«СОЛЯРИС» БЕЗ ЭКЗОТИКИ

... Я хочу объяснить, почему я решил экранизировать "Солярис". Глубина и смысл повести Станислава Лема не имеют отношения к жанру научной фантастики, и полюбить ее только за жанр недостаточно. Повесть не только о столкновении с Неизвестным на пути человеческого разума, но и о нравственном воспитании человека в связи с новыми открытиями в области научного познания. Конфликт героя повести Кельвина - в столкновении лицом к лицу со своей материализованной совестью, которая появляется в облике подруги его юности. Кельвин не изменяет тем нравственным нормам, которые считает для себя обязательными. Ибо изменить в этом случае значило бы остаться на старом уровне, даже не пытаясь подняться на новый. И за этот шаг вперед Кельвин жестоко расплачивается. Эта-то связь нравственной проблемы с законами движения человеческого разума и создает необходимые предпосылки для жанра научной фантастики...

Проза обладает особым свойством образно опираться на чувственный опыт читателя. Как бы подробно не была разработана та или другая сцена, тот или другой эпизод, читатель, в силу своего опыта, видит то, к чему его приспособил его опыт, склад характера, пристрастия, вкус.

"Война и мир", прочитанная и увиденная тысячью читателями, - это тысяча разных книг. В этой существенно важной черте - особый смысл и всепроникновение литературы, ее демократизм, если угодно. В ней залог читательского сотворчества.

Читатель, обладающий фантазией, за лаконичным описанием видит больше и ярче, на что подсознательно и рассчитывает писатель. Самые жестокие и натуральные подробности читатель воспринимает с пропусками, через свой субъективный эстетический фильтр. Я бы эту особенность воздействия на читателя назвал эстетической адаптацией.

Это - в литературе.

В кино каждый отдельно снятый кадр, каждая сцена, эпизод фиксируют действие, лица персонажей. Здесь - недвусмысленное обозначение конкретности, против которой так восстает частный, чувственный опыт зрителя. И в этом страшная опасность быть не принятыми зрителями.

Кое-кто может возразить, что кино - источник экзотического, неизвестного зрителю, поэтому и притягивающего. Совсем иначе.

Я замечал по себе, что если внешний, эмоциональный строй образов в фильме опирается на авторскую память, на родство впечатлений собственной жизни и ткани картины, то он способен эмоционально воздействовать на зрителя. Если же фильм сконструирован только по формулам литературной основы фильма (сценария, экранизируемого литературного произведения), пусть в высшей степени убедительного и добросовестного, зритель останется холодным.

То есть уж коли ты не способен, объективно не способен воздействовать на зрителя его собственным опытом, как в литературе, то следует (речь идет о кино) искренне рассказать о своем. "Переплавить" литературное произведение в кадры фильма - значит суметь рассказать свою версию литературной основы, рассказать свою читательскую версию...

Мне хотелось так снять "Солярис", чтобы на экране не возникло экзотики (технической, я имею ввиду)...

Если, скажем, снять прилунение, как посадку пассажиров в трамвай в современном лифте, то все станет на свои места. Надо психологически создать для персонажей не экзотическую, а реальную, привычную среду. Подобное же разглядывание технических процессов будущего превращает эмоциональный фундамент фильма как художественного явления в мертвую схему, претендующую на правду, которой нет и не может не быть.

Чертеж - это чертеж. Живопись - живопись. А фильм - это фильм. Следует отделить твердь от воды и не заниматься комиксами.

Вот тогда фиксация реальности на пленке станет такой же простой, как в традиционных искусствах (бумага и перо, холст и краска, мрамор и резец), тогда посмотрим. Тогда кино действительно станет первым искусством, а его муза - царицей всех других.

Андрей ТАРКОВСКИЙ
(4 ноября 1970 г.)