Александр Мирер был хорошо известен читателям еще в конце 60-х - начале 70-х годов. Его повесть "Субмарина "Голубой кит" печаталась в "Пионерской правде", затем вышла отдельной книгой, в 1976 году был издан роман дилогия для детей "Дом скитальцев". "Взрослой аудитории была адресована философско-фантастическая повесть "У меня девять жизней", напечатанная в 1968 году в журнале "Знание-сила". Но, так хорошо начинавшийся писатель, вдруг исчез со страниц книг и журналов. Только в 1985 году в альманахе "НФ" появился его небольшой рассказ. И все. Десять лет молчания... Куда же пропал писатель? Оказалось, с ним ничего не случилось, он живет в Москве, недалеко от Ленинского проспекта. Но почему же нет его новых произведений? - ВЫ ДОВОЛЬНО МНОГО ПИСАЛИ ДЛЯ ДЕТЕЙ - ЭТО ПРОСТО ИЛИ ТЯЖЕЛО? - Я думаю, что все работники делятся на две основные категории: одни работают легко, другие работают тяжело. Тем, кто работает легко, - все легко, а кто тяжело - все тяжело. Ну, например, Булычев, которого я очень люблю, - совершенно замечательный мужик, удивительной доброты и приятности - он, по-моему, работает очень легко. Ему и для детей писать легко. Я смотрел его научные книги - они тоже хорошо, легко, быстро написаны... -ВЫ ИМЕЕТЕ В ВИДУ "1185 ГОД." ("1185 год. Восток-Запад" - научно-популярная книга И. В. Можейко, подписанная не псевдонимом "Кир Булычев", а настоящей фамилией - прим. редакции). - Не только. Он же доктор исторических наук, востоковед. Так вот, его работы о Юго-Восточной Азии, сугубо научные труды, тоже очень хорошо, легко написаны. А мне тяжело писать все, что бы я ни писал. - ЧИТАЯ ВАШИ КНИГИ, ЭТОГО НЕ СКАЖЕШЬ... - А вот так надо работать... Видите у меня на машинке листы? Вот сейчас, с возрастом, у меня скорость - одна страница за два часа. Это самое хорошее. Когда-то был мой оптимум - страница в час. Ну, а потом это, конечно, перемарывается до полной неузнаваемости. Тяжело писать... А для детей писать, может быть, легче. Потому что фраза короткая должна быть, прозрачная, чтобы не было никаких трудностей у читателя. Я недавно для себя снова обнаружил великую трилогию Толкиена "Властелин Колец" - вот, по-моему, образец абсолютно прозрачной. чистой прозы. Дети это читают просто с воем и счастьем, а взрослые люди - куда хуже. Но у него замечательная, прозрачная, чистая фраза. Я думаю, работа за ней стоит огромная. - ТОЛКИЕН - АНГЛИЧАНИН, А КОМУ ИЗ СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ, ПО-ВАШЕМУ, ЛУЧШЕ ВСЕХ УДАЕТСЯ ПИСАТЬ ДЛЯ ДЕТЕЙ? - Лучше всего, по-моему, это удается Владиславу Крапивину. - ДА, ЕМУ ВЕДЬ ДАЖЕ АЭЛИТУ ДАЛИ... ("Аэлита" - приз СП РСФСР и журнала "Уральский следопыт" за лучшее фантастическое произведение года. В. Крапивин получил его за повесть "Дети синего фламинго" - прим. редакции). - Ну, "Аэлиту", знаете ли, дают кому попало и за что попало. Вы же список лауреатов знаете... С "Аэлитой" такая беда - приз учредили, а давать его некому. Нельзя же каждый год давать ее одним Стругацким. Это же смешно. - НУ, ВОТ ПРОШЛЫЙ ЛАУРЕАТ - ГАНСОВСКИЙ, РАНЬШЕ - ОЛЬГА ЛАРИОНОВА... - Ну, что я вам скажу... Ларионова - это, ко-нечно, писательница. И по мировому стандарту - писательница. А Гансовский, он же не фантаст. Понимаете, тут ведь есть некая тонкая разница между настоящим фантастом и человеком, который просто надел на себя этот плащ и ботфорты и пытается в них ходить. - ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧТО СЕВЕР ГАНСОВСКИЙ ПРИНАДЛЕЖИТ К НИМ? - Да. Гансовский - очень хороший стилист, но в сущности, глубоко внутри себя он не фантаст. - НО ВЕДЬ ОН МНОГО ЛЕТ ПИШЕТ ФАНТАСТИКУ. - Да. Причем, у него есть совершенно блестящие рассказы. Например, "День гнева". Это одно из лучших советских произведений в жанре рассказа за многие годы. Но если вы его немножко копнете, то вы увидите, что это в сущности тоже не фантастика. Но Гансовский, конечно, талантливый человек. - А ПОЧЕМУ ТАК ДАВНО НЕТ ВАШИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ? МОЖНО ЛИ ЧТО-ТО ЖДАТЬ? - Нет, ждать нельзя. Я уже больше десяти лет фантастику не пишу. - ОТБИЛИ ОХОТКУ У ВАС? - Отчасти, отбили охотку, поскольку много лет нельзя было публиковаться. Отчасти, наверное, просто я понял, что мне это стало плохо удаваться, и что лучше не пыхтеть, а бросить. Потому что я не люблю работать плохо, мне это не нравится... Очевидно, у меня просто не хватило пороху. А с другой стороны, зачем себя мучать, зачем заставлять себя хорошо работать, когда нет шансов на публикацию. Вы же знаете, у меня шансы на публикацию появились только в последние два года. Писал бы я сейчас - наверно, публиковался бы... А предыдущие 12 лет все было глухо. Так что по комплексу идей я перестал писать фантастику. - ДА, НАШУ ФАНТАСТИКУ ДО ТОГО УЕЛИ, ЧТО СЕЙЧАС, КОГДА ДАЖЕ И ХОТЯТ ЧТО-ТО НАПЕЧАТАТЬ, ТО ОКАЗЫВАЕТСЯ НЕКОГО. НИКТО ФАНТАСТИКУ НЕ ПИШЕТ. - Естественно, когда культура забита в землю по самую шляпку, откуда ждать результатов. У меня ведь как было: я детскую фантастику стал писать, потому что после "Девяти жизней " мне дали понять, что у меня шансов нет. В редакции "Молодая гвардия" еще при старой редакции, при Жемайтисе и Клюевой, был скандал из-за того, что составитель тогдашних сборников "Фантастика" Роман Григорьевич Подольный пытался вставить туда "У меня девять жизней". Мне дали понять, что у меня шансов нет. Потом он взял эту повесть в свой журнал "Знание-сила". И вот, в какой-то момент на меня набежала Нина Матвеевна Беркова и сказала: "А ты бы не хотел написать что-нибудь для детей?". А я взял и написал ей за лето "Субмарину "Голубой кит". Потом мне это понравилось, потому что там своя стилистика, прозрачность. С детьми, вообще, думать как-то приятно... Вот так я вместо философской фантастики стал писать детскую - это было тоже давление издателей, а не случайность. Как-то это унизительно все... И отбило охоту. - КОНЕЧНО, КОГДА ЧЕЛОВЕКА БЬЮТ... - Да не бьют! Когда бьют, это еще ничего, а вот когда плакать не дают, это хуже... Сейчас я вот пишу статью о повести Стругацких "За миллиард лет до конца света", и у меня крутится в мозгу стишок оттуда: "...И с тех пор все тянутся передо мною глухие, кривые окольные тропы..." Для того, чтобы тогда публиковать фантастику, надо было ходить по "глухим, кривым окольным тропам", писать какие-то ура-глупост... Противно же... - ВОТ ВЫ СКАЗАЛИ О СТАТЬЕ. В СВЯЗИ С ЭТИМ СЛЕДУЮЩИЙ ВОПРОС. В ЖУРНАЛАХ "НАУКА И РЕЛИГИЯ" И "ЗНАНИЕ-СИЛА" БЫЛИ ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ О ТВОРЧЕСТВЕ М. БУЛГАКОВА, А. И Б. СТРУГАЦКИХ, ДЖ. Р. Р. ТОЛКИЕНА, ПОДПИСАННЫЕ "А.ЗЕРКАЛОВ". МЫ СЛЫШАЛИ, ЧТО ЭТО ВЫ. ЭТО ПРАВДА? - Я, конечно. А произошло это тоже смешно. Мне всегда нравилась научная журналистика. Всю жизнь. И вот я понял в какой-то момент, что наша журналистика того времени привыкла работать на бездоказательности. Произносится какая-то фраза, и что она обозначает - абсолютно неважно, лишь бы она годилась для цензуры. Например, "Черчилль - поджигатель войны". Хотя Черчилль, в сущности, предотвратил третью мировую войну. В научной журналистике эти штуки не проходят. Там надо работать с фактами. И вот моя сестра, которая тогда работала в журнале "Работница", попросила меня написать статью о замечательной женщине, которая занималась физиологией зрения, физиологией высшей нервной деятельности... - ПРОСТИТЕ, ЭТО БЫЛО УЖЕ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ВЫ ДЛЯ СЕБЯ ЗАКРЫЛИ ФАНТАСТИКУ? - Нет, тогда я еще писал фантастику вовсю. Это было в самые мои активные годы - в шестидесятые. Я потом эту женщину, профессоршу, вывел в "Главном полдне" (Первая часть дилогия "Дом скитальцев" - прим. редакции). Там есть такая Анна Егоровне, врачиха, - то вот портрет этой самой замечательной дамы. Портрет довольно точный. А тогда сестра сказала: "Попробуй". А я - неудавшийся биолог. Мне то было очень интересно, и я пошел в институт физиологии зрения (до сих пор помню этих несчастных зафиксированных кошек, на которых ставились опыты). И я написал короткую, но, по-моему, неплохую статью. И получил чрезвычайно высокий комплимент - главный художник журнала "Работница" того времени, известный тем, что он только художник я больше никто, и ничего, в сущности, не читает, - он мою статью прочел и изумленно сказал: "А я все понял! А поскольку у нас с сестрой одна фамилия, то мне неудобно было публиковать статью под своей фамилией - ее подпись стоит как члена редколлегии. Тогда я взял и изобрел себе псевдоним. Я перевел свою фамилию с английского, mirror - это зеркало. Зеркалов. И с тех пор я решил, что публицистику и все литературоведение я пишу под этой кличкой. Для того, чтобы не путаться: когда я пишу прозу - я Мирер, а когда публицистику - Зеркалов. Это не потому, что я себя скрываю, а потому, что так аккуратней. Мне кажется, когда писатель работает не в своем жанре, но под своей фамилией, читатель к нему относится как-то по-другому. А, это тот самый писатель! Этому псевдониму уже больше двадцати лет. Даже, когда я разговариваю на эти темы, я представляюсь как Зеркалов. Словом, другой человек совсем. - ЗНАЧИТ, НАД НОВОЙ СТАТЬЕЙ О ПОВЕСТИ "ЗА МИЛЛИАРД ЛЕТ ДО КОНЦА СВЕТА" РАБОТАЕТ ЗЕРКАЛОВ? - Да, конечно... Тут намечается такая статья о двух произведениях Стругацких вместе - "За миллиард лет до конца света" и "Град обреченный ". Эти работы ведь чем-то смыкаются, между ними завязан какой-то узелочек. Разница только в том, что в "Миллиарде..." - это узкая тема, это одна ситуация возможности и невозможности творчески работать, а в "Граде..." - более широкая, но примерно та же самая. Если взять главного героя, Андрея, он ведь все время прокручивается через разные работы. (Действие романа "Град обреченный" проходит в необычном городе под искусственным солнцем, где собраны люди из разных стран и времен. Таинственные Наставники проводят некий эксперимент, цель которого не знает никто. Герой романа, Андрей Воронин, подчиняясь Наставникам, меняет четыре профессии: мусорщик, полицейский, редактор, советник президента - прим. редакции) Причем, чем у него работа более престижная и творческая, тем он хуже работает. Когда человек вроде бы пошел по широкой дороге, у него снова получаются "кривые, глухие окольные тропы". - НО КОНЧАЕТСЯ ТЕМ, ЧТО АНДРЕЙ ПРОХОДИТ ПЕРВЫЙ КРУГ ЭКСПЕРИМЕНТА И ВЫХОДИТ НА НОВЫЙ... - Ну, это обычные штучки Стругацких. Они всегда стараются писать открытые вещи, в том смысле, что конец не замыкает произведение, а оставляет нам с вами возможность придумать, что было дальше. Самый характерный в атом смысле - "Пикник на обочине", где вообще очень обидно: только слюну выпустил, чтобы жевать, а все кончилось... Давайте, дальше думайте сами. А в "Граде..." четыре смены работ - это четыре смены внутренних состояний. Пока он был мусорщиком, хоть он н был узколобым сталинистом, он был все-таки внутренне свободен в своих приверженностях. Когда же он стал следователем, он стал уже работать на систему, причем не на ту систему, в которую верил, а на ту, в которой он жил. Когда он стал редактором, он стал опять крутиться между какими-то необходимостями. А с советником уже все ясно - он уже ясно формулирует, что карьерочку-то делать надо, отступать нельзя... Вот такие дела... Пожалуй, все...
|
|
|
||