МОЙ ЖЮЛЬ ВЕРН

В один из летних дней 1839 года в городе Нанте пропал одиннадцатилетний мальчик – сын адвоката Пьера Верна. Через несколько часов обнаружилось, что он нанялся юнгой, корабль только что снялся с якоря и плывёт в Индию. Отец на паровом катере догнал этот парусник и вернул сына домой. Смущённый беглец пообещал маме, что отныне будет путешествовать только в мечтах...

Юному мечтателю пришлось снова засесть за школьный учебники, а потом, в Париже, за книги по юриспруденции. Но молодой Жюль Верн отказался от адвокатской карьеры. Он пишет пьесы, в 1851 году публикует в журнале два рассказа, в его рабочих тетрадях появляются всё новые записи о научных открытиях, о путешествиях. И вот в 1863 году выходит первый роман – «Пять недель на воздушном шаре». Успех!

Отныне каждое утро в 5 часов начинается напряжённый трудовой день писателя. Его многочисленные романы переводятся на многие языки мира. В конце концов знаменитый писатель приобретает даже собственный корабль. Правда, кругосветного заокеанского путешествия ему совершить так и не удалось. Но вот уже много лет юные читать ли путешествуют вместе с его героями в далёкие страны, претерпевают кораблекрушения, помогают обиженным, борются за свободу...

Я всегда любил этого писателя. И всегда его знал. Во всяком случае я не помню того времени, когда я бы не знал и не любил его. Одно из первых воспоминании в моей жизни – это чёрно-зелёная обложка: усыпанная заклёпками металлическая туша подводного корабля и оседлавшее её; гигантское головоногое.

Увлечение книгами великолепного француза продолжалось у меня долго, практически все школьные годы, с раннего детства и до самой войны. За это время в поле моего зрения с объяснимой неизбежностью входили один за другим и Александр Беляев, Герберт Уэллс, Григорий Адамов, Алексей Толстой; воображение моё последовательно покоряли то боевые машины марсиан, то человек-амфибия с человеком-невидимкой, то космические прыжки на Марс и на Венеру, то ископаемые чудовища в затерянных мирах и океанских пучинах, но произведения Жюля Верна оставались у меня на столе. Мало того, с течением времени то одно, то другое из них делалось для меня настольной книгой в самом точном значении этого слова.

Известно, что Менделеев, Циолковский, Обручев и многие другие великие люди с увлечением зачитывались произведениями отца мировой фантастики. Мало того, эти произведения в какой-то мере определили их выбор жизненного призвания и даже в некоторых случаях навели их на конкретные и весьма продуктивные научные и технические идеи. Мне, разумеется, и в голову не приходит сравнивать себя с этими замечательными учёными, изобретателями, землепроходцами, но факт остаётся фактом: именно книги Жюля Верна определяли все мои увлечения (или, как теперь называют это, хобби) в возрасте от семи до шестнадцати лет.

А началось с того, что, учась во втором и третьем классах, я усердно и с переменным успехом пытался начертить схему «Наутилуса». Сейчас я диву даюсь, как у меня хватило терпения фразу за фразой, слово за словом десятки раз прочесать текст романа, отбирая по крохам информацию о взаимном расположении кают, салопа, машинного отделения, рулевой рубки и прочих помещений таинственного подводного крейсера. Чертежи, которые мне в конце концов удалось сотворить в результате многомесячных усилий, не сохранились, а жаль – любопытно было бы сейчас посмотреть, как я умудрился совместить данные, полученные из текста, с подробностями, изображёнными на превосходных иллюстрациях Риу, который был для меня в этом деле чуть ли не более авторитетным, чем сам Жюль Верн, хотя, как это мне сейчас ясно, с текстом почти не считался.

«Наутилус» «Наутилусом», а, вникая в роман, я всерьёз заинтересовался жизнью Мирового океана. Быт и нравы обитателей мокрого солёного мира – всяких там медуз, актиний, морских звёзд, голотурий, моллюсков – захватили моё любопытство до такой степени, что я принялся читать о жизни моря всё подряд и даже собрал небольшую библиотечку по этим вопросам, что само по себе было деянием героическим в условиях тогдашнего жестокого книжного голода. Особенно занимали меня спруты: знаменитый эпизод в романе, где описывается нападение головоногих чудовищ на «Наутилус», я читал и перечитывал много десятков раз, заучил наизусть, даже иллюстрировал в меру своих слабых способностей. И должен сказать, что интерес к жизни моря сохранился у меня и поныне, а о спрутах я, наверное, знаю сейчас больше, чем любой неспециалист. Например, берусь поддержать беседу но поводу упомянутого эпизода, причём не премину небрежно отметить, что речь в нём идёт скорее всего об исполинских кальмарах – мегатойтисах и что сам этот эпизод весьма сомнителен как в рассуждении логичности действий капитана Немо, так и в смысле зоопсихологии поведения этих абиссальных ^* спрутов...

Кажется, в пятом или в шестом классе я принялся с такой же тщательностью штудировать «Таинственный остров». Это замечательный роман, и я прочёл его от корки до корки несколько раз ещё задолго до этого, но тут меня вдруг заинтересовала деятельность Сайруса Смита в области прикладной химии. Сейчас я уже не помню подробностей, а книги под рукой у меня нет, и я могу ошибиться, однако главное прекрасно сохранилось в памяти и по сей день. Поставив себе целью взорвать скалу и тем самым дать сток воде, заполняющей залы Гранитного дворца, мистер Смит решает изготовить взрывчатку. У него в распоряжении есть серный колчедан. Из него он получает железный купорос, из железного купороса получает серную кислоту, из серной кислоты получает азотную, а при помощи азотной изготовляет нитроглицерин. Эта технологическая цепочка поразила меня. Нитроглицерин был мне не очень нужен, да и быстро выяснилось, что описанным в романе способом получить из железного купороса серную кислоту невозможно, но так или иначе я без памяти увлекся химией.

Томики о жизни моря потеснились и дали место учебникам химии и всякого рода справочникам и руководствам, в комнатушке моей появилась химическая посуда и банки с реактивами, по квартире стали распространяться странные запахи, а одежда моя украсилась дырами с ломкими краями и пятнами потрясающих расцветок. Короче говоря, «Таинственный остров» подвигнул меня на увлекательную жизнь, побочным результатом которой оказалось то обстоятельство, что чуть ли не до окончания школы химия была для меня одним из самых лёгких предметов. Впрочем, впоследствии я совершенно охладел к этой науке, всё перезабыл и вернулся к ней только через два десятка лет, когда совершил героическую, но – увы! – практически бесплодную попытку самостоятельно разобраться в основах современной биохимии. Но «Таинственный остров» остался частью моей биографии, и с годами ни на йоту не померкло порождённое этим романом безмерное восхищение и преклонение перед знающими и умелыми людьми.

А потом, уже в восьмом классе, я прочёл совсем не лучшую и мало популярную повесть Жюля Верна «Гектор Сервадак». Речь в ней идёт о том, как некая комета сталкивается с земным шаром и, прихватив кусочек Северной Африки с толпой французов, русских и англичан и одним полоумным астрономом, вновь уносится в космические глубины, чтобы совершить облёт основных планет нашей Солнечной системы.

И вот с этой нелепой и необычайно милой книги началось моё самое серьёзное и последнее увлечение. Я заинтересовался астрономией. Один из героев повести, астроном, о котором я уже упоминал, приводит там последовательные данные о движении небесного тела, на которое его забросило столь противоестественным образом, и я попытался воссоздать траекторию этого движения. Задача, как вскоре выяснилось, не имела решения, но пока я ломал над нею голову, мне пришлось столкнуться с основами небесной механики, а тут как раз подвернулась прелестная, хотя и забытая ныне, популярная книжка Джинса «Движение миров», и пошло, и пошло... Я занимался математикой, сферической астрономией, строил самодельные телескопы из очковых стёкол, вёл наблюдения переменных звёзд, мечтал научиться определять орбиту по трём наблюдениям и вообще твёрдо решил стать астрономом. И я бы наверняка стал астрономом, если бы не война.

Да, у меня есть все основания утверждать, что произведения Жюля Верна действительно могут определить выбор жизненного призвания: я убедился в этом на собственном пути.

Со времени школьных увлечений прошло немало лет. Из меня не вышло ни океанолога, ни химика, ни астронома. Я занимаюсь классической японской литературой и в меру сил и способностей работаю в области литературной фантастики с моим братом и соавтором. К слову сказать, в том, что мы с братом стали писателями-фантастами, Жюль Верн не повинен ни сном ни духом: мы пришли в фантастику – совсем с другого хода... Жизнь моя складывается так, что книги Жюля Верна попадают теперь ко мне в руки не очень часто. Но мой Жюль Верн, создатель «Наутилуса» и коммунистической колонии на острове Линкольна, неутомимый пропагандист союза труда и знания, яростный ненавистник автократии и угнетения, творец капитана Немо и Паганеля, Сайруса Смита, Пенкрофа и Гидеона Спиллета, капитана Гаттераса и Дика Сэнда, – мой Жюль Верн навсегда останется со мной.

А. СТРУГАЦКИЙ.

Рис. С. ШЕХОВА.

*. Глубоководных.