2. ЭСТАФЕТА ПОКОЛЕНИЙ

Часто приходится слышать, что традиции, дескать, имеют место там, где наблюдается известная преемственность творческих поколений. Замечание справедливо, но почему же традиции эти непременно должны прослеживаться от года к году? В истории литературы эти самые традиции измеряются порою такими отрезками времени и такими социально-историческими этапами, что их вообще нет смысла принимать в расчет! В случае с советской многонациональной фантастикой вообще смешно говорить о том, что влияние фантастики 20-х или 30-х годов не сказалось на развитии этого жанра в последующие десятилетия как в фантастике в целом, так и в отдельных региональных зонах.

Поэтому, говоря о развитии фантастики в Сибири, нельзя не учитывать и опыта в жанре писателей прошлых десятилетий (пусть даже будут это фрагментарные проявления дореволюционного периода или творчество В. Итина), и общего уровня, который был достигнут советской фантастикой в середине 50-х годов. И опыт был, и определенные рубежи были достигнуты. Но ничто не объясняется случайным стечением обстоятельств. К середине 50-х годов советская научно-фантастическая литература, как бы суммируя накопленное к этому времени, еще повторяла идеи и сюжеты фантастики 30-х годов. Но уже тогда устаревшая несколько "форма" наполнялась новым содержанием, соответствовавшим требованиям дня.

Именно на эти годы приходится начало творчества в фантастике красноярского писателя Николая Шагурина, которого можно назвать зачинателем приключенческой и фантастической литературы в Сибири нового времени. Работая в печати как очеркист и фельетонист, Н. Шагурин первые свои рассказы опубликовал еще в 30-е годы. Тяга к приключениям, романтике, необычному - все эти качества проявились уже в первых значительных повестях писателя, таких как "Рубиновая звезда" (1955), "Остров больших молний" (1956). Приключенческие по жанру, они содержали в себе и элементы фантастики, познавательный материал, имели воспитательное значение для читателя тех лет, главным образом для детей. Центральными направлениями в фантастике той поры остались научно-техническое и антивоенное. В центральных и местных издательствах выходило в свет немало фантастических книг такой тематики, книг разных: удачных и не очень, порою и вовсе примитивных. Поэтому на общем фоне фантастической литературы этого времени повести Н. Шагурина (при всех их достоинствах) не были явлением ни исключительным, ни третьестепенным. Они в целом шли в русле общего среднего уровня. К концу 50-х, к началу 60-х годов писатель почти полностью уходит в фантастику, предпочитая, правда, приключенческо-фантастический жанр, где фантастический элемент уступает место сюжетной динамике. Научно-технические изобретения, научные открытия в произведениях Н. Шагурина выступают не в качестве основной темы, а лишь условия, позволяющего обнажить до предела и проследить пагубные пути использования неограниченных возможностей науки в капиталистическом мире. Так появляются рассказ "Возвращение Звездного охотника" (1962), повесть "Операция Синий гном" (1963) и другие в основном антивоенные произведения, составившие позднее содержание книги фантастики "Тайна декабриста" (1965). Как правило, действие фантастических произведений Н. Шагурина происходило за рубежом. Но этот материал давал писателю возможность более свободно использовать чисто научно-фантастическую посылку, обличить на этом фоне авантюристов и мракобесов средствами политической сатиры.

Произведения Н. Шагурина, насыщенные острыми коллизиями, элементами социально-политической сатиры, быть может, не всегда удачные с точки зрения идейно-художественных достижений фантастической литературы сегодняшнего дня, так или иначе сыграли свою роль в общем процессе. Вместе с ними совершенствовался и талант самого писателя. Тем более, что в избранном жанре писатель добился известного успеха - его более поздние повести "Тугоухий игрок" (1975) и "Новая лампа Алладина" (1979) смело можно назвать самобытными и тонко отточенными произведениями, где каждая деталь работает "на максимальное раскрытие замысла и эмоциональное воздействие на читателя, образ выпукл, сочен и предельно обнажен по своей сатирической природе. Думается, что эти произведения как раз являются наиболее типичными для писателя, хотя в его творчестве есть и чисто романтические рассказы, типа "Памятник Аэлите". Изданный незадолго до смерти фантастико-приключенческий роман "Эта свирепая Ева" (1983) продолжал поиски писателя в области синтеза приключений и увлекательной научно-фантастической идеи, имеющей реальное практическое воплощение. И хотя роман посвящен интересной и актуальной теме - борьбе с тайфунами, тем не менее это произведение уступает прежним вещам, вероятно, прежде всего по той причине, что научный материал несколько сместил в сторону романтику морских приключений.

Почти одновременно с Н. Шагуриным обратился к фантастике и другой красноярский литератор Иван Калиновский, по основной своей профессии - архитектор. С начала 60-х годов стали появляться в центральной и местной печати его яркие по изобразительным средствам и разящие, прямо в цель фантастико-сатирические рассказы, разоблачающие разнообразные стороны буржуазной "демократии". Научно-фантастическая посылка в рассказах И. Калиновского почти всегда условна, не детализируется до мелочной регламентации. Но ее функция в том или ином рассказе и не требует той "скрупулезной" точности и достоверности, которая характерна для традиционной научной фантастики, поскольку фантастика здесь - лишь прием. Используя достаточно плодотворно опыт сатирической литературы прошлого, в частности сатирических произведений Д. Свифта, М. Е. Салтыкова-Щедрина, М. Твена, К. Чапека и других, И. Калиновский реализует свой замысел совсем на ином материале 60-х годов XX века. Поэтому научный материал в его рассказах онаучен на новом уровне знаний и играет существенную роль при всей внешней условности своей - на его смысловой основе и решаются проблемы политики, войны, демократии, судьбы отдельно взятых героев.

Порою рассказы И. Калиновского не столько даже сатиричны, сколько лиричны по канонам, скажем, новелл О'Генри - это рассказ о судьбе, немного грустный, немного веселый, но по сути своей реалистический. А фантастика здесь важное, но отнюдь не главное в содержании. К примеру, можно ли отнести без оговорок к сатире рассказ И. Калиновского "Королева Большого Дерби"? История "предприимчивости" двух друзей, сконструировавших автоматическую лошадь и пытавшихся разбогатеть на скачках, может быть воспринята не иначе, как рассказ в духе американского новеллиста, но с учетом фантастической исходной ситуации. С другой стороны, использование фантастических открытий и изобретений у Калиновского поставлено в прямую зависимость от основного замысла. Так, в рассказе "Негропигментин доктора Мелькотта" фантастический "эликсир", влияющий на окраску кожи, помогает острее раскрыть расовые проблемы. Наконец, фантастический прием используется уже на иносказательном уровне в русле политического памфлета ("История космической миссии м-ра Смита" и др.) и при этом меняется и форма повествования, и лексический строй произведения. И. Калиновский выпустил в свет лишь две книги рассказов - "Королева Большого Дерби" (1962) и "Когда усмехнулся Плутарх" (1967), но отдельные его произведения актуально звучат и сейчас, в конце 80-х годов.

Творчество Н. Шагурина и И. Калиновского отражало в целом тенденции фантастики 40-х и 50-х годов с явным перевесом в сторону приключений и сатиры. Но уже в конце 50-х годов, а тем более в 60-е годы, происходили качественные изменения в советской фантастике. Прошло первое Всероссийское совещание по приключенческой и научно-фантастической литературе.(1958), на котором открыто говорили об отжившем, мешающем развитию жанра, о ростках нового, нуждающегося в поддержке и дальнейшем развитии, о новых задачах советской фантастики. Происходили изменения в социальной жизни, раздвигала горизонты наука, новых успехов добивалась техника - все это не могло не коснуться научно-фантастической литературы. Появилась творческая молодежь, смело бравшаяся за отражение новых тем, за постановку принципиально и качественно иных проблем в фантастике. Уже началось освоение космического пространства, и в фантастике появилось целое направление рассказов, повестей и романов на эту тему. Вообще, наука и ее проблемы занимали все больше места в творчестве писателей-фантастов. Не остались в стороне и сибирские фантасты.

Так, например, иркутский писатель и ученый Лев Могилев обратился в своей фантастической повести "Железный человек" (1962) к теме "человек и машина" (в те годы эта тема становилась модной - буквально своеобразным открытием на отечественной почве явились оригинальные рассказы А. Днепрова), попытавшись сконцентрировать свое внимание на модных в те годы проблемах кибернетики. Но новые темы требовали и внутренней осмысленности научных проблем в философском, нравственном аспектах и как следствие - органического соответствия всему этому художественного материала. Интересный замысел у Л. Могилева удался, однако, лишь наполовину, поскольку автор (начинающий писатель, по основной профессии - биолог) не сумел реализовать его именно художественно. Сложное научное противоречие - конфликт человеческого и машинного - утонуло в неумелых мелодраматических сценах и взятых на вооружение приемах-штампах. Впрочем, эта неудача была свойственна многим произведениям тех лет, осваивавшим практически новый материал для советской фантастики. И дальнейший творческий опыт того же Л. Могилева, опубликовавшего помимо книги "Железный человек" (1963) еще несколько повестей в местной периодике Иркутска (см. библиографию), наглядно иллюстрирует, сколь сложен путь к овладению мастерством настоящего писателя-фантаста.

Научные мотивы руководили и Аллой Коновой, инженером из Ангарска, выступившей с повестью "Голос Вечности" (1963), посвященной космической тематике. Любопытно заметить, что автора уже тогда заинтересовала не сама история полета к далеким мирам, сколько сложные судьбы людей будущего - процесс переноса основного внимания с научных проблем к человеческим был раскрыт довольно однобоко - запутавшись в сюжетных коллизиях, Алла Конова невольно оказалась в плену уже успевшего сформироваться в те годы штампа - бытописательство взяло верх в ущерб действительно новой проблематике, рожденной выходом человека в космос и его перспективами, пусть и отдаленными.

Как видно только из двух приведенных примеров, вдохнуть в фантастику новое научное, а главное глубоко осмысленное содержание было поистине под силу далеко не каждому литератору, нужна была известная дистанция времени, известный опыт литературный и тонкость качественно новых ощущений писателя для удачных новаций.

Освоение новой темы требовало и литературного мастерства, и, вероятно, сравнительно небольшого объема для оттачивания всех исходных компонентов фантастического творчества. Именно поэтому больше удач было в жанре научно-фантастического рассказа.

При этом наблюдалась еще одна примечательная особенность. В научной фантастике начинали пробовать свои силы писатели-нефантасты. Они имели опыт работы в художественной беллетристике, новый жанр привлек их внимание не моды ради, за редким исключением, а в силу особенностей творческих интересов, позволил высказать в наиболее удобной для творческой манеры форме волновавшие писателей идеи. Удачным примером такого содружества и новых поисков стали фантастические рассказы иркутского прозаика Дмитрия Сергеева, автора нескольких книг о войне и другой тематике, составившие содержание сборника "Доломитовое ущелье" (1965), где та или иная фантастическая идея (в ряде случаев, правда, уже использованная многими фантастами той поры) получала самобытную художественную реализацию в рамках уже сложившихся к тому времени специфических требований жанра. Тайны наследственной памяти, человек и робот, путешествия на машине времени, следы инопланетных цивилизаций на Земле - вот круг проблем, занимавших автора, не претендовавшего, вероятно, на принципиальную новизну идей, но, несомненно, с успехом и не без пользы для художественной стороны фантастики осваивавшего жанр непривычный для прежних поисков автора. Именно на этом поле (поле фантастического рассказа) оттачивалось мастерство фантаста, развивалась раскованность вымысла, выявлялась способность обоснования отдельных идей. Все эти качества сказались в дальнейшем на появлении более крупных произведений, в частности, повести "Завещание каменного века" (1973). Кстати сказать, последующий опыт показал и другое. То внутреннее равновесие, которое было характерно для фантастических рассказов Д. Сергеева, отчасти размывалось в более крупных вещах, где отдельные сюжетные линии, отдельные главы часто воспринимались как самостоятельные произведения, далеко не всегда органично связанные между собой в рамках повести или романа, как мы увидим далее...

Свою форму выражения творческих интересов в фантастике для детей и юношества, свой круг излюбленных тем и проблем нашел известный новосибирский писатель Михаил Михеев, работавший до этого в жанре приключений и познавательной литературы для детей. Его приход в фантастику в середине 60-х годов оказался плодотворным и на долгие годы увлек писателя. Пример с творчеством Михаила Михеева показателен опять-таки двумя сторонами одновременно. Во-первых, форма небольшого по объему рассказа, обращенного к читателю не столько новизной фантастической посылки, сколько чисто художественной и нравственно-психологической проблематикой, иллюстрирует значительные потенциальные возможности для интерпретации весьма расхожих тем фантастики второй половины XX века. Камерность, подкупающий лиризм, самобытность и простота фантастических коллизий и образов - все эти качества рассказов М. Михеева выгодно отличают его произведения на фоне фантастической продукции последних двадцати лет... Но так было не везде, где нефантаст обращался вдруг к новому направлению в творчестве. Поверхностный взгляд на специфику фантастики, выраженный подчас лишь в качестве внешней атрибутики, порождал вещи, которые имели отношение к названному жанру лишь условно, порою только словом "фантастика" на титульном листе книги. Нельзя назвать большой творческой удачей, например, повесть красноярского прозаика И. Сибирцева "Сокровища кряжа Подлунного" (1960) - новый материал не получил органического введения в канву произведения, вместо которого предлагался, в общем-то, приключенческо-детективный штамп.

В начале 60-х годов и далее фантастические произведения малоизвестных в ту пору авторов широко публиковались в разных периодических изданиях Сибири, в разнообразных коллективных сборниках, порою вовсе не связанных основным своим содержанием с научной фантастикой. Все это создавало атмосферу популяризации жанра, возрастающего пристального интереса к нему и со стороны читателей, и со стороны литературной критики, и со стороны самих писателей. Но этот процесс при многих положительных моментах воспринимался несколько произвольным, хаотичным. В нем, как происходит это в рамках движения литературного жанра, не было еще четкой обрисовки ни основных творческих сил в жанре (той "устойчивости" творческих пристрастий, которая определяет профиль работы писателя), ни выделяющихся на общем фоне публикаций подлинно новаторских находок, о которых хотелось бы говорить как о влиянии. Однако уже в эти годы (к середине 60-х годов примерно) постепенно формировался все же своеобразный коллектив писателей, живущих и работающих в разных уголках Сибири, представителями которого и суждено было заявить о себе как о фантастах нового поколения, причем фантастах достаточно опытных, приход которых в жанр знаменовал начало удивительно интенсивного периода развития научно-фантастической литературы в Сибири. Как мы далее увидим, только на таком сравнительно небольшом отрезке времени (середина 60-х - конец 70-х годов) можно проследить, как минимум, два поколения сибирских фантастов! Отмеченный выше период характерен целым рядом особенностей в развитии советской научно-фантастической литературы.

Количественный и качественный рост ее, прослеживавшийся с середины 60-х годов, был обусловлен многими факторами. Во-первых, общественный интерес к жанру вызвал множество дискуссий на страницах периодики. Обсуждались там самые разнообразные и злободневные вопросы - является ли фантастика литературой, есть ли границы в фантазировании, правомерны ли те или иные концепции писателей-фантастов, какой должна быть эта литература? Отдельные публикации обсуждали и явное отставание фантастики местных авторов от книг "центрального" происхождения - так постепенно формировалось искусственное деление фантастики на новаторскую и "псевдолитературу". Немаловажным фактором привлечения внимания к жанру были и всесоюзные конкурсы на лучший научно-фантастический рассказ, заметно стимулировавшие приход в фантастику новых авторов. Только по приблизительным подсчетам в эти годы в фантастике опробовали свои силы около 100 авторов, многие из которых в дальнейшем закрепились в данном жанре как писатели-профессионалы. Наконец, резко возросла печатная продукция в области НФ - в одном только 1967 году, например, увидело свет более 150 новых фантастических произведений! При всем этом усложнялись внутрижанровые модификации и разновидности, глубже и разнообразнее становилась проблематика фантастических произведений, обращавшихся все чаще к актуальным социальным темам и идеям. По линии творческих союзов начали организовываться специальные семинары и совещания, деятельность которых, безусловно, влияла на качественный рост фантастической литературы, на "узаконивание" ее как полноправного раздела большой литературы.

Такова общая атмосфера, царившая в ту пору в научной фантастике. И вполне естественным в силу сказанного был приход в этот литературный жанр новых писателей-сибиряков. Он отвечал общим процессам для всей советской фантастики. И именно этот период выделяется и обилием авторов, и разнообразием творческих проявлений.

Поиск новых проблем, освоение их и раскрытие в рамках научно-фантастического произведения в тесном единстве с художественным началом беллетристики осуществлялось с определенными трудностями. Фантастике мешала иллюстративность, граничавшая по сути дела с мелкотемьем и беспроблемностью. Читателя уже нельзя было удивить, например, тривиальным рассказом о космическом полете или новеллой о встрече с представителями инопланетных цивилизаций, равно как и формальной констатацией идеи о том или ином фантастическом открытии или изобретении с показом их в действии. Тем более, о каком воспитательном воздействии можно было говорить, опираясь на такого рода фантастическую продукцию!

Вероятно, появление в этот период в сибирской фантастике целой группы писателей, связавших свою судьбу в дальнейшим в основном с настоящим жанром на профессиональном уровне, было обусловлено и отмеченными выше причинами.

На середину 60-х годов приходится начало работы в фантастике известного ныне писателя Сергея Павлова. Отчасти не обошлось здесь и без литературного наставничества - красноярский писатель Николай Шагурин помог начинающему в ту пору литератору в освоении литературного мастерства, поверить в свои силы как писателя-фантаста. И процесс этот был не простой, поэтапный, с естественным преодолением вполне закономерных в данном случае трудностей - ведь в литературу С. Павлов пришел из геофизики. И наличие инженерного образования и богатого жизненного опыта не могло заменить на первых порах известной неопытности. Но уже первая во всех отношениях самостоятельная повесть "Корона Солнца" (1967) при всех ее погрешностях убеждала в том, что в сибирской фантастике появился не просто одаренный и самобытный писатель-фантаст, а писатель-исследователь, фантаст именно научный в лучшем смысле слова, ибо в освоении азов творчества в этом многотрудном жанре С- Павлов шел еще и как ученик Ивана Антоновича Ефремова, создавшего в нашей литературе целую школу проблемной фантастики с широтой обобщений и глубиной осмысления мира в движении. Литературная судьба Сергея Павлова завидна (о творчестве писателя, еще пойдет разговор далее в этой книге) и в общем-то закономерна. После выхода в свет первой книги - повести "Акванавты" (1968) - уже в 1970 году писатель был принят в Союз писателей. А далее за сравнительно короткий срок одна за другой появлялись в печати новые его книги - повести "Чердак Вселенной" (1971), "Неуловимый прайд" (1974), роман в двух книгах "Лунная радуга" (1978, 1983). Его произведения получили экранное воплощение - по мотивам "Акванавтов" и "Лунной радуги" были сняты фильмы. Последний из названных получил специальный приз на кинофестивале в Испании. За роман "Лунная радуга" С. Павлов был удостоен в 1985 году специальной премии "Аэлита". И само творчество Сергея Павлова интересно прежде всего как пример качественного развития научно-фантастического романа и выхода его на нетрадиционные рубежи осмысления проблематики, обращенной одновременно и к настоящему, и к будущему и уже этим олицетворяя связь фантастической литературы с жизнью и глобальными изменениями, происходящими в мире.

Иными путями шли в фантастику несколько других фантастов-сибиряков "призыва" тех же лет: иркутянин Борис Лапин, новосибирский писатель Аскольд Якубовский, томич Виктор Колупаев, красноярский поэт Вячеслав Назаров...

Одни из них к моменту обращения к жанру фантастики были уже вполне сложившимися (хотя и молодыми) литераторами, авторами нескольких книг. Так, Б. Лапин выступал в основном как прозаик с явной тягой к психологическим темам, необычным, сложным характерам, острым жизненным коллизиям. А. Якубовский - прирожденный природописатель, автор повестей, основанных на тонких наблюдениях за людьми в их столкновении с природной средой. В. Назаров был автором нескольких поэтических сборников, переосмысливающих наше неспокойное время и судьбы отдельных людей в нем, лауреатом премии Красноярского комсомола. Но для каждого приход в фантастику имел и нечто общее. Этим общим для всех упомянутых было углубленное восприятие фантастичности бытия! Оно диктовало иные мерки поступков и мыслей людей, иные масштабы видения быстротекущей действительности, давая современнику возможность прочувствовать во всей полноте неразрывную связь времен. В столкновении с новым машинизированным миром человечное подвергается, быть может, самому серьезному экзамену в истории цивилизации (Б. Лапин, В. Колупаев). Как часть природы, прямое ее продолжение - Человек просто обязан соотносить свои желания и действия с миром природы (А. Якубовский). Активность гуманистического созидания - вечный двигатель эволюции разума (В. Назаров). Эти основные черты творческих поисков во многом и объединяют, в общем-то, разных писателей-фантастов.

Борис Лапин остался психологом и в фантастике, хотя и испробовал себя в разных ее направлениях - от предупреждения до юмора. В этом убеждают его авторские сборники фантастических повестей и рассказов "Кратер Ольга" (1968), "Под счастливой звездой" (1978). "Первый шаг" (1985) и "Ничьи дети" (1985). Для Аскольда Якубовского (авторские сборники "Купол Галактики" и "Аргус-12") постоянная дуэль между естественным желанием человека обогатить себя новыми знаниями и возможностями и диалектически обусловленной неизбежностью каких-то потерь в самом себе осталась едва ли не главной чертой самовыражения в фантастике. А Вячеслав Назаров увидел в фантастике логическое продолжение поэзии как средства осмысления мира и человека в нем.

Удачно дебютировал в фантастике в эти же годы и детский писатель Юрий Самсонов (Иркутск) с книгой иронической и сатирической фантастики "Плутни робота Егора" (1967), произведения которой значительно расширяли внутрижанровый спектр сибирской фантастической литературы, оживляя ее традиционную серьезность и драматичность озорным и лукавым светом. Молодой бурятский писатель Владимир Митыпов в своей первой фантастической книге "Ступени совершенства" (1969) попытался соединить философские линии жанра с лирической, строя повествование на актуальном научно-фантастическом содержании. Наконец, подлинным событием в советской фантастике конца 60-х годов явилось "открытие" томича Виктора Колупаева. Его фантастические рассказы, опубликованные сначала в периодике, а позднее составившие содержание первого авторского сборника "Случится же с человеком такое!" (1972) поражали буквально всем - и простотой, непринужденностью повествования, и редким дарованием почти незаметно вводить в эту реалистическую канву фантастический элемент, выступавший порой лишь в качестве маленькой детали, преображавшей, однако, и судьбы героев, и сам мир, в котором они еще минуту назад жили и действовали по привычным законам и правилам, и поэтичностью слова, живописующего мысль, образ, действие...

Фантастика в сибирской прозе обогатилась, таким образом, за 60-е годы и количественно, и качественно, демонстрируя разнообразие направлений, идейно-тематических поисков, художественных возможностей. Все это полностью перечеркивало надуманный во многих отношениях тезис о существовании "периферийной фантастики" и "центральной". Общий идейно-художественный уровень этой литературы стал единым для всего жанра многонациональной советской фантастики.

И следующее десятилетие, ознаменовавшееся притоком в фантастическую литературу новых авторов, прошло под знаком консолидации советской фантастики: было проведено Первое всесоюзное совещание по проблемам приключенческой и научно-фантастической литературы, неоднократно организовывались творческие встречи писателей-фантастов разных республик и регионов, заинтересованно обсуждались произведения на семинарах, устанавливались тесные творческие контакты между фантастами... Все это, безусловно, работало на повышение качества фантастики. Но была у фантастики 70-х годов и еще одна особенность. В эти годы в фантастической литературе еще больше наметился перевес в сторону нравственных проблем, этических, моральных. Все чаще в основу новых фантастических произведений попадали не столько научные открытия и изобретения, сколько сфера нравственных и этических конфликтов, рассматриваемых как следствие научно-технической революции.

И писатели, пришедшие в данный жанр в этот период, каждый по-своему, но продемонстрировали эту общую и закономерную тенденцию. Так, например, новосибирский писатель Геннадий Прашкевич опубликовал целую серию фантастических повестей, в которых приключенческая, авантюрная фабула служила удачным материалом для прослеживания социально-политических негативных тенденций в современном мире капитала. С интересной повестью "Ошибка Создателя" дебютировал в фантастике Давид Константиновский (Новосибирск), в которой фантастико-психологический детектив служил средством тонкого анализа взаимоотношений человека и машины.

Заметно оживились творческие поиски и в области фантастики для детей. Удачные образцы детской фантастики создал новосибирский писатель Леонид Треер: озорная, искрящаяся иронией, в ряде случаев насыщенная иносказаниями, его повесть "Приключения воздухоплавателя Редькина" (1975) послужила началом своего рода дилогии, объединенной одним героем. Гуманистическими мотивами отмечены произведения для детей новосибирцев - поэта Геннадия Карпунина (повесть "Луговая суббота"), журналиста Александра Романова (повесть "Большая Медведица смотрит на город"), читинца Александра Шепиловского, его необычная по форме и содержанию повесть "На острие луча" поражала юмором, тонкой сатирой, раскованностью фантазии, способностью дать молодому читателю ощущение безграничности возможностей человека и его разума.

Что же касается человековедческой струи современной сибирской фантастики, то она ярче всего проявилась в творчестве молодого красноярского писателя Олега Корабельникова, опубликовавшего свои первые произведения в конце 70-х годов. Характеризуя творческий почерк прозаика в послесловии к его первой книге, Владимир Амлинский писал, что Олег Корабельников "... честно и серьезно пытается увидеть в самых странных и причудливых обстоятельствах, столь далеких подчас от повседневного, привычного, примелькавшегося - человеческую сущность, человеческий дух, этическую основу, на которой строятся отношения между людьми". Более того, в его внешне реалистических рассказах фантастика выводится неожиданно из привычных картин всамделишной жизни, и она же помогает проникнуть в глубины и человеческой психики, и человеческих побуждений в разные моменты его удачной или трагической судьбы. Первая книга писателя - авторский сборник "Башня птиц" (1981) многократно продемонстрировала огромные потенциальные возможности фантастики как плодотворного метода исследования жизни, человеческих судеб, современной действительности, отнюдь не в традиционной сфере научно-технических гипотез.

В 70-х годах активно писали фантастику С. Павлов, В. Назаров, В. Колупаев, А. Якубовский, Б. Лапин, Д. Сергеев и другие. Так что общая картина сибирской фантастики 70-х годов характеризуется уже не отдельными случайными проявлениями, а достаточно стабильным процессом, выходом в свет значительных по своим идейно-художественным качествам произведений, внесших вклад в развитие советской фантастической литературы. Важно и то, что в совокупности творческих поисков и находок в фантастике писателей-сибиряков четко прослеживалось то региональное своеобразие, тот сибирский колорит и те особенности самовыражения, которые и могут служить подтверждением правомерности специального рассмотрения такого явления, как сибирская фантастика. Иными словами, был заложен фундамент интересного и перспективного направления в сибирской прозе, на котором вполне закономерно было появление в последующие годы нового поколения фантастов. Тем более, что атмосфера в развитии и пропаганде жанра в конце 70-х - начале 80-х годов имела немало дополнительных факторов, способствовавших активизации творческих поисков в данной области. Обратимся же на время к тем сферам, без которых трудно представить успешное развитие фантастики в Сибири во второй половине XX века. А в поле нашего зрения окажутся...