3. УВИДЬ НЕВИДИМУЮ ПТИЦУ!

В подзаголовок своей первой книги "Башня птиц" колодой красноярский писатель Олег Корабельников совершенно сознательно не вынес грифа "фантастика", ограничив его двумя скромными и довольно обыденными для литературных новинок словами "повесть, рассказы". Потому как в большей части его произведений речь идет о привычных всем вещах: о проблемах любви, о чуткости человеческой, о ценностях духовных... И необычное, вырисовывающееся на фоне знакомых явлений, органически порождено самой жизнью, только заострено писателем, умело преломляющим увиденное в магических гранях художественной фантазии в основном для большей выразительности образа, для активизации воздействия этого образа на читателя.

Конечно, речь идет не о том, что всякий раз можно ставить знак равенства между отраженным художником и типическим, реально существующим или существовавшим. Однако за внешне фантастической образностью (как приемом) опять-таки стоит нечто большее, чем досужий вымысел сочинителя; метафора же взывает к разуму и сердцу современника подчас с такой явной определенностью и силой, коих не всегда встретишь и на страницах самой что ни на есть реалистической по всем статьям прозы... В таких произведениях особый угол зрения художника не делит реальное по привычным меркам.

"У меня свой особый взгляд на действительность, - отмечал в "Письмах" Ф. М. Достоевский, - и то, что большинство называет фантастическим и исключительным, для меня составляет самую сущность действительного". Творческий метод Олега Корабельникова во многом перекликается с этими мыслями, хотя прямым продолжателем Ф. М- Достоевского в современной литературе его, конечно, не назовешь - его метод скорее является естественным переосмыслением и синтезом лучших традиций творчества Н. В. Гоголя, М. Е. Салтыкова-Щедрина, других писателей прошлого. Но творческий синтез осуществлен на современном материале второй половины XX века, обогащен научным, философским, психологическим анализом бытовой сферы, откуда писатель выходит на вечные и глобальные проблемы, демонстрируя специфические особенности мышления, характерные для современного художника.

Въедливому читателю истории, составившие содержание книги О. Корабельникова "Башня птиц", могут и впрямь показаться чем-то фантастическим (любители НФ и относят писателя к данному жанру почти безоговорочно). В одном из рассказов ("Прикосновение крыльев") герои никак не могут увидеть птицу, которую видит их сын. Герой другого рассказа ("Встань и лети") должен умереть от раковой опухоли, оказавшейся, по фантастическому допущению автора, в действительности же совершенно новым органом "летания". А в рассказе "Стол Рентгена" с человеком вообще происходит фантастическое перевоплощение - обуреваемый страстью к старинным вещам, он превращается в стол, изготовленный мастером XVIII века... Уже беглого пересказа нескольких произведений О. Корабельникова достаточно для того, чтобы сделать скороспелый и потому неверный вывод, что писатель повествует о чем-то потустороннем, нереальном, выдуманном...

Но в том-то и дело, что врет традиция! Инерция обиходного мышления приучила к расхожим установкам на тривиальную узнаваемость в оценке жизненности и нежизненности отраженного художником. И за предвзятостью суждений и выводов мы теряем сплошь и рядом радость общения с чем-то очень важным и нужным нам, современникам XX века, спешащим с утра до вечера по бесконечным улицам города, в тесных пространствах городского транспорта, жующим на ходу бутерброды, спешащим жить, рассуждающим в коротких перерывах от беготни о контактах с инопланетянами, но не понимающим так часто друг друга даже в сфере близких, дружеских или семейных отношений. Какие уж там марсиане! Не в фантастике дело!

Ведь тот же рассказ "Прикосновение крыльев" в общем-то и не о гипотетической невидимой птице (она предлог, метафора) - он о способности понять окружающих тебя людей, о способности к состраданию, причем к состраданию активному, он о неравнодушии к чужой боли, ибо равнодушие, как, впрочем, и другие разновидности морально-этической "слепоты" и "глухоты" и лишает человека возможности "увидеть невидимую птицу". А проще говоря, проявить в повседневной практике гуманизм и бескорыстие, ставших почему-то прерогативой идеального!

Обращение к теме души человеческой, к теме сострадания человеческому горю, боли для автора не случайно - он врач, и как никто другой часто сталкивается в практике своей с различными бедами жизни людской, в том числе и со смертью. Может быть, потому-то в лучших рассказах рефреном звучит у О. Корабельникова тема активной помощи человека человеку, тема победы добра над злом, жизни - над смертью. Речь идет не об идеализации в отражении вполне реальных жизненных коллизий, отнюдь нет. Напротив, в рассказах Олега Корабельникова жизнь предстает в той же сложности и неоднозначности, где добро и зло, жизнь и смерть находятся всегда рядом, попеременно побеждают друг друга, порою причудливо трансформируясь и воплощаясь в вереницу разноликих образов, обнажающих свою сущность в перекрестье достаточно острых конфликтов, а герой далеко не всегда выступает носителем идеала, потому что он - реален, а значит, противоречив "и в поступках своих, и в мыслях, и в чувствах.

Конечно, для многих рассказов О. Корабельникова характерна известная драматичность ситуаций (писателя даже упрекали в излишней поэтизации трагического, безысходного и т. п.). Но и она подсказана самой жизнью. И преобладание таких тем в первых рассказах естественно для человека, связанного с медициной... Кажущееся пристрастие к частной теме не должно заслонять главного - о каких идеалах говорит писатель, чем делится с нами!

В рассказе "Облачко над головой" герой рассказа, врач "скорой помощи" в ночном дежурстве, каких у него немало в жизни, отчаянно борется за спасение трех сорванцов, отравившихся ацетоном. И не может спасти. И остро, до боли в сердце переживает свое бессилие, бессилие медицины, бессилие человека, призванного профессией спасать других. "Все вы - мои сыновья, вы умираете, и что-то умирает во мне", - мысленно обращается к своим умирающим пациентам врач. И радуется искренне, неподдельно спасению третьего шалопая, хотя именно он-то и нашел в действительности ту злополучную бутыль с ацетоном, он подговорил товарищей распить ее, оставив себе по очереди лишь маленький глоток... В рассказе сконцентрировано и идеальное кредо прирожденного врача, и трагическая до несправедливого противоречивость жизненной диалектики.

Умирающий больной из рассказа "Мастер по свету" духовно оказывается сильнее врача, пытается хоть как-то скрасить его последние часы банальными сентенциями; нравственная острота внутреннего состояния врача и больного (как своеобразная дуэль, однако, не явная, а ассоциативная) в философском смысле поднимается до значительных обобщений, лишающих концовку новеллы каких-либо пессимистических настроений, потому что, ломая штамп, автор обнажает суть человеческой беспомощности и несовершенства.

Упомянутые рассказы вообще очень характерны для О. Корабельникова в плане отражения жизни не ради констатации увиденного и пережитого, а во имя качественного переосмысления таких, казалось бы, обыденных явлений, но всякий раз, однако, бьющих по нервам и заставляющих размышлять. И в этом переосмыслении они приобретают оттенки фантастической реальности, живущей если не в традиции, то уж наверняка в тех представлениях о реальности, кои характеризуют сумму постоянно множащихся знаний человечества о мире, жизни, самом человеке и сфере его ощущений.

Фантастический характер реальности вытекает из жизненных коллизий иной раз до того парадоксально, что поневоле убеждаешься в справедливости мыслей Ф. М. Достоевского об относительности устоявшихся представлений о фантастике и действительности. Тонкий анализ психологических взаимоотношений людей осуществлен О. Корабельниковым в одном из наиболее удачных рассказов первой книги - рассказе "Гололед". Фактически там нет и намека на фантастический элемент, на явление или деталь исключительную. Герой рассказа случайно задавил на собственных "Жигулях" человека. И хотя суд оправдал его (задавленный им человек был пьян и перебегал улицу в неположенном месте), герой рассказа постоянно ощущает свою вину. Терзаемый мыслью об искуплении, тщетно пытается он помочь овдовевшей женщине (вдове погибшего). Читатель еще не знает героя, его чувства на первый взгляд справедливы, естественны. Но уже в этой завязке ощущается дух трагической неизбежности самобичевания, которому предопределен почти минорный финал.

Ненавязчиво, не в лоб, автор раскрывает характер героя, показывая читателю сугубо бытовые сцены, на фоне которых начинаешь понимать, что герой произведения, в общем-то, несерьезный человечек, хотя и не лишенный задатков нравственности. Жизнь его, узы семейных отношений, мир ценностей, жизненные принципы, идеалы и т. п. - все это из разряда обыденного и отживающего, ущербного, если не сказать обывательского. Внутренне он как бы уже подготовлен к тому, чтобы запутаться в паутине житейских обстоятельств (давно утеряв связь с логикой морально-нравственных категорий), с известной легкостью разорвать отношения с женой, купить цветной телевизор жене убитого им случайно (или не случайно?!) человека, чтобы "искупить свою вину", наконец, заменить этой женщине (такой же, в общем-то, мещанке) потерянного мужа... И замкнуть в целом изначально порочный круг: в конце рассказа происходит удивительное - герой из виновного превращается в жертву и, может быть, и ему предстоит угодить под колеса чужой машины... И хотя проблематика рассказа сложна (но не усложнена искусственно), авторская позиция, думается, ясна. Там, где мерилом жизненных ценностей выступает вещизм, начинается порочный круг нравственных падений человеческой души. И при этом важно, что в рассказе "Гололед" автору удалось ухватить оригинальными художественными средствами изменчивость, нестабильность ущербной человеческой души, неравноценность соотношений добра и зла в той или иной жизненной коллизии, диалектическую противоречивость человеческих поступков и желаний.

Удаются Олегу Корабельникову и вещи гротескового плана. И снова речь может идти не о традиционном следовании методу. Скорее условность, характерная для гротеска, заменена здесь реалиями быта, которым сообщены лишь в незначительной степени фантастические возможности, а композиция произведения иной раз лишает читателя возможности усомниться в достоверности происходящего - поди узнай, действительно ли человек превращается в антикварный стол, или эта трансформация происходит в сознании спившихся горе-коллекционеров (как в рассказе "Стол Рентгена"). Однако детали превращения, внутреннее состояние героя, комплекс его ощущений (поданных автором и с иронией, и с горечью) - все это предстает с поразительной действенностью на чувство, эмоции, мысль! В таком ключе решен и рассказ "О свойствах льда", использующих метафорический строй изобразительных средств для обращения к истокам "душевного льда" современного человека. Эти и аналогичные качества свойственны и другим вещам. О. Корабельникова, о которых еще пойдет разговор далее. Здесь же важно еще раз подчеркнуть мысль о самобытности авторского самовыражения, хотя и она, разумеется, не обходится без потерь и ошибок.

В рецензиях на книги многих молодых авторов часто приходится читать, например, такие фразы, как "автор вполне сложился", "творческий почерк писателя устоялся" и т. п. Думается, что в таких словосочетаниях при всей их внешней справедливости есть что-то от застоявшегося, потерявшего стимул к поиску нового, непохожего на то, что ты писал вчера. А искусство, и литература в том числе, нужны нам постоянно обновляющимися, постоянно ищущими.

Олег Корабельников - ищет. Не всегда поиски удачны, равноценны. Но важен сам факт поиска нового содержания и новой формы, выхода на новые проблемы, подчас неожиданные и актуальные для сложного времени, переживаемого современный культурой.

Потому-то и есть в упомянутой книге О. Корабельникова "Башня птиц" вещи менее удачные. Иногда происходит это и по причине некоторой расплывчатости замысла, мешающей писателю найти место для правильно поставленной "точки", иной раз по причине выбора "нестыкующихся субстанций" - применения на практике двух разнородных по природе методов (традиционной притчи и научной фантастики, выступающей уже не как прием, а как заявка на тему), в искусственном симбиозе которых теряется основная авторская мысль, а повествование то тягуче-вымученно, то вдруг неоправданно динамично (как, например, в рассказе "Дом и домовой"), нарушая заданный ритм реализации замысла. Причины бывают разные, как и следствия.

Наиболее показательна в этом смысле повесть "Башня птиц", произведение в целом интересное, с оригинальным, а главное - актуальным замыслом. Тема повести, если говорить обобщенно, может быть определена примерно так: человек и природа. Как видим, все актуально. И в последние годы мода на подобную тему подчас списывает даже открытый штамп, маскирующийся под социальный заказ эпохи и т. п. В раскрытии темы заложены большие потенциальные возможности. Но выйти на новые уровни и ракурсы восприятия сложно. Отчасти не избежал "проторенных" путей и Олег Корабельников. Герой повести - городской житель, случайно заблудившийся в тайге, прямо противопоставлен в произведении природе. Быть может, такое противопоставление даже слишком прямолинейно для современного уровня литературы на аналогичную тему.

"Он твердо был убежден, что среди слепой, поглощенной в себя природы, именно он, Егор, - человек разумный и есть хозяин всего сущего на Земле". И далее автор повести показывает, или старается показать, сколь надуманными оказываются представления героя о его месте в природе. В повествование входит галерея сказочных, мифологических, фольклорных образов, которые на практике показывают герою произведения иллюзорность его всесилия...

Думается, что уже здесь можно усмотреть известные натяжки, порождающие некоторую иллюстративность. Во-первых, противопоставлены две крайние точки прямой - городской человек и природа. Известно ведь, что жители сельской местности (или вообще люди, живущие долгое время в лесу) лучше знают природу, более гибко вписываются в фон, не кажутся на нем искусственными образованиями. Во-вторых, мифологические персонажи в сочетании со сказочным речитативом повествования сообщают повести уже сказочную условность, за которой, помимо отмеченной иллюстративности ряда уже известных читателю положений, не так-то легко разглядеть свежий и более глубокий смысл происходящего. Повесть как бы распадается на два плана: с одной стороны - мысли о том, что человек, увлекшись техносферой, теряет живую связь с матерью-природой, с другой же - робко рождаются мысли о потере человеком не менее существенного - родовых корней.

Вот эта точка, в которой сходятся (или должны сходиться), как в фокусе, размышления о цивилизации, ее судьбах, родословной культуры народной. В этой связи обращение к языческой образности не может быть случайным и надуманным, а органически связано с более глубинными слоями замысла, размытыми сказочной сюжетикой. Дело не только в этом. А в том, что одна тема породила в процессе раскрытия замысла другую, в общем-то не выраженную четко, но прозвучавшую достаточно ясно для идейной позиции писателя. И звучит эта мысль, верно отражающая сердцевину проблемы времени нашего, так: "Прежде-то себя внуками Перуновыми да внуками Даждьбожьими чтили, а ныне-то где корень свой ищете? В стороне полуденной да в стороне закатной? А корень-то здесь! Здесь, в земле русской!". Думается, что именно здесь берут истоки волнующие писателя проблемы, переплетающиеся далее и усложняющиеся в философском единстве неразрывного развития: человек и общество не должны забывать о корнях природных, культурных, национальных - все это взаимосвязано и полноправно определяет естественный путь развития всего живого и разумного на Земле!

Его произведения локальны. Они исследуют не общее, а частное, хотя в этом частном, как в зеркале, и отражаются подчас глобальные проблемы времени. Углубленный интерес к человеку, к его сложным связям с себе подобными, к проблемам поиска смысла жизни человека остается для Олега Корабельникова основой творческих начинаний и смелых экспериментов. Уже в 1984 году выходит в свет его вторая книга "И распахнутся двери...", вместившая в себя новые повести, фактически целиком построенные на чисто реалистическом материале человеческого быта. И в каждом случае писатель находит оригинальные ракурсы преломления этого реального, а толкует, в общем-то, о важном и главном в жизни современного общества в целом и каждого из нас в частности. Можно, конечно, спросить: а какое отношение ко всему этому имеет фантастика? Неужто интересы ее могут хоть как-то соприкасаться с темой семейных конфликтов, дуализма женского и мужского начал в природе общественных отношений? Должна ли она заниматься традиционными проблемами реалистической прозы? В том-то и дело, что "бытовые" внешние проблемы в новом времени требуют совершенно новых средств и методов рассмотрения, анализа и т. п. Может быть, потому, например, так велика в современном мире значимость публицистики, что тот жанр (в отличие от художественных романов и повестей) дает возможность писателю оперировать одновременно разнообразными приемами и методами очеркистики, научной популяризации, эссеистики, ведя, тем не менее, непринужденный разговор с читателем о злободневном. И с этими задачами традиционная нефантастическая проза уже не способна справляться эффективно без привлечения приемов "интеллектуальной" литературы - фантастики, философского романа, романа-притчи, где допустимы и оправданы и условность, и обращение к научному знанию, и социальные обобщения, и метафора... Такова специфика нашего времени.

Сейчас много говорят и пишут о проблеме современной семьи, о причинах разрушения основ института брака, о сложных и не всегда объяснимых механизмах, влияющих на характер межличностных связей, психологической совместимости и т. д. и т. п. Современная художественная литература почти не касается этих тем, а если и обращается к ним, то на уровне традиций прошлого, где жизненные сложности обычно только констатировались, но не исследовались.

Олег Корабельников, пожалуй, одним из первых обратился к подобным темам и проблемам и не побоялся в ряде случаев выступить с полемически направленными произведениями.

В повести "Надолго, может, навсегда" в центре внимания автора - история семейного развода, тема вечная и, кажется, не предвещающая интересного повествования. Герой повести Климов остро переживает развод, причиной которого выступает не склонность героя к пьянству или каким-либо иным известным излишествам. Увы!.. Причина не менее распространенная, хотя о ней в художественной литературе не говорится. Причиной развода в повести О. Корабельникова является известная, к сожалению пока только врачам психологам, инфантильность героя, оказывающегося неспособным к той ответственности, которая ложится, как правило, на мужские плечи в семье. На этом следовало бы остановиться немного подробней для ясности явления. Что это - ситуация исключительная, патологическая? Тогда зачем было писать о ней? Никак нет! Ситуация, прямо скажем, - и типична, и актуальна!

Процессы феминизации, шедшие параллельно с эмансипацией женщин, вызвали к жизни множество тенденций, представляющих равный интерес и для медицины, и для публицистики, и для педагогики... Мужчины становятся все более изнеженными, ленивыми, хрупкими, теряют свои традиционные качества "сильного пола". Женщины же не только претенциозно самостоятельны, независимы - они подчас все больше напоминают прежних мужчин: исключительно выносливы, подчеркнуто грубы, небрежны, даже в мелочах - от поведения до одежды! Таковы факты реальной (нефантастической!) жизни. Есть даже данные о том, что наблюдаются изменения в генотипе: мужчины наследуют все больше природных черт, характерных для женщин, женщины же приобретают мужское обличье... Явление, прямо скажем, на грани фантастики! Причин тут немало - явных, предполагаемых, совершенно неизвестных. Не будем о них говорить в данном случае - при желании о них (как и о теме в целом) можно было бы написать специальную книгу. Но ясно лишь одно - что-то нарушилось в привычном соотношении полов, и нарушения эти невольно сказываются на количестве разводов, на благополучии семей, в конечном счете на традиционном человеческом счастье, хотя мы и склонны вкладывать порой неоднозначный смысл в это и впрямь широко толкуемое понятие.

Так вот Климов (герой повести О. Корабельникова) увидел вдруг себя со стороны - глазами жены своей, которая за годы совместной жизни брала на себя все тяготы семейного быта - от воспитания детей до вбивания гвоздей по хозяйственным нуждам в стены квартиры... Автор ретроспективно обозревает прошлое героя, его затянувшееся детство, юношеские годы, отношения с матерью, формирование рефлексов на пестроту жизненных коллизий и как врач ненавязчиво ставит диагноз столь долго не наступающей зрелости героя повести. А сам Климов, будучи поставлен лицом к лицу с обстоятельствами, нарушившими привычный уклад вещей, последовательно (и одновременно мучительно) приходит к выводу о необходимости коренных перемен в самом себе.

Конечно, сам процесс изменений в герое трансформируется в рамках художественного повествования на метафорическом уровне. Климов меняется сначала внутренне, а потом и внешне, и даже приобретает поистине фантастические способности (эти детали и вводятся автором повести для того, чтобы подчеркнуть метафоричность происходящего, но одновременно заострить внимание на реальности конфликта и вытекающих из него следствий). Так что, встретив его однажды на улице, бывшая жена уже не узнает Климова. По сути дела она сталкивается уже с другим человеком, в котором лишь по отдельным штришкам возможно узнать прежнего героя. Сойдутся ли еще раз их судьбы? На этот вопрос автор не дает прямого ответа, но значение повести, конечно же, не в тривиальном "хэппи энде", а в том, что произведение О. Корабельникова средствами художественной литературы решает очень важную современную проблему совершенно нетрадиционными средствами, заставляя читателя лишний раз придирчиво заглянуть себе в душу...

И уж совсем вплотную подходит к проблеме семьи О. Карабельников в необычной, по многим параметрам повести "Несбывшееся, ты прекрасно!". Мы привыкли в проблеме разводов видеть только одну из причин - плохой характер того или иного человека, или, как нынче модно говорить, несовместимость характеров обоих партнеров. Называют еще и другие причины - одни робко (как область сексопатологии), другие смелее (рутина быта и тому подобное). Наверняка их много, этих причин. Но есть среди них, быть может, главная, основополагающая, что ли... Или нет?..

Врач Чумаков - герой названной повести О. Корабельникова, пытается отрицать семью в прежнем ее истолковании! И имеет на это немало оснований, если быть до конца честным. Его позиция во многих отношениях логична и последовательна, по крайней мере в теории.

"Неужели, - говорил Чумаков, - свободные люди должны стремиться к несвободе и обрекать себя или на рабское существование, или на осмысленное паразитирование, тогда как семья давно перестала играть главную, экономическую роль в государстве и оттого волей-неволей распадается, а люди в силу консерватизма привычек все еще не мыслят своего существования без позорного клейма раба - добровольного подчинения другому человеку, деления с ним имущества, судьбы и горечи взаимных унижений". Эти слова героя - что бы ни пытались противопоставить им в популярных статьях по пропаганде брака! - отражают суть размышлений все большей части современного общества. Мы просто боимся порою назвать вещи своими именами. Жизнь изменилась, изменились людские представления об этой жизни во многих ее проявлениях. Так почему же, как и тысячелетия назад, в области семейных отношений люди должны следовать традиции, утратившей свой изначальный смысл?

Отмирание экономической функции в системе семейных отношений проясняет многие другие вопросы этой сферы, на которые еще век назад просто не могли обращать внимания в силу неполноты знаний. Данные многочисленных социологических опросов последних лет выявили (и наука так или иначе подкрепляет справедливость полученных данных), например, что причины разводов и вообще нежелание заводить семью связаны не только с экономикой или психологической несовместимостью характеров - все отчетливей ставится несовместимость "жизненных программ" обоих полов. Мужчина по природе своей исследователь, путешественник, бунтарь. Эти качества по-разному проявляют себя в характере, фактически отрицая локальность любви и эгоцентризм форм семейных отношений. Женщина, как закрепитель родовой памяти, более консервативна. Ей в гораздо меньшей степени свойственны органические потребности мужского характера. У нее иная программа жизни, иные представления о счастье, иной мир интересов и ценностей. Не эти ли противоречия лежат в основе большего числа разводов? Да и что такое семья? Почему ее следует рассматривать только как обоюдо-удобный союз представителей двух противоположных полов, основанный на физиологических потребностях? Ведь вкладываем же мы в понятие семьи и какие-то иные ценности! Например, сферу полифонических проявлений общности психических, духовных, моральных побуждений группы людей, основанной на симпатии, любви, преданности каким-то идеалам... Инерция мышления не приучила многих к широкому взгляду на сложность выявляемых противоречий. Для Чумакова же эти вопросы - не из области праздных фантазий. Он врач, человек современный, думающий, анализирующий, неудовлетворенный собою и многим в окружающей его реальности. Он на личном примере пытается создать нечто (оставим за автором право на художественную модель), напоминающее новую форму семьи, которая должна заменить старую. Только при этом в основу семейных отношений положены героем повести другие принципы. Семья для Чумакова - это сфера активного благодеяния. Оставшись в результате неудачной семейной жизни одиноким, Чумаков уже не приемлет традиционных ее форм (вполне осознанно и не стихийно, как часто бывает это в действительности). И пересматривая, отрицая, он исходит из искреннего желания создать такую форму сосуществования людей, при которой, как и в большом обществе, люди осознанно сближаются на почве взаимных симпатий, увлечений, потребностей друг в друге. Так и возникает постепенно импровизированная "семья" Чумакова: чудаковатый старик, одержимый идеей сотворить идеальное лекарство, которого Чумаков "подобрал" с улицы, спившийся горе-художник Сеня, постоянно вымогающий у Чумакова деньги на выпивку, дебошир и драчун, молодой паренек Петя из рабочего общежития (оперированный Чумаковым), наконец, Ольга, бывшая пациентка хирурга Чумакова, ушедшая от мужа, который предал ее в минуту трудных жизненных испытаний (Ольга смертельно больна раком и должна была умереть) - вот они, члены семьи Чумакова. Каждому Чумаков помог когда-то, помог искренне, бескорыстно, в жизни каждого сам Чумаков заинтересован, быть может, больше, чем сами члены его семьи.

Однако обратная связь просматривается довольно смутно. Конечно, созданная автором применительно к нуждам художественного замысла модель произвольна, условна. Но в ней ведь тоже действуют какие-то законы психологических связей. И их-то в модели Чумакова и нет. Каждый из членов семьи, собранный по случайному принципу эгоцентризма героя, в общем-то предает Чумакова в итоге, потому как им нет дела до него самого, да и его идей. Каждый - на положении говорящего скворца (он один из членов семьи), к которому Чумаков просто привык. Да и сам Чумаков выглядит в этой модели не столько органически единой со всеми частью, сколько этаким отдаленным экспериментатором, - какая у него близость с каждым из них, если говорить серьезно?!

В итоге протест Чумакова оборачивается неудачей, да и мечется герой между желанием обрести нечто новое и инерцией, диктующей ему старые формы житейского счастья (нет-нет, да и подумывает он о традиционной семье, основанной на союзе с женщиной!), отвергнутые его разумом, но не сердцем!..

С героем повести "Несбывшееся, ты прекрасно!" читатель расстается, так и не узнав, смог ли Чумаков осуществить свои мечты (новая повесть О. Корабельникова "К востоку от полночи" ставит героя уже перед решением других проблем). Но Чумаков и его идеи важны в повести отнюдь не своей конкретизацией - она могла бы иметь и другой вид. Важна попытка писателя взглянуть на семью шире и глубже, чем делали мы это до недавнего времени. Ибо время требует смелых идей, смелых поисков счастливого содружества людей в этом усложняющемся до крайностей мире. И к чести писателя О. Корабельникова нельзя не сказать, что он как первопроходец идет впереди осторожной на смелые заявки литературной разведки.

О творчестве О. Корабельникова уже немало опубликовано. О нем еще не раз будут писать - он талантлив, самобытен, противоречив. Но не слишком ли часто, говоря о творчестве молодых, мы спешим найти аналоги и предтечи, сравнивая произведения новых писателей с уже известными книгами прошлого! Так ли нужны порой ярлыки? Конечно, при особой необходимости в произведениях О. Корабельникова можно найти и что-то от М. Салтыкова-Щедрина, и что-то от Ф. Достоевского, и что-то от Л. Андреева... Не в этом суть: художник не может развиваться на пустом месте, иной раз и на подсознательном уровне он усваивает опыт предшественников. Но его взгляд на мир определяется "совершенно иным мировоззрением, подкрепленным качественно новыми знаниями, качественно новым пониманием "вечных проблем", а форма проявления художественного таланта так или иначе продиктована эпохой, неповторимостью исторической, как неповторимы бывают отпечатки пальцев...

Проза Олега Корабельникова адресована читателю, ищущему в литературе не отдыха, а размышлений. От подготовленности читателя во многом зависит, поймет ли он писателя и правильно ли поймет. И в спорах о правомерности или неправомерности писательского видения, о проблематике произведений, в спорах о художественном своеобразии, художественном методе очень важно не замкнуться в кокон вкусовщины или снобистских рассуждений о частных деталях формы, но - увидеть главное, что определяет самобытность и своевременность рождения подлинно нового!

Облик реальности в зеркале мечты рождается именно там, где присутствует синтетическое единство художественных и логико-материалистических законов отражения жизни. Отражения не досужего и произвольного - здесь налицо историческая ответственность фантаста перед временем и читателем! - а объективного, где за границами гипотетического вымысла реальность, преломленная художником по законам специфики жанра, вновь обретает жизнь, взывая всякий раз с новой невиданной силой к разуму и сердцу современника!