Вглядимся в истоки

Фантастика на Урале... Тема интереснейшая, непочатый край для исследователя! Но одновременно - сложная, немалотрудная, вся в белых пятнах. Как, впрочем, любой "непочатый край".

Будучи давним любителем фантастики и - как все уральцы - патриотом своего края, с давних же пор подумывал я: как бы это показать миру, что научная фантастика на Урале - есть?

А что? - думалось мне. Выходят книги. Нет-нет да и печатаются местные фантасты в периодике Урала, а порою и в московских изданиях. Есть на Урале и люди, целиком - или около того - посвятившие себя фантастике. И даже, как водится, свой общепризнанный первенец у уральской фантастики есть - "Новый Гольфстрим" А. Подсосова! В свое время и в центральной прессе писалось об этой книге, причем в достаточно доброжелательном тоне...

И еще казалось мне (тогда же, лет двадцать пять назад) очень оправданным и выразительным такое вот название для статьи об уральской фантастике; "О жанре, которого у нас - не было..."

Однако двадцать пять лет - срок немалый, многое изменилось за эти годы в мире. В том числе и в мире литературном.

Оказалось, в частности, что научная фантастика - вовсе не жанр, как простодушно полагали критики пятидесятых годов, она широка и многогранна, это - целый вид художественной литературы!

Оказалось далее, что советская научная фантастика зародилась отнюдь не с первыми пробами пера А. Казанцева, И. Ефремова, В. Охотникова, В. Немцова и В. Сапарина, как это порою очень недвусмысленно явствовало из критических статей и обзоров послевоенного десятилетия.

И оказалось, в-третьих, что нельзя говорить о фантастике областной - уральской ли, сибирской или дальневосточной - как о некоем замкнутом географически явлении.

Сегодня мы - в бывшем Екатеринбурге - смотрим спектакли МХАТа и "Современника", принимаем столичных певцов, читаем - в тот же день! - утренние выпуски московских газет. Почитываем (если уместна ирония в данной вполне серьезной ситуации) и столичные журналы, и книги, поспевая с этим еще до того, как о них отшумит (или даже зашумит) критическая молва. И понятное дело, у самовитой "периферийной" культуры завзятых поклонников ныне не так уж и много.

Это в полной мере относится к научной фантастике.

Любитель НФ не пропустит нынче ни одной столичной новинки. И вообще - ни одной стоящей новинки, выйди она в Красноярске, в Иркутске или Алма-Ате. Но даже рядовой любитель неизбежно пройдет мимо самой-самой "своей", местной фантастики, если та не отвечает уровню, достигнутому советской фантастикой в целом. Он ее, конечно, тотчас и купит, и прочтет, но горе ей, если она - не отвечает! Даже при отсутствии букинистического магазина сегодняшний читатель НФ найдет куда сплавить подальше от своих полок эту не отвечающую духу времени книгу. Как, впрочем, и любую другую - истинно "периферийную" по положению в литературе, хотя и изданную в той же Москве.

Таков, стало быть, тот критерий, который единственно возможен в отношении НФ, критерий, который я и попытаюсь применить в своем экскурсе в старую уральскую фантастику: насколько то или иное произведение было современным, насколько отвечало достигнутому уровню, требованиям и запросам времени?

...Всю свою жизнь отдал Измаил Ахун Бекмулатов орошению среднеазиатских пустынь. Разработанная им система глубинных шахт вывела на поверхность многоводные подземные реки, неузнаваемо изменила облик Миракумских песков: зацветают бывшие пустыни, покрываются садами, новые города вырастают здесь.

Но академик Горнов, приемный сын Бекмулатова, уже не удовлетворен механическим расширением оросительной сети, дождевальных станций и лесозащитных полос. Он предлагает коренным образом изменить климат всей нашей страны: перегнав "тучегонами" воду (опресненную при интенсифицированном испарении) из арктических морей на юг, в пустыни Средней Азии, создать среди песков огромные водохранилища. Нагретая жарким солнцем пустыни, вода из этих озер будет перебрасываться на север. Осуществление проекта позволит полностью оросить и тем самым ликвидировать пустыни и одновременно - пробудить к жизни необозримые пространства Севера, отеплив их "Новым Гольфстримом".

Усилиями многих людей, всего советского народа этот грандиозный проект в конце концов осуществляется.

Таково в немногих словах содержание романа Алексея Подсосова "Новый Гольфстрим" ⁸. Содержание, как видим, достаточно фантастично и сейчас, сорок лет спустя после выхода романа, считавшегося первенцем уральской фантастики. Ведь пустыни Средней Азии и сегодня остаются грозной реальностью, столь же грозной, как и малопригодные для жизни просторы арктической тундры.

Отчего же книга Алексея Подсосова забыта сегодня и даже в исследованиях, посвященных послевоенной советской фантастике, как правило, не упоминается?

В центре романа - серьезная, по-настоящему большая научно-техническая проблема, ее решение и постепенное претворение смелой идеи в жизнь. Это дает нам основание отнести книгу Подсосова к тому "научно-техническому" типу романа, который сложился в советской фантастике во второй половине тридцатых и сороковых годах.

В отличие от фантастики предшествующего периода такой роман был целиком основан на фактах советской действительности. Он говорил о том, что было особенно близко для читателя тех лет, - о завтрашнем дне страны, о перспективах развития социалистического хозяйства, науки и техники. В большой мере такой роман возмещал дефицит научно-популярной литературы о переднем крае науки и техники; собственно, этим-то голодом на хорошую, с добрым заглядом в завтра научно-популярную книгу и было вызвано рождение "научно технического" романа в советской фантастике.

Но из достоинств проистекают и недостатки. Вытеснив из советской НФ все прочие направления, фантасты нового типа сводили, как правило, содержание своих книг к общедоступному изложению научно-технических гипотез (или даже - что бывало не столь уж и редко - к описанию уже существующих реально испытательных лабораторий и полигонов), этим зачастую и ограничиваясь. А поскольку упор здесь делался на "производственный фон" - ибо именно этот фон и отличал такого рода фантастику от сходных нефантастических книг, - неизбежно терялись, тускнели образы героев, ослабевало социально-психологическое начало и - как ни парадоксально - исчезала, подменяясь научно-техническими проектами, большая человеческая мечта...

Именно так, к сожалению, и произошло в романе Подсосова.

С первых же страниц его мы попадаем в атмосферу грандиозной стройки. Но как эта атмосфера передана?

"На висячих мостиках, на выступах агрегатов - всюду суетились люди. Монтировались трубопроводы, охладительные камеры, энергетические механизмы и двигатели, пульты автоматического управления, регулирующие работу этих гигантских машин..."

"Ураган не произвел больших разрушений. Несчастий с монтажниками тоже не было. Вовремя предупрежденные синоптиками, они успели укрыться в надежных местах.

Но в пустыне погибло несколько водителей машин. Песок засыпал три эшелона со строительными материалами. Пострадало несколько крупных хозяйств..."

Нетрудно заметить, как уже в этих двух маленьких отрывках "производственный фон" перерастает в самоцель, заслоняет, нивелирует человека. "Всюду суетились люди"... "Несколько водителей" и "три эшелона"... Техника и, как придаток к ней, люди... И уже не убедят читателя в противном, не вызовут доверительного отношения нет-нет да и мелькающие на страницах романа рассуждения общего характера: "Помните: люди, кадры - самый ценный капитал нашей страны... Думайте прежде всего о них..."

Неумение заглянуть в духовный мир героев ощутимо проступает в показе Горнова и Бекмулатова, центральных героев романа. По замыслу автора это принципиальные противники. Первый - проводник новых идей, необычных и величественных; второй - сторонник отживающих методов борьбы с пустыней, но тем не менее человек очень симпатичный и заслуженный: в полном соответствии с традициями научно-технической фантастики его именем названы город Бекмулатовск, выведенная из-под земли река Ахун.

Между противниками идет идейный спор. Но вот что любопытно: страстный борец за искоренение пустынь, Измаил Ахун Бекмулатов попросту не хочет увидеть то рациональное, приемлемое и для него, старого мелиоратора, что несет в себе проект Горнова. Именно не хочет! И эта преднамеренная слепота к очевидному разрушает образ, вместо "принципиального противника" получается мелочно упрямый старик, уклоняющийся к тому же от борьбы с Горновым.

Не находящий же действительно серьезных противников, мгновенно преодолевающий все препятствия на пути к осуществлению своего проекта, способен ли академик Горнов предстать перед читателем во всей незаурядности его характера? Слишком многими возможностями наделил его автор, слишком обезопасил - на много ходов вперед - "игру ва-банк" своего героя. Эта подстраховка сводит на нет все заявления о целеустремленности Горнова, его стойкости, фанатической преданности делу.

Главные герои романа оказываются не в силах завоевать симпатии читателя, захватить его, увлечь идеей, которую отстаивают. Не в силах они и двигать сюжет... В чем же заключается пружина, раскручивающая действие от первого нашего знакомства с проектом Горнова до конечного его осуществления?

Пружины на поверку нет, - есть цепочка умолчаний и недомолвок, ложных "тайн", многочисленных - мелких и крупных - аварий и потрясений. Есть и попытка - увы, не очень успешная - ввести линию диверсантско-шпионскую...

Удивительным кажется это несоответствие между грандиозной научно-технической проблемой и средствами, с помощью которых она художественно реализуется!

Но все вышесказанное вовсе не имеет целью зачеркнуть или как-то принизить работу А. Подсосова. При всех своих несовершенствах "Новый Гольфстрим" стал заметным событием в литературной жизни Свердловска тех лет. Да и вообще книга была, как говорится, "не хуже многих других"! отмеченные недостатки свойственны - в различной, разумеется, степени - всей научно-технической нашей фантастике пред- и послевоенного (вплоть до середины пятидесятых годов) периода, начиная от "Лаборатории Дубль-вэ" А. Беляева и кончая многочисленными повестями и романами В. Немцова. Самый беспристрастный разбор едва ли не любой из этих книг почти неизбежно содержал бы сегодня грустный оттенок неудовлетворенности художественным их исполнением. Что же до уральских фантастов...

Давайте заглянем еще дальше, в предвоенные годы Урала, посмотрим:

А до "Гольфстрима", оказывается, издавался в Свердловске - в 1932-1941 годах - журнал "Техника-смене"... Своеобразный уральский предтеча нынешнего "Юного техника" ⁹.

Журнал нет-нет да и обращался к фантастике. Происходило это не часто: НФ не была в фаворе, влияние ее на читателя явно недооценивалось, она рассматривалась в те годы как всего лишь второстепенная ветвь научно-популярной литературы. Обстоятельство вполне объяснимое: после революции, после отгремевшей следом гражданской войны на повестку дня встали сложнейшие вопросы созидания, индустриализации, развития экономики первого в мире социалистического государства. Первостепенную важность обрела задача, сформулированная вождем революции на Третьем съезде комсомола! "Учиться, учиться и учиться!" Но научно-популярная литература двадцатых-тридцатых годов отнюдь не была столь богатой и разнообразной, как в наши дни. И литература фантастическая, со времен Жюля Верна не чуравшаяся просветительской функции, выдвинула в те годы эту чисто популяризаторскую функцию на первый план.

Это обстоятельство не могло не придать фантастике уральского журнала ощутимый отпечаток "техничности". О чем мечтали и писали авторы "Техники - смене"? Об искусственных дождях в туркменской пустыне. О воздействии ультракоротких волн на рост растений. О шароэлектролотковой дороге. О летающих автомобилях. Об использовании энергии морского прибоя...

Проблемы решались в чисто конспективном плане: центр рассказа, как правило, составляло лекционное изложение существа проблемы, этому предшествовала (или следовала за этим) нехитрая иллюстрация, рисовавшая изобретение "в действии"; сюжету особого значения не придавалось, как не придавалось его и героям. Они были нужны в рассказе лишь постольку, поскольку должен же был кто-то выполнять функции спрашивающего и отвечающего, экскурсанта и экскурсовода!

В последние годы существования журнала на страницы его пришла и тема будущих сражений, необычайно популярная перед Великой Отечественной войной. Радиоуправляемые танки, подземные оборонительные сооружения, зоны "непроницаемости", электрические пушки, всевозможные лучи смерти, поражающие агрессоров, поглощали все внимание авторов таких полурассказов-полуочерков. Действие этих вещей происходило в достаточно неопределенное время и носило абстрактно-глобальный характер. Ничтожную пылинку - отдельного человека - трудно было рассмотреть в этих "эпизодах будущей войны".

Два произведения как-то выделялись среди типично условных "картинок будущего", появлявшихся в довоенном уральском журнале - рассказ Р. Онцевера "Короткое замыкание" (1938, № 5-8) и повесть Б. Рябинина "Подарок Будды" (1941, № 1-3, 5, 6).

Р. Онцевер (точнее, автор, укрывшийся под этим псевдонимом) решал в своем рассказе проблему беспроволочной передачи электроэнергии. В художественном отношении "Короткое замыкание" являло собою довольно традиционное повествование об открытии, сделанном "где-то там, на Западе", предназначавшемся для борьбы против советских людей и - вопреки предназначению - обрушивавшемся на головы тех, кто "сеял ветер". Были в рассказе и злобствующие, готовые даже друг другу глотку перегрызть антисоветчики, и американский безработный, разрушавший коварные их замыслы... Сюжетная схема эта, сложившаяся еще в "Вокруг света" двадцатых годов и довольно интересно разрабатывавшаяся многими авторами, в силу своей безотказности оказалась необычайно живуча, - чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить иные рассказы А. Днепрова. Но, как всякая схема, она ограничивала возможности автора, толкая его на единственно приемлемое в данной ситуации "военное" истолкование научно-технической проблемы.

Беспроволочная передача энергии в рассказе Р. Онцевера обернулась всего лишь еще одними "лучами смерти", традиционно выводящими из строя моторы вражеских машин...

"Подарок Будды" - повесть Бориса Рябинина, вступавшего в те годы в литературу, - кажется поначалу более интересным, более свежим произведением.

События повести происходят в Китае, отражающем вторжение империалистов.

Среди безлюдных полупустынь выстроен небольшой научно-исследовательский городок. Работами здесь руководит профессор Чжан, "крупнейшее светило в области электромагнетизма и радиологии". Работы засекречены: даже на освобожденной территории рыщут враги, под пули которых попадает и сам профессор во время одной из экспедиций. Но постепенно читатель все-таки узнает, чем заняты ученый и его сотрудники: они ищут "сияющий металл" - радий. Ищут - и находят! Более того, радию в найденном ими месторождении сопутствует новый радиоактивный элемент - "трансуран"...

Начало повести, повторяю, интересно, по ту главу включительно, где рассказывается о необычайно быстром выздоровлении профессора Чжана, испытавшего на себе целебное воздействие эманации радия. Но далее изыскания профессора сменяются приключениями его помощников в оккупированном японцами Шанхае; сам ученый срочно создает мощнейшее "новое оружие": все те же лучи, на расстоянии останавливающие работу двигателей. Правда, генератор профессора Чжана может быть переключен и на другое излучение - всепроникающую "частоту-зет", губительно воздействующую на расстоянии на мозг человека. Но это весьма относительное по сравнению с опубликованным ранее рассказом Р. Онцевера новшество.

Обернувшись же еще одним "эпизодом будущей войны", повесть Б. Рябинина, при всей ее антиимпериалистической направленности, тотчас утрачивает свою новизну. О дальнейшей работе профессора и его сотрудников рассказывается уже в той лекционно-монологической форме, которая отличала (и отличает) произведения полуочерковой технической фантастики...

Однако не будем слишком строги к фантастике "Техники-смене". Да, по сегодняшним меркам она выглядит бледновато. Но ведь эти повести и рассказы писались в канун надвигавшейся схватки с фашизмом, когда молодая наша фантастика стремилась прежде всего внести свой посильный вклад в дело подготовки страны к активной обороне. А изображение перспектив развития науки и техники, воспитание веры в силу Знания, в огромную значимость инженера и ученого в предстоящих освободительных, антифашистских сражениях как раз и были таким вполне конкретным и осязаемым вкладом в общенародные усилия.

Но заглянем глубже в толщу лет. Существовала ли фантастика на Урале в двадцатых годах?

Обильную фантастическую продукцию двадцатых годов еще и до недавнего времени нет-нет да и рассматривали оптом как "псевдонаучную", "развлекательную", "бульварную". Традиция эта зародилась в тридцатых годах, когда ранняя советская фантастика либо просто замалчивалась критиками, либо принижалась и зачеркивалась.

"Выходило много псевдонаучной и псевдофантастической псевдолитературы в 1925-1928 годах, - писал, например, А. Ивич. - Такие книги выпускались частными издательствами, писались авторами, имен которых никто нынче не помнит, - это были типичные образцы "вагонного" чтения. Лишенные и творческой фантазии, и самых скромных литературных достоинств, эти книги теперь забыты - и поделом. Нечего о них вспоминать" ¹⁰.

Да, из песни слова не выкинешь - была и псевдолитература, и бульварщина. Но критик явно перегнул, столь категорично зачеркивая все произведения, не укладывавшиеся в каноны прикладной научно-технической фантастики, с позиций которой А. Ивич и рассматривал книги предшествующего периода. А между тем основная масса советской фантастики 1925-1928 годов выпускалась вовсе не частными издательствами: ее печатали Госиздат, "Молодая гвардия", "Земля и фабрика"... И создавалась она не только "авторами, имен которых никто нынче не помнит", - фантастику в двадцатых годах писали и Алексей Толстой, и Илья Эренбург, и Валентин Катаев, и Мариэтта Шагинян, и Всеволод Иванов с Виктором Шкловским, и Николай Асеев, и Михаил Булгаков, и многие другие писатели, чьи имена очень даже хорошо помнил современный критику читатель...

Революция смела в нашей стране мир старый, капиталистический; новый мир, социалистический, только-только зарождался. И естественно было стремление молодых советских литераторов, с одной стороны, "разделаться" с мировым капитализмом, показать его несостоятельность, а с другой стороны - представить как можно ощутимее радостный мир будущего.

Не оставались в стороне от этого могучего влечения к фантастике и уральские литераторы. Их героями тоже становились люди, стремившиеся "конструировать историю в нужном направлении".

И тут в первую очередь приходит на память "князь Ватерлоо" с Верх-Исетского завода.

"...Полдюжины бравых наполеоновских канониров удивились, когда неожиданно и любовно оседлал Владычиц гладкий ствол пушки.

- Эй, молодчик, зря ты сюда забрался, - рявкнул канонир с закоптелой рожей и банником в руках, - у нас не так много орудий, чтобы на них кататься верхом!

Владычиц, побуждаемый не столь окриком, сколь жжением в некоторой области, плохо защищаемой брюками, соскочил с пушки, и через секунду из дула ее с веселым свистом вырвалось ядро.

Неуклюжие ядра носились в воздухе, бухали ружья, падали люди, вообще все было очень похоже на настоящее сражение..."

Да, Ватерлоо... Именно сюда стремился и именно сюда попал на изготовленной им "машине времени" Роман Владычин, инженер-механик Верх-Исетского завода. Всесторонне изучив по историческим документам эпоху наполеоновских войн, Владычин является к французскому императору в поистине критический момент: Наполеон находится буквально на волоске от поражения под Ватерлоо.

В отличие от наполеоновских маршалов Роман Владычин четко представляет себе (поскольку знает доподлинно!) расположение войск как самого Наполеона, так и противостоящих ему союзников ("Я из Америки. Спрыгнул со снизившегося монгольфьера, летящего сейчас в сторону англичан", - так объясняет он потом собственное появление, свой странный костюм и отменное знание обстановки. Объясняет вначале маршалу Даву, горько сожалеющему позже, что не пристрелил его тут же, а затем и самому "кандидату на Св. Елену"...).

Роман помогает-таки императору избежать столь закономерного исторически поражения! Более того, с помощью Владычина Наполеон заново воссоздает империю.

Уральский инженер в роли бонапартиста, добровольного помощника завоевателя, - не дико ли это?! Но не будем торопиться с заключениями. "Неонаполеоновская" империя нужна Роману Владычину лишь как удобный плацдарм для дерзкого социально-исторического эксперимента.

Стараниями энергичного уральца в империи невиданными темпами развивается наука, подвигая вперед и технику. Инженер двадцатого века насадил в начале века девятнадцатого и железные дорога, и мартеновские печи, и швейные машины, и кинематограф. Озабочен Роман и развитием культуры. В специальный воспитательный интернат, где делами заправляет "носатый чудак" - знаменитый педагог Песталоцци, со всей Европы собраны дети и подростки, которым суждено в будущем прославить свои имена.

Пересказанная вот так - сжато, почти без подробностей, - книга кажется всего лишь вариацией уже известного: много раньше, еще в 1889 году, Марк Твен отправил своего предприимчивого героя модернизировать куда более седую древность! У критиков, право же, были основания записать "Бесцеремонного Романа" (так называлась эта действительно бесцеремонная книга, выпущенная в 1928 году издательством "Круг") в разряд чисто развлекательной литературы. И вдосталь иронизировать над выходцем из XX века, который чтением "Средь шумного бала..." приводит в восторг... юного А. С. Пушкина!

Но тем не менее роман этот - из числа книг, о которых небезынтересно и вспомнить.

И не только потому, что вслед за "Янки..." М. Твена "Бесцеремонный Роман" открывает необозримый ныне поток произведений об отклонениях в развитии исторического процесса, вызванных действиями подобных Владычину выходцев из будущего. (Уэллс в данном случае не совсем в счет: он подарил фантастам "машину времени", но герой его - всего лишь пассивный созерцатель, крайне редко - да и то вынужденно - выходящий за рамки этого амплуа.) Не в пример произведениям иных нынешних фантастов (по бесцеремонности обращения с историей нередко оставляющих далеко позади фантастов прошлого, но делающих это подчас во имя узких, "малокалиберных" целей) в основе "Бесцеремонного Романа" была заложена по-настоящему большая, общественно значимая мысль.

Личность и история, возможности личности в историческом процессе - эта проблема издавна волновала людей. В. Гиршгорн, И. Келлер и Б. Липатов, авторы "Бесцеремонного Романа", пробуют решить эту проблема средствами фантастического романа. И на мой взгляд, неплохо справляются с задачей: их "развлекательная" книга ненавязчиво и наглядно показывает, что единичная личность, даже незаурядная, даже - вооруженная доскональнейшим знанием общечеловеческого опыта все-таки остается лишь единицей, которой явно не по силу по-своему перекроить Историю.

А ведь поначалу кажется, что Владычину удается все, в том числе и это!

Вот он, завоевав доверие Наполеона, становится "князем Ватерлоо", вторым человеком в Империи, ре форматором-просветителем, проводником новых, прогрессивных взглядов и идей. Академия противится планам реорганизации хозяйства? Что ж, Роман "не мытьем, так катаньем" доказывает академикам свою правоту - и вот они уже увлеченно трудятся над воплощением в жизнь его проектов и замыслов.

Диктат Наполеона тормозит общественное развитие? Переодевшись мастеровым Владом, "князь Ватерлоо" зажигает искру недовольства в рабочих массах, организует движение за демократические свободы.

Это движение приобретает огромный размах, цепная реакция недовольства крушит политические устои "Единой Империи". Герой и сам гибнет в вызванной им схватке Нового со Старым, этот все-таки излишне самонадеянный Влад - "князь Ватерлоо" - Роман Владычин...

Да, не удалась и не могла удаться дерзкому уральцу его попытка переделать историю, "досрочно" построить на земле счастливое свободное общество. Но само исследование такой фантастической попытки интересно и знаменательно для литературы тех лет.

При всех литературных издержках (я сознательно не останавливаюсь на них) роман уральских авторов был в целом вполне на уровне заметных книг ранней советской фантастики. Тех книг, о которых мы так редко вспоминаем сегодня...

Кстати, этому успеху, несомненно, немало способствовало обстоятельство, о котором на склоне дней вспоминал И. И. Келлер (в течение многих лет главный режиссер Пермского академического театра оперы и балета имени П. И. Чайковского, лауреат Государственной премии СССР): "Так как главные события развертывались в первой половине XIX века, пришлось много времени провести в Публичной библиотеке, изучая старые газеты и журналы, архивные материалы и мемуары, вплоть до записей "Камер-Фурьерского журнала", фиксировавшего каждодневные события в царской семье..." Именно углубленное знание истории - уже не Р. Владычиным, а его создателями, - надо полагать, подкупило в "Бесцеремонном Романе" и писателя Николая Тихо нова, по чьей рекомендации книга увидела свет в московском издательстве.

Мы могли бы привести в качестве примера и другие НФ книги двадцатых годов - книги, авторов которых можно считать нашими земляками.

В одной из главок очерка, посвященного "поддельным" романам, фигурировал у нас "Блеф" Риса Уильки Ли. Этот памфлет, также предвосхищающий целую тему современной фантастики, написан, как указывалось, уральцем Борисом Липатовым.

Можно было бы вспомнить и повесть И. Келлера и Б. Липатова "Вулкан в кармане". Свердловская "Урал-книга" издала ее в 1925 году пятью выпусками - так, как издавались в то время в Москве "Месс-Менд" и "Лори Лэн" Мариэтты Шагинян или "Иприт" Всеволода Иванова и Виктора Шкловского. Пусть несомненным толчком к написанию повести послужил чапековский "Кракатит" (не случайно взрывчатое вещество страшной разрушительной силы именуется здесь "вулканитом" и "везувианом", да и изобретает-то его чешский химик Тадеуш Пряник), - разве почти одновременно другое произведение Карела Чапека - пьеса "R. U. R." - не было прямо положено в основу "Бунта машин" маститым Алексеем Толстым? Фантастический "боевик" молодых уральских авторов являл собою веселую и едкую буффонаду, в которой гротескно были изображены представители агрессивно настроенных правящих кругов Америки, Англии и... Парагвая, а заодно с ними и эмигрантское охвостье. Все они активно домогаются секретов нового сверхоружия. И все они в конце концов остаются с носом...

Любопытно было бы вспомнить и повесть И. Келлера и В. Гиршгорна "Универсальные лучи" (1924; в другом издании - "Сорванец Джо"), которая "посвящается революционной молодежи", а заканчивается совсем так, как заканчивались многие произведения советской фантастики той поры - кричащими газетными сообщениями:

"- В Южных Штатах вспыхнуло восстание рабочих под руководством коммунистов...

- Войска, высланные для подавления восстания, уничтожены рабочими при помощи "Универсальных лучей"..."

Можно было бы, наконец, обратиться и к еще более ранним (в том числе дореволюционным) произведениям уральских фантастов. Но это уже особая тема - в кратких заметках обо всем не расскажешь.

Вообще же подобное исследование представляется интересным и нужным.

В критических статьях последних лет родился и неожиданно окреп странный, в сущности, термин - "сибирская волна в советской фантастике". И вот уже и ленинградцы склонны по аналогии говорить о своей "волне" - ленинградской, и москвичи выискивают уже первые признаки еще одной "волны" - новомосковской... Но ведь подобным образом можно сконструировать и "волну" уральскую, и, скажем, совсем юную - дальневосточную, и многие другие "волны"...

Правомерен ли такой "раздел" нашей фантастики на сугубо географические зоны? Не влечет ли он за собою противопоставление одной группы писателей - фантастов другим? И не приведет ли это искусственное дробление к организационной и иной замкнутости?

Во всяком случае, экскурс наш в историю фантастики на Урале (а появилась она у нас, как мы убедились, не вдруг, не с выходом "Нового Гольфстрима", но гораздо раньше) показывает, что и в тридцатые годы, и в двадцатые уральская фантастика отнюдь не была явлением географически изолированным, что она переживала те же полосы удач и неудач, трудностей и взлетов, как я советская фантастика в целом.

ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ

Зубакин Ю. «Город в небе» Ромика, Сфера Бернала, Цилиндры О'Нейла, Стэнфордский Тор и другие

Гуревич Г. Карта страны фантазий

Кленов В. Дети Земли дети космоса

Хоббитские игрища 1990

Зубакин Ю. Крутятся, вертятся сто человек

В. Бугров