БОРИС СТРУГАЦКИЙ: «МЫ НЕ ИМЕЕМ К КИНО НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ»

ИМЯ братье Стругацких широко известно, их книгами зачитываются не только у нас, но и за рубежом. Их фантастические романы вошли в золотой фонд мировой литературы. Многие из них экранизированы. Экранизированы по-разному и с разными успехам - от Сталкера" до "Чародеев", от "Дней затмения" до "Отеля "У погибшего альпиниста"...

Сейчас выходит к зрителям новая картина, созданная по роману "Трудно быть богом", - совместная работа советских и западногерманских кинематографистов. Предлагаемая беседа полностью будет опубликована в журнале "Сеанс". Она состоится накануне этой премьеры.

Писателей Стругацких часто одолевают вопросами: почему по вашим интересным книгам снимаются в кино отнюдь не шедевры? "Мы прозаики, - отвечают они, - и никакого отношения к кино не имеем. Это другой вид искусства, и пусть им занимается тот, кто умеет лучше нас".

- БОРИС Натанович, но ведь вы имеете мнение по поводу экранизации своих повестей? - С этого вопроса и началась наша беседа.

- Хорошая экранизация - вообще большая редкость. Для того, чтобы создать настоящее кино, нужно отойти от книжного оригинала, перевести его на совершенно другой язык. И языком этим прежде всего владеет режиссер, он в фильме хозяин. И уж ни в коем случае не сценарист.

Те наши произведения, которые можно на экране сразу узнать (то есть узнать первоисточник), в общем, сделаны, по-моему, неважно. Если же фильм - по мотивам, и читатель, став зрителем, спрашивает: а причем здесь Стругацкие? - тогда фильм представляет определенный интерес. Так пока получалось у Тарковского, у Сокурова.

Надо признаться, что мы в последнее время перестали писать сценарии. Потому что поняли тщету этой работы. Дело в том, что, когда режиссер представляет себе будущий фильм, он видит никое изображение, некие "картинки", которые он, как правило, не в силах описать сценаристу в девяноста девяти случаях из ста. В результате мне приходилось видывать фильмы, где от сценария оставались рожки да ножки. Это не плохо и не хорошо. Это специфика. Один из самых плохих сценариев, которые я читал, в результате дал один из самых лучших фильмов, которые я смотрел ("Мертвый сезон").

Бывает и наоборот.

- Да, но публика у нас скорее смотрящая, нежели читающая (еще и при том, что книг тех же Стругацких не достать). И мнение о творчестве братьев-фантастов во многом складывается не по их книгам, а по фильмам, смятым по их книгам. Ладно, если побеждает искусство, а если...

- Что я могу сказать? Вопрос на самом-то деле очень серьезный. А относимся мы, братья Стругацкие, к нему крайне легкомысленно. Я это признаю перед всей читающей аудиторией. Никогда мы, например, не задумывались - нести ли новую повесть а "Новый мир" или в "Изобретатель и рационализатор". Мы отдавали ее тому журналу, который просил, - дабы напечатать. Мы совершенно не думали, послужит ли это к нашей вящей славе или не послужит. С кино происходило всегда то же самое. Приходит режиссер и говорит: "Я хотел бы снимать фильм по такой-то вашей вещи!". Отвечаем: "Заключаете договор!". И просто предаем право экранизации.

- А другая крайность, в которую вам однажды пришлось впасть? Я вспоминаю трогательную фигуру сценариста в "Рабе любви" Михалкова. После того, как режиссер в фильме рвал только-только вышедший из-под пера вариант, сценарист с криком: все гениально перепишу!" переписывал - переписывал - переписывал. Нечто подобное ведь совершали и вы с братом однажды, не так ли?..

- Это был случай с Тарковским, он уникален. Согласитесь, - нам была оказана честь! Мы прекрасно понимали, что имеем дело с кинематографическим мастером мирового уровня, и какой бы то ни было выпендреж в его присутствии нелеп. Поэтому мы, только получив предложение, договорились с Аркадиев Натановичем, даже дали друг перед другом клятву, что будем идти навстречу всем пожеланиям Андрея Арсентьевича.

И таким образом появилось девять вариантов сценария "Сталкер". Нельзя сказать, что наша клятва означала непременное следование каждому слову Тарковского, но она означала, что последнее слово во всех спорах будет за ним. Он с самого начала сказал, что от всей схемы романа ему нужно только то-то и то-то, а все остальное предстоит придумать совершенно заново.

- В том числе героя?

- Что касается героя, то наш Сталкер не нравился Тарковскому изначально. И мы лишь в последнем, девятом варианте придумали того Сталкера, которого так прекрасно сыграл Кайдановский.

- Юродивого.

- Да, в каком-то смысле. Это религиозный фанатик. Это, если угодно, ходячая нравственность. Это человек, для которого Зона стала Богом. Это человек, для которого религия - образ жизни. Это человек, сохранивший надежду, что мир можно исправить... Такая фигура оказалась очень нужной Тарковскому, он пришел от нее буквально в восторг.

- Вы написали сценарий, который хотелось Тарковскому, и получилось, чего уж там, произведение "религиозное". Сокуровские "Дни затмения" - тоже не без того, "Письма мертвого человека", в создании которого вы принимали участие, также "религиозен" (и вы сами отмечали это с большим удовлетворением). Не характерно ли, что абсолютно "светские" повести братьев Стругацких, попадая на экран (те самые, по мотивам), обретают волей (неволей?) "клерикальный" оттенок?

- Это вопрос скорее к режиссерам. Но я берусь, пожалуй, объяснить, почему так получается. Дело в том, что братьев Стругацких с какого-то момента более всего волнуют лишь две-три темы. Первая: история, и как на нее воздействовать. Вторая: нравственный выбор. Достаточно уж этих двух тем, чтобы понять, что они связаны с религией, с Богом. Человеку не дано воздействовать на историю, а как хочется! Но чтобы суметь на нее воздействовать, надо стать Богом.

- Трудно быть Богом?

- Именно... О нравственном же выборе написан целый ряд наших повестей. Вот "За миллиард лет до конца света" - что ценнее в этой жизни, черт побери: право первородства или чистая совесть?.. Но где нравственность, там религия, Никуда не денешься. Так что, когда мы сталкиваемся с режиссером, которого занимают эти проблемы, то готовы ему всячески способствовать. Конечно, мы никогда в жизни не написали бы повесть под названием "Сталкер", содержащую историю похода аллегорических фигур Писателя, Ученого и Сталкера в Зону, являющуюся неким божеством. Но, общаясь с Тарковским, мы говорили с ним на одном языке. Это наш язык. И когда мы почувствовали эманации, шедшие от режиссера к нам, мы на волнах этих эманаций стали писать то, что ему нужно... Вот если бы пришлось работать с режиссером, который... м-м... Антоним "пацифисту"?..

- Агрессор. Милитарист.

- Да, убежденный милитарист. Мы бы с таким работать не смогли.

- "Трудно быть богом" как никакая другая повесть Стругацких "клерикальна", а на экране получился этакий лихой боевик, более чем "светским". Обратный вариант?

- Скажу одно: сценарий не наш. Сейчас "Трудно быть богом" вышел на экраны. Вопреки ожиданиям, получилось, на наш взгляд, даже недурно. Там даже есть некая философичность. А уж зрителей, предпочитающих технически эффектное кино, фильм удовлетворит в полной мере.

- Предположим, вы с братом - режиссеры...

- Мы - писатели

- Но предположим.

- Писатели.

- Предположим, вы писатели, вообразившие себя режиссерами. Какие бы свои произведения (как писателей) вы посоветовали бы (как режиссеры) на экраны при всем легкомысленном отношении к кино?

- Будь мы режиссерами, отношение к кино у нас было бы совсем не легкомысленное. Будь это нашей работой, каковой ныне является литература, писательство. Что ж, тогда многое... Тот же "Пикник на обочине" (помимо "Сталкера") вполне достоин быть воплощенным ближе к оригиналу. "Хищные вещи века". "Жук в муравейнике". "Обитаемый остров" - захватывающая приключенческая лента получилась бы... Но! Мы все же писатели.

- Да. И никакого отношения...

- ...к кино не имеем. Да. Святые слова!

Беседу вел
А. ИЗМАЙЛОВ

Фото А. Гезенцвея