ФАНТАСТИКА: ПОГОДА НА ЗАВТРА

НУ ПОЧЕМУ фантастика у нас никак не выберется из пеленок?

С одной стороны, есть прекрасные традиции в литературе и кино, есть свои классики – А. Беляев, А. Толстой, братья Стругацкие, в библиотеках фантастика – дефицит. С другой – устойчивое и довольно распространенное мнение, что это искусство для детей, ну, для подростков, а потом ее сменит «настоящая литература».

Наша кинофантастика так и не достигла высот популярности, а чаще себя компрометировала, и жанр сам по себе не собирает очередей у касс, как надо бы ожидать.

Нужна ли вообще кинофантастика? Но кому, как не обществу будущего, думать об этом будущем, прогнозировать, мечтать, тревожиться о нем? Кому, как не нам, доказательно спорить с безнадежными антиутопиями буржуазного кино? Фантастика готовит общество к тому, чтобы принять плоды научно-технического прогресса, осознавая и его издержки, – эта истина прозвучала на конференции по кинофантастике, состоявшейся год назад в Киеве, в рамках Недели фантастического и приключенческого фильма. Фантастика – генератор научных и технических идей, но как не хватает нам Жюля Верна XX века! – это тоже из записей, сделанных на той конференции. А если судить шире – разве можем мы допустить, чтобы росли люди, которые не умеют мечтать? И мечту считают пустяком, забавой, безделкой для детворы? Сказка и родственная ей фантастика (тут и границу трудно провести) должны сопровождать нас всю сознательную жизнь – иначе разучивается человек смело и открыто смотреть вперед, в грядущее, думать о нем, к нему готовиться, и. что важно, его практически готовить, своими руками строить по плану, дерзко и умно задуманному. Мы много говорим о прекрасном будущем, но порой забываем рассказать молодым, что его еще построить нужно. И тем готовим молодых как бы к райским кущам, а не к реальным сложностям жизни – это тоже из стенограмм киевской конференции.

Ничтожное количество фантастических фильмов, выпущенных нашими студиями за всю историю советского кино, доказывает: это трудный жанр, он требует особого подхода и условий для своего существования.

Первое условие – ясность мысли. Не простота, а именно ясность, когда художник знает, что он хочет сказать своей фантазией. Эту первоначальную истину именно в фантастике часто забывают, фатазируя как бы «вообще».

Полагают: раз фантастика – значит, все возможно. И кто его знает, какие загадки таит Неизвестность. Наше дело не разгадывать, а рассказывать.

Вот тут главная ошибка. Художественная фантастика, как и любой вымысел, – вещь субъективная, ее мир тут подчинен воле автора, и критерий правдоподобия один: мысль должна быть рождена не фантазией, а реальностью. Иначе фантазия становится бесконтрольной, она парит без всяких опор, и следовать за нею нам неинтересно – нам интересны как раз опоры. Вот почему автор, в отличие от мироздания, не вправе подбрасывать нам загадки неразгадываемые. Не вправе ссылаться на то, что «в космосе все может быть». Ведь загадку нам а данном случае задает не космос, а человек, художник, и – с умыслом. Даже перевернутый мир Лапуты в «Путешествиях Гулливера» каждой деталью напоминал о земных нравах. И сарказм Свифта тут не на Лапуту был обрушен, как легко догадаться.

Мне приходилось уже писать о том, как жажда зрелища возобладала над здравым смыслом в фантастическом мюзикле «Рецепт ее молодости». Дорогого стоят и темперамент, и яркое дарование режиссера Е. Гинзбурга, и надо признать: мало кто у нас сейчас умеет вот так увлеченно и изобретательно ставить шоу, многофигурное эстрадное действо на теле- и киноэкране. Талант этот нужно поддерживать и предоставлять ему широкие возможности для эксперимента. Но и напомнить приходится, в надежде быть услышанным: режиссура в кино – не постановка трюков. Это мысль, осуществленная в образах. Это способ поделиться раздумьями. Значит, стоило, ставя фильм по Карелу Чапеку, задаться вопросом зачем понадобилась Чапеку его причудливая фантазия? Что он через ее посредничество хотел нам сказать? Любой яркости музыкальные номера гут могут быть, но должны они работать на идею. Так, как это случалось в лучших образцах мюзикла, от «Вест-Сайдской истории» и «Оливера!» до наших «Обыкновенного чуда» и «Мюнхгаузена»...

В комедии К. Булычева и А. Майорова «Шанс» слетевший на Землю инопланетянин дарует героям эликсир вечной молодости. В отличие от Мефистофеля, совершенно бескорыстно. Но герои решительно не знают, что им делать со своей свалившейся с неба юностью, она причиняет им массу хлопот и неудобств. Все это могло бы, вероятно, стать поводом к любопытным наблюдениям, к сатирическим обобщениям (без обобщающем мысли фантастика не более чем анекдот). Но авторы, словно устрашившись вызванного ими беса, ограничиваются этюдами, забавными картинками. Мысль картины иссякает на первой десятиминутке, и величественный, классикой освященный фантастический прием высится тут странно и неуместно, словно айсберг среди болотных кочек.

Если в «Шансе» прием заимствован, то в фильме «Уникум» А. Житинского и В. Мельникова он оригинален и остроумен: герой умеет телепатировать окружающим собственные сны. В НИИ, где он трудится, веселая паника: сны носят явно разоблачительный характер, начальство очень обеспокоено. Только-только и начаться бы тут главной истории, но нет, рука авторов боязливо приторможена, сны, наделавшие столько шума, перед нами предстают невнятными и безобидными фантасмагориями. Снова выпустили джинна из бутылки и не знают, как применить его могучую силу. И бушует он в условном пространстве комедии, никого не задевая и не беспокоя, – бедный джинн, которому бы дворцы разрушать и строить, вынужден не более чем потешать почтеннейшую публику. В фильме есть смешные эпизоды, есть отлично сыгранные роли, везде торчат ниточки, за которые только потяни – бездны интереснейших тем откроются. Но не тянет никто. Пока сулят, пока обещают – тут и конец фильма.

Иллюзия, что фантастический прием сам по себе может держать внимание зрителя, – тоже не более чем иллюзия.

Экран последнего времени демонстрирует разнообразие мира фантастики, грани жанра – это хорошо. Смотрите: приключенческий боевик («Лунная радуга»), мюзикл («Рецепт ее молодости»), фантастическая сказка для взрослых и детей («Сказка странствий»), фантастические комедии («Шанс», «Уникум»). Пожалуй, дождемся и фантастического памфлета, и утопии, и антиутопии... Нужна только культура обращения с все еще экзотическим для нас жанром – культура авторского мышления в нем, культура его производства и проката.

Стою у афиши «Завещания профессора Доуэля» – кругом безлюдно. Кассирша скучает, в зале нет и сотни зрителей. А ведь один из самых увлекательных сюжетов А. Беляева, Беляев же – один из самых читаемых авторов!

Действие переброшено в наши дни, лаборатории Доуэля оснащены электроникой, героев волнуют политические реалии последней трети века. Создатели картины уверенно выводят героев к мысли об ответственности ученого за свое открытие и о моральной готовности человечества это открытие принять. Во имя публицистики жертвуют авантюрностью беляевской фабулы, ее несколько наивной по нынешним временам пряностью. Играют хорошие актеры. Антураж вполне экзотичен, авто и пальмы в изобилии, так что фильм должен бы вырвать нас из будней, а это для зрительского успеха, как известно немаловажно.

Где же взбудораженные толпы у кинозала?

Значительно менее удачный, по всем критериям художественного давний «Человек-амфибия» имел успех оглушительный. При всех сбоях вкуса и здравого смысла, в нем были четко соблюдены важные условия, сообщающие фантастическому жанру привлекательность. Фильм будил воображение. Необычность сюжета подкреплялась романтической интонацией, там была своя атмосфера, обусловленная, в частности, прекрасной музыкой, мелодиями, которые зритель уносил с собой и которые звучали потом повсюду. Была в сюжете, наконец, некая трогательность – прежде чем обнаружить свои издержки, мелодрама являла нам силу и обаяние вечно популярного жанра.

Создатели «Доуэля» шли к своей публицистической цели слишком прямым и рационалистичным путем. Все эмоциональные оттенки, и тем более крайности, они тщательно обходили. Избегали шоков. Отделенная от тела голова Доуэля, водруженная на подставку и питаемая физиологическим раствором, но продолжающая мыслить, – в повести один из самых сильнодействующих аттракционов, граничащий с гиньолем. Секреты привлекательности страшного еще мало изучены психологами, но даже детей, как известно, хлебом не корми – дай страшную сказку. Беляев знал эту человеческую слабость, он не скупится на шокирующие подробности. Не стану тосковать о натурализме на экране, но и другая крайность, выбранная режиссером Л. Менакером и художником Ю. Пугачем, не кажется убедительной: фильм не прибег даже к гриму. В чертах Доуэля нет необычности, ничего, что давало бы пищу воображению, – явственно ощущаешь знакомый по программам Кио цирковой аттракцион, не слишком чисто выполненный. Хотя О. Кродерс хорошо передает крупность личности ученого – но он одинок в этой игре.

Сенсационный по материалу, фильм тем не менее будничный. Полагаясь на самоигральность сюжета, авторы словно бы выключили собственную фантазию. И как-то незаметно, придумывая новые фабульные ходы, вышли к привычному: подменили фантастику детективом. Но тут, новая беда: для детектива теперь недостает напряженности, пружинистости действия. Получился межжанровый гибрид. Это было бы и неплохо, но оба жанра от сложения только потеряли – оба работают вполсилы.

Вот фантастическая ситуация: злодей Корн «просвечивает» мозг Доуэля, пытается насильно извлечь из сознания своего учителя позарез ему необходимую формулу. На экране же мерцают смутные кадры микросъемки, какие-то преображенные в лаборатории кинообразы, но напоминают они не прорыв в будущее, а заставки научно-популярных телепередач. Фантастику в кино мы слишком часто пытаемся делать вполне кустарными средствами, наивность которых вызывает и скепсис, и скуку...

А вот ситуация детективная: полицейский инспектор пытается уличить Корна в убийстве. Но где же столь необходимая детективу напряженность, сгущенность атмосферы и ритма, где все то, что создает в зале необходимый эмоциональный «завод»? Ритм, сообщающий повествованию форму, вообще, кажется, мало занимает ныне режиссеров – во многих фильмах он попросту отсутствует, отчего рассказ делается бесформенным и оседает, как квашня.

Наконец, делая фильм «массового» жанра, хорошо бы озаботиться созданием материи, которая мажется совершенно невесомой, но без которой тоже нет успеха. Созданием «образа фильма» – есть такое понятие. В «Амфибии», например, это образ хрупкой романтической чистоты, он поддерживался всем строем картины – и типом героя, и средой его обитания, и возвышенностью интонаций, и мелодиями Андрея Петрова. В «Москве – Кассиопее» – образ юношеского порыва, устремленности в будущее. И так далее. Фильмы эти несравнимы по художественному уровню, но их объединяет признание у зрителя, вот я и пытаюсь сейчас обозначить составляющие успеха...

Этих составляющих нет в «Доуэле», о них не подумали, и в том его беда. Ни лирических, ни романтических линий, ни единой атмосферы, ни работающей на «образ» музыки, ничего, кроме функционального фабульного каркаса, – не потому, что люди не справились со своими задачами, я просто они таких задач перед собою не ставили.

Это вопросы профессионализма...

Нам нужно вот что понять еще: фантастический фильм сегодня – дело чистого и подвижнического энтузиазма. Студии к постановке кинофантастики не готовы.

Безвременно ушедший из жизни рыцарь фантастики Ричард Викторов после того, как сделал очень хороший фильм «Через тернии к звездам», на полном серьезе клялся, что больше – никогда. Что фантастика в кино – себе дороже. Все приходится «выбивать», все делать кустарно – от космолета до сапог, что носят обитатели дальнего космоса. Вот и узнают наиболее придирчивые зрители в скафандре инопланетянина то ботинки для слалома из ближайшего спортмага, то мотоциклетные очки... В новой ленте студии имени Горького «Семь стихий» люди эпохи межзвездных контактов ходят в тех же костюмах, мчатся в тех же машинах и танцуют под ту же музыку, что и мы сегодня. За интерьеры будущего выдаются неуютные холлы современных гостиниц – так, с бору по сосенке, формируется «облик грядущего». Боюсь, так будет и дальше, если не поставим мы нашу кинофантастику на уровень, достойный кибернетического века. Тут не интуиция нужна, а научное знание, навыки, специалисты по футурологии, по космическим интерьерам, дизайнеры с фантастическим уклоном, модельеры специальные... Изобретатели трюков нужны, каскадеры. Не бывает на свете чудес, и не снять нам своего «Инопланетянина» без серьезной подготовки, без особого производственного режима, которого требуют такие фильмы. На конференции в Киеве не раз звучала мысль о необходимости центра, где были бы сосредоточены специалисты по трюковым съемкам самых разных профилей, – вероятно, без него действительно дальше нельзя. Как известно, дешевле пустить целый конвейер по производству велосипедов, чем каждый раз изобретать велосипед заново. Фантастическое кино у нас будет, оно стучится во все двери, оно необходимо не только как средство развлечения, но и – пропаганды и контрпропаганды. Оно будет – значит, пора создавать ему техническую и творческую базу. Это – еще одно непреложное условие для успешного развития фантастики.

Пока же погода на завтра неустойчивая. Хотим снимать киночудеса и добиваться оглушительного успеха у публики малой кровью – но так не бывает. И очень редко думаем о смысле зрелищного фильма. Иначе не объяснишь, почему, в то время как на всех киноконференциях сетуют на отсутствие сценариев, книги популярных братьев Стругацких не находят выхода на экран, а на студии имени Горького после долгих раздумий запускают в производство самый слабый и туманный из фантастических опусов последнего времени – роман «Семь стихий» В. Щербакова. Результат, по-моему, плачевен. На экране цветы превращаются в женщин, женщины ходят по небесам, аки по суху, и все это должно изобразить чудо долгожданного Контакта. Все невнятно, наивно, претенциозно до комизма. Чем такая фантастика – право, лучше никакой.

Вообще хорошо бы понять: почему есть у нас выморочные «Акванавты», но нет «Ариэля» А. Беляева, есть непостижимый «Звездный инспектор», но нет «Хищных вещей века», есть примитивная «Петля Ориона», но нет «Обитаемого острова»? Как раз литературы, несущей через фантастическую коллизию весомую земную, подчас острую и разящую мысль, почему-то сторонится кинематограф.

Чтоб учиться делать кинофантастику, надо больше видеть. Мы мало покупаем за рубежом фантастических фильмов – меньше, чем того требует наше время тревог и надежд. А если покупаем, то самые слабые, такие, как «Ангар–18». Помнится, мечтой Ричарда Викторова было создание у нас, в первой стране космоса, своего международного фестиваля кинофантастики. Как много мог бы сделать такой фестиваль для утверждения нашей концепции будущего, наших общественных и нравственных идеалов!

Фантастика – один из самых активных способов художественного осмысления мира. Ждать милостей от погоды ему не с руки. Погоду на завтра нужно формировать, творить, делать.

Тем более что это, кажется, уже не фантастика, а реальность.