«ОСТАЕТСЯ НАДЕЖДА...»

"Уважаемая редакция! Мы уже много прочли о том, как эпоха застоя угнетающе действовала на развитие советской литературы, искусства, кинематографа. "Пострадали" практически все жанры. Но вот фантастика, по-моему, благоденствовала во все времена, и никто ее не трогал: такая литература ведь не касается сложных, животрепещущих проблем. Или я не прав?"

Думаем, что ответом на этот вопрос нашего читателя, инженера И. Жукова, послужит беседа с писателем Владленом БАХНОВЫМ, автором фантастических и сатирических повестей и рассказов, киносценариев и памфлетов, пародий и стихов.

- Владлен Ефимович, как вы думаете: почему у нас появляется много воспоминаний, мемуаров о 30-50-х, и в то же время почти никто не пишет о более близких 60-70-х?

- Ну, это понятно: тридцатые годы, 37-й это была страшная трагедия, и не дай бог, чтобы это повторилось. А застойные годы они и были застойными, серыми, и писать о них, в общем, тошно... И потом, немногие люди имеют право писать об этом времени, потому что немногие сохранили в ту пору возможность самостоятельно мыслить, высказывать свои взгляды...

- Как же в таких условиях "наименьшего благоприятствия" развивался у нас жанр фантастики - социальной, сатирической, к которой, кстати, относились и ваши произведения?

- Понимаете, страна у нас невероятно талантливая: еще в 50-е годы фантастики просто реально не существовало (ну, была фантастика уровня Казанцева), и стоило чуть-чуть приоткрыть дверь, как сразу же появилась своя серьезная фантастическая литература. Появились Стругацкие, Емцев и Парнов, Варшавский, Днепров - те, кто были настоящими писателями, а не научными популяризаторами. Возникла редакция фантастики в издательстве "Молодая гвардия", вокруг редактора Беллы Григорьевны Клюевой и Сергея Жемайтиса, завотделом фантастики, сгруппировалась сильная по тем временам группа писателей. Клюева защищала Стругвцких, Парнова и других - для которых фантастика была, в первую очередь, литературный прием, возможность высказаться. Преимуществом книг такого жанра было то, что действие переносилось куда-то далеко, и до поры до времени у начальства не возникали вопросы: зачем герой произносит те или иные слова, не есть ли это оскорбление чего-нибудь и т.д.? В эти сложные времена жанр фантастики позволял что-то напечатать, например, сатиру.

Почему такая литература по крайней мере несколько лет свободно могла существовать? Видимо, потому, что чиновники судили о фантастике по своим детским воспоминаниям, считая, что ничего серьезного там быть не может. И те люди, от которых зависело многое, - не читали ее. Конечно, позже, когда разобрались, что к чему (полагаю, не без помощи тех авторов, которые в те годы сразу потеряли свой вес в этом жанре), такую фантастику прихлопнули. Прежнюю редакцию фантас-тики "Молодой гвардии" разогнали, Клюева ушла в ВААП, а издательство и до сих пор выпускает теперь такую НФ литературу, которую читать попросту неинтересно. В общем, тогда нашу фантастику фактически подбили на взлете...

- Вы как автор ощутили на себе изменение отношения к такой литературе?

- Думаю, что это ощутили многие. Стругацким, например, "перекрыли кислород" в то время, когда у них уже было имя, а мне - когда я только начинал: к фантастике я обратился только в середине 60-х, где-то под занавес, когда жанр уже находился под пристальным вниманием, потому и книжка моя в этом жанре оказалась единственной. И вдобавок представьте: книжка "Внимание: ахи!" должна выйти, вы уже получили сигнальный экземпляр. Проходит месяц, год - книжка не выходит. Выяснилось, что книга моя была уже отпечатана, после чего весь тираж, все сто тысяч экземпляров, оказались на складе, и выпускать ее не хотели. Если бы они спохватились чуть раньше... На мое счастье, тираж был уже отпечатан, а значит, на него было потрачено много денег и как-то надо было за них отчитываться. Кроме того, так случилось, что незадолго до этого вышел очередной ежегодник "Фантастика", куда была включена та же самая повесть "Как погасло солнце...", из-за которой, как я понимаю, мой сборник не хотели выпускать. В общем, ежегодник тоже лежал на складе (а тираж там был еще больше) и, пролежав два годе, обе эти книги все-таки вышли одновременно.

- Что же так напугало тех, кто задерживал книгу?

- Понимаете, конкретные претензии менее опасны, чем неконкретные. О конкретном как-то можно еще договориться, но когда вообще говорят: что это такое? зачем это нужно? - трудно отстаивать, защищать вещь. Ни мне, ни моему редактору конкретно никто не мог сказать, в чем дело. Но я, кажется, догадывался. Видимо, кого-то напугали так называемые аллюзии: события, которые происходили в повести, могли одновременно напоминать и события в гитлеровской Германии, и сталинщину. Но я ведь не виноват, что это вызывает именно такие аллюзии. Когда я писал, то имел в виду не гитлелеровскую Германию, и не нас, и не Китай (хотя в те годы, во время "куль-турной революции", сходство тоже было). Я задумывал эксперимент, так сказать, в чистом виде. И получалось, что если страной правят единоличные диктаторы, они могут делать все, что угодно, и все будет находить "всенародную поддержку", восприниматься как нечто гениальное. Помните, в повести все доходит до абсурда, когда сошедший с ума кибер объявляет: отныне все страны должны его стране платить за солнце по показаниям счетчиков и - мир соглашается с этим, и платит... Увы, реальная наша жизнь тоже была недалека от абсурда, разве что за солнечный свет платы не придумали... Кстати - если уж завершать разговор о повести "Как погасло солнце..." - вещь эта существовала первоначально в виде киносценария, и фильм должен был тогда ставить режиссер Вениамин Дорман. Госкомитет по кинематографии фильм этот, прямо перед запуском, згкрыл. А когда позднее Леонид Гайдай тоже хотел эту штуку сделать, руководитель Экспериментального творческого объединения Григорий Чухрай сказал ему: "Это можно, но учти, что это из тех фильмов, которые могут закрыть в любой момент". А режиссер не имеет права рисковать: в съемочной группе человек 50-60, и если фильм закрывают, то это для всех катастрофа.

- Фильмы по вашим сценариям часто вот так закрывали?

- Часто, на разных стадиях и по разным причинам, иногда просто анекдотическим. Фильм Леонида Гайдая "Иван Васильевич меняет профессию", скажем, во время съемок закрывали два раза. Первый раз его закрыл тогдашний главный редактор Госкино Сытин. Он сказал, что в России было три великих царя, которых он в обиду не даст и над которыми смеяться никому не позволит: Иван Грозный, Петр I и - третьего ни за что не отгадаете! Иван Калита. Вот такой защитник нашелся, а поскольку этот защитник царя был главным редактором, то все приостановилось, и мы вынуждены были делать изменения в сценарии, чтобы "Иван Грозный не выглядел таким дураком". Режиссер его убеждал: это ведь даже не царь, это домоуправ под видом царя. Нет, все равно: на царя падает тень... Интересно, что когда потом фильм принимали, об этих поправках никто и не вспоминал, хотя могли бы с равным основанием заявить, что "царь выглядит дураком" и в готовом фильме.

- А второй раз за что закрывали "Ивана Васильевича"?

- Примерно по таким же "идеологическим" соображениям. Кроме того, когда фильм был сделан, его принимало достаточное количество инстанций, и каждая убирала какую-нибудь хорошую шутку. Помните, когда наша милиция допрашивает царя Иоанна Васильевича, спрашивают у него: "Где живете?" "В Москве". - "Адрес, я спрашиваю?" - "Москва. Кремль". И это так всех испугало, что мы отстояли это на первой инстанции, на второй, на третьей уже не смогли. Или когда управдом Бунша под видом царя принимает послов, Милославский ему шепчет: "Ну, скажи что-нибудь, что ты молчишь?" И тот гово-рит: "Мир, дружба!" И это тоже очень напугало, и пришлось уже в готовом фильме переоэвучивать, искать замену... "Москва. Кремль". "Мир, дружба". Что в этих словах такого? Как же, нам отвечали, это ведь святые для каждого слова, в вы смеетесь...

- Скажите, а бывало, что картину закрывали не по "политическим" (если это тек можно назвать), а по художественным соображениям?

- Нет. Правда, они могли ссылаться НА это, а на самом деле иметь в виду другое. Вот Сытин прямо сказал, что в обиду царя не даст, а мог бы сказать: неэстетично, и тогда еще труднее, потому что непонятно, что убирать. Тогда надо весь фильм убирать... Вообще фантастике, как и комедии, в кино тогда очень не везло. У Дормана один раз фильм закрыли, другой раз побили за комедию... Раз, другой... И он в конце концов перешел на детективы, сделал этот бесконечный сериал про резидента ("Ошибка...", "Судьба..." и так далее), и начальство было радо...

- Удушающая атмосфера царила не только в кинематографе?

- Безусловно. Рисунки к моей первой (и единственной) фантастической книге делал мой друг, художник Вадим Сидур. У нас он не был официально признан, выставок у него не было, и книжная иллюстрация - единственный тогда для него способ хоть как-то познакомить со своими работами более широкий круг людей в нашей стране (за рубежом-то он был известен и признан). Добиться, чтобы в книге были опубликованы его иллюстрации, удалось с большим трудом. Их помогла отстоять Клюева, которой рисунки Сидура очень нравились. Но когда у меня выходила следующая книга, уже не фантастическая, в другом издательстве, пробить его иллюстрации я так и не смог, хотя ходил и к главному редактору, и к главному художнику. Уже в конце 60-х против Сидура были настроены довольно агрессивно, а позже имя его было и вовсе под запретом... Таким образом, своего рода давление в эти два десятилетия ощущали многие. Возвращаясь к фантастике, скажу: если бы у нас не было такого длительного перерыва в развитии жанра (перерыва, который для НФ литературы, увы, и сейчас не кончился), то у нас сейчас была бы мощная фантастика.

- А пока, вы считаете, ее нет?

- По-моему, нет. Есть имена, но имена - это еще не литература. Булгаков может существовать и в нелитературные времена (то есть, литературы не будет, а Булгаков будет, он так и останется Булгаковым). Но чтобы фантастика была разнообразной, чтобы она шла каким-то широким фронтом - этого ведь нет сейчас. Какие-то авторы уже исчезли физически, какие-то перешли в другие жанры. Поэтому такой ситуации, чтобы можно было сказать: "Вот это - советская фантастика", как можно сказать, к примеру: "Это американская фантастика", - пока нет.

- Тут мне хотелось бы вам возразить. Мне кажется, что разнообразная фантастика - именно как литература - у нас все-таки есть, и представляют разные направления многие молодые ав-торы...

- Возможно. Я, к сожалению, не могу за всем уследить, тем более, за периферийными изданиями, журналами. Хочется верить, что сейчас, в условиях хозрасчета, с изданием фантастики дело сдвинется: издательства, особенно, периферийные, должны быть заинтересованы в литературе, которую они смогут издать большим тиражом и которую раскупят. Издатели уже знают, что тех же Стругацких можно издать любым тиражом, и книга не залежится. Короче говоря, я допускаю, что если авторы увидят реальный интерес издателей к их фантастике, фантастика займет подобающее ей место. Нет, я настроен не слишком оптимистично, поскольку фантастику в свое время и на долгие годы издатели, как говорят в спорте, "дисквалифицировали"... И все-таки надежде на лучшее остается.