РЕАЛИЗМ НЕОЖИДАННОГО

ЕСЛИ, сидя у телетайпной ленты, вы принимаете сообщение о том, что кто-то попал под машину и на этом передача обрывается, вы все равно будете убеждены, что пострадавший получил по меньшей мере сильный удар. Такова наиболее вероятная и естественная связь событий, ее требует логика упорядоченной физической реальности. Если бы человек, с которым случилось такое несчастье, вышел из него без единой царапины, происшествие стало бы исключением, почти граничащим с чудом. Во многом сходная логика была сформулирована некогда Аристотелем в качестве закона искусства: поэзия должна быть правдоподобнее, жизни ибо, в отличие от последней, она не может позволить себе невероятных событий. Исключительный факт говорит сам за себя, в то время как в художественном контексте невероятное лишь вызовет недоверие к автору. И более того: "Невозможное, но кажущееся вероятным следует предпочитать возможному, не вызывающему доверия". Иначе говоря, ложь, похожая на привычную правду, по этой логике предпочтительнее правды непривычной и новой.

Известно, что наши годы - время величайших социальных и научно-технических революций: все привычное меняется на глазах. В такое время расцвет фантастических жанров, по-видимому, должен быть правильно осмыслен. Однако мне кажется, что нередко, читая о том, как "фантастика становится былью", мы не вполне отдаем себе отчет в размерах и значении происходящего. Современная научная фантастика - это разновидность литературы, вопреки совету Аристотеля подчеркивающая возможность невероятного.

Чем более образы насыщены неожиданным будущим, тем они фантастичнее. Тот факт, что научная фантастика популярна сегодня не только у нас, но и во всем мире, указывает на многое, и прежде всего на насыщенность таким будущим всей современной действительности. В этом плане и можно говорить о реалистичности лучшей части современной западной научной фантастики и о советской фантастике как органическом направлении литературы социалистического реализма. Они реалистичны потому, что по-своему верно отражают сегодняшнюю, во многом "фантастическую" реальность, пронизаны ощущением стоящих у порога величественных перемен, не сулящих ничего хорошего буржуазному миру. Я попытаюсь с этой точки зрения коснуться ряда спорных вопросов социально-философского жанра современной научной фантастики, сегодня наиболее значительного и популярного.

НАЧНЕМ с широко распространенной концепции, согласно которой научная фантастика экстраполирует сегодняшние тенденции в завтрашний день. В основе каждого фантастического образа, как мне кажется, лежит "принцип кентавра" - т. е. совмещение явлений, с точки зрения вышеописанной логики вероятного, несовместимых. Поскольку фантастика стоит сегодня на перекрестках времени, в ней борются взаимоисключающие социальные идеи, утопические и антиутопические тенденции. Конечно, в утопии, целиком посвященной изображению идеального будущего, этот принцип менее заметен. Но, как справедливо отметил голландский исследователь культуры Ф. Полак, утопии строятся по контрасту скорее с отрицаемым, нежели с реально существующим. Другими словами, в утопиях "вторая половина кентавра" (образ прямо противоположных мрачных времен) всегда предполагается мысленно, а часто в ослабленном виде сохраняется и в самом изображении. Так, в "Туманности Андромеды" И. Ефремова есть образы преступника Бета Лона, Острова Забвения и т. п. Но такое опускание подразумеваемого не имеет принципиальной общности с логикой приведенного вначале телетайпного сообщения. Оборванный конец этого сообщения мы восстанавливали, исходя из нашего чувства естественного и вероятного. Но какая половина в образе кентавра обосновывает другую? Они равноправны, и если нам дана одна существенная часть фантастического целого, например человеческое туловище, мы никогда не можем заранее с уверенностью сказать, что послужит его второй половине - механизм, растение, морская волна.

Фантастические сюжеты всегда парадоксальны, неожиданны и в плане усредняющей логики непредсказуемы. Они порождают именно невероятное и исключительное.

Понятию экстраполяции не хватает той диалектики, которая столь свойственна общественному развитию и самой фантастике. Последняя (еще в большей мере, чем детектив) склонна скорее ошеломлять и обманывать ожидания, чем прямо развивать какие-либо тенденции. Указав одно направление, она обычно тут же переходит к противоположному. Неожиданным будущим насыщены здесь даже произведения, рисующие общество, в появлении которого читатель и автор вполне уверены. Вспомним те же "Туманность Андромеды", "Люди, как боги" С. Снегова.

Есть и более широкая точка зрения, по которой функции фантастики также исчерпываются прогнозом, хотя о способах ее предвидения не говорится определенно. Сторонникам этой концепции можно указать, что фантастические образы рисуют, как правило, не только новое будущее, но и столь же неожиданное и невероятное прошлое. Так, если в рассказе Г. Гора "Великий актер Джонс" Эдгар По странным образом навещает конец XX века, то в XIX век и реальную биографию По оказывается включен его не известный историкам литературы рассказ об этом перемещении. Типичны для этого жанра сюжеты, по которым потомки находят на отдаленной планете средневековье, пытающееся освоить совершенно чуждую ему технику, и т. п. В современной фантастике будущее входит в прошлое столь же реально, как последнее - в завтрашний день; они художественно равноправны, и если прогнозирование небывалого имеет практический смысл, то можно ли найти его в таком же ретроспектировании?

НА МОЙ ВЗГЛЯД, основной функцией социально-философской фантастики является выбор - понятие более широкое, чем прогнозирование. В переломные моменты истории открываются горизонты буквально во всех направлениях - в прошлое так же, как в будущее. В такие моменты встречаются возможности, в более определившиеся эпохи никаким образом не совместимые. В остром ощущении того, что действительно открыты многие, даже самые невероятные пути и выбор того либо иного зависит от объединенной общественной воли, и кроется современное сознание реальности фантастического.

Весьма распространено мнение, что фантастика пишет "для современников о современных проблемах", только "надевая на них галактические одежды". Но концепции, согласно которым современные тенденции лишь "остраняются" научной фантастикой, кажутся мне неубедительными. У этого жанра нельзя отнять ярко выраженный, сам по себе дающий удовлетворение пафос невиданного и невероятного; без него фантастика превратилась бы в плоское иносказание. Как же сочетать питающее фантастику стремление к небывалому и ее связь с конкретно-историческим и актуальным, сближающую ее с памфлетной публицистикой и социологическими трактатами? У больших художников невиданность событий и явлений уводит не от реально возможного (сколь бы невероятным оно ни казалось), а от всякой попытки ограничить обобщение, поставив ему пределы в пространстве и времени. Сохраняя острый контакт с сиюминутностью и современностью, вырастая из них и отвечая на их вопросы, фантастический образ одновременно уводит нас в бесконечность. В его принципиальной несхожести со всем уже сложившимся и существующим раскрывается один из основных секретов фантастики - ее природное стремление к космической универсальности обобщений.

Социально-философская фантастика не может не быть - и в лучшей своей части, безусловно, является - "зеркалом реальности" (чего справедливо требует от нее А. Казанцев), однако реальности новой, невиданной, наталкивающей на размышления, какой и есть сегодняшний день.

Социально- философская фантастика - не случайное явление в современной советской литературе: она не возникла "из ничего" и не изолирована от других жанров. Напротив, она окружена обширной сферой, родственных художественных форм, которые, как и она, выделяются публицистичностью, острым сюжетом, пафосом нового, наконец научностью как существенной характеристикой образов и проблематики. С этой стороны к интересующему нас жанру приближается так называемая "технологическая" фантастика, ориентированная прежде всего на подростков и занятая пропагандой научных гипотез.

Но научность не исчерпывает специфики современной фантастики. Научность была и остается характеристикой и многих других явлений искусства (литература просветителей, Флобер, Золя и их приверженцы, реалистический философский роман XIX века, детективный роман и т. д.).

По той же линяй научности современная фантастика близка философскому социально-реалистическому роману ("Русский лес" Л. Леонова). Герой современной научной фантастики (как и герой такого романа) прежде всего - идея (в том же смысле, в каком героем детектива является сюжет).

КОНЕЧНО, и читатель философского романа, и читатели фантастики и детектива, как бы они ни были увлечены острыми поворотами действия и борьбой противоположных концепций (моменты, сильно выраженные во всех трех жанрах), сопереживают прежде всего конкретным личностям - персонажам. Однако эти личности построены по-иному, чем герой традиционного реалистического романа: они многолики, и отдельные воплощения каждого персонажа остро противоречат друг другу. Таковы центральные герои детектива, постоянно меняющие свои маски, - сыщик, разведчик, преступник. Типичный герой современной фантастики живет одновременно в прошлом и в будущем в виде взаимоисключающих двойников, в нем борются робот и человек, он одновременно воплощает противоположные морально-психологические концепции. Такое строение личности героя и ставит перед ним и читателем проблему бескомпромиссного выбора, которая служит (по-разному) движущей пружиной всех трех жанров. Не зря детектив так органически перерастает в философский роман (Честертон), а последний, как и современная научная фантастика, обычно включает в себя детективные линии.

Формула художественного своеобразия интересующего нас жанра должна учитывать и то, что сближает его со многими другими. Такой широкой характеристикой, позволяющей выделить подлинную индивидуальность на общем фоне, мне кажется пограничность современной научной фантастики. Она существует как бы на переломе исторического прошлого в историческое будущее, с художественной равноправностью сводя образы того и другого в своих творениях. Одновременно она объединяет в себе противоположные культурные сферы современности - научно-техническую и гуманитарную, как и соответствующие им "языки". Все образы социально-философской научной фантастики, начиная от ее центральных героев и кончая элементарными художественными деталями, стремятся существовать кал бы на грани взаимоисключающих противоречий, сюжетных, идейных и эстетических, полностью сливая их в себе и в то же время становясь ареной их непримиримой борьбы.

Эстетическая пограничность фантастических образов заметно выражается и я тяготении фантастики к стилизации и сказу ("Сказки роботов" и "Кибериада" Лема), к всевозможным формам комического (целый ряд произведений И. Варшавского, В. Савченко, А. Днепрова, Р. Подольного. Л. Лагина и др.). Ведь в основе этих художественных явлений лежит именно столкновение далеких друг от друга стилистических тенденций, жизненных установок и способов мышления, взаимоисключающих ситуационных моментов.

Среди родственных жанров современной литературы, также отличающихся отчетливой культурной и эстетической пограничностью, эта ветвь научной фантастики выделяется крайне заостренным и в то же время наиболее наглядным, пластически развитым выражением сходящихся в ней противоречий. Калейдоскопическая пестрота детектива, интеллектуальный мир романа философского сливаются здесь с астрономическим космосом. Сохраняя всю соль реального приключения и открытия, фантастика остается в то же время приключением интеллектуальным. Сильнее н очевиднее других типов литературы она выражает тягу к новому.

Однако пограничное культурное положение научной фантастики, обеспечив ей всесторонний кругозор и массового читателя, оказало и дурные услуги: оно вызвало странный спор из-за нее "гуманитариев" и "естественников". Оно заставило заниматься ее исследованием всех, кого угодно, кроме литературоведов-профессионалов.

Между тем в откровенной, острой и доступной для каждого форме выражая переломность нашего времени, фантастика получает несомненную ценность для литературной теории. Результаты исследования фантастики помогут многое объяснить в тех явлениях современной литературы, в которых пограничность образов и эстетических принципов проявляется менее очевидно.

Нельзя отрывать фантастику и от истории советской литературы. Ведь фантастика - полноправный жанр литературы социалистического реализма.

ПЕРМЬ