«ФЕНОМЕН ТОЛКИЕНА», ИЛИ РАЗМЫШЛЕНИЯ ДИЛЕТАНТА О ЛЮБИМОМ ПИСАТЕЛЕ

Кажется, что о Толкиене уже сказано все. Остались в прошлом многоязычная газетная шумиха, – хвалебные и, наоборот, критические отзывы видных литературоведов, вышла в свет его биография, защищены диссертации по его творчеству, созданы радиопостановки и мультфильмы по его произведениям. Живет и действует «Мифопоэтическое общество», возникшее еще в 60-е годы как «Толкиновское», а сеть американских магазинов по продаже научно-фантастической литературы по-прежнему носит название «Hobbit Shops», – по имени придуманного Толкиеном народа «невысокликов». Волна восторженного почитания, в 50-е годы захлестнувшая Англию, прокатилась затем по Европе, обеим Америкам, Австралии и Новой Зеландии, затронула Индию и Японию и совсем недавно, на исходе 80-х, дошла до нашей страны – и здесь рассыпалась, как будто всю мощь именно для нас и берегла. И хотя я далека от мысли о каком-то особом духовном родстве между нами и почтенным оксфордским профессором, но факт налицо: уже первое издание «Хоббита» в 1976 году мгновенно снискало невероятную популярность среди молодежи, а вышедшие в 1982 г. «Хранители» положили начало «толкиеновскому буму», который и по сей день все набирает и набирает силу.

И ДЕЛО даже не в том, что издания «Хоббита», или «Властелина Колец» мгновенно исчезают с прилавков наших книжных магазинов, а на «черном рынке» упорно держатся в числе самых «денежных». Дело не в том, что один за другим выходят разные переводы произведений Толкиена, а спрос на них все не спадает, дело в том, что среди читателей и почитателей Толкиена явственно проявилась вроде бы невероятная тенденция «делать» жизнь» с его героев, причем не столько внешне (хотя без красочных костюмов, возрождения интереса к оружейному делу, песен и легенд на темы Средиземья, конечно, не обошлось, сколько внутренне, следуя нравственным нормам, заложенным им в своих произведениях.

Именно в этом, на мой взгляд, и состоит «феномен Толкиена», размышлениям о котором посвящена эта статья. Не стрит искать в ней литературоведческих или философских выкладок, нет в ней и сколько-нибудь серьезного анализа творчества Толкиена. Это статья дилетанта, но в том смысле этого слова, который обозначает любителя, занимающегося чем-то по внутренней склонности, по «зову сердца». Именно так я люблю Толкиена. А почему – давайте разберемся вместе.

Но сначала – немногого о нем самом.

ДЖОН Рональд Руэл Толкиен (или Толкин, это другая транскрипция его фамилии) родился 3 января 1892 г. в южноафриканском городке Блумфонтейн, столице Оранжевой Республики, где его отец, Артур Руэл Толкиен, оказался, как и многие молодые англичане тех лет, в надежде преуспеть. В определенной степени ему это удалось, и, если бы не его преждевременная смерть в 1896 г., вполне возможно, что семью Толкиенов ожидало бы полное процветание. Но он умер, и мать Толкиена, Мейбл Саффилд, гостившая в то время у родственников в Англии, осталась одна с двумя детьми и почти без средств к существованию. Именно ей, маленькой мужественной женщине, без жалоб боровшейся с нуждой, сын был обязан интересом к языкам и литературе, любовью к романтике, душевной стойкостью и твердыми христианскими убеждениями (всю свою жизнь Толкиен был глубоко верующим человеком). Но в ноябре 1905 г. Мейбл умерла, доверив сыновей попечениям друга семьи, отца Френсиса Моргана. Так невесело началось для Рональда отрочество. В него вместились учеба в Кинг Эдвардс – школе, как сейчас сказали бы, с лингвистическим уклоном, и все крепчавшее увлечение языками (латынь, старо-норвежский, готский), вылившееся в итоге в изобретение «своих» языков, и верная мальчишеская дружба' с игрой в регби, спорами и потасовками, и участие в театральных постановках, и поездка с братом в Швейцарию, и первая влюбленность, оказавшаяся любовью на всю жизнь. В 1911 г. Рональд (так звали его в семье) поступил в Оксфорд, где занялся сравнительной филологией. Там, в сборнике англо-саксонских религиозных стихов, он и встретил однажды строки, поразившие его чем-то неизмеримо далеким и в то же время странно знакомым: «Слава Эаренделу, светлейшему из ангелов, над Средиземьем посланному к людям...» Книгу он прочел и отложил, но строки эти остались в дальнем в уголке памяти, чтобы всплыть позднее и захватить его целиком. Но, в общем, жизнь Толкиена была почти лишена крупных событий и потрясений – внешне, разумеется. Самым, пожалуй, ярким было в ней участие в 1-й мировой войне, если можно назвать ярким год сидения в окопах, крови, известий о гибели друзей, долгих месяцев в госпитале с подхваченной на фронте окопной лихорадкой. Именно там, в госпитале, словно пробужденные той, давней строкой об Эаренделе. у него возникли первые образы и сюжеты, давшие начало «Книге утерянных легенд», а позднее вошедшие в «Сильмариллион», мифологию Средиземья, как назвал Толкиен открытый (а не «придуманный», по его утверждению) им Мир. Этому Миру и было суждено наполнить жизнь сначала молодого преподавателя, а затем профессора английской филологии Дж. Р. Р. Толкиена теми радостными и горькими событиями, поисками, борьбой, находками и потерями, которых было лишено размеренное течение его дней в тихом университетском городке Старой Англии.

Один цикл лекций сменялся другим, шла напряженная работа над Оксфордским «Словарем английского языка», вечерами ждали друзья по клубу «Углеедов», как шутливо называли его профессора-филологи, либо стол, заваленный книгами, набросками, вариантами любимого «Сильмариллиона». Росла семья. Требовали внимания дети: сыновья Джон, Майкл, Кристофер и дочь Присцилла. Вечерами отец присаживался на постель к одному из них и рассказывал сказки, которые придумывал тут же, по ходу дела: о Рыжике, который влез в часы с кукушкой, о жулике Билле Стикерсе, о потерянном игрушечном песике Ровере, о Томе Бомбадиле, «здоровяке и сердечном малом». Когда дети подросли, настал черед героических легенд из «Сильмариллиона», работы над которыми Толкиен никогда не прекращал. Но вот однажды, в 1930 или 1931 году (точной даты назвать никто не может), проверяя экзаменационные работы студентов, профессор наткнулся в одной из тетрадей на пустую страницу. Как вспоминал позднее сам Толкиен: «На этой странице я написал: «В норе... жил да-был хоббит». От имен и названий у меня в уме всегда рождаются целые истории. Вот я и подумал, что теперь неплохо было бы выяснить, что это за хоббиты такие, на что они похожи. Так все и началось».

Да, начало было действительно таким – шутливым, вполне «сказочным», – и даже сам Толкиен вряд ли мог предположить, что оно приведет его к созданию книги, которой суждено поставить его имя в один ряд с именами классиков мировой литературы.

ИЗ КОРОТЕНЬКОЙ фразы о хоббите вышел целый народец «невысокликов» и книга о невероятных приключениях одного из них – «Хоббит, или Туда и Обратно», сказочная повесть для детей, напечатанная в сентябре 1937 г. и сразу ставшая бестселлером. Читатели требовали продолжения, и, несколько озадаченный таким успехом, Толкиен сел за работу, не очень-то представляя, что из этого получится. А получился «Властелин Колец», прославивший своего создателя на весь мир, уже не сказочка, героическая эпопея, «невероятно длинный, сложный, пожалуй, даже горький и довольно страшный роман, совершенно не подходящий для детей... я это на самом деле продолжение не «Хоббита», а «Сильмариллиона», как писал Толкиен своему будущему издателю.

Толкиен работал над книгой 12 лет, закончив ее незадолго до своего 60-летия. Временами работа прерывалась – так было с началом 2-й мировой войны, а потом – летом 1943, когда, как и во «Властелине», судьба мира решалась на Востоке. В 1944 дело пошло скорее, но с присущей ему тщательностью Толкиен все «связывал оборванные концы», вносил изменения в «Хоббита», уже в соответствии с сюжетом «Властелина Колец», составлял подробные карты и генеалогические таблицы главных героев и только в 1949 отдал, наконец, книгу на прочтение старому другу К. С. Льюису, получив от него восторженный отзыв. Но вышел роман только в 1954 г., после долгих трений с издателями.

Успех был оглушительным. Упреки роману в отсутствии религиозности и «женщин», обвинения в «мальчишестве» потонули в дружном признании оригинальности, повествовательной и описательной мощи, захватывающей занимательности сюжета, яркости и силы нравственного воздействия.

Переиздания (в том числе «пиратские») следовали одно за другим, выходя миллионными тиражами. Американские студенты появились на демонстрациях с транспарантами «Фродо жив!», «Гэндальфа – в президенты», «Приезжайте в Средиземье». Потоком хлынули письма от читателей. В 1962 г. были напечатаны «Приключения Тома Бомбадила», в 1964 – «Дерево и Лист», в 1967 – «Кузнец из Большого Вуттона».

Вместе со славой пришло материальное благосостояние, но Толкиен почти не меняет образа жизни: все тот же скромный дом, тот же стол с черновиками «Сильмариллиона» (в 1974 г., уже после смерти отца, его подготовил к изданию Кристофер Толкиен). Годы диктуют свое: донимают болезни, подрастают внуки, все меньше остается сил. В 1971 г. умирает Эдит, жена Толкиена, его единственная за всю жизнь любовь. Он пережил ее только на два года и скончался 2 сентября 1973 г. На их могиле на Католическом кладбище в Оксфорде стоит серый камень со странноватой надписью, составленной самим Толкиеном:

«Эдит Мери Толкиен – ЛЮТИЕН – 1889–1971.

Джон Рональд Руэл Толкиен – ВЕРЕН. – 1892–1973».

Два этих имени. Верен и Лютиен, многое скажут тем, кто читал «Сильмариллиона». Для нечитавших же поясню, что это – имена двух любящих, которых не смогли разлучить ни родительский гнев, ни темное чародейство, ни страшные испытания, ни сама Смерть. Немногие из нас, – а, может, и никто больше – смогут кончить жизнь такой фразой, и это еще один важный момент для понимания «феномена Толкиена».

Итак, в чем же он состоит?

ЕСЛИ попытаться коротко ответить на этот вопрос, я бы сказала так: «Это – Мир. Язык. Люди», причем значимость составляющих возрастает. Но это, конечно, слишком общий ответ, который требует расшифровки. Начнем? Мир... Я не случайно даже в строке пишу это слово с заглавной буквы. Толкиен, со всей щедростью своей души и таланта, действительно подарил читателям целый Мир, не менее, если не более реальный для них, чем был в свое время для европейцев Новый Свет. Этот Мир совершенно незнаком – и в то же время узнаваем в каждой детали. Он вроде бы находится в Незапамятном Прошлом – и однако, вы готовы поклясться, что все его события происходили едва ли не вчера. Он ограничен корочками раскрытой книги – и все же необъятно-огромен, раздвинут на тысячи лиг вглубь и вширь. И он сразу становится «своим», этот удивительный, залитый солнцем, сотрясаемый бурями Мир Средиземья. Многие исследователи творчества Толкиена считают, что слово «Средиземье» точнее передает мысль автора о «срединном» положении этого Мира между Землей и Небесами (религиозно-философские концепции Толкиена были нетривиальны). Но мне ближе именно Средиземье. Мир, который находится не где-то над нами, а среди нас, отделенный от сегодняшнего дня только одним мгновением, ушедшим в прошлое, только легким шелестом перевернутой страницы. В этом Мире есть все, что есть и в нашем мире: зеленые долины, теснины гор, хмурые северные леса, снежные перевалы, могучие реки и весело журчащие ручейки, жаркие пустыни Юга и неумолчный рокот морского прибоя. Есть мирные селения, уютно укрывшиеся в холмах, и города, вздымающие башни старых крепостей. Есть заполненные кораблями гавани и полные завсегдатаев кабачки, сады и поля, обрабатываемые умелыми руками, табуны лошадей в степных просторах, дороги, уходящие вдаль.

В этом Мире есть все, что возможно в нашем: прекрасные творения древних мастеров, чарующие тонкостью работы, легенды и песни о делах давно ушедших народов, высокие курганы, хранящие неведомые сокровища, неверные тропы и опасности, подстерегающие одиноких путников...

В этом Мире есть то, что в нашем не существует, но на встречу с чем неосознанно, но жарко надеешься с самого детства: ясноглазые, высокие, прекрасные Эльфы, хранящие мудрость Прошлого и дивно поющие в вечернем сумраке, – длиннобородые, кряжистые гномы, превыше всего ценящие верную руку и сокровища земных недр, – простодушные, но вовсе не простые, краснощекие хоббиты, похожий на людей, но ростом им всего лишь до пояса, народ «невысокликов». Есть здесь и Люди, в облике которых угадываются черты древних королей и воителей, есть могущественные Маги, служащие силам Света и силам Тьмы, есть чудесные вещи, обостряющие ум, силу, зрение своего владельца, дающие ему дар предвидения. Драконы, волки-оборотни, магические кольца, заклятия и наговоры, странные письмена, проявляющиеся только при свете луны, – все эти признаки волшебной сказки тоже входят в Мир Средиземья, окутывая его дымкой Тайны, от которой перехватывает дыхание у каждого, кто сберег в себе память о детстве.

Но и этим – соединением существующего, возможного и невероятного – не исчерпывается Мир Средиземья. Остаются еще его история и точнейшим образом, чуть не до километра, описанная география, остается карта звездного неба и свод родословных, едва ли не от сотворения мира, остаются его языки (эльфийский, гномий, всеобщий) и письменность, передающая их звучание. Много это или мало, – судите сами, а для меня Мир Средиземья стал так же дорог и необходим, как мир Земли на исходе XX века.

Из всего, мною сказанного, теперь, наверное, понятно, почему на второе место в своем объяснении «феномена Толкиена» я поставила ЯЗЫК. Ведь Толкиен – писатель, и Мир, открытый им вначале для себя, возникает для нас в сочетаниях слов, в потоке фраз, в образах, порождаемых, в сущности соединением звука смысла. Вот уж, воистину, вспомнишь евангельское: «Вначале было Слово...». Не обладая достаточными познаниями для лингвистического анализа языка Толкиена, я, думается, не ошибусь, сказав, что значительная доля успеха его произведений принадлежит тщательности именно языковой проработки. Профессор Толкиен был, что называется, лингвистом «от Бога». Его друг и известный литературовед К. С. Льюис писал: «Он умел, как никто, сразу проникнуть в язык поэзии и в поэзию языка. В этом он был уникален. «Древние языки не были для него мертвыми, – он относился к ним и обращался с ними, как с живыми, – и это важно для понимания особенностей его слога. Названия, имена, прозвища, отдельные слова из разных языков, от эльфийского до Наречия Тьмы, в произведениях Толкиена не просто правдоподобны, – они узнаваемы, т. к. основаны на общих для европейской цивилизации индоевропейских корнях. Именно поэтому эльфийское «Эл, Элен» – «звезда» воспринимается нами без внутреннего протеста, мордорское «гхаш» действительно рождает в сознании образ темного, дымного огня, а имена «Арагорн», «Боромир», «Элронд» или названия «Итилиен», «Харад», «Ривенделл» кажутся знакомыми, всплывающими в памяти из далекого прошлого. Но, расцвечивая текст живой речью Средиземья, Толкиен никогда не утрачивает чувства меры, вводя новые понятия только там, где это действительно необходимо. Не могу сказать, делал ли он это сознательно или его вела интуиция прирожденного филолога, но факты неоспоримы: книги Толкиена, несмотря на обилие таких лингвистических «вставок», читаются с легкостью, которую можно поставить в пример многим признанным обладателям хорошего стиля. Точная, гибкая строка; полнозвучие каждой фразы; слог – то простой и безыскусный, то поэтичный без малейшей примеси сентиментальности, то сурово-величественный, возрождающий в памяти древние эпосы, – таков язык Толкиена, дающий его произведениям редкое и бесценное достоинство – Убедительность.

И, наконец, последняя, главная, на мой взгляд, составляющая «феномена Толкиена» – Люди. Ибо писал ли Толкиен об эльфах или о гномах, об орках или о хоббитах – он всегда писал о людях, о своих современниках, о нас с вами. Герои его книг – вовсе не «герои», в привычном понимании этого слова. Самым лучшим, самым любимым из них свойственны обычные человеческие недостатки: ВСПЫЛЬЧИВОСТЬ, честолюбие, болтливость; знают они минуты усталости и малодушия, борьбу с самим собой, угрызения совести.

КАК это ни парадоксально, но в наш недобрый век, едва ли не в заслугу себе ставящий глумление над былыми идеалами, провозглашающий основой жизненного процветания голый практицизм, отвергающий духовность как надуманное порождение бездельников-«высоколобых», – люди, вроде бы живущие в полном согласии с такой философией, подспудно тоскуют именно по Идеалам, которых они в этой жизни лишены. Да, все мы разные. Но кто из нас откажется от верного друга, способного понять и поддержать тебя в трудную минуту, разделить с тобой не радости, а невзгоды, а при необходимости – без лишних слов заслонить тебя собой? Кто из нас скажет, что перед лицом Всеобщего Врага нужно быть не на стороне борющихся с ним, а в банде убийц и мародеров? Кто втопчет в грязь мечту о настоящей любви, перед которой отступают трудности, болезни и годы? Все это мы находим, идя

рядом с героями Толкиена по дорогам Средиземья. Извечные идеалы Добра, Самоотверженности, Мужества, Красоты, извечный постулат гуманизма: «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой», – утверждает в своих произведениях Толкиен. И, поняв это, не так уж трудно понять причины его не ведающей убыли популярности.

Е. ИВОНИНА.