Чем больше современное литературоведение начинает заниматься изучением истории русской литературы, тем больше фактов выявляется в этой истории в пользу наличия чисто национальных традиций в отечественной фантастике. Вопрос о традиции - вопрос отнюдь не частный. Раскрытие его в сфере проблем фантастической литературы выявляет, например, особенности формирования национальной школы, в которой преобладали (в противовес западноевропейской литературе) сказочно-поэтические мотивы, пришедшие от времени языческих поверий. Вглядываясь же в прошлое фантастики в сибирской литературе, можно пока обнаружить лишь несколько интересных фактов, конечно, не выстраивающих четкой линии традиций, однако примечательных уже самих по себе. В частности, можно сослаться на выход в свет в 1841 году полуфантастического романа И. Калашникова "Автомат", построенного на совмещении двух планов - техники, вторгающейся в жизнь, и сложностей человеческих и общественных отношений, ломающихся под воздействием нового. Можно вспомнить и сказочно-фантастический рассказ Феликса Волховского "Ночь на новый год", опубликованный в "Сибирской газете" в 1884 году - шутейно-публицистическое произведение. Однако эти примеры уступают другому факту проявления фантастических мотивов в литературе, в большей степени соответствующих нашим сегодняшним представлениям о научной фантастике. Речь пойдет о литературном творчестве ученого и поэта П. Л. Драверта. Петр Драверт - потомок француза, участвовавшего в войне Наполеона против России в 1812 году. Учился в Петербургском университете на факультете естественных наук. Однако за участие в революционных волнениях студентов дважды подвергался ссылкам. И образование закончил лишь после революции. Во время второй ссылки (1905) оказался в Якутии. Находясь в ссылке, Петр Драверт много занимался научно-изыскательской деятельностью. В частности, открыл перспективные залежи полезных ископаемых. Еще во время учебы в университете он пишет первые свои стихи. Творческое дарование в еще большей степени проявилось в Якутии. Именно тут родились целые поэтические циклы, являющиеся интересными образцами научных мотивов в поэзии. В поэтических произведениях П. Драверта немало стихотворений, философски осмысляющих мирозданье, человеческую жизнь, социальные проблемы. Поэт оперирует космическими, вселенскими категориями, воссоздает образы, стоящие гораздо ближе к фантастико-философской лирике, нежели к традиционной для тех лет абстрактно-символической безвкусице. Научный взгляд на мир, характерный для поэзии П. Драверта, во многом объясняет и особенности немногочисленной, к сожалению, прозы его. В его рассказах или новеллах чувствуются взгляд и рука художника-философа, тонко воспринимающего связь человеческой жизни с окружающей его природной средой и мирозданьем. Например, новелла "Целестин" столь же лирична, сколь и навеяна романтикой научно-художественного осмысления бытия. Есть в творческом наследии П. Драверта и произведение, написанное по законам научно-фантастической литературы, какой она и выступала чаще всего в начале XX века. "Повесть о мамонте и ледниковом человеке", опубликованная автором в Якутске в 1909 году под псевдонимом Д. Гектор, интересна уже тем, что сочетает в себе смелую научно-фантастическую идею с вполне реалистической реализацией ее в рамках незаконченного, к сожалению, произведения на местном материале. Краткое содержание повести сводится в основном к следующему. Однажды на берегах Лены обнаруживают промерзший труп мамонта. На место происшествия снаряжается экспедиция. Однако в результате береговых оползней открывается еще одно замороженное тело - тело человека ледникового периода. Один из ученых (участвующих в экспедиции), врач по основной профессии, пытается не просто разморозить труп "пришельца из далекого прошлого", но и оживить его. Путем последовательной обработки замороженного трупа ученому удается совершить невозможное: человек, оживает и начинает дышать... К сожалению, на этом заканчивается первая часть произведения. Ни в дневниках П. Драверта, ни в архивах его не обнаружено фактов, подтверждающих планы автора продолжить работу над этим произведением. Но даже из первой части видно, что сам замысел давал широкий простор для художественной фантазии. Повесть написана в форме дневника. Стиль лаконичен, как и подобает научно-эпистолярной хронике. И все-таки в этом произведении чувствуется достаточно опытная рука литератора, возможно, не успевшего по каким-либо причинам уделить работе над повестью в дальнейшем больше внимания. Вид первой публикации "Повести о мамонте..." дает основания предположить, что это скорее черновой вариант произведения, оставшегося незаконченным уже в силу того, что дальнейшая судьба П. Драверта в большей степени связала его с научной деятельностью, чем с литературой - после революции П. Л. Драверт вел преподавательскую деятельность в высших учебных заведениях Омска, а его поэтическое творчество, представляющее интерес скорее историко-литературный, было частично представлено современному читателю (там же опубликована и "Повесть о мамонте...") в 1979 году в виде однотомника с подробными комментариями и пояснениями. Так или иначе, повесть П. Драверта может служить любопытным примером научно-фантастической гипотезы, реализованной с подкупающей для начала века смелостью и художественным вкусом. Это произведение можно отнести к разновидности фантастики с "твердым" научным содержанием. Еще один любопытный пример фантастики, предвосхищающий будущее, на сей раз - поэтической. Алексей Гастев, поэт и ученый, автор своеобразной поэтической прозы, воспевавший идеи рабочего единства, социального переустройства мира, революционного духа технического прогресса, опубликовал в "Сибирских записках" в 1916 году (почти 70 лет назад!) фантазию "Экспресс". В этой самобытной поэтической зарисовке, обращенной в грядущее, автор смело, размашистыми мазками набрасывает впечатляющую панораму будущего Сибири, увиденного глазами пассажира транссибирского экспресса, мчащегося к Берингову проливу. При чтении этой фантазии обнаруживается так много реалий, ассоциирующихся с нашим временем, что есть во всем этом нечто такое, что невольно воспринимается как предвосхищение Байкало-Амурской магистрали нашей эпохи. Наконец, есть в истории сибирской фантастики и пример фантастики социальной. Творчество сибирского писателя Антона Сорокина (1884 - 1928), вызвавшее в свое время немало разнотолков (писатель прославился как мистификатор и шутник) и большей частью оставшееся и в наши дни малоисследованным (в архиве А. Сорокина насчитывается около 2000 рукописей рассказов и других произведений), примечательно повестью "Хохот Желтого Дьявола" - произведением антивоенным, написанным явно в жанре социальной фантастики. За год до начала первой мировой войны Антон Сорокин опубликовал ее в "Омском вестнике". А сама повесть, помимо чисто литературных ее достоинств, интересна прежде всего тем, что писатель предугадал войну и отдельные "реалии" ее, обнажив при этом всю бесчеловечность и этой войны, и любой из войн в мире, раздираемом капиталистическими противоречиями. Аллегорический образ Желтого Дьявола (капитала) вырастает в повести А. Сорокина до впечатляющего символа, олицетворяющего жестокость и насилие чудовищной по тем масштабам войны. Автор произведения достаточно остро ухватил в ряде случаев социальные корни предвосхищенных событий, показывая тех, кому выгодно производить оружие, пускать его в ход во имя частных монополистических интересов. "...Закон золота таков - пишет автор повести, - никого никогда не жалей, причиняй как можно больше страданий людям - это самое высшее наслаждение, которое может дать золото, наслаждение быть безнаказанным преступником..." Герой повести, протестуя против бессмысленной войны, тем не менее видит, что истинные силы, способные противостоять насилию, необходимо связывать с братством народов, дружбой, преданностью высоким идеалам, научным знанием, поставленным на службу гуманизму. Попутно вскрывая и причины, помогающие торжеству войны, - равнодушие обывателя, спокойно взирающего на любые формы угнетения и подчинения масс капиталу, его интересам. Однако нельзя сделать однозначный вывод о мировоззренческих позициях писателя. В повести "Хохот Желтого Дьявола" при многих ее идейных и художественных достоинствах есть нечеткость взглядов писателя. Вскрывая различные причины мировых обострении, А. Сорокину не удалось свести их к единому знаменателю - корень зла он видит то в нечестности дипломатов, то в обособленности от реальной жизни писателей и художников, то в жадности капиталистов, выступивших в роли символа-патологии... Литературоведческие разыскания последних лет позволили уточнить дату написания повести. И оказалось, что произведение было в целом создано в 1909 году! Тем больше заслуга А. Сорокина, задолго до начала войны предвидевшего все ужасы этого социального явления и по-своему художественно отобразившего их. В отдельных деталях писатель оказался провидцем еще более отдаленного страшного будущего - описанные в повести "фабрики смерти" являются удивительно точным прототипом фашистских концлагерей второй мировой войны... Думается, что эта повесть и в наши дни не может оставить читателя равнодушным своим художественно-критическим осмыслением недугов общества XX века и искренним словом писателя-гуманиста. Что же показательно для этого небольшого обзора истории фантастики в сибирской прозе? Прежде всего то, что фантастические темы рождались на стыке научного и социального знания. Отвлеченность вымысла, бесконтрольная игра фантазии, отсутствие четких социальных ссылок - все эти качества отнюдь не характерны для фантастических произведений дореволюционного периода. Напротив, фантастика возникала в творческом сознании художника как органическая потребность выразить свой взгляд на мир с позиции веры в безграничные возможности разума, с позиции непринятия антигуманных явлений в общественном укладе. Иными словами, подтверждается мысль о самобытности русской национальной фантастики, отталкивающейся, как правило, от тех или иных реалий времени. Исследователям темы еще не раз посчастливится сделать немало новых находок и открытий в истории сибирской фантастики. Мы же переходим непосредственно к советскому периоду этой истории, начало которому положено одной из самых ярких повестей во всей советской научно-фантастической литературы. Таким произведением явилась повесть Вивиана Итина "Страна Гонгури", задуманная писателем еще до революции, но воплощенная позднее, под непосредственным впечатлением и воздействием революционного пафоса эпохи великих социальных преобразований. Вивиан Азарьевич Итин родился в 1894 году в Уфе. Учился в Петрограде в университете, получил юридическое образование. Еще в студенческие годы увлекся литературой, писал стихи, пробовал свои силы и в прозе. Получил юридическое образование, но литературные занятия не прошли даром - творчество все больше привлекает его к себе. Однако революция изменила и жизнь, и творческие планы молодого литератора: он становится комиссаром, политработником, в составе Пятой армии проходит с боями через всю Сибирь, затем остается в Красноярске, откуда по заданию партии переезжает в Канск для организации здесь новой жизни. Чем только не приходилось заниматься В. Итину в то время! Он возглавлял комиссию по ликвидации безграмотности, заседал в дисциплинарном суде, организовывал систему политического просвещения, редактировал местную газету... Но находил в этом насыщенном до предела неотложными делами времени минуты или часы для литературной работы. В 1922 роду увидела свет повесть В. Итина "Страна Гонгури" - первое произведение в нашей молодой тогда литературе, посвященное коммунистическому будущему. Повесть эта занимает особое место в истории советской научно-фантастической литературы по многим причинам. Замысел произведения возник еще до революции, в годы учебы в университете. Это был написанный в те годы небольшой рассказ "Открытие Риэля", содержавший основу фантастического замысла, но еще не оформившегося, не впитавшего духа революционных страстей, не приближенного к сибирской земле, не осознанного до значительных философских и психологических обобщений. Сохранились архивные документы, подтверждающие, что этот рассказ в свое время был прочитан М. Горьким и даже планировался к опубликованию в издававшемся им журнале "Летопись" (революционные события и прекращение издания журнала помешали публикации этого произведения). Так что замысел раскрылся более широко и полновесно только спустя годы, под рукой уже сформировавшегося художника, прошедшего трудные дороги революции и гражданской войны. Исследователи, писавшие о Вивиане Итине, почти единодушны в том, что нужно было иметь действительно яркий талант и раскованный полет фантазии, чтобы в обстановке тех лет, в голод, разруху, замерзая по ночам от холода, не имея нормальных жилищных условий (известно, например, что В. Итин одно время вынужден был ночевать в пустующем зале городского кинематографа), создать произведение, настолько светлое и гуманистическое по своему основному содержанию и направленности, что даже сейчас удивляешься столь сильному воздействию его на читателя, знающего о прошлом по книгам и фильмам, привыкшего к чудесам фантастики и современной действительности... О чем же эта повесть? Почему мы выделяем это произведение и в истории советской фантастики, отводим особое место ему и в истории фантастики в сибирской прозе? Прежде всего потому, что повесть "Страна Гонгури" необычна для литературы тех лет и содержанием, и формой... Тема будущего и связанные с нею аспекты - все это было новым и непривычным для советской фантастики тех лет. При значительном взлете советской фантастики 20-х годов, при всем разнообразии ее в жанровом и идейном плане, чисто утопической фантастики, пытавшейся осмыслить общество будущего, практически не существовало. После выхода еще до революции романа А. Богданова "Красная звезда", в котором автор на примере гипотетического марсианского общества пытался изложить свои представления о коммунизме, можно отметить фактически две книги с теми же целями. Это роман В. Окунева "Грядущий мир" и роман В. Никольского "Через 1000 лет". Обе эти книги, появившиеся, кстати сказать, уже позднее (середина - конец 20-х годов), сводили обрисовку будущего в основном к перечислению научно-технических завоеваний, а само общество и человека в нем представляли на том вульгарно-социологическом уровне, который был характерен в большей степени для бытовавшей уже в те годы антиутопии, направленной против социализма. Авторам этих романов так и не удалось вдохнуть жизнь в нарисованные статичные проекции, тем более, что и в чисто литературном отношении не произошло новаторского освоения темы: использовались старые приемы перенесения героев в иное время, да и сами герои не раскрывались перед читателем как носители чисто человеческих эмоций и мыслей... На этом фоне совершенно иным произведением предстает повесть В. Итина "Страна Гонгури". Повествование переносит читателя в эпоху гражданской войны. В колчаковском застенке волею судьбы встретились молодой партизан Гелий и старый врач, которому Гелий поведал свои удивительные стихи. Гелия, попавшего в плен, как убежденного революционера, ожидает смертная казнь. Но, желая спасти талантливого юношу, врач, обладающий способностью особого гипнотического воздействия, отправляет его в ночь перед расстрелом в удивительную страну будущего - страну Гонгури. В гипнотическом сне Гелий трансформируется в образ талантливого ученого Риэля, жителя прекрасной страны, где общество живет совсем по другим законам, где торжествует разум, братство, а мир воспринимается сложной и взаимосвязанной системой вечно развивающейся к совершенству Вселенной. Преодолевая барьер стереотипной экскурсии в будущее, В. Итин пытается ввести своего героя в фантастический мир более органично, чтобы мир этот предстал "изнутри", через призму человеческой психологии. Ученый Риэль из далекой страны Гонгури - не сторонний наблюдатель, путешествующий и слушающий лекции. Он - часть этого мира. Герой занимает свое место в обществе будущего благодаря таланту - делает ряд открытий, обогативших мир, в котором люди тем и интересны, что каждый из них (художник ли, поэт или ученый) отдает себя на благо общественного процветания, не мыслит своего существования вне этого блага. В результате новых изысканий и изобретений Риэль создает уникальную установку, с помощью которой можно проникнуть взглядом в любую точку Вселенной, побывать во всех временах и мирах. Ученый пытается философски обобщить увиденное. Риэль (а вместе с ним и Гелий), путешествуя взором по мирам, видит, однако, единообразный круг несчастий, крови и ужаса, сопровождающий эволюцию общества от хаоса к совершенству. Риэлю кажется, что этот закон развития общества слишком жесток, что должны быть какие-то иные пути к совершенству. И, не выдержав эмоциональных потрясений при столкновении с увиденным, он принимает яд... Трагическая судьба ученого Риэля имеет, однако, иной полюс - ведь в его образе проходит через "Страну Гонгури" революционер Гелий. А Гелий возвращается обратно в свое время, твердо убежденный в том, что в будущее нельзя попасть, минуя естественный ход событий, иными словами, не завоевав этого права, быть может, даже ценою собственной жизни... Утром следующего дня его ведут на расстрел, но герой повести идет на смерть уже без сомнений - он видел прекрасное будущее, он видел пути иных миров к совершенству, он знает, что прекрасный мир неизбежен, но должен быть выстрадан каждым строителем этой новой и более совершенной жизни... Хочется отметить, что Сибирь как место действия удивительно органично вписана в повесть "Страна Гонгури" - и событийностью со ссылками на социально-историческое время, и пейзажем, и всей поэтикой, обостренно передающей пафос революционного времени. "Но главная ценность повести в том, - пишет литературовед А. Ф. Бритиков, - что она рисовала дорогу к будущему как путь трудной и долгой борьбы - и с классовым врагом, и с пережитками варварства в людях, которым этот путь суждено пройти. "Страна Гонгури" предостерегала от идиллического представления о коммунизме". Повесть Вивиана Итина ярко выделялась на фоне фантастической литературы тех лет и по художественным своим характеристикам. Ведь образ в данном случае работал не на развлечение читателя, а на воспитание его сознания и чувств, каждым штрихом усиливая драматизм и глубокую нравственную суть истории Гелия-Риэля. Повесть "Страна Гонгури" оказала, несомненно, значительное влияние и на развитие советской фантастики в последующие годы. И хотя нельзя говорить о прямой преемственности тех или иных идей художников разных поколений применительно к содержанию произведения, даже в наше время нет-нет, да и встретишь в фантастике произведения будто бы написанные под непосредственным воздействием только что прочитанной повести Вивиана Итина. Например, много общего с повестью "Страна Гонгури" можно отыскать в широко известной повести А. и. Б. Стругацких "Попытка к бегству" - тот же своеобразный прием, тот же по сути свой герой, только спасовавший на время перед войной и пытающийся прыгнуть в будущее, где, однако, сталкивается с вечной борьбой старого и нового, за которое нужно драться. Почти та же концовка, разумеется, со скидкой на детали авторской реализации... А сколько же рассказов примерно на ту же тему появилось в печати только в последние 25 лет! Но вернемся к сибирской фантастике. Заканчивая краткий исторический экскурс по страницам истории фантастики в сибирской прозе, остается резюмировать, что в 20-х и 30-х годах здесь не встречается сколько-нибудь ярких произведений, равных по содержанию и идеям повести В. Итина "Страна Гонгури". Исключение может представить разве что роман Г. Г. Младова "Созерцатель скал", хотя и оговоримся при этом, что творчество названного автора лежит скорее в плоскости приключенческой, чем научно-фантастической литературы-Григории Григорьевич Младов (выступавший в печати пол псевдонимом Евгений Кораблев) оставил свой след в истории советской литературы для детей и юношества в основном трилогией, переиздававшейся под заглавием "Четверо и Крак". Писатель приехал в Забайкалье из Свердловска в начале 20-х годов и работал преподавателем литературы. Знакомство с Бурятией и дало Г. Младову материал для романа "Созерцатель скал" (наиболее "фантастичной" части трилогии), который издавался "Землей и фабрикой" в Москве в конце 20-х годов и был тепло встречен читателями и критикой. В рецензиях тех лет на книгу автора романа неоднократно называли "сибирским Жюлем Верном", имея в виду прежде всего новаторское освоение опыта великого француза на отечественном сибирском материале. Е. Кораблев известен больше книгой "Четверо и Крак". Но роман "Созерцатель скал", являющийся продолжением трилогии "Четверо и Крак", интересен прежде всего романтикой приключений, герои которых (юноши, студенты) стойко переносят трудности и столкновения с природой, закаляют свой характер мужеством и находчивостью, верностью выбранной цели. Все эти качества были характерны и для героев лучших романов Жюля Верна (капитана Гранта, капитана Немо и т. п.). Конечно, доля фантастики в этой книге может показаться незначительной, ибо роман, построенный в основном на этнографическом материале, использует ее главным образом для увлекательного и интригующего повествования. Но жюльверновский метод вплетения в произведения научно достоверного материала наряду с фантастическими допущениями и приключениями воспитательного свойства в талантливой книге Г. Г. Младова удачно развивает эти традиции в советской приключенческо-фантастической литературе тех лет, что делает роман "Созерцатель скал" интересной страницей в истории сибирской фантастики. О романе "Созерцатель скал", действие которого происходит на Байкале, газета "Известия" писала 14 ноября 1928 года, что "Интересный и обширный краеведческий материал вместе с красочными характеристиками героев романа и запутанным сюжетным клубком, где фантазия переплетена с действительностью, безусловно, привлекут к роману обширную молодую читательскую аудиторию". Эти слова во многом были справедливыми в оценке (пусть даже беглой) хорошей и очень нужной в те годы книги, не утратившей своей привлекательности и в наши дни, о чем красноречиво свидетельствует и переиздание трилогии в 60-х годах. Творчество Г. Младова условно заканчивает первый период в истории фантастики в сибирской прозе. Прошли годы и даже десятилетия, прежде чем фантастика на сибирской земле обрела новую жизнь. Примерно четверть века, чуть больше. Как известно, не до фантастики тогда было. Была война, были годы восстановления народного хозяйства. И вместе со всей страной жила Сибирь той многотрудной и увлекательной жизнью и зрели в ней новые творческие силы, которым и суждено было отразить эту жизнь с характерными для времени заботами, тревогами, мечтами.
|
|
|
||