О МЕЧТЕ ДАЛЁКОЙ И БЛИЗКОЙ

Имя замечательного писателя-фантаста Ивана ЕФРЕМОВА широко известно и советским и зарубежным читателям. Его рассказы, повести «На краю Ойкумены» и «Звездные корабли» пользуются любовью читателей. Но не будет преувеличением сказать, что самая популярная за последние годы научно-фантастическая книга – роман Ефремова «Туманность Андромеды». В нем писатель первым нарисовал коммунистическое общество на нашей планете.

Авторы научно-фантастических произведений о будущем (и я в том числе) не раз получали упреки в слишком отдаленном прицеле своей фантазии. Не знаю, что отвечают на это мои собратья по перу. Однако необходимо, чтобы читатели поняли серьезную причину отсутствия больших романов о ближайшем будущем.

Историческое развитие человечества – чрезвычайно сложный процесс. К великому сожалению, до установления коммунистического общества на всей или большей части планеты мы еще не можем управлять этим процессом, подчинить его нашему желанию и предвидению. Закономерности общественного развития, впервые научно вскрытые марксизмом, выступают лишь на больших отрезках времени, в течение которых историческая необходимость проявляется в массе случайностей.

Чтобы понять и почувствовать эти закономерности для будущего, надо проецировать их на довольно значительный отрезок времени. Только так, проходя сквозь завесу скоротечных, полностью подверженных частным случайностям событий сегодняшнего времени, можно создать сколько-нибудь достоверную почву социологической фантазии о грядущем. Так, художник, отдаляясь от своей картины, сквозь, казалось бы, хаотическую массу разноцветных мазков видит строгую гамму красок, сплетающую из своей дробной светотени и пространство и форму. В непосредственном приближении к картине можно вырисовывать лишь отдельные ее участки. Правда, применяя технику старых мастеров, можно выписать с ювелирной точностью все без исключения детали произведения. Но писатель-фантаст не в силах этого сделать для будущего потому, что он не обладает столь подробным и точным знанием всех деталей, как пишущий о реально существующих вещах живописец. Естественно, писателю остается или отдалить свою картину будущей жизни, или ограничиться ее отдельными деталями, для которых вполне возможно «укороченное» предвидение.

Совсем другое дело – произведения, посвященные, так сказать, отдельным случаям жизни, частным психологическим, научным, техническим явлениям. Для тех, наоборот, чем более близкое будущее станет в них фигурировать, тем достовернее они окажутся.

Мечта «далекого прицела», как цветовая гамма картины или тональность музыкального произведения, пронизывает все и потому существует лишь в общем, широком плане, раздробляясь на части при попытках ее конкретизации. Непреодолимая для короткой человеческой жизни даль столетий и невозможность реализовать дальнюю мечту неизбежно абстрагируют ее, придают ей привкус печали. Но в то же время дальняя мечта становится как бы общим эталоном, шкалой для оценки и проверки современной жизни с точки зрения ее устремленности к будущему. Оговорюсь, что я имею в виду, конечно, лишь светлые мечты нашей литературы, а не мрачные обрисовки будущего в произведениях зарубежной фантастики. Там «мечта» такова, что от ее недостижимости испытываешь не печаль, а радость.

Мечта о ближайшем будущем характерна противоположным «звучанием». Она неизбежно конкретна, детальна и обладает не только четкими контурами, но и определенными путями для своего свершения. Следовательно, такая мечта должна быть действенной, могущей что-то изменить уже в самом близком времени. Ее страстно хочется видеть уже исполнившейся и хочется передать это яростное желание своим читателям (разумеется, когда эта мечта не узколичная, а отвечающая чаяниям многих людей).

Так расширилась и выросла моя большая и давняя мечта о том, чтобы как можно больше людей узнало о широком внедрении науки в жизнь, о распространении радости и поэзии научного поиска и открытия – всего, что составляет нелегкий, но полный интереса труд ученого.

Почти двадцать лет назад я начал свою писательскую деятельность, имея перед собой ту же цель пропаганды и распространения научных знаний. Тогда я писал рассказы о «необыкновенном» – о замечательных явлениях природы или научных открытиях, – сдобренные обыкновенными приключениями. Сейчас такие рассказы практически не нужны.

Поразительные открытия науки нарастают, как лавина, катящаяся по снежному склону. Сами по себе они так захватывающе интересны, что более не требуется мешать научные знания с развлекательными приключениями, будто горькое лекарство с сахаром. Хорошие научно-популярные книги разбираются читателями нарасхват, куда как быстрее иных надоевших приключений. Горячий интерес возбуждают и новые издания научно-популярной серии Академии наук, с которой когда-то приходилось воевать за популяризацию. Мечта о широкой популяризации науки неуклонно реализуется жизнью. Но действительность требует еще большего, высокого и дерзкого.

В последние годы возникла и набирает силу совершенно новая категория научных исследований – коллективная и добровольная научная самодеятельность. Эти новые пути участия советских людей е общественной жизни, без всякого сомнения, ведут очень далеко – к всенародной заинтересованности в научных исследованиях, возможных уже при развитии коммунистического сознания, к тому, что действовать в науке, обогащать ее и себя познанием в той или иной степени сможет каждый.

Конечно, нельзя самообольщаться и представлять дело свершающимся само собой. Для подлинного расцвета научной самодеятельности потребуется громадная помощь со стороны государства, партии, научных и технических обществ, ученых и писателей. Журналы, подобные «Технике – молодежи» или «Науке и жизни», могли бы стать во главе нового течения. Потребуется организация могучего всесоюзного общества любителей науки, которое займется помощью самодеятельным экспедициям и исследовательским группам.

Рис. В. КАРАБУТА