ОТ ФАНТАСТИКИ НАУЧНОЙ К ФАНТАСТИКЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ

ГЛАВНАЯ проблема научной фантастики - что такое научная фантастика? В самом деле. "Определения научной фантастики практически не существует", - с грустью констатирует известный фантаст А. Днепров.

То есть определений множество, и у каждого свои сторонники. "Литература, предмет которой наука и техника будущего...", "Литература, предмет которой психологические и моральные проблемы будущего". "Фантастика может и должна обойтись без человеческих характеров..." Все определения по-своему верны, но они слишком узкие, за рамками каждого остается огромное количество хороших произведений. Фантастика "обязана присвоить себе" право совершать еще не сделанные научные открытия помимо ученых. К этим открытиям "ученые должны относиться если не благосклонно, то, во всяком случае, терпимо". (А Днепров. "Вопросы литературы", № 8 за 1964 г.). На благосклонность ученых А. Днепров напрасно рассчитывает. Ученые ничего не должны литераторам. Ведущей фигурой в фантастической литературе Днепров считает ученого-писателя. И недостатки в развитии фантастики объясняет отсутствием другой "ведущей" фигуры - ученого-критика. Некому оценивать открытия, поскольку настоящие ученые к ним относятся неблагосклонно. Может быть, Днепров прав, и для современной фантастики действительно нужен критик-специалист, ученый. Вот рассказ Парнова и Емцова "Уравнение с Бледного Нептуна" ("Фантастика, 1963 год"). Существенную, роль в нем играет знаменитое уравнение Дирака-Гейзенберга, трансформированное людьми с другой планеты. Формула не раз приводится в тексте. Чтобы понять суть рассказа, мне пришлось достать из глубин книжного шкафа учебник высшей математики, квантовой физики, затем обратиться за разъяснением к друзьям-математикам. Энтузиазма рассказ у них не вызвал. Мне рассказ понравился больше. (Я над ним честно и хорошо потрудилась.) Ну а если бы я не занималась в давно прошедшие времена высшей математикой?.. Да, пожалуй, для иных произведений нужен критик-специалист. Я как критик готова была бы внять призыву Днепрова, чтобы приобрести моральное право заниматься фантастикой. (Я ее люблю.)

Но ведь тогда возникнет еще одна проблема, которую совсем уж трудно решить. Ведь понадобится еще одна "ведущая" фигура - специфический, специально образованный читатель. "Люди, не интересующиеся наукой, фантастику не читают", - говорит Днепров. "Люди, наукой интересующиеся, ученые, фантастику тоже не читают", - как утверждает тот же Днепров, и ему можно верить. Так кто же будеть ее читать?! Для кого работать специалисту-писателю и специалисту-критику? И фантастика окончательно превратится в натуральное хозяйство: сами пишем, сами печатаем, сами читаем и сами ругаем. А кто сейчас читает научную фантастику? Люди, любящие литературу.

В своей жажде совершать открытия фантасты обращаются к Жюлю Верну, большинство технических н научных идей которого осуществлено или будет осуществлено. "3начит, и мы имеем право и даже обязаны "кидать" идеи, которые оценят".

Но ведь научные и технические идеи Жюля Верна оценили и подсчитали не современники, а потомки. Современники-то не знали, что его фантастические открытия - открытия реальные. Они любили большого писателя, его героев, невероятный, невиданный мир, созданный его фантазией. И мы любим писателя Жюля Верна за то, что он большой писатель, а не за то, что он верно оценил возможности применения электроэнергии. Подводная лодка давно создана, но главное в книге "20 тысяч лье под водой" не "Наутилус", а капитан Немо, который не устареет, как не стареют настоящие герои большой литературы. Существует лазер, но главное открытие А. Толстого не техническое, а художественное, из гиперболоид, а инженер Гарин. А гиперболоид и Оливиновый пояс - средство решения художественных задач. Научная фантастика-это рассказ об Ихтиандре, а не о технике сложнейших операций; о Человеке-невидимке, а не о законах химии; о Горбовском (герое повестей Стругацких), а не об устройстве космического корабля.

Несмотря на отсутствие единого, всеми принимаемого определения, фантастика есть. Законов этого вида литературы нет, но литература есть, есть удачи большие и настоящие, есть неудачи и провалы, как у каждого вида литературы, который развивается. Есть читатели, которые, несмотря на трагическую неопределенность: жанр или не жанр, - ищут книжки с грифом "фантастика" и отменно отличают произведения этого вида (или жанра) литературы. Литература сама заявляет о себе, о своих тенденциях, симпатиях и антипатиях и заставляет о себе думать, говорить.

Каждое из приведенных выше определений фантастики не случайно появилось, оно рождено практикой. Ведь существует море книг о науке и технике будущего. По страницам бродят синие марсиане, роботы сложнейших и разнообразнейших устройств. Зловещие гениальные профессора крадут не менее зловещие научные открытия у профессоров благородных, наивных и рассеянных. От применения этих открытий содрогаются Земля, космос и читатели. На помощь бросаются седые майоры с усталыми от бессонных ночей лицами, попадают в плен то к марсианам, то в иностранные разведки. А какие только летательные аппараты не сконструированы фантастами! И критика молчала, потому что при любых попытках серьезного разговора фантасты бежали под спасительную сень науки и техники, и стойко отражали все нападения: только, мол, люди, не любящие науку, ищут в научно-фантастическом произведении захватывающий сюжет, яркие характеры и другие литературные достоинства. Ну, и спорить не о чем. Страшно даже. Скажешь, что рассказ А. Днепрова "Пятое состояние" - слабый, и расплатишься за это званием ретрограда. Критика отступилась. Это был период натурального фантастического хозяйства. Но писатели сами почувствовали опасность такого положения. Формулы, чертежи, парсеки, космические корабли и синие марсиане начали исчезать. Пять лет назад на читательских конференциях называлось только одно популярное имя: И. Ефремов. Сейчас имен стало больше. И фантастика становится другой. Не заметить этого просто нельзя.

Обратившись к любому из последних сборников научной фантастики, можно ясно увидеть проблемы и тенденции этой литературы. В сборнике "Фантастика. 1964 год" напечатано оригинальное произведение редкого жанра. Научно-фантастическая гипотеза. Собственно, жанр не новый. Гипотеза, которую средствами современной науки доказать невозможно, - гипотеза Козырева, гипотеза Агреста. Статья Г. Альтова и В. Журавлевой "Путешествие к эпицентру полемики" посвящена загадке Тунгусского метеорита. Сколько уже написано так называемых художественных произведений об этой загадке! Ведь могли бы и они написать еще одну худосочную повесть, в которой все шесть неверных с точки зрения авторов объяснений происхождения метеорита были бы отданы шести старым иностранным профессорам, а их собственная гипотеза (метеорита не было, а был световой сигнал типа сигнала лазера) - молодому советскому профессору. Талантливые художники и ученые Альтов и Журавлева верно поняли, что задачи научные и художественные - разные, и решаются они разными методами. Наука не обязательно должна быть литературой, и хорошо, когда она ею не притворяется. Произведение их знаменательно. Есть иные пути и иные возможности у фантастики. Произошло своего рода размежевание. иные пути и иные возможности у фантастики. Произошло своего рода размежевание. "Путешествие к эпицентру полемики" - произведение научно-техническое, научно-фантастическое, не художественное.

Но есть в этом сборнике и художественные произведения. Это именно художественная литература, художественная фантастика. И она не притворяется наукой. Вот рассказ А. Днепрова "Ферма Станлю". В нем генерируется не техническая, а художественно-публицистическая идея-протест против стандартизации жизни и духовного мира. Или сатирический рассказ Вл. Григорьева "Рог изобилия" с извечным конфликтом бюрократа и изобретателя. Изобретение- рог изобилия - чистая условность, но вся обстановка, люди, комиссия, которая принимает изобретение, - реалистичны. Так же построена и повесть самых популярных наших фантастов А. и Б. Стругацких "Суета вокруг дивана".

Научные и технические гипотезы есть и в этих произведениях. Но они не самоцель, а средство. Средство решения идейно-художественных задач. И писатели обеспокоены не тем, чтобы... генерировать больше научных гипотез, а раскрытием интересных характеров, раскрытием идей не технических, а философских.

В сборнике есть статья с фантастическими научными гипотезами, и есть художественные произведения с яркими характерами, с ярким, интересным миром. Иногда это мир будущего. Или просто придуманный писателем фантастический мир, как в "Аэлите".

Стругацкие в "Суете вокруг дивана" и в других своих произведениях создают не мир будущего, а мир, не существующий реально, мир придуманный. Они пишут не для потомков, а для современников. Потомки разберутся сами, что фантазия, а что предвидение. И не известно, что глубже - фантазия или предвидение. Стругацкие создают, как и Рэй Бредбери, на которого они тем не менее решительно не похожи, условный мир, пользуясь очень широко и смело приемами условности, которые существуют в литературе так же долго, как и сама литература. Герои Рэя Бредбери ("В серебристой лунной мгле") прилетают на Марс в ракете. Как она устроена, как работает, - неважно. Эта ракета только названа. А потом развертывается страшноватая история зверского вмешательства варваров в чужой мир. У Стругацких есть почти зеркальный рассказ "Благоустроенная планета". Люди, прилетев на неизученную планету, столкнулись там с биологической цивилизацией. Они покидают планету, потому что, не поняв цивилизации, случайно и грубо вмешались, в чужую жизнь. Они сами понимают, что еще не готовы, для контакта должны приехать другие, более чуткие, более тонкие. В "Далекой Радуге" гибнет планета: надвигается "лю-волна". А что такое "лю-волна"? Мы знаем это очень приблизительно, хотя хорошо представляем ее опасность. Точнее и не надо знать, ведь главное - как ведут себя люди перед лицом гибели, характеры, идея книги. Мир условный, но яркий, реальный, он становится хорошо знакомым и любимым.

О сборнике "Фантастика. 1964 год" я сказала просто как о примере. Но тенденция - от научно-технической худосочной литературы к литературе подлинной, к художественной фантастике - проступает очевидно во всех более или менее популярных произведениях последних лет. Даже такой приверженец технических открытий, которые смогут оценить только потомки, как А. Полещук, в своей последней книге стремится все-таки, правда еще робко, решать задачи художественные, и писать не для потомков, а для современников. Эту же тенденцию можно проследить по произведениям А. и Б. Стругацких. Ранний сборник "Шесть спичек" - рассказы, построенные как научные эксперименты, главное и самое интересное в них - технические загадки, повороты и неожиданности научной мысли, а не характеры.

Но популярность Стругацким завоевал не этот сборник, а такие произведения, как "Стажеры", "Благоустроенная планета", "Извне" с их мужественными, думающими, активными героями.

А теперь вернемся к началу статьи, к многочисленным, порой резким, порой витиеватым определениям. В чем дело, почему этот сугубо теоретический и даже несколько схоластический вопрос вдруг оказался в центре внимания практиков? Рискну выдвинуть следующую гипотезу: видимо, потому, что некоторые писатели бессознательно стремятся выговорить право для научной фантастики не быть художественной. Как иначе прочитать определение, предлагаемое А. Днепровым (а у него много сторонников), что в научной фантастике надо искать не характеры, не сюжет, не философские проблемы и не художественные открытия, а генерируемые технические идеи. Против этого должны бы дружно восстать литературные критики. Но они не восстают. Даже поддерживают. Мол, не художественная, и пускай ее.

Да, некоторые фантасты не хотят быть писателями. Не потому ли, что не могут? Но фантастика хочет быть литературой. Она и будет ею!