О БОРИСЕ МИЛОВИДОВЕ

Не знаю уж по какой причине, но Боря Миловидов на семинар Стругацкого не ходил, поэтому познакомился я с ним не на первом заседании в марте 1974 года, а недели три спустя, когда был приглашён на "тарбармотник" к Феликсу Суркису. Вообще говоря, люди с такой внешностью как у Бориса вызывают у меня настороженность. Круглое, "кошачье" лицо, тихий, примяукивающий голос (Боря в разговоре растягивал букву "е", так что это уже не "е" получалось, а "ять"), вкрадчивые движения. Когда я вижу таких людей, мне кажется, что они хотят с какой-то тайной целью войти в доверие, чтобы потом что-нибудь для себя оторвать. А вот Боря оказался счастливым исключением. Ему никогда ничего не было нужно от других, напротив, он готов был поделиться с другими от своих избытков. Узнав, что я пишу фантастические миниатюры, а кроме того веду картотеку фантастики, Боря через день приехал ко мне и привёз пачку распечаток на папиросной бумаге: переводы миниатюр Фредерика Брауна и Генри Слизара - просто для того, чтобы начинающий автор знал, как это делается "там".

В гостях Боря умудрялся делать сразу несколько дел: вести светскую беседу (разумеется, о фантастике), прихлёбывать чай и стремительно проглядывать библиографические карточки. Из двух с половиной тысяч карточек две он переписал для себя, сказав, что не помнит, есть ли у него ссылки на эти издания.

А из историй не связанных с фантастикой напрямую, но характеризующих Борю Миловидова, могу привести одну...

Шёл конец 1978 года - самый, наврное, трудный период моей жизни. В ту пору мы с братом занимали две комнатёнки в коммунальной квартире. Оба были женаты, у обоих - дети. И вот случилось так, что из шести человек нашей дружной семьи пятеро заболели. С утра брат ушёл на работу, а я остался вызывать врачей. Первой явилась педиатр, поставила Диме и Яне диагноз ОРВИ, но больничного выписывать не стала, поскольку отцам "не положено". Затем прибыл взрослый терапевт и отправил обеих женщин в больницу с диагнозом "воспаление лёгких". Поскольку я сказал, что мне нужно оставаться дома и ухаживать за детьми, мне был поставлен сакраметальный диагноз ОРВИ. И я остался дома в полубреду с двумя больными детьми на руках.

А через час раздался звонок. Звонили из больницы и требовали, чтобы я принёс документы и вещи госпитализированных. Наверное из сложившейся ситуации можно было найти лучший выход, но состояние моё было таково, что я принялся искать кого-то, кто согласился бы посидеть с детьми, пока я с температурой сорок буду бегать по морозу в больницу и обратно.

И я позвонил Боре Миловидову. Боря немедленно согласился и вскоре был у меня. Я схватил вещи и документы и побежал в больницу (проще всего туда было попасть пешком). Двадцатиминутная пробежка по морозу слегка остудила мою голову, и я начал тревожиться. Ведь Боря - человек сильно пьющий, был к тому времени на инвалидности из-за своего порока. Плюс к этому - капризные больные дети (полутора и двух лет от роду), которые видят его в первый раз; мало ли что может произойти...

Однако, вернувшись домой, я увидел предивную картину. Письменный стол был придвинут к стеллажу, на стол поставлен мой единственный табурет, сверху маленькая скамеечка, и на ней, под самым потолком сидел Боря и читал "451 по Фаренгейту" (фантастика занимала на стеллаже самые верхние полки). На диване были выставлены два детских стульчика, в которых сидели Дима и Яна, тоже с увлечением "читающие" какие-то книжки.

Тишина, благорастворение воздухов и мир во человецех.

Увидав меня Боря радостно объявил, что у меня, оказывается, редкое издание Бредбери - прежде он слышал, что у романа была допечатка, но увидел её в первый раз. На вопрос, как вели себя дети, Боря с некоторым удивлением ответил, что хорошие дети всегда ведут себя хорошо.

Когда Боря собрался домой, "хорошие дети" сползли со стульев и дружно разревелись, требуя, чтобы дядя не уходил.