МАРСИАНСКОЕ БУРИМЕ

Мне показалось весьма интересным, что известный футуролог Роберт Юнг отдал пальму первенства в разработке прогнозов не логическому мышлению и даже не критическому исследованию имеющихся данных, а творческому воображению. «Оно характеризует эпоху, – говорит он в работе «Роль воображения в исследовании будущего», – и очень часто выводит ум за пределы противоречий, которые характеризовали прошлое и представлялись неразрешимыми».

В этом определении содержится характеристика научной фантастики как своеобразного метода анализа. Чудесный сплав искусства и точного знания, которым, собственно, и является фантастика, не вмещается в узкие рамки определений. Быть может, по той простой причине, что составляющие его начала – знание и вымысел – всякий раз берутся в самых различных дозах. От чистого эликсира сказки до гомеопатических капель прогноза ближайшего развития техники. Как незаметно, как естественно просто перетекает фантастика в реальность! «Космический корабль», «космонавт», «космический скафандр», «невесомость» – эти знакомые всем термины подарила научная фантастика.

Фантасты предсказали спутник связи и голографию, атомную и нейтронную бомбу, лазер и генную инженерию, алмазы в Якутии и существование частиц со скрытой массой – фридмонов.

На фридмонах мне хочется остановиться особо. Обращаясь памятью к собственным фантастическим разработкам шестидесятых годов («Уравнение с Бледного Нептуна», «Сфера Шварцшильда»), я должен с удовлетворением заметить, что встретился затем с подобным ходом мысли в философских работах Моисея Александровича Маркова. Речь идет, разумеется, о чисто логических аналогиях, ибо научная фантастика принадлежит к сфере искусства и ее пересечения с чистой наукой затрагивают не столько «банк информации», сколько сферу эмоций. «Поле охоты» у науки и искусства общее, а методы, за исключением логического анализа, специфически разные. Здесь уместна аналогия с левым и правым полушариями мозга, каждое из которых призвано не только играть свою особую роль, но и дополнять, а где-то, быть может, и корректировать работу партнера. Одним словом, природа позаботилась о таком разделе информации и эмоций, чтобы изначальная их обособленность не мешала слаженной работе оркестра.

Вот такие примерно мысли возникли у меня при чтении научно-фантастической повести академика М. А. Маркова «Ошибка физиолога Ню (В поезде дальнего следования)». Читатель без труда обнаружит в ней приемы Свифта, выступающие на первый план в обрисовке «академических» сцен как на Марсе, так и на Земле. Более того, в самой структуре фабулы заложены именно те вечные нити, которые навсегда объединили «Сказки Шахразады» с «Декамероном» Боккаччо и «Гептамероном» Маргариты Наваррской. Да и старинным принципом буриме наша фантастика охотно баловалась в шестидесятые годы, когда космическая тема властно ворвалась в повседневную жизнь.

Фантастические рефлекторы отлиты не из мертвого стекла, холодно и бездушно отражающего свет далеких созвездий. Они одухотворены жизнью, нетерпеливой, горячей, чуткой к добру и злу.

В свое время известный советский хирург Н. Амосов заметил, что описанная в романе А. Беляева «Голова профессора Доуэля» операция стала вопросом морали, а не науки и хирургической техники. И отнюдь не случайно этические проблемы науки сделались объектом исследования в его научно-фантастическом романе «Записки из будущего». Ученый ищет свое отражение в «земных зеркалах»...

Писатель-фантаст – тоже. Как и ученый, он ставит эксперимент. Первая ненаписанная фраза многих произведений могла бы звучать так: «Что будет, если...» Порой на испытательных площадках фантастики исследуются – по законам искусства – социальные аспекты наиболее радикальных, чреватых серьезными сдвигами научных идей. Подчас возникают и сами идеи, дающие первоначальный толчок научной мысли. Не случайно, например, один из творцов голографии член-корреспондент АН СССР Ю. Н. Денисюк признавался, что его буквально заворожили фантастические разработки в рассказе «Тень Минувшего» И. Ефремова.

О роли фантастики в выборе главной цели своей жизни писал пионер звездоплавания К. Э. Циолковский. Книгой, оказавшей на него наибольшее влияние, была «Из пушки на Луну» Жюля Верна. На непреходящее влияние фантастики постоянно указывали и советские космонавты В. Шаталов, Г. Гречко, А. Леонов, Г. Титов, Б. Егоров, К. Феоктистов. Любил и очень хорошо знал произведения советской и зарубежной фантастики академик С. П. Королев. Он часто говорил, что с детства начал мечтать о Марсе.

Вот почему с полным правом можно сказать, что с незримых полигонов фантастики берут начало дороги в неведомое. Большая их часть теряется в чистом поле или возвращается на круги своя, и лишь очень немногие приводят прямехонько в лабораторию, на испытательный стенд, на космодром. И хотя кпд такого процесса не очень высок, фантастика вносит свой вклад в научно-технический прогресс. Но этим далеко не ограничивается ее значение. Главное воздействие заключается в создании творческой атмосферы, в раскованности воображения, дерзком полете мысли, крылатом броске через невозможное...

Роль фантастики в современном обществе трудно переоценить. Только одно то, что она как бы подготавливает общественное мнение к вторжению в жизнь очередного научно-технического чуда, подчас делает ее незаменимой. Именно благодаря усилиям поколений фантастов человечество приняло как нечто давно ожидаемое и первый искусственный спутник, и первый орбитальный полет, и высадку на Луне. И я уверен, что, если в один прекрасный день газеты сообщат нам о том, что установлен первый контакт с внеземной цивилизацией, мы и его воспримем без особых потрясений для психики.

Современная научная фантастика, даже не пытаясь объяснить науку, смело ввела нас в лабораторию ученого, приобщила к миру его идей.

Мы уже пережили тот период, когда велись серьезные дискуссии на тему «нужен ли инженеру Бетховен» и неистовые рыцари ломали полемические копья на ристалищах физики и лирики. Многим чуть поседевшим ветеранам таких битв уже немного смешно вспоминать их.

Но не настал еще день, когда мы с неловкой усмешкой вспомним дискуссии и другого рода: «Можно ли быть сегодня культурным человеком, не зная науки?»

Наука безразлична к проблемам морали, тогда как ученый – сознательный член общества – не может и не должен быть безразличным. Нельзя языком математики, физики, биологии, химии излагать моральные аспекты тех или иных открытий. Фантастика дает такую возможность. И язык у нее, о какой бы науке ни шла речь, – единый, общедоступный. В этом, мне кажется, основная притягательная сила фантастики для ученых.

«Если бы мне пришлось вновь пережить свою жизнь, – писал Чарлз Дарвин, – я установил бы для себя правило читать какое-то количество стихов и слушать какое-то количество музыки по крайней мере раз в неделю; быть может, путем такого постоянного упражнения мне удалось бы сохранить активность тех частей моего мозга, которые теперь атрофировались. Утрата этих вкусов... может быть, вредно отражается на умственных способностях, а еще вероятнее – на нравственных качествах, так как ослабляет эмоциональную сторону нашей природы».

Великий эволюционист понимал, насколько важно искусство для научного творчества. Природа едина, но математика далеко не единственный ее язык. Как правило, наиболее блистательные открытия приносит аналогия, перебросившая свой невидимый мост между самыми отдаленными областями человеческой жизни.

Академик П. А. Ребиндер обожал театр, живопись, сам писал по-французски стихи. Физическая химия была для него лишь составной частью величественной гармонии мира. Чисто эстетическое впечатление от выведенной формулы было для него критерием верности.

И это действительно так: у науки своя эстетика. Но заметить, почувствовать ее может лишь тот, для кого искусство не является наглухо запертой дверью. Для Бутлерова путь в науку начался, по его собственному признанию, с увлечения «химическим колоритом». Его поразили сверкающие красные пластинки азобензола, игольчатые желтые кристаллы азоксибензола, серебристые чешуйки бензидина.

Тяга к классическому совершенству, привычка к гармонии пропорций, скупость художника в деталях и элементах конструкций – вот что дает исследователю искусство. Недаром один из основоположников структурной теории Кекуле любил и хорошо знал архитектуру. Он искал красоту, упорядоченность и лаконичность форм и в построении молекул. И поиск этот был аналогией, переброшенной от искусства к естествознанию.

Таких примеров можно привести много. Но наш век отличается особой спецификой. Сейчас от ученых зависит судьба всего человечества. Они передали людям власть над титаническими силами. И в зависимости от того, в какую сторону будут они повернуты, наша Земля станет либо мертвым небесным телом, либо центром процветающей космической цивилизации. Это известно каждому.

Вот почему моральные проблемы науки достигли теперь невиданной остроты. И те «нравственные качества», о которых писал Дарвин, определяют сегодня лицо ученого: либо гражданина своей страны, ответственного перед своей совестью и миром, либо маньяка, возомнившего себя всадником Апокалипсиса.

Научная фантастика для ученых – полигон испытания моральных проблем. Причем полигон открытый, на котором могут присутствовать сотни миллионов зачастую очень далеких от науки людей. Отсюда особая ответственность, с которой подходят ученые к литературе.

Рассказы писателей-ученых так же трудно объединить тематически, как и любые другие научно-фантастические произведения. Может быть, потому, что они отнюдь не всегда касаются волнующих современного ученого проблем. Но, теряя такую свою специфику, не становятся менее интересными для читателя. У искусства свои законы. Кем бы ни был написан рассказ – физиком, врачом, филологом, – он живет потом своей жизнью, независимо от профессии или интересов автора. Биография автора помогает нам понять, почему именно он создал данное произведение, но ничего не добавляет к самому произведению.

Очевидно, можно наметить следующую закономерность. Чем дольше ученый занимается фантастикой, чем дальше он отходит от науки (разумеется, только в писательском творчестве), тем чаще обращается к исконным общечеловеческим темам.

В этом сила и новизна научной фантастики, которая позволила скрестить на человеке прожекторные лучи науки и искусства и сама пронизалась теплым светом прекрасного и холодным огнем научного поиска.

Таковы факты, такова неподвластная воле отдельно взятого человека логика эволюции общечеловеческой мысли. Если мне удалось убедить в этом читателя, то после знакомства с повестью М. А. Маркова он мысленно дополнит блистательный список творцов современного естествознания, которых сама жизнь привела к научной фантастике, еще одним именем. И здесь, пожалуй, уместно привести несколько биографических фактов.

Физик-теоретик М. А. Марков оказал существенное влияние на развитие нелокальной теории поля. В частности, предложенное им правило коммутации поля и координат легло в основу билокального поля Юкавы. Я понимаю, что эта весьма специфическая терминология нуждается в расшифровке, но поскольку читателю предстоит знакомство именно с литературным произведением, простительно будет не углубляться в научные дебри. Достаточно упомянуть, что пионерские идеи М. А. Маркова затрагивают самые жгучие проблемы космологии и физики элементарных частиц. Он разработал оригинальную модель осциллирующей Вселенной, которая, подобно самотворящим божествам Индии, бесконечно воспроизводится в обновленном виде. Он дал теоретическое обоснование экспериментов по регистрации потоков нейтрино и стал организатором целой сети нейтринных установок. Короче говоря, трудно переоценить вклад академика – секретаря Отделения ядерной физики АН СССР, Героя Социалистического Труда М. А. Маркова в создании научной картины мира. А это и есть то главное, что волновало и вечно будет притягивать ищущий ум человека. И еще одна очень существенная подробность: М. А. Марков активно участвует в движении ученых за мир.

Суммируя все вышеизложенное, как принято изъясняться в научных отчетах, мы приходим к однозначному выводу, что приход ученого в литературу не только не случаен, но, напротив, закономерен. Человек такого кругозора, такой творческой энергии и активной жизненной позиции просто не мог пройти мимо неисчерпаемых возможностей научно-фантастической палитры. В том числе и сатирических. Знакомство с забавными перипетиями Академии Телячьего Восторга кое-кого повеселит от души, а кое–кого заставит серьезно призадуматься над происходящими в обществе процессами. Нашем с вами обществе, не марсианском, не планеты X, ибо, не боюсь повторить: говоря о будущем и о прошлом, научная фантастика держит на прицеле именно сегодняшний день.

ЕРЕМЕЙ ПАРНОВ,

председатель совета по приключенческой и научно-фантастической литературе Союза писателей СССР