая товарищей. С его спокойной храбростью, выносливостью, виртуозным искусством он сделал то, что никому другому не под силу. С обветренным широким лицом, простоватый, на вид даже сонный, он обладает безукоризненной точностью реакций, рассудительным мужеством, железными нервами. Положительный, молчаливый, неторопливый, он кажется Владимиру Юрковскому на первый взгляд просто неинтересным.

Остряк, отчаянная голова, красавец Юрковский - человек совершенно иного склада. Он любит блеснуть в споре, пошуметь, высказать невероятное предположение. У него целый фонтан идей. Он не может сидеть на месте, ждать. Его энергия все время требует разрядки, вспышки, взрыва. Он, что называется, смельчак, которому просто необходим риск. Риск не ради риска, ради науки, ради идеи, - пусть и гибель. Как человек сознательный, он стыдится этого, но ему хочется стать первым, успеть раньше, быть разведчиком. Он даже пишет стихи. плохие правда, - зато чужие читает хорошо.

Положительный Быков для себя определил Юрковского "пижоном".

Григорий Дауге и Михаил Крутиков не столько образы, сколько характерные маски. Впрочем, маски выразительные, запоминающиеся, особенно Крутиков.

Что касается коллизии Быков - Юрковский, здесь начинается важная тема, которая в ином плане, не в психологическом, а социальном, будет поставлена в повестях "Трудно быть богом" и "Далекая Радуга". Покамест же решается вопрос: что важнее, нужнее, в итоге результативнее - риск, жертва или отдающее себе отчет, обдуманное мужество, в любую минуту готовое встретиться с опасностью.

Три книги ("Страна багровых туч", "Путь на Амальтею", "Стажеры"), связанные между собой одними и теми же героями, так и не дают однозначного ответа. Оба характера динамичны, обогащаются от книги к книге. Спор идет серьезный, и долго нельзя определить победителя. Может быть, и этом споре по-настоящему и сказались индивидуальности братьев, когда сполна представленные аргументы - одним в пользу Юрковского, другим в пользу Быкова - не позволяют быстро исчерпать конфликт, присудив бесспорную победу одной из сторон.

Первоначально, в "Стране багровых туч", положение Быкова далеко не стабильное. Блестящий, насмешливый, сыплющий парадоксами Юрковский явно берет верх над неуклюжим, вечно серьезным и занятым Быковым. В перелете Быков новичок, задающий наивные и простодушные вопросы. Весь экипаж, кто снисходительно, кто по-деловому, кто дружески, его просвещает,

Однако характеру Быкова придается важное значение. Основные его черты, в сущности, разделили еще два человека. Это - организатор, энтузиаст экспедиции, опытный, все учитывающий, все взвешивающий, но решительный и непреклонный Краюхин, в прошлом сам блестящий космонавт. Это - его приемный сын, командир корабля Ермаков, человек хладнокровного мужества, стальной воли, суровой справедливости и дисциплины. Они разные, эти люди. Стареющий, умудренный жизнью, солидный, пользующийся огромным авторитетом начальник государственного масштаба Краюхин. И потерявший своих лучших друзей в борьбе с Багровой планетой, сделавший своей профессией преодоление смертельных опасностей, в тридцать пять лет уже седой Ермаков. Но в основе, в принципе характеры Быкова, Краюхина, Ермакова родственны. Обдуманное, взвешенное решение, сдержанное, но постоянное мужество выдвигается против роскошного, щедрого, неисчерпаемого фейерверка идеи и рискованных поступков Юрковского.

В третьей части "Страны багровых туч" Быков выходит победителем. Как водитель вездехода он делает чудеса. Его борьба со стихией жестокой планеты необыкновенно упорна. Собранный, сосредоточенный, напряженный, он ни на минуту не теряет воли. Юрковский после отчаянных выходок, разведок, поисков, очень значительных по результатам, богатейших по материалам, готов сломаться: обессилев, он пытается отползти в пески и умереть, оставив запасы кислорода Быкову и обожженному, потерявшему сознание Дауге. Но тут в действие вступает требовательная, непреклонная воля Быкова. Он заставляет Юрковского идти дальше, он кричит на него, гонит, угрожает, урезонивает. И Юрковский идет до полной исчерпанности сил, а когда все-таки падает, Быков, тоже потерявший силы, ползком выносит его и Дауге на своих плечах.

В поступках Быкова есть мотив жестокого утилитаризма. "Юрковского терять нельзя! - думает Быков. - С ним будут потеряны драгоценные знания - знания человека, изучившего подступы к Голконде. Он должен дойти - этот смельчак, поэт и "пижон", он даст людям Голконду, сказочные песчаные равнины, где песок дороже золота, дороже платины..."

Не ради их честолюбия организована экспедиция, и Быков на грани гибели мерит жизнь и смерть человека внеличными целями. Общая идея реализуется в расчетливом практицизме. Надчеловеческое и утилитарное оказываются неожиданно родными братьями. Быков знает задачи экспедиции. Он практически после гибели Ермакова, передавшего ему как самому сильному и выносливому карту Урановой Голконды, становится начальником двух человек. И он теперь берет на себя ответственность решать их судьбу, подвергать риску, подчинять делу. Быков - герой участка, герой важного, но известного ему в очень общих очертаниях эскперимента, задуманного еще на Земле Краюхиным и Ермаковым. И только благодаря поенной дисциплинированности и самоотверженности Быкова он успешно доведен до конца. Фейерверк идей и догадок Юрковского растаял бы в песках Венеры, если б не чернорабочая солдатская хватка Быкова.

Появляется, однако, во взаимоотношениях Быкова - Юрковского и другой мотив: "После пятого километра Быков перестает его ненавидеть, а после десятого начинает любить как брата. Молчит, сукин сын, ни слова, ни жалобы - а у самого волосы выпадают, кожа в трещинах и лицо чернее пустыни. Шатается... Друг ты мои милый, мы дойдем, обязательно дойдем!"

Эпилог, письмо Юрковского Быкову, начинается обращением: "Краснолицый брат мой".

Так завязывается дружба Быкова и Юрковского. Но конфликт этим не исчерпывается. Более того, он переходит в новую фазу, чтобы разрешиться самым неожиданным образом. Первоначально все идет спокойно и буднично. Возвратившись из трудного рейса на Венеру, Быков заканчивает штурманскую школу. Как герой номер один, он, казалось бы, развивает свой успех. В повести "Путь на Амальтею" (1959) он уже капитан фотонного грузовика "Тахмасиб", начальник экипажа испытанных планетолетов, старых своих друзей и спутников - Юрковского, Дауге, Крутикова.

В этой повести нет новых идей, новых концепций. Она движется инерцией "Страны багровых туч". И все-таки "Путь на Амальтею" примечателен для работы Стругацких. В первой повести заметна их писательская неопытность, заметны усилия, с которыми она писалась, этакая серьезность учеников-отличников, получивших самостоятельную работу. "Путь на Амальтею" написан легко, непринужденно, весело, свободно, с ощущением таланта и просто удовольствия писать, строить, делать вещь,

По жанру это приключенческая повесть на космическую тему. Но интересно, что в ней уже почти нет технических описаний, космический антураж существует как необходимая дань сюжету, связанному с межпланетным путешествием. Однако дело и не в сюжете. Он вполне традиционный: межпланетная станция, исчерпавшая запас продовольствия; фотонный грузовик, спешащий на помощь; катастрофа в пути, обрекающая планетолетчиков на верную гибель, избежать которой удалось только благодаря находчивости, уму и решительности капитана Быкова; корабль достигает базы.

Главное в повести - попытка немногими средствами набросать характеры, умение находить в людях особенное, редкое, нестандартное; емкие авторские ремарки, внутренняя речь, непринужденные, движущие действие диалоги. Формируются новые художественные средства, которые позже в повестях Стругацких будут использованы для выявления интеллектуальных конфликтов. Юрковский еще раз докажет свое бесстрашие перед лицом смерти, Быков снова обнаружит редкостные волевые качества, необходимые для капитана. Они теперь близкие и дорогие друг другу люди.

И вот в повести "Стажеры" (1962) - резкий и непредвиденный поворот.

В разгаре XXI век. К героям подкрадывается старость. Дауге, получившему четыре лучевых удара, категорически запрещено летать. В последний свой рейс отправляется Крутиков, которого убедили писать мемуары. В хорошей форме остался только Быков да, если не считать больной печени, Юрковский - теперь генеральный инспектор Международного управления космических сообщений. Снова друзья оказываются вместе. Юрковский совершает инспекторскую поездку по космическим станциям.

Наступили иные времена. Вслед за героями выросли два новых поколения, представленные Иваном Жилиным (среднее) и стажером Юрой Бородиным (младшее). Космос обживается. В Каракумах расположен международный космодром Мирза-Чарле. Все ведет к объединению планеты, к созданию единой международной системы государств, хотя еще существует капитализм со многими вытекающими отсюда последствиями. Выросли люди, воспитанные новым временем.

С самого начала - это повесть размышлений, споров, обобщений. Уже в прологе спорят больной Дауге, окончательно отставленный от космоса, и Маша Юрковская, любимая когда-то им женщина. Маша сетует: "Сумасшедший мир. Дурацкое время... Люди совершенно разучились жить. Работа, работа, работа... Весь смысл жизни в работе... Я понимаю, это нужно было раньше, когда всего не хватало". Но в этом споре все ясно. Таким стал мир. Маша, живущая ради удовольствий, чем дальше, тем более одинока. Дауге говорит ей: "Человек - это уже не животное. Природа дала ему разум. Разум этот неизбежно должен развиваться. А ты гасишь в себе разум". Маша, подводя итоги, может только сказать: "Конец одни: старость, одиночество, пустота". Дауге, печальный и выбитый из колеи, в конце спора думает, что в утешении все-таки нуждается не он, а Маша. Он знает, что "Жизнь дала человеку три радости... Друга, любовь и работу", Любовь не удалась, но таких друзей, как у него, редко кто имел. И такую работу...

Спорят Иван Жилин и содержатель кабачка Джойс.

Жадно набрасывается на впечатления и пытается поместить их в свой наивно-благородный, несложный еще душевный мир восемнадцатилетний стажер Юрий Бородин, согласовать со своими представлениями о должном, желаемом, прекрасном.

На распутье находится тридцатилетний Иван Жилин, у которого после десяти лет космических полетов созревает новое решение.

Все время возвращаются к своему прошлому, думают, анализируют происходящее Быков и Юрковский.

Итоги их былого противостояния неожиданны. Юный энтузиаст Юра Бородин рвется по их следам. Он ужасно презирает скучных людей, остающихся на Земле, с восторгом, глядя в рот, слушает знаменитого Юрковского. А Жилин, опекающий стажера, ему втолковывает: "Я знаю, тебя покорил Владимир Сергеевич. Что ж, это понятно. С одной стороны, Юрковский, который считает, что жизнь - это довольно скучная возня с довольно скучными делами и нужно пользоваться всяким случаем, чтобы разрядиться в великолепной вспышке. С другой стороны, Быков, который полагает истинную жизнь в непрерывном напряжении, не признает никаких случаев, потому что он готов к любому случаю, и никакой случай не будет для пего неожиданностью... Но есть и третья сторона. Представь себе огромное здание человеческой культуры: все, что человек создал сам, вырвал у природы, переосмыслил и сделал заново так, как природе было бы не под силу... Строят его люди, которые отлично знают свое дело. Например, Юрковский, Быков... Таких людей меньше пока, чем других. А другие - это те, на ком стоит это здание. Так называемые маленькие люди. Просто честные люди, которые, может быть, и не знают, что они любят, а что нет... И вот они-то в основном и держат на своих плечах дворец Мысли и Духа. С девяти до пятнадцати держат, а потом едут по грибы... Конечно, хочется, чтобы каждый и держал и строил... Такое положение вещей тоже ведь надо создать".

Романтика космоса и будни планеты. Благоустраивающаяся Земля выдвигает свои проблемы. Проблемы не героев, разведчиков, покорителей новых пространств, а всего населения Земли, по прогнозам фантастов выросшего до четырех миллиардов. Жилин, человек другого поколения, чем Быков и Юрковский, более чуток к новым потребностям. Он, человек мужественный, умный, твердый, после десяти лет успешных космических полетов чувствует острую неудовлетворенность: "...Жилин опять ощутил мучительное чувство раздвоенности, не оставлявшее его вот уже несколько лет. Как будто каждый раз, когда он уходит в рейс, на Земле остается какое-то необычайно важное дело, самое важное для людей, необычайно важное, важнее всей остальной вселенной, важнее самых замечательных творений рук человеческих".

И даже в специальном космическом рейсе он сталкивается с сугубо земными проблемами. Это - отвратительные кабаки космодрома Мирза-Чарле. Жуткие рудники на Бамберге, куда международные люмпены бросились добывать космические драгоценности. Это - сбивающаяся на рутину жизнь Большого Сырта на Марсе. А ведь, кроме "нищих духом" обитателей Бамберги, речь идет об отборных людях! Как же должны быть сложны проблемы четырех миллиардов, остающихся на Земле! Социальные, моральные, педагогические. И перед ними спор Быков - Юрковский просто частное явление, вопрос характера, нетипичный случай. В конце концов и Быков, и Юрковский окрепли на одном гончарном круге, связаны одной веревочкой.

Юрковский, вечно ищущий психологической разрядки, риска, боя, встревает в самые опасные ситуации и вместе с Крутиковым погибает при исследовании кольца Сатурна. Быков остается один, но не в качестве победителя, а как последний из могикан, в глубине души разделяющий заблуждения Юрковского, неисправимый космический разведчик, навсегда оторвавшийся от земных дел железный капитан звездолетов.

Теперь, узнав Юрковского, увидев, как погибает человек, сам недавно считавший, что главное - "красиво умереть", юный стажер задумывается о смысле самой жизни, где бы она ни протекала, в космосе, на Земле ли.

Жилин еще определеннее в своих выводах: "Рисковать жизнью разрешается только ради жизни". И он твердо для себя решает: "Главное - на Земле. Главное всегда остается на Земле..."

Конфликты, таким образом, переносятся в другую сферу. Четверка "космических мушкетеров" сходит со сцены. И это - не только завершение одной из художественных задач, поставленных перед собой Стругацкими. Изменились их собственные мнения. Влияние техницизма кончилось. Человеческий мир нельзя усовершенствовать только с помощью машин и науки. Надо заниматься им непосредственно, В познании и устройстве жизни человека надо идти от человека,

Эти выводы меняют природу повестей Стругацких. "Стажеры" еще расслаиваются на главы, концентрирующие выводы, где в диалогах, спорах, самоотчетах сосредоточено самое важное, и на главы приключений, в которых герои проявляют себя, доказывают слова делом. Иван Жилин, еще недавно (в повести "Путь на Амальтею") работящий, сдержанный, серьезный ученик Быкова, здесь произносит длинные поучительные речи перед Юрой Бородиным, оказывается порой в невыгодной роли резонера. Но важно другое - для Стругацких теперь ценно прежде всего интеллектуальное содержание повести. Им еще трудно свести действие и мысль в один узел. Еще не удается найти необходимую конструкцию, где фантастическая ситуация уже являла бы собой концепцию, Однако стремление к этому новому качеству выражено очевидно.

В следующем их произведении новое художественное качество еще не достигнуто. Повесть "Полдень, XXII век (Возвращение)" во многих отношениях, пожалуй, уступает "Стажерам". Это даже и не повесть, а скорее сборник рассказов, панорама, в которой каждая группа героев имеет самостоятельное значение.

Тем не менее в ней есть немало новых черт. Она являет собой попытку непосредственно взяться за земные дела, о которых только упоминается в "Стажерах". Однако, как это часто случается со Стругацкими, они идут дедуктивным путем. Заданное общее положение реализуется по частным, конкретным линиям, создастся большая конструкция с незыблемыми устоями, которая потом может быть испытана индуктивным путем, от опыта. Так было построено техническое здание "Страны багровых туч" и разрушено в "Стажерах". Теперь, в повести "Полдень, ХХII век...", строится новая модель.

Четыре выпускника Аньюдинской школы, выбрав себе разные сферы деятельности, разбредаются по Земле и космосу. Объединяет их ХХII век, будущее. Судьба каждого примечательна тем, что им приходится жить и работать в новых, для нас вполне фантастических, условиях. По фрагментам мы должны догадываться о целом, по отдельным линиям - о системе.

В "Стажерах" один из своих словесных пассажей Иван Жилин заканчивает словами: "Раньше главным было дать человеку свободу стать тем, чем ему хочется быть. А теперь главное - показать человеку, каким надо быть для того, чтобы быть по-человечески счастливым". В известном смысле повесть "Полдень, XXII век..." реализует эту идею. В ней социальная утопия как бы заменила техническую утопию "Страны багровых туч".

В новой книге, как и в самой первой книге Стругацких, много подробных описательных страниц. Школа и воспитание ("Злоумышленники"), связь и транспорт ("Самодвижущиеся дороги"), быт ("Скатерть-самобранка"), сельское хозяйство ("Томление духа"), медицина ("Свечи перед пультом") и, само собой разумеется, через всю книгу - наука, поиски космических цивилизаций, грандиозные строительства на ближайших планетах, глубинные разведки... Иными словами, намечен целый социальный комплекс. В предисловии ко второму изданию повести Стругацкие сами объяснили замысел: "Изображая в ней мир довольно отдаленного будущего, мы вовсе не хотели утверждать, что именно так все и будет. Мы изобразили мир, каким мечтаем его видеть, мир, в котором мы хотели бы жить и работать... Мы попытались изобразить мир, в котором человеку предоставлены неограниченные возможности развития духа и неограниченные возможности творческого труда. Мы населили этот воображаемый мир людьми, которые существуют реально, сейчас, которых мы знаем и любим: таких людей еще не так много, как хотелось бы, но они есть, и с каждым годом их становится все больше. В нашем воображаемом мире их абсолютное большинство... И именно наиболее характерные черты этих людей - страсть к познанию, нравственная чистота, интеллигентность - определяют всю атмосферу нашего воображаемого мира, атмосферу чистоты, дружбы, высокой радости творческого труда..."

В этой книге немало острых ситуаций, интересных догадок и мыслей. Много событий. Возвращается из полета космический корабль, запущенный 150 лет тому назад. Десантники исследуют спутник, построенный неизвестными гуманоидами. Находят особую биологическую цивилизацию на "благоустроенной планете" в системе голубых звезд. Охотник случайно подстреливает чужого космического путешественника...

Но, несмотря на все это, повесть статична. Большинство событий иллюстрирует идеи, раскрашивает социальный фон. Идеальные действия героев в идеальных, хотя иной раз и трудных, условиях лишают ее напряженности, подлинной конфликтности. Однако это, пожалуй, удел большинства социально-утопических произведений.

Повесть "Полдень, XXII век (Возвращение)", как и "Стажеров", следует отнести к произведениям переходного характера. Кончилось влияние техницизма. Стругацкие ищут новые конфликты и новые формы выражения. Их все больше начинают занимать сугубо социальные темы, современность с ее черновыми проблемами и сами люди, от которых больше всего зависит будущее. С фантастических высот технического прогресса трудно было сразу подступиться к утробной жизни, к тем ее областям, где добро еще не отделилось от зла, где нужно бороться за нравственный поступок, за утверждение истин порой элементарных.

Иван Жилин в "Стажерах", принимая решение вернуться на Землю и заниматься ее делами, думает о том, что на Земле остается молодежь, дети - и нужно "помочь им входить в жизнь, помочь найти себя", "научить хотеть работать взахлеб", "не кланяться авторитетам", "презирать мещанскую мудрость", доверять ближнему. И многое другое.

В художественном плане это решение реализуется в социальной утопии - повести "Полдень, XXII век...". Оно пока что остановилось на той же высокой восторженной ноте, что и техническая утопия в "Стране багровых туч". Стругацкие как бы решают для себя общий вопрос: ради чего идет борьба, к чему стремиться?

По времени новые поиски совпадают с началом 1960-х годов, памятным произведениями, которые объединяли в себе конфликты социальные и моральные, настаивали на личной ответственности человека за свои поступки, на бескомпромиссной борьбе с общественным злом, на необходимости честных нравственных решений.

Повестями "Попытка к бегству" (1961) и "Трудно быть богом" (1963) начинается новый период работы Стругацких.

Экскурсии в будущее вдруг сменяются трудными, трагическими возвращениями в прошлое.

Их смысл легче понять, обращаясь к реальным земным фактам.

В джунглях Амазонки и сейчас еще живет племя шингуанов. Первобытное, забытое племя. Их 600 человек.

День шингуанов начинается в пять утра. Все племя идет к озеру купаться. Потом работа: вскапывать землю, ловить рыбу, растирать корни маниоки.

Время от времени, прервав работу, они снова идут к озеру искупаться. Съедают печеную рыбу, Наступает вечер. Поужинав, шингуаны зажигают самодельные сигары и засыпают в гамаках. Они живут общиной.

Но вот забредают в джунгли сборщики каучука. Начинают гореть хижины шингуанов, высказывающих недовольство поведением пришельцев, заучат выстрелы, на улицах падают убитые.

После ухода белых распространяются инфекционные заболевания, начинают свирепствовать эпидемии.

Ракеты летят в будущее. А здесь прошлое воюет с прошлым. В руках одних всего лишь приспособления для рыбной ловли и растирания маниоки, у других - современное огнестрельное оружие, жевательная резинка, изделия из пластмассы, отличные сигареты, виски, шоколад...

Прошлое еще сильно на земле. Борьба с ним трудна и серьезна. Оно стоит перед человечеством не только в облике наивной общины шингуанов, но и вооруженное атомными ракетами, виселицами, концлагерями.

На пути к будущему человечество еще не раз встретит свое прошлое, и, возможно, не только на земле, не только в известных нам исторических формах. И пусть даже к тому времени люди будут чисты, всесильны и справедливы, как боги, встреча эта будет непростой и нелегкой.

События в повести "Попытка к бегству" странны, таинственны, загадочны. Двое молодых людей, классный звездолетчик Антон и его друг структуральный лингвист Вадим, собираются отдохнуть и развлечься, На Пандоре в разгаре охота на тахоргов - очень модный вид спорта. Но в последний час перед стартом к ним в спутники напрашивается пассажир - Саул Репнин, рекомендующийся историком, специалистом во XX веку. Вид и манеры его непривычны. Сам он производит впечатление человека, попавшего в беду. Друзья уступают его просьбе и соглашаются взять курс на неизвестную планету.

Первое, что они видят, выйдя из звездолета, труп замерзшего мальчика, припорошенный снегом. Через несколько шагов - еще четыре. Через час поисков - жуткую рабочую площадку, истощенных, усталых до смерти людей, одетых в "рубашки" из джутовых мешков. Полное отчаяние. Полное изнеможение.

Здесь-то и начинается драматическое противостояние характеров и точек зрения, возникают сложнейшие проблемы - нравственные, исторические, социальные.

Первая мысль, которая возникает у Вадима и Антона, - люди терпят бедствие. Нужно немедленно помочь. Одеть голых, лечить больных.

Но положение Антона (звездолетчика) крайне трудное. Одна из главных заповедей Комиссии по контактам с неизвестными цивилизациями - "никаких самодеятельных контактов с аборигенами". Увидев, что планета обитаема, по инструкции необходимо "немедленно покинуть планету, тщательно уничтожив все следы пребывания".

Однако человеческая совесть требует другого. На глазах происходит страшная, неведомая пока трагедия. Выяснить, в чем дело. Помочь. Антон должен решиться, и он решается преступить запрет Комиссии.

Впервые, мне кажется, в этой повести Стругацким удалось нарисовать характеры людей желаемого будущего. Без умиления, без идилличности, в серьезных конфликтах, в сомнениях, перед лицом ответственных решений. У Антона и Вадима стойкий иммунитет ко злу. Они не подвержены этой заразе. Но вместе с тем отчасти утратили способность и узнавать его. Зло ведомо им скорее теоретически, оно для них ирреально и призрачно.

"Антону было двадцать шесть лет, он давно уже работал звездолетчиком и повидал многое. Ему приходилось видеть, как становятся калеками, как теряют друзей, как теряют веру в себя, как умирают, он сам терял друзей и сам умирал один на один с равнодушной тишиной, но здесь было что-то совсем другое. Здесь было темное горе, тоска и совершенная безысходность, здесь ощущалось равнодушное отчаяние, когда никто ни на что не надеется, когда падающий знает, что его не поднимут, когда впереди нет абсолютно ничего, кроме смерти один на один с безучастной толпой. Не может быть, подумал он. Просто очень большая беда. Просто я никогда еще не видел такого".

Картина невыносимых человеческих страданий глубоко волнует Антона и Вадима. Но она им малопонятна. Они воспринимают ее как бедствие, но не могут привыкнуть к мысли, что это система. Они видят зажравшихся, тупых, жестоких надсмотрщиков в теплых шубах с зазубренными пиками наготове, но не могут представить себе, что же это такое, как такое возможно! И им кажется - стоит только продемонстрировать дружеские намерения, в конце концов стоит только объяснить толково цель и смысл своих поступков, как все проблемы исчезнут сами собой. Ведь это так разумно - объяснить!

Тут-то в действие вступает опыт и знания их странного пассажира Саула Репнина. С самого начала его поведение загадочно. Желание бежать на неизвестную планету, "где можно дышать". Архаичная речь. Уникальные знания о ХХ веке. Книжный червь - и необыкновенная энергия, решительность, даже ярость, когда нужно действовать. Уже не говоря о том, что одного взгляда на планету ему было достаточно, чтобы почувствовать неладное, по нескольким косвенным признакам уловить направление и смысл событий.

Он ставит перед потерявшимися друзьями вопросы, которые помогают им понять происходящее.

Саул обращает их внимание на то, что здесь "не все люди нуждаются в помощи".

Что одна только реакция друзей на несчастье - это несомненно уже "конфликт с некоторым установившимся здесь порядком".

Антон "вдруг ощутил всю громадность проблемы. Никогда еще не было такой альтернативы: вмешиваться или не вмешиваться в судьбу чужой планеты?"

А скептический Саул ставит новые и новые вопросы, один сложнее другого. На благотворительные идеи Вадима он отвечает: "Вы обрушите изобилие на потомственного раба, на природного эгоиста. И знаете, что у вас получится? Либо ваша колония превратится в няньку при разжиревших бездельниках, у которых не будет ни малейшего стимула к деятельности, либо здесь найдется энергичный мерзавец, который с помощью этих же глайдеров, скорчеров и всяких других средств вышибет вас вон с этой планеты, а все изобилие подгребет себе под седалище, и история все-таки двинется своим естественным путем".

Это не столько рассуждения, сколько опыт. Писательский эксперимент поставлен Стругацкими с блеском. Повесть невелика - всего 120 страниц. Острый ее сюжет неотделим от мысли, от экспериментальной задачи. Повесть больше не расслаивается на действие и его истолкование. Каждый новый шаг героев не только очередное приключение, но познание, продиктованное встревоженной совестью, чувством человеческого долга.

Перед ними детство народа, люди, еще не осознавшие своего разума, своих потребностей, своего блага. Герои совершают горестные ошибки. Их помощь несчастным мнимая. Пытаясь делать добро, они невольно творят зло. Дружеские их намерения воспринимаются как слабость. И обо всем этом свидетельствуют, не публицистические декларации, а сквозное действие повести, ее умело разработанная фактура. Оправданно звучит самая невероятная условность, которая даже не мотивируется каким-либо квазинаучным объяснением. Саул, странный спутник звездолетчиков, таинственно исчезает при возвращении на Землю, оставив странную записку на обрывке бланка с донесением:

"Господину рапортфюреру обершарфюреру СС господину Вирту от блокфризера шестого блока заключенного № 658617

Настоящим доношу, что по собранным мною наблюдениям, заключенный № 819360 не является уголовным по кличке "Саул", а есть бывший бронетанковый командир Красной Армии Савел Петрович Репнин, взятый в плен немецкой армией еще под Ржевом в бессознательном состоянии. Указанный № 819360 есть скрытый коммунист и безусловно, вредный для порядка человек. Он мною уличен, что готовит побег и участвует в той группе, про которую я вам доносил в донесении от июля сего 1943..." Вот кто такой Саул.

Он появляется неизвестными путями в будущем и возвращается в свою эпоху, чтобы погибнуть при побеге из фашистского концлагеря в 1943 году. В его записке Вадиму и Антону есть слова - "вы возвращайтесь на Саулу и делайте свое дело, а я уж доделаю свое. У меня еще целая обойма". Не удивительно, что "историк" хорошо знал XX век.

В повести Саул усиливает конфликтное начало, он представляет моральные принципы, которые, может быть, придется вспомнить, готовясь по-настоящему помочь бедствующей планете, названной веселыми парнями Саулой. Сам Саул возвращается в прошлое, потому что обязан выполнить свой долг в отпущенное ему историей время. От этого зависит многое, от этого зависит, вероятно, и то, смогут ли Вадим и Антон по-настоящему сделать свое дело, потому что история развивается естественным ходом. Ее нельзя остановить, переписать набело, нельзя из нее дезертировать в будущее или навсегда законсервироваться в прошлом. История - процесс, который вредно стимулировать любительскими приемами. Ее движение опирается на действительно существующие внутренние резервы. Всякий эксперимент должен вестись с учетом данного, после детального изучения реально действующих общественных сил.

Герои повести "Попытка к бегству" встали лицом к лицу с этими сложнейшими проблемами. Их первая неквалифицированная помощь, продиктованная самыми добрыми чувствами, вносит только сумятицу. И никаких благотворных результатов. Бедственное, горестное, трагическое положение людей требует вмешательства. Но есть ли у них, чужих и чуждых этому обществу, на это право, где и когда оно начинается?

Отвечая на этот вопрос, прежде надо уяснить главный принцип - отношение к человеку. Не к тому близкому и понятному, кто стал твоим другом или единомышленником. Но к человеку всякому - обремененному предрассудками, эгоисту, отсталому, исторически ограниченному, к ребенку, попутчику, женщине, прохожему...

В первой повести - "Стране багровых туч" - Быков еще мог думать, что он обязан спасти Юрковского, потому что Юрковский обладает уникальными знаниями о Венере.

В "Пути на Амальтею" подчеркнута другая мысль - друзья должны надеяться на друзей, друзья всегда обязаны броситься на помощь, спасая товарищей, идти на риск, делать невозможное.

В "Стажерах" в такой форме вопрос уже не возникает и возникнуть не может: в решительную минуту, рискуя, необходимо спасать человека, терпящего бедствие. Любого.

Повесть "Далекая Радуга" (1962) целиком сосредоточена вокруг этой темы. На далекой планете живет колония физиков. Здесь находятся женщины, дети, приезжают туристы, художники, писатели. Радуга - благоустроенная планета ученых. Осваивается она уже тридцать лет. Человечество ждет результатов очень важных экспериментов, раскрывающих новое понимание пространства.

Случилось так, что эксперимент приобрел опасные формы. Он вышел из-под контроля ученых. На планету движется смертоносная Волна, сжигающая и сметающая все на споем пути. В распоряжении колонии только один звездолет, небольшой вместимости и грузоподъемности. Здесь тот случай, когда все спастись не могут, когда нужны жертвы. Неотвратимое бедствие ставит людей перед выбором.

По-разному ведут себя даже эти, лучшие из лучших, люди. Скляров во что бы то ни стало пытается спасти свою Таню. Сам он смел, энергичен, решителен и умереть не боится. Но ради нее совершает поступки эгоистичные, жалкие, бессмысленные. И главное - ненужные для Тани, отвращающие ее от Склярова. Гениальный физик Ламондуа требует другого: "Мы все солдаты науки. Мы отдали науке всю свою жизнь... И то, что мы создали, принадлежит, по сути дела, уже не нам... Разговоры на моральные темы всегда очень трудны и неприятны. И слишком часто разуму и логике мешает в этих разговорах наше чисто эмоциональное "хочу" и "не хочу", "нравится" и "не нравится". Но существует объективный закон, движущий человеческое общество. Он не зависит от наших эмоций. И он гласит: человечество должно познавать. Это самое главное для нас - борьба знания против незнания. И если мы хотим, чтобы наши действия не казались нелепыми в свете этого закона, мы должны следовать ему, даже если нам приходится для этого отступить от некоторых врожденных или заданных нам воспитанием идей... Самое ценное на Радуге - это наш труд".

Но принято не это предложение. Уже по приказанию Горбовского, командира звездолета "Тариэль", на борт грузятся дети и беременные женщины. И больше никто и ничто не попадет на корабль. Даже самому Горбовскому там не остается места.

Это решение - часть другого вопроса. Вопроса о моральных границах науки. В "Далекой Радуге" он обсуждается лишь попутно. Однако направление писательской мысли понятно. Никаких моральных издержек наука приносить не должна - при современном развитии ее это самое опасное.

Ламондуа увлекся, ушел в сторону в своих поисках, ошибся, и вызванная его экспериментом Волна поглотила планету, тридцатилетний труд людей... Ошибка Ламондуа - невольная ошибка ученого-энтузиаста, технократа, ради науки готового поступиться моральными принципами.

В повести есть другой образ, более страшный и трагический. Образ Камилла.

Люди открыли возможность приживлять свой мозг к машине. Тринадцать отчаянных немедленно проделали над собой этот эксперимент. Он обещал нечто необычайное. Один из спорщиков говорит по поводу эксперимента: "Их называют фанатиками, но в них, по-моему, есть что-то притягательное. Избавиться от всех этих слабостей, страстей, вспышек эмоций... Голый разум плюс неограниченные возможности совершенствования организма. Исследователь, которому не нужны приборы, который сам себе прибор и сам себе транспорт... Человек-флаер, человек-реактор, человек-лаборатория. Неуязвимый, бессмертный..." Но получилось нечто противоположное. Машины-люди разрушали себя. Видимо, неограниченные интеллектуальные возможности машины и человеческие эмоции противоречили друг другу. Остался жить только один Камилл. Его все не любили и сторонились. Он был чужим среди людей. Речи Камилла понять никто не мог. В редкие минуты, когда это удавалось, оказывалось, что он высказывал нечто принципиально новое, необыкновенно интересное, гениальное. Но это не приносит ему радости.

Горбовский начинает осознавать его состояние: "Да, я понимаю... Мочь и не хотеть - это от машины. А тоскливо - это от человека".

Трагедия Камилла, человека-машины, может быть бедственной для людей. Стоит на один только шаг пойти дальше и представить, что у него появились бы желания. Не его, человеческие, а те, что соответствовали б возможностям машины. Она, вероятно, хотела б странного, чуждого человеку.

Научный эксперимент - к тому ведет содержание повести - не должен иметь надчеловеческих целей. Моральная сторона, какие бы выгоды ни сулил результат, не может сбрасываться со счета при решении рискованных научных задач,

Испытательная лаборатория "Далекой Радуги" - только пролог более трудного эксперимента. "Попытка к бегству" была первой разведкой, первой встречей с обществом, крайне нуждающимся в помощи. Повесть "Трудно быть богом" - следующий шаг. Научный эксперимент в природе сменяется социальным экспериментом. Ответственность экспериментатора-социолога усугубляется тем, что он имеет дело прежде всего с людьми. В "чистой" науке моральная сторона дела оказывается существенной в поворотные моменты, при открытии и испытании новых принципов. В остальное время она регулируется соблюдением техники безопасности, правовыми нормами в конце концов. Не то в эксперименте социальном. Здесь мораль всегда на одном из главных мест. Не может быть успешного социального эксперимента, основанного на аморализме, на попрании естественных прав человека.

Проблемы, которыми заняты герои повести "Трудно быть богом", неимоверно сложны. Они изучают жестокую цивилизацию, изощренную в мракобесии и подавлении всего разумного, человеческого, честного. Уничтожаются ученые, поэты, лекари, книгочеи. Горят рукописи, картины, книги. Под запретом имена лучших людей. Под запретом добрые старые песни и стихи знаменитых поэтов. Виселицы, казни, карательные отряды, ночные убийства, доносы, пытки, провокации... Самый темный разгул феодализма, усугубленный неизвестными еще в истории отклонениями,

И в этом обществе - люди, сильные, как боги, ученые, переодетые в архаические одежды. Они имеют космические корабли, оружие невиданной силы, возможности массового психического воздействия. Но они вынуждены подчиняться обычаям, установлениям и правилам страны. Они - разведчики и не имеют права на необдуманные действия, не должны совершить роковых ошибок, как герои "Попытки к бегству". Им категорически запрещено поднимать оружие. Они только в крайнем случае самозащиты могут использовать современные средства безопасности. Они здесь живут пять, пятнадцать, двадцать лет. Пока досконально не будет изучена цивилизация, предпринимать ничего нельзя. И может быть, этот запрет не будет снят вообще.

А тем временем погибают лучшие люди. Пылают городские кварталы и замки, из подвалов сочится липкая грязь, замешанная на крови, штабелями увозят на свалку трупы. Страна погружается в хаос.

Тяжела, опасна, мучительна жизнь историков в повести "Трудно быть богом". Благородный дон Румата (он же Антон) спасает лучших людей. Он проявляет чудеса храбрости. Но это - капля в море. Система остается прежней. За его спиной слишком мало людей, чтобы изменить ее. Даже лучшие из них заражены вековыми предрассудками, пассивны, не верят в возможность победы добра и правды. А добро нельзя навязать извне. Утвердить приказом, запретами, оружием. Нельзя объявить "золотой век", не найдя внутри страны сил, способных целенаправленно работать над совершенствованием общества.

С другой стороны, никто не виноват в таком положении. История идет своим путем. Цивилизация накапливает опыт, достигая побед и испытывая поражения, погружаясь в кровавую одурь и рывками устремляясь вперед. Осознание опыта придет позже. Общественные идеалы возникнут, когда для них наступит время. А пока работает страшная давильня.

Но человек, даже понимающий все это, даже обреченный на бездействие категорическим запретом, не может оставаться безучастным. Румата с горечью думает: "Останемся гуманными, всех простим и будем спокойны, как боги. Пусть они режут и оскверняют, мы будем спокойны, как боги. Богам спешить некуда, у них впереди целая вечность..." Он вынашивает новые идеи. Румата не может больше терпеть "научно обоснованное бездействие". Но он помнит и энтузиастов из своих же товарищей-историков, у которых не выдерживали нервы. Эти горячие головы вмешивались - и их поднимали на пики, убивали из-за угла, травили ядом, объявляли сумасшедшими.

К концу повести, когда уже исследованы все направления, когда события приобретают головокружительное ускорение, когда кровавая мясорубка начинает работать с устрашающей энергией, у Руматы происходят два серьезных разговора - с ученым-лекарем Будахом и предводителем крестьянского движения Аратой.

Румата спрашивает у Будаха, что бы он посоветовал богу, если б бог захотел помочь бедствующим. Перечислены и отвергнуты многочисленные варианты - от сказочного изобилия до наказания жестоких. И вот итог:

- Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.

- Сердце мое полно жалости, - медленно сказал Румата. - Я не могу этого сделать.

Примерно тем же заканчивается разговор с Аратой:

"Вы ослабили мою волю, дон Румата. Раньше я надеялся только на себя, а теперь вы сделали так, что я чувствую вашу силу за своей спиной... Уходите отсюда, дон Румата, вернитесь к себе на небо и никогда больше не приходите. Либо дайте нам ваши молнии..." Арата жаждет мести. Ему не терпится смести с лица земли баронские замки. А Румата знает, чем кончались обычно крестьянские восстания. Арата говорит к концу беседы: "Друг наполовину - это всегда наполовину враг".

Все идет к одному: либо активное вмешательство, либо отказ от какого бы то ни было влияния и уход с планеты. Иначе разведка историков перестает быть разведкой, превращаясь в эксперимент над собой, в медленное и мучительное самоистязание,

Румата не выдерживает. В нем накапливается гнев против головорезов дона Рэбы, потопивших страну в крови. Убивают преданного Румате мальчика, слугу Уно. На глазах погибает Кира, полюбившая его и верящая ему, как богу. И Румата обнажает меч не для бескровных дуэлей, в которых не было ему равных, а чтобы пролить кровь, наказать виновных. Он прокладывает мечом дорогу к берлоге дона Рэбы. Этот путь кровав и страшен; избранный в порыве отчаяния и гнева, бессмыслен. Румата опоздал со своим вмешательством. Непоправимое уже совершилось. Страна погрузилась в мрак, в кровь, и хаос. Румата стал на путь карающего бога. Он нарушил запрет. Более того, сам себе нанес глубокий моральный ущерб. Люди его времени не проливают крови других людей. Они сильны, добры, справедливы, разумны. Месть - не их принцип. Она несовместима с их нравственным самоощущением. Румата потом вспоминает свой поступок как глубочайшее моральное падение.

Острые конфликты повестей Стругацких возникают из моральных проблем, сопутствующих общению разных цивилизаций. Проблем, не до конца еще решенных на земле. Не ушли в прошлое колониальные войны. Не ушла в прошлое "политика силы" но отношению к малым народностям.

Шингуаны, первобытное племя джунглей Амазонки, о котором шла речь, запуганное грабителями н насильниками, чуждается всяких контактов, настороженно относится ко всякому белому человеку. Даже люди, которые придут к ним с самыми добрыми намерениями, должны будут преодолеть их враждебность, Прежде чем передать свой передовой исторический опыт, придется многое сделать, чтобы они захотели его принять.

Повести Стругацких предостерегают против опрометчивых исторических решений. В наш атомный век это предостережение звучит актуальнее, чем когда-либо прежде.

И все же логика повести "Трудно быть богом" подводит к необходимости вмешательства. Но, как и в "Попытке к бегству", оно получилось бессмысленным. Казалось бы, уже изучены все подступы, все лазы, все варианты. И тем не менее один из них остался непредусмотренным, промедление - гибельным, порыв отчаяния - усугубляющим ошибку. Если искать общие формулы, главную мысль этих повестей можно определить так: исторический эксперимент должен быть очень осторожным, всесторонне обдуманным и основываться на определенных данных внутри того общества, которое люди стремятся изменить к лучшему; добро на каком-то этапе должно принять активные формы.

Но как согласовать их с моральными принципами? Благородный Румата, в сущности, нарушил все общие нормы - от "не прелюбодействуй" (случай с Оканой) до "не убий", находясь всего лишь в разведке, изучая общество как историк. Какими же решительными действиями должно тогда закончиться планомерное вмешательство?! И как отделить в этой поголовно невежественной и дикой стране правых от виноватых? Или наказывать и тех и других, пока они не поймут своего блага, не примут нового бога? В повести "Трудно быть богом" вопросы эти сведены в один узел, но оставлены без ответа.

Итак, можно ли найти формы вмешательства, которые бы удовлетворяли нравственным нормам? Были б приняты и поддержаны лучшими умами общества? Преобразили страну и народ, не лишая их самостоятельного исторического пути?

В разговоре Руматы с Будахом ("Трудно быть богом") есть такой пассаж. Умный Будах смог все-таки обратить к "богу" главное требование: "Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!"

Но поскольку Румата в самом деле один из "богов"-представитель высокоразвитого человечества, то он и может решить эту задачу, как бог, фантастическими средствами: "массовая гипноиндукция", "гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках" - и родится новое наведенное сознание. Просто, и все же Румата вынужден сказать "нет": "Я бы мог сделать и это... Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?"

Человек Иван Жилин (повесть "Хищные вещи века", 1965) уклониться не может. Вдоволь насытившийся космической романтикой, он возвращается на Землю, чтобы заняться ее делами. Ему приходится думать о вещах практических и непосредственно актуальных. Гипноизлучателей у него нет. Более того, один из видов волнового воздействия на мозг человека стал социально опасным разрушительным наркотиком...

Действие повести "Хищные вещи века" происходит в курортном приморском городе. В стране, достигшей высокого жизненного уровня. Умствующий обыватель, доктор философии Опир декламирует: "Мы родились в величайшую из Эпох - в Эпоху Удовлетворения Желаний... О наука! Ты наконец освободила человечество!.. Удовлетворите любовь и голод, и вы увидите счастливого человека... Я вижу глубочайший смысл в поразительном сходстве между ребенком и беззаботным человеком, объектом утопии. Беззаботен - значит, счастлив. И как мы близки к этому идеалу!" Очень это похоже на рекламную картинку "общества изобилия" - на буржуазную утопию. Похожа и изнанка. В идеальной стране беззаботного "счастья" творится нечто страшное. Специальная международная Комиссия инкогнито вынуждена, заняться этой страной. Этим курортным раем, розовой трясиной, которая начинает источать гной.

Статистика бесстрастно свидетельствует, что самый большой процент людей, умерших от нервного истощения, - в этой стране. Умирают от белой горячки. В ванных. В гостиницах. В пансионатах. Уехавшие туда курортники не возвращаются. Посланные туда разведчики либо отказываются от своей работы, либо, как Римайер, шлют сбивчивые, бредовые, бессмысленные донесения, чтобы только отвязаться. В раю изобилия получил распространение новый сверхразрушительный наркотик. Тайна его изготовления неизвестна. Разведать контрабандную организацию, после ряда неудачных попыток, Комиссия посылает Ивана Жилина.

Прежде чем он открывает тайну, ему приходится узнать многое другое. Здесь никто не читает книг. Интеллектуальная жизнь погасла. Духовные интересы отсутствуют. Люди не знают, куда девать свое время, чем занять себя. Всех гнетет пустота. Укореняется полное равнодушие к людям, к природе, к действительности. Мир - сужается. Жизнь - загнивает. Главный принцип, с которым Жилину все время приходится иметь дело, - "ни о чем не надо думать". И люди здесь в самом деле ни о чем не думают. Погоня за наслаждениями заменила все интересы. Знаменитая "дрожка" - наркотический танец под световолновые эффекты на городской площади. Сумасшедший фляг. Алкоголь. Разнузданный секс. Кровавые приключения в заброшенном метро у "рыбарей". Садистские радости "меценатов", гангстеров от культуры, скупающих или даже ворующих шедевры живописи, скульптуры, патенты, рукописи готовящихся к печати книг, чтобы уничтожить их на своих тайных собраниях.

И вот кто-то открыл "слег"... Он дарит человеку иллюзорное бытие с удивительнейшими возможностями. Полноту эмоций. Исполнение желаний. Ослепительно яркие переживания и приключения. За несколько часов можно прожить целую жизнь. Увидеть прошлое и будущее. Пройти величайшие соблазны, сполна отдаваясь всему, что обещает наслаждение, радость, счастье. Это, по существу, целый неведомый, немыслимый, но прекрасный мир, который ярче действительности и от которого, однажды изведав его искушения, уже нельзя оторваться. Единственный и абсолютный его недостаток - он "все-таки иллюзорен, он весь в тебе, а не вне тебя, и все, что ты в нем делаешь, остается в тебе. Он противоположен реальному миру, он враждебен ему. Люди, ушедшие в иллюзорный мир, погибают для мира реального. Они все равно что умирают. И когда в иллюзорные миры уйдут все... история человечества прекратится..."

Страна медленно засасывается трясиной. Комиссия, пославшая Жилина, жаждет обнаружить шайку злоумышленников, выловить их, а на производство "слега" наложить вето. И это ее кардинальная ошибка. "Слег" - изобретение, доступное каждому, как табак, мыло или зубной порошок. Короче говоря, ловить некого. Изобретатели, вероятно, уже давно умерли в своих ваннах. Да их примерное наказание ничего бы и не изменило. Потому что виноваты не они, а Страна Дураков, с жадностью потребляющая отраву. Сторонникам крутых мер и решительных действий тут делать нечего. А страну, погружающуюся в небытие, надо спасать.

То же, что и в повести "Трудно быть богом". По там идет резня, и хочется поднять меч. Здесь расцветает комфорт, и сбившиеся с пути альтруисты вставляют в радиоприемник "слег" и ложатся в ванну с горячей водой.

В повести "Трудно быть богом" Румата спасал лекарей, поэтов, изобретателей, книжников... В "Хищных вещах века" речь идет главным образом о судьбе детей и тех, кто любыми средствами стремится взорвать трясину, заставить людей оглянуться окрест. Главная их забота - "вернуть людям души, сожранные вещами, и научить каждого думать о мировых проблемах, как о своих личных". Провозглашается одно из самых благородных вмешательств в жизнь - вмешательство культуры, науки, философии. Вмешательство идей, мировоззрения, педагогики. Оно помогает сохранить историческую память и уберечь созданные ценности.

Выводы эти и банальные как будто, и достаточно общие, но надо, между прочим, вспомнить споры тех лет, интересы нашей прозы, поэзии, публицистики. В своей фантастике, думая о будущем и оглядываясь на прошлое, Стругацкие учитывали интересы современности, касались вопросов, которые всех интересовали и широко обсуждались.

Впрочем, в то время критика не однажды упрекала их в умозрительности построенных моделей. (Это, правда, редко распространялось на повесть "Трудно быть богом", по общему признанию одну из лучших их повестей.) Между тем немаловажно выяснить - если проявилась эта умозрительность, то в чем конкретно. Ведь даже в самых схематических произведениях Стругацких сильна изобразительно-пластическая сторона. Построенные ими миры не бесплотны. Стругацкие умеют придумывать множество деталей, "сочинять" быт, образ действия, поведения так, что не избежали даже упрека в натурализме.

Сейчас уже довольно широко распространено мнение, что фантастика способна ставить мысленный эксперимент, экстраполировать, прибегать к комплексному рассмотрению разных проблем в их движении и связях. Словом, пользоваться приемами абстрагирования и научного обобщения.2

Надо, понятно, отдавать себе отчет, что эти приемы не даны в фантастике в чистом виде, что образный строй литературного произведения их как бы поглощает и претворяет в целый мир конкретных явлений, деталей, в вымышленную действительность, где уже трудно с одного взгляда обнаружить общий чертеж, С этой точки зрения абстракции Стругацких, во-первых, допустимы как своеобразный прием фантастики, во-вторых, основательно преображены, воплощены в целую систему человеческих отношений, поступков, "быта".

Но тем не менее умозрительность все же была отмечена, точнее, почувствована верно. Это касается прежде всего их главных героев. Уже было сказано, что они достаточно ярки. На них густо положена "оживка": они подтрунивают друг над другом, состязаются в остроумии и речевых вольностях. Стругацкие не боятся поставить их в нелепое положение, чтобы потом с блеском оправдать, придумав находчивое решение. Все это так. Но их эмоциональный мир все же сужен, точнее говоря, рационализирован. Герои загораются новыми идеями, охотно и напряженно размышляют, однако манера подводить итоги, в публицистических монологах развивать свои догадки и концепции придает чувствам Жилина, например, известную декларативность, принуждает к обязательному решению или выводу, хотя этот вывод и достигается не сразу, после колебаний, с трудом. И если обратиться теперь к главным героям ряда произведений - Вадиму и Антону ("Попытка к бегству"), Антону ("Трудно быть богом"), Жилину ("Хищные вещи века"), даже Максиму ("Обитаемый остров"), - то при всем разнообразии и необычности их приключений трудно не заметить чрезмерной близости их душевного строя, недостаточности индивидуального психологического начала. Тут обобщение оказалось слишком широким. Каждому из них не хватает каких-то интимных черт, может быть, единственного воспоминания или душевного порыва, которые были б совершенно личными и в то же время вписывались в задуманный образ.

Новые интересы меняли структуру повести Стругацких как художественного произведения. Техническая фантастика, научная фантастика уступают место социально-философским размышлениям.

Мне кажется, что Стругацкие не совсем точны, говоря, что они писали фантастику разного роду - научную и реалистическую, как бы пробуя жанры, поднимаясь со ступени на ступень. Последние их произведения не поддаются точным жанровым определениям. В них почти всегда господствует смелая фантастическая гипотеза - встреча с неизвестным. В дальнейших ее превращениях и истолкованиям мы найдем отдельные элементы научной и технической фантастики. В целом обыкновенно складывается система романа-предупреждения, рассматривающего социальные последствия отклонений экономического либо научно-технического порядка. Но одновременно мы найдем здесь острый приключенческий или даже детективный сюжет и героя романа-утопии - человека будущего, являющего собой рыцаря без страха и упрека, неуязвимого для пуль, сильного, смелого, умного, могущественного и доброго. Вероятно, именно этими синтетическими свойствами их произведения и приближаются к собственно фантастическим, где скрещиваются многие пути литературы, науки, социально-философской мысли и общественного действия.

Стругацких интересует прежде всего общество и человек в обществе. Однако не в бытовом плане, не в тесно придвинутых к человеку локальных обстоятельствах. Их увлекают и тревожат перспективы, крупный план - судьбы мира и человечества. И они ставят мысленный эксперимент.

Условные ситуации разрастаются до подробно выписанных мыслимых, но не существующих реально обстоятельств. Стремительный сюжет на этом фоне теряет свой чисто приключенческий характер, приобретая функциональные свойства. Он вводит в повесть большие социальные группы и вымышленные исторические формации, сталкивая и соревнуя разные эпохи. Сюжет оттачивает и делает явственными характеры людей, населяющих повести.

Они, эти люди, постигая неизвестное, наблюдают, расспрашивают, анализируют, спорят, обобщают, философствуют, бросаются и разведку и организуют сопротивление силам зла, спасают друзей и подвергаются испытаниям на выдержку, смелость, человечность. Иными словами, это характеры индивидуальные, детально разработанные, не столько рекомендованные авторами и снабженные ярлыками, сколько проверенные действием.

Однако они реальны не в полном смысле слова. Не прямо отражают действительность с ее исторической конкретностью. Это - характеры-концепции, характеры-обобщения, характеры-системы. Если пользоваться существующей литературоведческой терминологией - романтические характеры.

Их устремленность, сфера их действия далеко выходит за пределы ограниченной, сиюминутной текущей жизни с ее непосредственными заботами и потребностями. Современность, конечно, держится на примете, от нее отталкиваются писатели в своих поисках, но она соотнесена с широкой перспективой - мир, вселенная, космос, прошлое, будущее, бесконечность. Герои Стругацких поставлены перед пространством и временем, перед смертью и бессмертием, добром и злом. Они живут в этих категориях, как в собственном доме. И без этого расширенного, увеличенного мира, без усиленной остроты и могущества интеллекта, без облагороженных, испытанных на прочность чувств - жизни себе не представляют. Человеку и его бытию сполна возвращаются романтические стремления.

Что касается науки, то она присутствует в последних повестях Стругацких тоже в своеобразном качестве. В книге Норберта Винера, вышедшей посмертно, есть целая глава, направленная против машинопоклонников. В ней основатель кибернетики пишет: "Помимо того, что машинопоклонник преклоняется перед машиной за то, что она свободна от человеческих ограничений в отношении скорости и точности, существует еще один мотив в его поведении, который труднее выявить в каждом конкретном случае, но который тем не менее должен играть весьма важную роль. Мотив этот выражается в стремлении уйти от личной ответственности за опасные или гибельные решения. Побуждения такого рода проявляются в попытках переложить ответственность за подобные решения на что и на кого угодно: на случай, на начальство, на его политику, которую-де не должно обсуждать, или на механическое устройство, которое якобы невозможно полностью постичь, но которое обладает бесспорной объективностью... Как только такой господин начинает сознавать, что некоторые человеческие функции его рабов могут быть переданы машинам, он приходит в восторг. Наконец-то он нашел нового подчиненного - энергичного, уступчивого, надежного, никогда не возражающего, действующего быстро и без малейших размышлений".3

В заключение Норберт Винер пишет, что машины могут помочь человеку только при том условии, если "наши честь и разум будут удовлетворять требованиям самой высокой морали".4

В повестях Стругацких начала 60-х годов наука могущественна, чудодейственна, но не всесильна. Она является одним из условий, в которых живет человек будущего. Новым фактором чрезвычайной важности и значения. Однако наука и техника везде являются для человека вспомогательным средством, оттого что в неумелых руках они - опасны, в грязных - жестоки, в руках мещанина - становятся наркотиком, душистой лужей. Наука больше не является двигателем сюжета, проблемой, к которой подключается человек. Напротив, люди выдвигают свои человеческие цели, одной из которых становится познание. Познание, соотнесенное с развитием и совершенствованием моральных принципов.

В известном смысле Стругацкие - писатели-моралисты. Слово это скомпрометировано наивными прописями и нравоучениями, которыми часто оснащаются беспомощные произведения. В данном случае речь идет о том его значении, в каком оно применимо к философу, неизбежно формулирующему свою систему морали. К писателю, не только исповедующему определенные нравственные принципы, но и рассматривающему их в новом аспекте, проводящему самостоятельное исследование человеческой души. Тут, между прочим, мы снова видим ярко выраженный признак романтического мышления - моральную и духовную централизацию проблем личности.

Однако взаимоотношения науки и морали на том не оканчиваются. Герои Стругацких - романтики современной индустриальной эпохи, эпохи, когда знания играют все большую роль в обществе.

Стругацкие не противопоставляют науку и мораль. Они не смотрят с сожалением назад, на детство человечества. Не поэтизируют благоденствие на лоне нетронутой руками людей природы. Мир становится иным Он идет по другому пути. Бессмысленно хвататься за простодушную старину. Недоумевать, плакать, морализировать по поводу утраченной наивности - бесполезно.

Жажда познать себя и окружающее - может быть, самый надежный стимул развития. И, видимо, в этой сфере находятся источники, помогающие человеку совершенствоваться. Анализу будут подвергнуты самые неожиданные области. Человеческий ум проникнет всюду. Стремление к познанию - одна из самых поэтических сторон человеческого бытия. На пути познания человек соприкасается с бесконечным. Здесь, как нигде, он получает возможность ставить дальние цели. Причем нередко цели достижимые. Наука отвечает потребностям человеческого существа, объединяя в себе конечное и бесконечное. Новые знания, добытые отдельным человеком, объективируются, Они становятся общим достоянием, реальным фактором, меняющим лицо мира,

В современном мире, с точки зрения Стругацких, наука - одно из величайших чудес. В нее можно войти, как входят в сказку. Более того, она настолько громадна, что даже волшебства сказки можно объять проблематикой научно-исследовательского института, каковым и является НИИЧАВО (Научно-исследовательский институт Чародейства и Волшебства) в повести "Понедельник начинается в субботу" (1965).

Разумеется, повесть эта - озорная шутка, веселая выдумка, иногда сатира. Ее внешние проблемы условны, фантастичны. В НИИЧАВО собраны все чудеса мира: ученый кот Василий, играющий на гуслях и рассказывающий сказки, говорящая щука, огнедышащий дракон, которого каждую пятницу в цистерне возят на полигон, в подвалах института живут несколько вурдалаков, вампиров и оборотней, Кащей Бессмертный, гарпии, гидры, ифриты...

Программист Саша Привалов, случайно остановившийся переночевать в музее НИИЧАВО, попадает в странный, парадоксальный мир: современный институт с первоклассной вычислительной техникой и немыслимая, невообразимая архаика. "Вода живая. Эффективность 52%. Допустимый осадок 0,3" (старинная прямоугольная бутыль с водой, пробка залита цветным воском). "Схема промышленного добывания живой воды". "Макет живоводоперегонного куба". "Зелье приворотное Вешковского-Траубенбаха" (аптекарская баночка с ядовито желтой мазью). "Кровь порченая обыкновенная" (запаянная ампула с черной жидкостью)... Над всем этим стендом висела табличка: "Активные химические средства. XII - XVII вв."... "Меч-кладенец" (очень ржавый двуручный меч с волнистым лезвием, прикован цепью к железной стойке, витрина тщательно опечатана)... "Ступа на стартовой площадке. IX век" (мощное сооружение из серого пористого чугуна)... "Змей Горыныч, скелет, 1/25 нат. вел." (похоже на скелет диплодока с тремя шеями)..."

В художественной системе книги сатирические портреты институтских бюрократов и демагогов соседствуют с фигурами младших сотрудников, поистине добрых волшебников, получающих свою скромную зарплату - 120 рублей ежемесячно. Важнейшие отделы, ведающие проблемами человеческого счастья, - с отделом Абсолютного Знания, в котором занимаются делением нуля на нуль.

Но сатирическая тема постепенно уходит на второй план. Уходит на второй план и древняя волшебная сказка. Подлинные герои книги - добрые волшебники науки, энтузиасты познания. Саша Привалов, случайно оказавшись в НИИЧАВО, навсегда остается в нем работать, потому что здесь интересно.

Оказавшись дежурным по институту новогодней ночью, Саша должен следить, чтобы никто не входил и не выходил за его пределы. Но институт постепенно оглашается голосами. Сотрудники, имеющие дело с волшебством, легко проникают в здание. Они пришли сюда, потому что им тоже здесь интереснее, интереснее "доводить до конца или начинать сызнова какое-нибудь полезное дело, чем глушить себя водкою, бессмысленно дрыгать ногами, играть в фанты и заниматься флиртом разных степеней легкости. Сюда пришли люди, которым было приятнее быть друг с другом, чем порознь, которые терпеть не могли всякого рода воскресений, потому что в воскресенье им было скучно. Маги, люди с большой буквы, и девизом их было - "понедельник начинается в субботу"... Они были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них, наконец, в качество, и они стали с миром в другие отношения, нежели обычные люди. Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни... Каждый человек - маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова".

А в третьей части повести волшебную сказку прошлого сменяет несколько сюжетов, типичных для современной фантастики. Саша Привалов на машине времени путешествует в будущее, смоделированное на основе современных фантастических романов, - сюжет, позволяющий пародировать бедность современной утопии, плоские и примитивные схемы, которые нередко производит наша приключенческая литература. Второй сюжет - таинственная и невероятная история А- и У-Януса Полуэктовича, существующего в двух лицах: один из них А-Янус, заурядный администратор, живет из прошлого в будущее, второй У-Янус, великий ученый с мировым именем, в результате какого-то таинственного опыта живет из будущего в прошлое - этот таинственный человек никогда не знает, что происходило вчера (он еще до него не дожил), и всегда знает, что будет завтра (оно для него прошло вчера).

Волшебная сказка заменена современным фантастическим сюжетом с веселым и поучительным подтекстом. А сюжет возник как производное науки. Разумеется, это - тоже сказка, но придуманная людьми, которые знакомы с новейшими научными теориями, Романтическое мышление нашего века, без сомнения, теснейшим образом связано с наукой.

Пародия понадобилась, видимо, для того, чтобы переосмыслить сказку, создать свою на новых основаниях, обращенную к другому времени.

Эти новые создания фантазии подчас сложны и запутаны - как главы из повести Стругацких "Улитка на склоне"; иные, напротив, развиваются очень последовательно и логично, дублируя известные нам социальные модели, - как их же повесть "Второе нашествие марсиан". Однако разные конструктивные принципы не исключают общего: ясно выраженной рациональной системы, иногда возвышающейся до символических обобщений ("Трудно быть богом", "Хищные вещи века"), иногда сбивающейся на аллегорию ("Второе нашествие марсиан"). Их фантастика в своей основе рационалистична. Не только в тех случаях, когда авторы пытаются обосновать вымышленные термины и изобретения, не только когда они строят модель будущего, но и в своем отношении к человеку, к его внутреннему миру.

Это требует своего объяснения. Причин - много. Тут и взаимодействие с наукой, приучающее к анализу. И факт возникновения все новых и новых систем, все новых и новых моделей, требующих истолкования. Природа, открывая перед людьми одни свои тайны, предлагает другие.

Но самое главное, видимо, в другом: в опасности иррациональных поступков. Фашистская ли система, разнуздывающая страсти, освобождающая в "натуре" человека хищное животное, сгоняющая освобожденных от уз морали бестий в стадо, способное хором кричать "хайль" и убивать на уровне современной техники. Сверхчеловек ли, уверовавший в свое исключительное право владеть судьбами других людей и "благодетельствовать" народы, не считаясь с их действительными нуждами и желаниями. Технократ ли, передоверивший решение "безгрешной" машине, ее внечеловеческой точности и "справедливости". Все эти иррациональные, сверхчеловеческие и внечеловеческие силы, приложенные к современной технике и энергетике, могут вызвать катастрофу. Человек-животное, человек невоспитанный, надчеловек становится все более опасным для человечества.

Герострат сжег храм, чтобы войти в историю. Но Герострат при всем желании не смог бы сделать большего. В его руках были примитивные воспламеняющие средства. Сегодня Герострат, окажись он в благоприятных условиях, мог бы поджечь полмира. Еще более опасна фанатичная толпа, добравшаяся до ракет, севшая в сверхзвуковые самолеты...

Романтики, которым изначально было свойственно искать всечеловеческое добро и всечеловеческое зло, сегодня не могут не понимать, что "демоническое", неразумное, иррациональное решение, принятое индивидом, толпой или наведенной машиной, может оказаться всемирным злом.

Решение, от которого зависят судьбы людей, должно быть только добрым, только человечным, только разумным. Иного выхода нет.

Вот почему в современной фантастике разум бьется с темными иррациональными стихиями. Эстетизируется трудный путь познания. Научный эксперимент приводится в соответствие с нравственными нормами. Моралист в наше время не может не апеллировать к разуму, романтическое сознание с его максимализмом - не обращаться к науке. Наука открывает бесконечные возможности. И научный же расчет предупреждает многие действия, грозящие тяжелыми последствиями. Конечное и бесконечное как бы взаимно контролируют друг друга. Дело человеческой морали и разума сохранить их равновесие.

Вторая половина 60-х годов была для Стругацких порой сложных поисков. То, что выше говорилось о синтетичности и рационализме, оказалось для них неким барьером, который они стремились преодолеть. Ведь в самом деле, сколько бы мы ни объясняли смысл рационалистических конструкций, какими бы оговорками ни обставляли, все равно в них есть некий художественный изъян. Самая эмоциональная конструкция все же недостаточно эмоциональна. Самые правильные и энергичные моральные выводы - недостаточно заразительны, если они заданы извне. Между тем при высоких профессиональных качествах проза Стругацких первой половины 60-х годов все же находится в слишком жестких конструктивных рамках, служит заранее формулируемому, пусть сначала как рабочая гипотеза, принципу.

Вот тогда-то и начали они испытывать жанр гротескно-сатирической повести ("Сказка о тройке") и то, что Стругацкие называют реалистической фантастикой, являющей образы смятенного сознания ("Улитка на склоне"), приключенческой фантастики ("Обитаемый остров"), фантастического детектива ("Отель "У погибшего альпиниста""), романа-предупреждения, ведущего к новым встречам с неизвестным ("Малыш"). Но это жанровое разнообразие не следствие рассеянности интересов и индустриализации профессиональных навыков. Это - поиск обостренных эмоциональных решений. Вся их фантастика последних лет живет жаждой органического единства, происходящего не от конструктивной логики, а от самого жизненного фантастического начала, где бы оно ни возникало. Оно должно вести сюжет и мысль, самим своим присутствием формировать художественную внутреннюю логику произведения. Оттого и резкие переходы от произведений остросюжетных, как "Отель "У погибшего альпиниста"", до крайне медлительных фантасмагорических видений в "Улитке на склоне". От повестей со спокойной эпической авторской интонацией ("Малыш") до произведений с резко выраженным эмоциональным отношением к повествованию ("Второе нашествие марсиан").

Стругацкие представляют читателю в этих произведениях новые лица. В "Отеле "У погибшего альпиниста"" дают целый музей характеров-масок. Максим в "Обитаемом острове" продолжает "рыцарскую" родословную героев-разведчиков новых миров, начатую Антоном (Руматой Эсторским). В приключениях Максима столько испытаний, что характер его, традиционный уже для Стругацких, если и не обогащается новыми чертами, то свои типологические свойства выявляет с впечатляющей полнотой и цельностью. Что касается Комова в повести "Малыш", то, когда-то лишь намеченный в повести "Полдень, XXII век", он являет здесь новый стиль мышления, аналитически сильного, но импульсивного, быстро соединяющего далекие факты, однако из-за увлеченности готового игнорировать некоторые следствия и нежелательные результаты. Его характер очень перспективен для острого фантастического сюжета. А сам Малыш - образ странный и неожиданный - окружен такой достоверной психологической атмосферой, написан с таким эмоциональным подъемом, что он в самом деле возвращает нас к мечте Стругацких об эмоциональной фантастике, о той ее заразительной активности, которая была бы способна соперничать с психологической прозой.

Работу Стругацких, мне кажется, хорошо объяснил Станислав Лем в одной из автохарактеристик: "Когда я писал первые фантастические книги, меня терзали угрызения совести. Мне казалось, что если я в одной книге дал какую-то картину будущего, то я буду сам себе противоречить, если в другой книге опишу будущее иначе. Через много лет, когда я начал читать книги специалистов-прогнозистов, я понял, что никакого логического противоречия здесь нет. Прогнозисты всегда делают несколько вариантов прогнозов в виде расходящегося веера".5

Отличие Станислава Лема от Стругацких в том, что он все больше склоняется в своей фантастике к философскому трактату, Стругацкие же, преодолевая публицистический рационализм, идут к эмоционально-психологическим ситуациям, к разнообразию эмоционально-нравственных проявлений человека в познании, действии, прогнозах. Это результат углубления творческого художественного начала.

ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ

Фильмография Кира Булычева

Коноплев В. Советская социальная фантастика в чтении подростков и юношества

Кропанин В. Конец света и кометы

Королев А. Москва и Ершалаим

Ларионов В. Анджей Сапковский в Санкт-Петербурге

А. Урбан

ФАНТАСТИКА И НАШ МИР