"Себастьян Сюш изнывал от скуки. Он стоял на балконе своей квартиры... и разглядывал звездолет. По квартире порхали сказочные рыбы - плод изощренной фантазии психографа. В комнатах - искусном подобии Эдема - резвились обнаженные девушки.
В этой пародийной апологии фантастики (рассказ Ж.-М. Ферре "Скучная жизнь Себастьяна Сюша") содержится, однако же, вполне серьезная и верная мысль. Тот факт, что селенитов не существует, не мешает нам с удовольствием читать "Первых людей на Луне" Уэллса, и "Марсианские хроники" Брэдбери не потеряли своей прелести после полетов исследовательских станций, почти точно установивших отсутствие жизни на Марсе. С другой стороны, Жюля Верна читают по-прежнему, хотя многие из его предсказаний не только исполнились, но прочно вошли в наш быт. Популярность фантастики, читательский интерес к ней, оказывается, практически не зависят от степени реальности ее прогнозов. Из пламенной любви Себастьяна Сюша к фантастике можно сделать еще один вывод: непосредственное переживание какой-либо реальности не заменяет ее отражения в искусстве. Мысль эта кажется сама собой разумеющейся, но в применении к фантастике она существенна - поскольку НФ нередко еще воспринимается как собрание полезных предположений о будущем, для удобства восприятия изложенных в занимательной форме. Между тем в недавно завершенной 25-томной "Библиотеке современной фантастики" ("Молодая гвардия") мы находим имена Дж. -Б. Пристли и У. Сарояна, Р. Мерля и Кобо Абэ. В томе "Нефантасты в фантастике" - произведения В. Тендрякова и В. Шефнера, Л. Леонова и В. Берестова, писателей, которые вряд ли так уж увлечены популяризацией достижений науки и техники. Сохраняя свою тематическую обособленность, фантастика в то же время все более отчетливо "включается" в общий литературный процесс. "Включение" это идет двумя путями. С одной стороны, все чаще к фантастике обращаются писатели-нефантасты. Важнее, однако, другое - в произведениях "профессиональных" фантастов все меньшую художественную роль играет фантастическое допущение, краеугольный камень НФ; можно сослаться на один из последних романов С. Лема "Голос Неба", в котором центр тяжести решительно перенесен с фантастического события (сигнал внеземной цивилизации) на размышления писателя о человеке и человечестве. Если сравнить этот роман, скажем, с появившейся одиннадцать лет назад "Андромедой" Ф. Хойла и Дж. Эллиота, в которой такое же "звездное послание" служит завязкой не философского, но приключенческого романа, - направление эволюции станет очевидным. Однако художественная структура и процесс развития современной НФ еще редко привлекают внимание литературной критики. Среди авторов предисловий к томам "Библиотеки современной фантастики" мы находим по преимуществу социологов, футурологов, писателей-фантастов; исключения - предисловия Ю. Кагарлицкого к тому произведений Д. Уиндэма и Ю. Суровцева к тому "Нефантасты в фантастике"; в последнем случае редколлегия "Библиотеки", вероятно, сочла необходимым снабдить произведения "просто" писателей комментарием "просто" литературоведа. В этих предисловиях - социологический комментарий, анализ тенденций современного капиталистического общества, экстраполируемых фантастами в будущее. Ценность такой критики несомненна - особенно если принять во внимание широчайшую популярность фантастики: ее динамичные, остросюжетные произведения, которые нередко воспринимаются просто как увлекательное чтение, с помощью социологического комментария прочно "привязываются" к актуальнейшим проблемам современности. Социальную содержательность НФ необходимо подчеркивать и осмысливать, иначе в глазах иного читателя (и не столь уж малочисленного) "Библиотека современной фантастики" может стать чем-то вроде второй "Библиотеки приключений". Но всего круга проблем, возникающих в связи с развитием современной НФ, такая критика исчерпать, естественно, не может, ибо чаще всего отвлекается от художественного своеобразия фантастики. Завершение "Библиотеки" - подходящий повод, чтобы попытаться выяснить хотя бы в самых общих чертах: в чем же оно заключается? На приключенческих сюжетах построена большая часть фантастики популяризаторского, "жюль-верновского" толка. Они служат удобной "рамой", в которую вставляются научно-популярные отступления и диалоги. Пользуется каждым удобным моментом, чтобы сообщить своим спутникам нечто полезное, Паганель в "Детях капитана Гранта"; не отстает от него профессор Лордкипанидзе в "Тайне двух океанов" Г. Адамова; к этому направлению примыкает и А. Беляев. Популяризаторская НФ и сегодня имеет своего читателя - преимущественно подростка: среди любимых фантастов, названных школьниками в ответах на анкету "Комсомольской правды", первый по количеству собранных голосов как раз А. Беляев. Однако фантастика этого типа в "Библиотеке" не представлена совсем, и это, пожалуй, закономерно. От задачи излагать в популярной и занимательной форме теории и достижения современной науки современная фантастика отказывается, предоставляя решать ее научно-популярной литературе. Так завершился виток спирали, начавшийся еще в те времена, когда наука только отделялась от искусства, когда Галилей для доходчивости, для удобства распространения в беллетризованных диалогах излагал свои теории. Этот виток был продолжен Жюлем Верном, поставившим беллетристику на службу популяризации научного знания, а в наши дни привел к развитию научно-популярной литературы (кстати, нередко создающейся самими учеными, как во времена Галилея). Она не нуждается в беллетристических "подпорках" - история научной идеи, процесс превращения гипотезы в теорию оказываются не менее увлекательными, чем приключения персонажей "Таинственного острова". Увеличение роли науки в жизни человечества предоставило научно-популярной литературе широчайшую читательскую аудиторию. Такое "разделение труда" изменило конструкцию приключенческого сюжета в современной НФ. Если раньше он возвышался на солидном научном фундаменте, занимавшем значительную часть произведения, то теперь чаще всего научная проблема становится органической частью сюжетной коллизии, а ее решение - развязкой и финалом. "Из пушки на Луну" Жюля Верна - это история сооружения гигантского орудия и снаряда, выстрела и полета этого снаряда к Луне. Современный же фантаст чаще всего опускает всю "предысторию". Космические полеты, звездные корабли, множество миров, населенных людьми и иными существами, - данность, на которой не останавливается его внимание, как, скажем, в помещенном в "Библиотеке" романе Гарри Гаррисона "Неукротимая планета", явно принадлежащем к приключенческой фантастике. Герой этого романа, игрок и авантюрист, попадает на необычайно враждебную человеку планету и пытается разгадать секрет этой враждебности. Выясняется, что животные и растения планеты обладают телепатическими способностями и, чувствуя вражду со стороны людей, все более настойчиво стремятся их уничтожить. Разгадка найдена, роман завершен. В современной НФ фантастический мир обжит и освоен примерно в той же степени, как обычный мир "обычной" литературой. Поэтому современная приключенческая фантастика ближе к современной приключенческой "просто" литературе, чем тот же Жюль Верн к своему современнику Майн Риду. Пиркс, заглавный герой известного цикла рассказов Лема, исследует причины гибели космического корабля (рассказ "Ананке") тем же методом вживания в ситуацию, что и сименоновский комиссар Мегрэ. Родоначальники фантастики должны были прежде всего обосновать возможность, "прорыва" в иные, неведомые миры, - эта породило специфичность их книг, привело к обособлению фантастики от "остальной" литературы. Но потом НФ эволюционировала по направлению именно к "остальной" литературе. Поэтому сюжетообразующей коллизией современного фантастического романа становится не проникновение в фантастический мир, а разгадка одной из его тайн. *** В том, как изменилась роль приключенческого сюжета в современной НФ, отразилось ее движение от популяризации науки к попыткам отразить ее роль в судьбах человечества. Важнейшим этапом этого движения стало творчество Герберта Уэллса. Именно в его романах и рассказах фантастическое допущение стало средством осмысления, прогноза, исследования, именно у него мы впервые находим то сочетание традиций приключенческой и философской прозы, из которого выросла современная фантастика. У Жюля Верна вопрос: "что было бы, если бы..." - влечет за собой немедленный ответ. Если бы можно было построить подводную лодку, человеку стали бы доступны тайны и богатства Мирового океана. Для Уэллса фантастическое допущение, магическое "что было бы, если бы..." - способ размышления, острой постановки социальной или нравственной проблемы. Маленький человек, обыватель наделяется чудесной силой (рассказ "Человек, который мог творить чудеса"); он и приказывает Земле остановить свое вращение. Результат - потоп: все, находящееся на поверхности Земли, по инерции продолжает двигаться. Вторжение марсиан ("Война миров") и их гибель от земных болезней. Гений, опередивший свое время ("Человек-невидимка"). Попытка предугадать будущее человечества путем экстраполяции социальных тенденций своего времени ("Машина времени"). У Уэллса мы находим - в зародыше - почти все главные темы современной фантастики: тему непродуманного вмешательства в судьбу человечества; столкновения с разумом, органически чуждым земному; неподготовленности общества к результатам научного прогресса; предупреждения о социальной опасности тех или иных явлений современной цивилизации. Но осваиваются эти темы ныне уже по-другому. Дав своему герою возможность творить чудеса, Уэллс эту возможность никак не обосновал: по сути, упомянутый его рассказ - сказка, прокомментированная с точки зрения законов ньютоновской физики. Современный фантаст может на основании формулы Эйнштейна снабдить своего героя неисчерпаемыми источниками энергии - в принципе достаточными для того, чтобы остановить вращение Земли. Падение марсианских снарядов на Землю в романе Уэллса не вызывает особого интереса у большинства людей: они просто не могут в это поверить. А радиопостановка "Войны миров", начинавшаяся с голоса диктора, который сообщал вторжении марсиан, вызвала панику в Нью-Йорке. Роман вышел в 1898 году, радиопостановка - в 30-х годах нашего века, - в этом все дело. Привычно перечисляя сбывшиеся предсказания фантастов, мы, как мне кажется, упускаем из виду, что превращение фантазии в реальность в какой-то степени изменило само восприятие фантастики - она выглядит сегодня, так сказать, более реальной. Принципиальная (пусть порой страшно отдаленная во времени) возможность того, о чем пишут современные фантасты, также приближает НФ к "остальной" литературе. Описываемые Уэллсом невероятные события большей частью происходят на фоне устойчивого английского быта - порой потрясая, но не взрывая его. Человек-невидимка наводит панику на жителей небольшого городка и его окрестностей, потом его убивают - и все входит в норму, забывается: инерция жизни пока еще сильнее движения мысли. Романы и рассказы Уэллса густо насыщены бытовыми реалиями - подробно и точно изображается мир вещный, осязаемый... "Пиркс ударил ладонью по спинке - поднялась пыль... Пенопластовая прокладка поручней истлела от старости. Вычислители - таких Пиркс еще не видывал. Их создатель, наверно, души не чаял в кафедральных органах... Переводя взгляд со стены на стену, он видел мешанину латаных кабелей, изъеденные коррозией изоляционные плиты, железные штурвалы для ручного задраивания герметических переборок, отполированные прикосновениями рук, поблекшую краску на приборах противопожарной защиты. Все было такое запыленное, такое старое..." Это рассказ Лема "Терминус". Та же пластичность описания, осязаемость мира. Но мир этот, представляющий для героя повествования прошлое, на самом деле еще не наступил, - перед нами довольно отдаленное будущее, в котором космические рейсы в пределах солнечной системы стали обычными, будничными. И гигантские, по нашим сегодняшним представлениям, космические корабли бывают уже вот такими - старыми, потрепанными. Нечто похожее происходило в последние пятнадцать лет на наших глазах: многие помнят первые реактивные пассажирские лайнеры - новенькие, блестящие, - а теперь нередко летишь на самолете, уже побывавшем в капитальном ремонте, - потертые поручни сидений, поблекшая краска... Думаю, что писатель рассчитывал на подобные ассоциации, ибо он создавал свой фантастический мир для достижения вполне реальных целей, и именно на эти цели "работают" правдоподобие и пластичность описаний Лема. Точность и подробность описании присущи в современной НФ отнюдь не только Лему, хотя у него эти качества наиболее функциональны, - его героям приходится мыслить, действовать, решать проблемы в реальном, материальном мире, так сказать, преодолевая сопротивление среды. В романе "Трудно быть богом" Стругацкие подробно и дотошно воссоздают облик и характеры средневековья на далекой планете. Клиффорд Саймак - небольшой американский город, в котором появляются пришельцы из Космоса (роман "Почти как люди"). Кобо Абэ - лабораторию, в которой выращиваются подводные люди. И даже поэтичный Р. Брэдбери, зачастую пренебрегающий научной и бытовой точностью, в "451° по Фаренгейту" добивается максимального правдоподобия. Материалом для всех этих описаний, для плотного фантастического быта служат вполне земные реалии (а не порождения фантазии, как у Лема), но цель у "земной" и "космической" НФ одна: в слове воплотить мир, влияющий на жизнь человека, изменяющий ее. Описания в современной НФ несут не популяризаторскую, но художественную функцию. Фантастический мир и человек связаны в нынешней НФ множеством прямых и обратных связей. В столкновениях с пришельцами из Космоса или творениями собственного разума человек меняется, обретает новые качества (контакт с пришельцами из Космоса тоже часто бывает делом рук и ума человека, ведь это он создал космические корабли для звездных путешествий - в конечном счете именно для поисков жизни в Космосе, той самой жизни, встреча с которой порой подвергает его суровым испытаниям). В сущности, тема современной фантастики - человек и научно-технический прогресс, человек и результаты его познания и изменения мира. *** Этой теме, как известно, посвящено огромное множество исследований, популярных статей и дискуссий, в том числе и в литературных изданиях: можно вспомнить рубрики "НГР. Человек. Литература" и "Наука, человек, нравственность", появляющиеся на страницах "Литературной газеты" и "Вопросов литературы". Нередко участники этих дискуссий приходят к малоутешительному выводу: литература, мол, оказывается пока не в состоянии художественно освоить весь тот комплекс социально-психологических проблем, которые возникают в ходе углубления НТР. Не собираясь входить в существо споров, отмечу один удивительный, с моей точки зрения, факт: произведения научной фантастики часто не входят в обиход литературно-критических дискуссий. Скорее всего здесь играет свою роль то самое поверхностно- "приключенческое" восприятие НФ, о котором шла речь выше; возможно, впрочем, иным она, наоборот, кажется "чересчур научной", но факт остается фактом. Между тем современная НФ - с разной степенью успеха - пытается зафиксировать те перемены в духовной структуре мира, которые несет прогресс науки и техники. В рассказе Рея Брэдбери "Пешеход" возникает такая картина: писатель Леонард Мид идет совершенно один по пустому вечернему городу. Он в туфлях на мягкой подошве - чтобы не услышали, не засекли. Все сидят у телевизоров, а "медлительного и вдумчивого пешехода" задерживает полицейская машина (автомат, действующий без людей) и отвозит в Психиатрический центр по исследованию атавистических наклонностей: ходить пешком - это и есть атавистическая наклонность. И здесь фантастична не картина пустого вечернего города (она-то как раз уже сегодня становится реальной) и не полицейский робот на колесах, а реакция общества на нестандартное поведение человека. Отклонение от общеустановленной нормы - вот что преследуется. Научно-техническая революция в условиях буржуазной системы поставила на поток производство не только материальных, но и духовных ценностей, - с конвейеров миллионами сходят и холодильники, и автомобили, и телевизоры, Можно представить себе телевизор и в романе Жюля Верна, - его изобрел бы какой-нибудь технический гений и в финале люди собирались бы у экрана торжествовать победу разума (кстати, в одном из его рассказов описан концерт, передающийся по проводам из Парижа в Лондон, Пекин, Вену, Прагу и Рим). Но сотни миллионов телевизоров - это иное качество, иной мир. Современный фантаст знает, что открытие или изобретение способно изменить судьбы человечества, потому что они в любой момент могут быть поставлены на поток. Тому же Брэдбери атомная бомба и телевизор представляются почти одинаково опасными, - в "451° по Фаренгейту" мир, духовно умерщвленный телевизором, физически гибнет в пламени атомного взрыва. Очевидна здесь, так сказать, социальная недостаточность художественного видения Брэдбери (и не его одного): "вещи", мощно развитая техника изымаются из общественного контекста времени и рассматриваются как имманентно враждебная человеку сила. Об этом, впрочем, еще пойдет речь. Сейчас мне важно подчеркнуть другое: органическую близость мрачных пророчеств фантаста к идеологическому содержанию многих произведений современной западной литературы, авторы которых работают на вполне бытовом, повседневном, жизненном материале. Они ведь тоже ощущают опасность девальвации духа, которую несет бесконтрольно развитая машинерия. Литература едина, различны художественные способы воплощения идеи. И тут, конечно, фантастика использует свои, особые способы освоения мира, свои жанры и типы повествования. Тревога за человека, беззащитного перед нашествием "нарекшихся господами" автомобиля, телевизора и компьютера, - вот эмоциональная основа романа-предупреждения, одного из ведущих жанров западной, особенно американской, НФ, Что же противостоит человеку в зарубежной НФ? Система, организация. В "Утопии 14" Воннегута - группа промышленных олигархов, в "Конце Вечности" Азимова - Вечные, группа специалистов, живущих вне времени и регулирующих жизнь человечества. У Брэдбери конкретные представители власти, определяющие ход жизни бездуховного общества, остаются за рамками повествования, они безличны, но мы постоянно ощущаем их присутствие по результатам их деятельности. Момент этот сугубо актуален - качественные изменения в аппарате управления, возрастание его роли в современном обществе сегодня очевидны; фантасты описывают возможные последствия этого явления. Управленческие системы, господствующие в мире будущего, универсальны, всепроникающи (в рамках страны или всего человечества), и цель их... - забота о благе людей. Да-да, в романах, о которых идет речь, нет бедняков, все одеты, обуты, сыты и имеют возможность развлекаться. В "Утопии 14" непогрешимый компьютер определяет показатель интеллекта, ПИ - это и есть критерий отбора: у кого он высок - тот получает образование, у кого низок - в армию или в КРР, Корпус Реконструкции и Ремонта (работа, не требующая квалификации). Но жильем и пищей обеспечены все. Это и есть реальные плоды научно-технической революции. С большей или меньшей степенью подробности описывается весьма благоустроенный мир, в котором на первый взгляд можно жить вполне безбедно. Но именно против этого мира восстают герои фантастических романов. Восстает один из его руководителей - доктор Пол Протеус - в романе Воннегута. Восстают "винтики" - пожарник Гай Монтэг у Брэдбери и техник Харлан у Азимова. У каждого из них своя причина, свой мотив бунта. Интересно проследить связь этого мотива и жанра, выбранного писателем. В социологическом, "бытовом" (если так можно говорить о фантастике) романе Воннегута главный порок общества, управляемого всемогущим компьютером ЭПИКАК XIV, - это отсутствие работы: у людей отнята радость творческого труда, и они пытаются заполнить время всевозможными, часто дурацкими, развлечениями (один, например, стал чемпионом в угадывании мелодии при выключенном звуке телевизора). Пол Протеус как будто при деле - управляющий крупным предприятием. Но и его работа - выморочная, мнимая, все делают те же автоматы, и его развлечения, вернее, развлечения его круга не более содержательны. И он примыкает к восставшим против кибернетического общества - в поисках дела, которому можно отдать всего себя. Роман Брэдбери построен на простой и жуткой инверсии: пожарники не тушат пожары, а разжигают их - они выслеживают людей, хранящих книги, и жгут книги, а людей арестовывают (параллельная инверсия - установлена не максимально, а минимально допустимая скорость движения автомобилей - 60 миль в час: езжайте быстрее, не задумывайтесь за рулем). Гай Монтэг один только раз сунул книгу за пазуху вместо того, чтобы облить ее керосином из огнемета, - с этого все и началось. Потом была встреча с необычной для его мира (и совсем обычной для нашего) девушкой - после красоты слова он открыл красоту природы и человеческого общения. И тогда Монтэг повернул ствол своего огнемета на людей, которые жгут книги, и на их механических слуг. Брэдбери не аналитик, он поэт и пророк, он улавливает момент пробуждения души в человеке, почти незаметный со стороны поворотный пункт, а дальше все совершается как будто само собой, и писатель озабочен только одним - не дать погибнуть своему герою, потому что в нем - надежда. "Конец Вечности" Азимова ближе к приключенческому роману - четко построенный сюжет, цельные характеры. Техник Харлан решает уничтожить Вечность, потому что она угрожает его Любви. Ему, как и всем работникам Вечности, запрещено жениться, но к нему приходит любовь, и начинается ряд событий, которые в конце концов приводят к крушению, гибели Вечности. Гибнет Вечность у Азимова, гибнет мир, поставивший книгу вне закона, у Брэдбери. Мятеж против технократии, описанный Воннегутом, терпит поражение. Но во всех этих случаях остаются нерешенными те самые "проклятые вопросы", которые не дают покоя героям этих книг. Уничтожена Вечность, но ведь какой-то орган, регулирующий жизнь человечества, и в самом деле необходим. Атомные бомбы обратили в прах гигантские телевизоры и их рабов, но на развалинах общества, описанного в "451° по Фаренгейту", нужно строить новую жизнь, и где гарантия, что она не придет к такому же страшному финалу? Создается впечатление, что в этих трех романах писатели стремились прежде всего доказать возможность противостояния человека бездушной технике: главное - сражаться, не склонить голову перед ней. Но таким образом абсолютизируются власть и могущество этой самой техники. Происходит это потому, что, прогнозируя те или иные последствия НТР, американские фантасты остаются в пределах своей, современной социальной действительности. Возможность иного - принципиально иного - устройства общества им, видно, не приходит в голову. Наука и техника все более радикально изменяют жизнь общества, но социальный строй в их книгах остается примерно таким же, как сегодня, разве что в системах управления все большую роль играют компьютеры. Радикальных изменений (по сравнению с современным состоянием) общество в американских романах-предупреждениях, как правило, не претерпевает. В такой позиции есть свой смысл - в конце концов эти книги обращены именно к сегодняшнему читателю, к сегодняшнему обществу, а не к какому-то будущему, гипотетическому; сеять иллюзии, убеждать, что компьютеры приведут человечество в рай, обеспечат не только материальный, но и социальный, духовный прогресс, - недостойно серьезной фантастики. Но тут же обнаруживается и уязвимость этой позиции, - получается, что технические достижения оказываются решающим фактором социального развития или регресса. "Бездушные вещи" не только олицетворяют, но чуть ли не порождают зло - поскольку социальная действительность постулируется неизменной. Разумеется, не следует представлять дело так, что в американской фантастике все решает техника. Отнюдь нет - оптимистические прогнозы и там связываются прежде всего с человеком, с его способностью овладеть творениями своего ума и своих рук, а если понадобится, то и противостоять им. В рассказе Роберта Шекли "Страж-птица" описан самообучающийся летательный аппарат, способный улавливать и предупреждать агрессивные побуждения человека и таким образом бороться с преступностью. Все идет прекрасно - до тех пор, пока страж-птицы в процессе самообучения не вносят коррективы в понятие "живое существо". Тогда они начинают поражать электрическим разрядом мясников на бойне, исполнителей смертного приговора, охотников. Потом - старика, пытающегося убить муху, хирурга, готовящегося начать операцию. Потом - водителя, который хочет выключить мотор автомобиля: с точки зрения страж-птицы, автомобиль - такое же живое существо, как и она сама. На Земле воцаряется хаос - предвиденный, между прочим, одним из персонажей рассказа, человеком, мыслящим проницательно, отказывающимся верить во всесилие техники. В других произведениях герой опять-таки проявляет свою прозорливость или недальновидность, мужество или трусость и таким образом побеждает или терпит поражение в сражениях против взбесившихся роботов или космических пришельцев. Но ни достоинства, ни недостатки героя, как правило, социально не детерминированы, хотя он и участвует в социальных по сути своей конфликтах. Одинокий и мужественный, он противостоит техническим чудесам, которые на каком-то этапе с почти фатальной неизбежностью становятся техническими чудовищами. *** В романе братьев Стругацких "Хищные вещи века" мы найдем множество деталей, которые выглядят как прямые реминисценции из "451° по Фаренгейту" или "Утопии 14". Грезогенераторы, погружающие человека в транс, бессмысленные и жестокие "развлечения" людей, не знающих, как убить время, как выбраться из тоски тупого и сытого существования. Общество "меценатов" развлекается тем, что выкрадывает из музеев старинные шедевры... и уничтожает их. Кто попроще - идет к "рыбарям", в старое метро, где оборудовано нечто вроде театра ужасов - с той, однако, разницей, что там и в самом деле можно погибнуть. Четырехчасовой рабочий день, курортный климат, полная сытость - и никакой духовной жизни: Страна Дураков. В нее направлен разведчик Совета Безопасности Иван Жилин, чтобы найти и обезвредить тех, кто производит и распространяет новый необычайно сильный наркотик - слег. Слег оказывается комбинацией из грошовой радиодетальки, патентованного репеллента, теплой ванны и музыки, - в комплексе эти средства выворачивают человека наизнанку, до самых темных глубин подсознания. Радиодеталь и репеллент продаются во всех магазинах, да и никто не производит их специально во зло людям, просто кто-то случайно открыл феномен воздействия этого комплекса на психику. Есть преступление, но нет преступников, нет банды отравителей - люди сами ринулись к слегу, безобидные вещи стали в Стране Дураков орудием психического самоуничтожения. В мире, где сохранилась еще Страна Дураков, техника используется по-разному - и для конструкции грезогенераторов, и для создания установки, вырабатывающей антивещество. Дело не в технике, но в целях, которым она служит, в людях, которые владеют ею. "Чем же таким, - мысленно обращается Жилин к обитателям Страны Дураков, - ваш мозг отличается от мозга Рабле, Свифта, Ленина, Эйнштейна, Макаренко, Хемингуэя?.." Человечество рано или поздно справится со Страной Дураков - не потому, что в его распоряжении есть технически более совершенное оружие, но потому, что гуманистическая идея сильнее безыдейности зоологического существования. Творчество братьев Стругацких нередко вызывало полемику. Их упрекали в излишней "выстроенности" и однозначности характеров. Отмечалась критикой и некоторая абстрактность социальных концепций, возникавших в их книгах. Надо признать, что отдельные произведения Стругацких действительно давали предмет для спора. И все же мне кажется важным подчеркнуть верность авторов главной своей теме, проходящей через многие их романы и повести, теме, начатой в "Хищных вещах века" (и в "Попытке к бегству"). В упоминаемом уже романе "Трудно быть богом" она утверждается еще более последовательно. Разведчик коммунистической Земли Антон, преобразившийся на далекой планете в ее обитателя дона Румату, снабжает деньгами и информацией вождя восставших крестьян (на планете что-то вроде нашего средневековья). Но когда тот просит оружие землян, Антон-Румата отказывает ему, потому что победа повстанцев еще ничего не может изменить в жизни планеты, и единственное, чем можно помочь, - это сберечь людей, труды и открытия которых способствуют прогрессу: ученых, художников, философов. С одним из них, мудрецом Будахом, Антон-Румата беседует о том, как сделать людей счастливыми. Постепенно Будах понимает, что одного материального изобилия для этого недостаточно, и просит: " - Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни! Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках... - Я мог бы сделать и это, - сказал он. - Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?" Техника не всемогуща даже тогда, когда она кажется таковой. Ибо за техникой всегда стоит человек, общество, так или иначе ею распоряжающееся. Именно этот аргумент становится решающим в социалистической литературе, обращающейся к этому кругу проблем. А фантастика является, как мы уже договорились, неотъемлемой ее частью. Однако этот аргумент, при всей его безусловности, еще не решает автоматически проблемы: мол, овладей техникой, гуманизируй ее - и счастье обеспечено. Мысль фантастов идет дальше - взгляд "со стороны", из будущего, обращается на само понятие "счастье". В романе Лема "Возвращение со звезд" (сам автор относит его к жанру романа-предупреждения) реализована вековая мечта человечества - мир без насилия. Изобретена бетризация - способ воздействия на мозг (производится оно в детстве), уничтожающий любые виды агрессивных наклонностей: человек органически не способен к насилию - не из-за наложения запрета, подчеркивает Лем, но из-за отсутствия потребности. Человечество купается в благосостоянии, совершенная техника гарантирует абсолютную безопасность, рифы бездуховности тоже пройдены на первый взгляд благополучно: культура, искусство, спорт существуют и развиваются в гуманистическом направлении. Но космонавты, вернувшиеся из дальнего полета (для них прошло несколько лет, на Земле - десятилетия), не могут принять бетризованный мир - мир без насилия, но и без риска, самопожертвования, мужества. Не могут принять мир, в котором у человека нет выбора между добром и злом, ибо только в этом выборе, в принятии решения познается и духовно растет человек. Нравственные и духовные качества космонавтов воспитаны и испытаны космическими безднами, трудом и подвигом, - эта сознательная нравственность и духовность противостоит той, что создана бетризацией. Противостоит и не совмещается с ней. Так разрабатывается мотив, намеченный у Стругацких: счастье, "преподнесенное на блюдечке", не обогащает человека, весь путь духовного совершенствования надо пройти самому. Лем не сомневается, что научно-технический прогресс в сочетании с гуманистической идеей принесет человечеству счастье. Но само это понятие осмысливается им диалектически - в добре открывается зло, которое снова нужно преодолевать. Герой "Возвращения со звезд", космонавт Эл Брегг, остается на Земле - он полюбил женщину и теперь должен попытаться войти в бетризованный мир или переделать его. Адаптироваться? Сама мысль об этом противна герою; с другой стороны, вероятность победы бунта низка. Что же будет, как все сложится?.. Книга завершается не ответом - вопросом. Вопрос этот будет вставать перед человеком на каждом новом этапе познания мира и себя самого. Каков же вывод? Азимов, допустим, с одной стороны, Стругацкие и Лем - с другой, едины в своей посылке: НТР ставит перед человечеством серьезнейшие проблемы, ее развитие может привести не только к материальному благополучию, но и к социальному и духовному кризису. Но американские фантасты (авторы рассмотренных выше романов) этой посылкой по существу и ограничиваются. Для того чтобы убедиться в реальности их опасений, достаточно взглянуть в сегодняшний день общества, в котором они живут: "массовая культура", детище НТР, уже сейчас вызывает те же тревоги, рождает мрачные предсказания не фантастов, а социологов. В романах Стругацких опасность отнюдь не отрицается. Да, соглашаются они, технический прогресс, социальный и духовный, может быть обращен во зло человеку и человечеству. Но сама по себе техника еще мало что решает, - в конечном счете все зависит от идеи, во имя которой она используется. И еще одно "да, но..." - в спор вступает Лем. Да, наука и техника могут служить добру, и оптимистический прогноз будущего наиболее реален. Но что есть добро? Исчерпывается ли это понятие материальным, социальным и духовным комфортом, или в него необходимо включить еще и сознательное стремление человека к самосовершенствованию? В первом варианте прогресс конечен, ибо условия существования нельзя улучшать до беспредельности. Во втором - бесконечен и будет продолжаться до тех пор, пока будет существовать само человечество. Движение мысли идет от анализа наиболее злободневных аспектов НТР ко все более глубокому проникновению в ее сущность - социальную, духовную, психологическую. Этой глубине способствует многообразие жанров НФ - многообразие по существу предлагаемых ею способов исследования действительности. В близком литературном родстве с романом-предупреждением находится фантастический роман-утопия. С точки зрения социологической критики, эти жанры чуть ли не диаметрально противоположны, поскольку в первом дается пессимистический социальный прогноз, во втором - оптимистический. Однако мы видели, что пессимизм романа-предупреждения весьма относителен; по сути, в нем, как и в утопии, предметом исследования становится жизнь, "какой она должна быть", но избирается ход "от обратного", рисуется жизнь, какой она не должна (но может) быть. К тому же современная фантастическая утопия постепенно, но неуклонно отдаляется от классических образцов, в которых философ и мыслитель - на первом месте, а художник - все-таки на втором. Вплотную придвинувшееся некогда далекое будущее требует от писателей не общего взгляда, характерного для утопии, но конкретного художественного (или художественно-философского) исследования. В рассказе А. Азимова "Профессия" жизнь общества тоже направляется и регулируется компьютерами. Они решают, какая профессия оптимальна для данного человека, и приговор их обжалованию не подлежит. Джордж, герой рассказа, узнает, что он не пригоден ни к какой профессии и будет жить в интернате на попечении общества. Он пытается смириться, но не может и после ряда драматических ситуаций узнает, что он... талант, может быть, гений. Кто-то ведь должен открывать новое, совершенствовать цивилизацию, идти вперед - так вот особо одаренных юношей и помещают в интернаты "для неполноценных", чтобы они доказали свою одаренность. За ними внимательно наблюдают, незаметно охраняют и оберегают, но решающий шаг они должны сделать сами. Если не сделают - остаются во "втором эшелоне", становятся психологами, историками, социологами, теми, кто помогает проявиться таланту. Тут компьютер бессилен: он не может отличить гениальность от обыкновенной одаренности, не может стать талантливее своего создателя. Проблема "человек - компьютер" - это, по сути, составная более широкой проблемы "человек - НТР". В сопоставлении с умными, порой неотличимыми внешне от человека автоматами фантасты пытаются выяснить ценность человеческой личности, ее способность справиться с проблемами, которые ставит перед человечеством научно-технический прогресс. Прогнозы, естественно, получаются одинаковыми: перед нами ведь утопия. Но это совпадение вовсе не отменяет значительности идейной позиции писателя: зрелость оценки будущего зависит от зрелости осознания настоящего. Гуманистический пафос творчества А. Азимова вне сомнений. Однако заметим себе: он просто утверждает превосходство гуманистического разума над техникой, не подкрепляя это решение никакими социальными, нравственными и художественными аргументами. Так будет, потому что так должно быть. Иным, более сложным, путем идет Лем. Цикл его рассказов о космонавте Пирксе начинается с "Испытания", в котором двое курсантов Института космических полетов отправляются в первый самостоятельный рейс к Луне (как потом выясняется, рейс ненастоящий, имитированный) Один - Пиркс, мечтатель, его некоторые преподаватели считают ротозеем; другой - Берст, самый способный на курсе, красавец и спортсмен, который, состязаясь с вычислительной машиной, "замедлил темп лишь при извлечении корней четвертой степени", В полете возникают аварийные ситуации, и Пиркс чуть не врезается в Луну, а Берст... врезается. Другой рассказ - "Условный рефлекс". В нем Пиркс сначала блестяще выдерживает труднейшие психологические тесты, потом разгадывает тайну гибели двух ученых на лунной исследовательской станции и спасает третьего. Нет, он не уподобляется ослепительному Берсту, остается таким же - мечтателем, углубленным в себя, способным мгновенно перенестись в какой-нибудь воображаемый мир, поставить себя на место другого человека. Лем доказывает, что именно эти черты характера дают Пирксу возможность найти выход из критической ситуации. Состязание Берста с вычислительной машиной можно уподобить состязанию человека и автомобиля в скорости - исход ясен в обоих случаях. Бессмысленно пытаться превзойти творения собственного разума "на их территории", - именно это понимает Пиркс. Понимает, что "опасности таятся не в людях и не в автоматах, а на стыке, там, где люди вступают в контакт с автоматами, ибо мышление людей так ужасающе отличается от мышления автоматов". Подчеркнем это "ужасающе", заметим про себя, что качественное отличие между человеком и автоматом Пиркс воспринимает эмоционально. Нет смысла рассуждать сейчас, будут ли компьютеры когда-нибудь обладать той способностью к ассоциативному мышлению, к сопряжению отделенных друг от друга понятий, явлений, предметов, которая лежит в основе любой творческой деятельности человека. Компьютеры в рассказах о Пирксе такой способности лишены, Пиркс наделен ею в высокой степени. И когда автомат в очередной раз ставит человека в непонятное или опасное положение, человек находит выход именно благодаря этой своей способности. Попросту говоря, Пиркс может поставить себя на место автомата, мыслить, как автомат, последний же не может мыслить, как человек. Интеллекта ему хватает - не хватает человечности. Пиркс не просто человек, привыкший, приспособившийся к технике своего времени. Он сжился с ней, она для него - естественная среда. Но и преклонения перед техникой, самой умной и совершенней, в нем нет. Он ее хозяин в полном смысле слова, потому что знает, когда она необходима и полезна, когда лучше обойтись без нее, собственными силами, а когда она может стать потенциально опасной. В рассказе "Дознание" робот-космонавт, неотличимо замаскированный под человека, производит необходимые расчеты быстрее Пиркса, чтобы доказать, что он космонавт более высокой квалификации, чем Пиркс, чем любой человек. Но Пиркс, поняв, что робот подстроил критическую ситуацию, ведет себя не так, как рассчитывал робот. Не потому, что запрограммированное роботом поведение нерационально (оно как раз рационально), но потому, что оно неэтично. И робот терпит поражение, а Пиркс размышляет потом: "..В конечном счете нас спасла, а его погубила моя нерешительность, моя вялая "порядочность" - та человеческая "порядочность", которую он так безгранично презирал". Пиркс не просто готов к поступку - он готов к такому поступку, который поставит его выше самого совершенного автомата. В частной ситуации "человек - автомат" Лем ищет общее решение. И находит его в том, что человек... должен оставаться человеком. Не пытаться бегом обогнать автомобиль, но развивать и совершенствовать то, что дало ему возможность изобрести этот автомобиль, - творческие способности, нестандартность мышления, индивидуальность. "Бездушным вещам" можно противопоставить только одно - душу. Цикл рассказов о Пирксе интересен и принципиально важен еще и тем, что типичная для многих произведений НФ приключенческая коллизия превращается здесь в "критическую ситуацию" философской и интеллектуальной прозы. В "Неукротимой планете", о которой шла речь выше, и многих других фантастических произведениях герой одерживает победу благодаря своему мужеству, уму, ловкости. В коллизиях же, создаваемых Лемом, обнаруживаются глубинные свойства личности, ее ценностная ориентация, ее философия и духовный мир - то, что, по мысли писателя, и дает человеку огромную "фору" в состязании с самыми совершенными роботами, компьютерами и машинами. Такой подход к человеку, такая осознанная, выстраданная, поверенная реальными (хотя сама фантастическая ситуация облекает их формой условности) конфликтами жизнь явно обнаруживает духовную зрелость писателя, опирающегося в своем творчестве на социалистический идеал. *** Писатель-фантаст Е. Парнов в диалоге с Ю. Кагарлицким, опубликованном в "Литературной газете", сформулировал одну из главных целей НФ так: "Фантастика психологически подготавливает общество к свершениям научно-технической революции". Может показаться, что в этой формуле фантастике отведена слишком уж утилитарная роль: что-то вроде научно-технического ликбеза для широкого читателя. Тем не менее подобное определение не только точно, но и, так сказать, лестно для НФ - ведь, в сущности, любая настоящая литература подготавливает общество к грядущему. И все-таки чего-то этой формуле не хватает - скорее всего ощущения художественности НФ, ощущения ее включенности в общий литературный поток современности. Приходится слышать, что в НФ редко можно встретить многогранный, подробно выписанный характер, психологическую глубину, - это и в самом деле так, герой здесь часто представляет собой не более чем олицетворение идеи, рупор автора. Но ведь и функция его иная, так что психологическую однозначность во многих случаях следует понимать не как недостаток, а как качество фантастической прозы. В романах Клиффорда Саймака "Все живое..." и "Почти как люди" мы встречаемся с хорошо знакомыми нам по "обычной" литературе "средними американцами": в первом - с неудачливым агентом по продаже недвижимости, во втором - с провинциальным журналистом. Никаких психологических открытий писатель здесь не совершает, но в данном случае они и не нужны, речь идет о другом: знакомый персонаж попадает в фантастическую ситуацию (встреча с пришельцами из Космоса), - тогда-то и обнаруживается художественный смысл обращения к хорошо знакомому социальному типу. Состоит он в том, что именно такой вот средний человек - умный, добрый, порядочный, но никакой не супермен - оказывается способным понять и принять дары инопланетного разума (в первом романе) или одержать верх над космическими агрессорами (во втором). Герой в прямом смысле этого слова, то есть незаурядная личность; восторженный юноша; наивный простак; средний человек "без особых примет", - НФ охотно использует все эти типажи, не претендуя на психологический анализ личности, но как бы примеряя воплощенную в них жизненную реальность к новой действительности, которую принесет НТР. *** Очерчивая, как мы видели, совсем по-разному контуры этой действительности, писатели-фантасты используют многообразные способы познания жизни. Выше речь шла о романе-предупреждении, об утопическом романе. Вместе с ними все увереннее ныне развивается философско-сатирическая фантастика. Дух Вольтера и Свифта оживает в "Звездных дневниках Ийона Тихого" и "Кибериаде" Лема, в цикле рассказов Генри Каттнера о Хогбенах, в памфлете Р. Уормсера "Пан Сатирус", романе братьев Стругацких "Понедельник начинается в субботу". Можно сказать, что НФ дала новую жизнь философской сатире - ведь для последней необходимы именно "взгляд со стороны", возможность взглянуть на человека и человечество с необычной, остраненной точки зрения вольтеровского Микромегаса или свифтовских гуигнгнмов. Однако во времена Свифта и Вольтера на Земле было место и лиллипутам и великанам, а обитателя Юпитера или Сатурна можно было просто придумать, вымыслить. Сегодня Земля исследована, исхожена вдоль и поперек, а юпитерианин нуждается хотя бы в самом приблизительном научном комментарии. В сущности, и "Солярис" Лема - это трагическая вариация на тему Микромегаса, разумного существа, неизмеримо более могущественного, чем земляне. И контакт Океана Соляриса с обитателями исследовательской станции можно уподобить встрече Микромегаса с людьми, - несмотря на весь трагизм ситуации, ироническая нота в ней различима: ведь Океан посылает людям то, что они, как ему кажется, больше всего хотят. Но такой сложный литературно-психологический комплекс, как трагическая ирония в НФ - редкость, "Солярис" стоит особняком. Как правило, фантастическое допущение используется в тех же целях, что и у Свифта и Вольтера, - для проповеди доброты, гуманности и терпимости. Конструктор Трурль избавляет обитателей далекой планеты от неведомого и немыслимого чудовища с помощью... бюрократической волокиты с "входящими" и "исходящими": чудовище не выдерживает и исчезает. Ийон Тихий находит на другой планете машину, которую соорудили для установления Абсолютного Порядка, - она добивается этого порядка, превращая обитателей планеты в одинаковые блестящие диски и выкладывая из них красивый и симметричный орнамент. Хогбены используют свои сверхъестественные способности для разоблачения мелкого политикана. Сходство приемов современной фантастики и философской сатиры прошлого обнаруживается без труда. Но гораздо важнее опять-таки единство их цели. Ведь и наше время можно назвать так же, как назвали время Свифта и Вольтера, - веком Просвещения: качественно изменились представления человека о мире, возросли технические возможности. И снова человечество ощутило необходимость обращения к простым истинам, без которых, однако, не так-то легко восстановить чувство соизмеримости человека с этим расширившимся миром, чувство равновесия, которое в условиях буржуазной системы постоянно искажается, ибо технический прогресс не подкрепляется там прогрессом социальным. И сколь бы справедлива ни была мысль о том, что произведения многих западных фантастов социально, так сказать, недостаточны, мы не можем не отдать должного их упорной вере в силу человеческого разума. Пожалуй, символы этой веры в рамках философской фантастики выражены наиболее резко. Та же общая идея выражена в многочисленной группе произведений, в которых НФ обнаруживает свою игровую природу. Гротеск, парадокс, травестия, все оттенки юмора все более распространяются в современной фантастике. В рассказе Генри Каттнера "Робот-зазнайка" гениальный изобретатель создает робота, едва ли не более гениального, чем он сам... для открывания банок с пивом. Можно отметить, что в нашей НФ такого рода произведения тоже появляются все чаще, - взять хотя бы сборник рассказов К. Булычева "Чудеса в Гусляре". Фантастическое допущение предоставляем немалые возможности для игровых решений - возможностями этими пользуются все охотнее. И пожалуй, чаще всего - в произведениях, посвященных контакту с внеземными цивилизациями. Вероятно, понадобилось бы много страниц только для перечисления всевозможных выдуманных фантастами рас, народов и цивилизаций Космоса и различных вариантов контакта. "Планета обезьян" Пьера Буля, "Солярис" Лема, мыслящие растения, цивилизованные бабочки, механическая жизнь, щупальца и присоски, шестые, девятые и пятнадцатые чувства... поражаешься, как много новых комбинаций можно создать из немногих, в сущности, элементов земного бытия, пригодных для фантастического "конструирования". И в конце концов понимаешь, что такое конструирование интересно само по себе, что это увлекательнейшая творческая игра, доставляющая и автору и читателю эстетическое наслаждение. Конечно же, нет ничего научного, например, в "Заповеднике гоблинов" Клиффорда Саймака, где тролли, гоблины, лешие, феи и прочие духи и привидения оказываются оставшимися на земле обитателями других миров. Просто игра - даже не очень нужная для сюжета романа (борьба землян с некими колесниками - тоже прекрасная выдумка - за обладание гигантской библиотекой, средоточием мудрости Космоса). Но само сочетание троллей и гоблинов с высокоразвитой цивилизацией создает множество игровых ситуаций, которыми Саймак с удовольствием пользуется. Конечно, с точки зрения современной науки или просто здравого смысла, все это невозможно... однако ведь и здравый смысл тоже порой подводит... Словом, "как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, - редко, но бывают" (Гоголь). Бывают не по научной, не по житейской - по художественной логике, следуя которой можно создать невероятный, но внутренне непротиворечивый мир. Какими бы впечатляющими ни были технические достижения наших дней, человеческое воображение обгоняет их, демонстрируя свое могущество. Пожалуй, это один из интереснейших парадоксов НФ: рожденная технической эрой, она утверждает превосходство фантазии, игры ума, творческого воображения над самыми великолепными свершениями науки и техники. И тогда обнаруживается, что игра - это не только игра. В водовороте выдумок, невероятных ситуаций, юмора внезапно возникают весьма существенные вопросы. А что, собственно, имеется, так сказать, "за душой" у человечества, с чем оно выйдет в Космос (ведь и в самом деле когда-нибудь выйдет)? Что можем мы дать обитателям иных миров? И - самое главное - что мы собой представляем, с точки зрения чужого, но гуманистического разума? Словом, речь идет о самом понятии личности. В романе К. Саймака "Все живое..." и его же повестях "Детский сад" и "Кимон" посредниками при Контакте становятся не гении, не лидеры - обыкновенные люди, мысль и чувство которых не скованы стереотипами и предрассудками. Но это, так сказать, общая характеристика личности, способной к Контакту. В других произведениях, посвященных этой теме, она уточняется и конкретизируется. В одном из рассказов точкой соприкосновения становится... собака, она попадает к инопланетянам, которые исследуют ее мозг, находят в нем огромную любовь к человеку и решают, что с существами, способными внушить своим домашним животным такую любовь к себе, можно жить в мире. В другом разные цивилизации сближает чувство юмора, одинаковое восприятие людьми и инопланетянами фривольных анекдотов. Можно иронизировать над примитивностью подобных решений, но в остроумии им не откажешь. К тому же иногда простые решения оказываются художественно весьма эффективными. В рассказе Эрика Фрэнка Рассела "Пробный камень" земляне прилетают на планету, открытую несколько сот лет назад разведчиком Фрэйзером, и узнают, что не только Контакт, но и их жизнь зависит от тех слов, которые они произнесут, когда им покажут портрет Фрэйзера. Что это за слова - неизвестно. Земляне выдерживают испытание, а потом узнают, что слова, после которых они были бы уничтожены, - это "поганый ниггер": Фрэйзер был негром и жил в эпоху, когда расизм еще существовал. Те, кто посетил планету после него, просто-напросто не знают таких слов, поэтому Контакт возможен: ибо, по завещанию Фрэйзера, обитатели планеты не должны подвергать себя риску, устанавливая Контакт с людьми, зараженными расистскими предрассудками. Так уточняется понятие "человек". Мы встречаемся с Учителями и космическими спекулянтами, скупающими Землю, чтобы выгодно ее перепродать, с разумными ящерами и насекомыми, с гуманоидами самого разнообразного обличия, с высокоорганизованным разумом, обиталищем которого служит черное облако, путешествующее в Космосе (Фред Хойл), с бесчисленным множеством фантастических форм жизни. И все это в конечном счете ради того, чтобы еще и еще раз повторить простую истину: человек должен быть добрым, гуманным и терпимым - только тогда он может рассчитывать на то, что его поймут и примут. В сущности, перед нами публицистическая проповедь, один из основных приемов которой - фантастический парадокс. Проповедь, облеченная в форму остросюжетного рассказа или повести. Проповедь, построенная на "модном" материале (Космос, внеземные цивилизации, роботы), часто остроумная, порой патетическая, с неожиданными поворотами мысли. То есть максимально доходчивая. Ценность такой проповеди, право же, не следует преуменьшать. *** Спор о том, что несет человечеству НТР, ведется ныне повсеместно. В него включаются экономисты и социологи, филологи и писатели. Среди последних особо активны, как мы видели, фантасты. Никто не сомневается, понятно, что научно-технический прогресс рано или поздно избавит человечество от голода и болезней, что человек выйдет в Космос и полнее познает самого себя. Но что дальше? Удастся ли человеку и человечеству подняться на этическую и духовную высоту, соответствующую выросшему материальному благополучию и энергетическим ресурсам? На этот вопрос даются весьма разные ответы. И степень их обоснованности и глубины зависит от точности социальной позиции художника. И все же есть нечто общее между фантастами всего мира, исповедующими гуманистический принцип. Это мысль о безграничности познания, о преодолимости всех преград, стоящих на пути человечества. Современная НФ оснащает человека техникой, позволяющей ему совершить деяние глобального или космического масштаба. И пытается выяснить, готов ли он морально к такому деянию, соизмеримы ли уровень этики и уровень техники? Способен ли отказаться от него, если не учтены все последствия, если есть хоть какая-то вероятность отрицательного результата? Речь идет о чувстве ответственности, - фантасты пытаются выяснить, из каких компонентов оно складывается, каким должен (и каким не должен) быть человек, подчинивший себе природу и располагающий неисчерпаемыми источниками энергии. Все магистральные направления современной НФ сходятся к человеку - не к научно-техническим аспектам НТР, но к социально-психологическим. Поэтому на первый план выходят такие жанры, как исследование, притча, пародия, - жанры, в которых больше от "обычной" литературы, чем от научной фантастики в строгом смысле слова, от "science fiction"; чем дальше, тем более ощутимо количественное и качественное преобладание "fantasy". Граница между Жюлем Верном и современной ему литературой (Флобер, Мопассан) была отчетливой и резкой: фантаст и нефантасты. Провести сегодня по этому признаку границу между Брэдбери и, скажем, Трумэном Капоте, мне кажется, невозможно - так же, как между "Кибериадой" Лема и "Микромегасом" Вольтера. И отличие современного социального романа от фантастического романа-предупреждения тоже обусловлено только фантастическим допущением, лежащим в основе последнего, - структурно же они весьма близки. Эволюция НФ от "science fiction" к "fantasy" - это превращение обособленного жанра в органичную часть литературы. Сегодня о фантастике уже вряд ли можно говорить как о жанре, прежде всего потому, что огромно ее собственное жанровое разнообразие. В ней можно найти образцы практически любого из существующих в современной литературе жанров. Сочетание фантастического допущения с устоявшимися жанровыми традициями - в первую очередь приключенческой литературы, философской сатиры, социального романа - и дает этот любопытнейший литературный феномен - современную фантастику. В основе ее популярности мы находим факторы прежде всего внелитературные: интерес общества к науке и последствиям возрастания ее роли в жизни человечества, а также потребность в современном приключенческом чтении; популярность НФ в значительной степени объясняется прилагательным "научно-фантастическая". Но ее художественное своеобразие и ход эволюции - существительным "литература". И следовательно, задачи, стоящие перед современной советской фантастикой, - в принципе те же, что и перед всей нашей литературой. Безусловно, необходима поправка на специфичность фантастики, - обращенная в будущее, она должна провидеть более или менее отдаленные результаты нравственных и духовных исканий современности. Разумеется, нельзя сказать, что эти задачи уже решены. Фантасты, пытающиеся предугадать облик коммунистического общества, наименее художественно убедительны как раз в воссоздании человека этого общества. Мы находим в их книгах остроумные и правдоподобные социальные прогнозы, но человек все-таки нередко остается "белым пятном" на создаваемой ими карте Будущего. Порой он вообще выглядит менее интересным, значительным, духовно богатым, чем наш современник, каким изображает его наша литература. Здесь явно сказывается не только невысокий художественный уровень иных произведений, но и какая-то робость социального мышления некоторых современных фантастов. С другой стороны, этому будущему человеку довольно часто приходится, по воле его создателей, мыслить и действовать в ситуациях и конфликтах сугубо современных или даже принадлежащих прошлому, но маловероятных в будущем. Происходит своеобразная "игра в поддавки": духовный и нравственный облик человека грядущего коммунистического общества рисуется на максимально выигрышном для него фоне, в сопоставлении с людьми, находящимися на низком, даже по сегодняшним меркам, уровне социального развития. В результате ситуации и конфликты страдают умозрительностью, "вычисленностью", а характеры не находят достаточно надежной опоры в социальной среде. Одной из серьезнейших проблем советской фантастики представляется именно достижение синтеза конфликта и характера, человека и социальной среды, какими они могут быть в будущем коммунистическом обществе. Безусловно, надо отдать себе отчет в огромной сложности проблемы. Но уже то, что она поставлена, следует признать достижением и заслугой НФ, ибо возникла она как закономерный итог эволюции фантастики; тридцать - сорок лет назад речь могла идти только о научно-технических прогнозах. Сегодня НФ располагает немалыми средствами для решения этой проблемы - накоплен арсенал перспективных художественных решений, создан обширный жанровый репертуар, более прочными стали контакты с социальными науками (последнее, мне кажется, относится не только к НФ, но и вообще к литературе). Предсказывать конкретные пути и способы решения - дело рискованное (мне лично кажется наиболее многообещающим философский фантастический роман). Но пути ищутся, и уже в этом видится обещание прогресса.
ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ
Кузякина Н. От Тоффеля к Воланду Зубакин Ю. О телевизионном спутнике и научно-популярной телепередаче
|
|
|
||