ФАНТАСТИКА, 1961 ГОД

Истекший год нанес научно-фантастической литературе поистине великолепный "ущерб". Многократно и успешно обыгрываемая ситуация "человек в космосе" перестала быть фантастической - Гагарин и Титов действительно побывали там, за океаном атмосферы, в черной пустоте космоса. Печать сообщала о новых успехах физики и кибернетики: были получены мощные лучи энергии из кристаллов, появилась музыка, сочиненная автоматами. Доверие к приемам фантастов возросло: оказалось, что они иногда даже отстают от реальных достижений науки и техники.

Более 40 рассказов и несколько отдельных книг, известных по старым журнальным публикациям, - таков количественный итог года. А качественный?

По своему характеру научно-фантастическая литература (вместе с приключенческой) такова, что ей не грозит утрата читательского внимания. Молодежь находит в ней грандиозность замыслов и судеб, лаконичность образов, романтическую приподнятость чувств. Для зрелого читателя фантастика интересна новизной сюжета и особенной близостью к той напряженной интеллектуальной жизни, которой полон наш век.

Опасна для фантастики именно популярность: тут легко понадеяться на доходчивость самого жанра, перестать расти и совершенствоваться. Но анализ литературы, вышедшей в этом году, показывает, что советская научная фантастика далека от застоя - она живет, развивается, движется вперед вопреки убогой попытке некоторых критиков объявить ее несостоятельной.

КАКИЕ ВЫ, ЛЮДИ?

Иногда цель фантастики понимают слишком упрощенно: только как предсказание будущего. По словам одного критика, "человек хочет знать, во благо или во зло для всего рода людского пойдет то, что накоплено наукой и техникой. Он хочет знать, каким будет на земле грядущий век. И он берет книгу, действие которой происходит в будущем". Это верно, но фантастическая литература многообразнее. Ее границы столь обширны, что зачастую не поддаются обзору с одного взгляда.

Будущий век сегодня всерьез открывают теоретики м плановики, во всеоружии марксистско-ленинской теории, опыта и расчета. Не предтечами Госплана, а художниками наших дней должны быть фантасты, рисуя двадцать и тридцать первые века, по-своему поднимая там проблемы современности и прежде всего современного человека.

Мы знаем, что будущее принадлежит коммунизму, и когда некоторые буржуазные фантасты рисуют броско мрачный будущий мир, он для нас неестествен, как тропические джунгли в Антарктиде - в них никто не верит. Часто честные писатели Запада прибегают к приему "обратного будущего". Они говорят: "Смотрите, что может быть, если мы сейчас не, будем против этого бороться!" Нелепо утверждать, что Рэй Бретбери [Брэдбери - ЮЗ] мечтает о сожжении книг, а Уэллс хотел мира с марлоками и элоями, но будущее для них темно.

Наши писатели часто обращаются к будущему. Незаконченная повесть А. и Б. Стругацких "Полдень, XXII век" составлена из отдельных, острых, своеобразных новелл. Ее герои - это молодые, веселые, немного бесшабашные, язвительные студенты и туристы, которых вы можете сидеть (без машины времени) каждое воскресенье на столичных вокзалах. Иногда в полемическом задоре молодые авторы утрируют этот подход к людям, населяющим их повесть, до того, что фантастические декорации выглядят ненужными.

Но в главном братья Стругацкие правы: они не конструируют фосфорических мужчин и женщин, а внимательно вглядываются в своих современников - какие они? И оказывается, что наши современники богаче, умнее и интереснее всякого бумажного "рыцаря".

ЛЮДИ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ

Заслуга И. Ефремова в том, что он в "Туманности Андромеды" попытался показать коммунистическое завтра Земли и общественные отношения между новыми людьми.

Ефремов выступил не только как талантливый писатель, но и как смелый социолог, смотрящий вперед и рискнувший зримо раскрыть проблемы воспитания, труда, любви и личности при коммунизме.

Написанный задолго до опубликования Программы нашей партии, роман Ефремова как бы целиком опирается на моральный кодекс коммунистического общества. А как важна эта зримость для молодого читателя, порой воспринимающего будущее "теоретически"!

Показ отношений завтрашнего дня - задача нелегкая.

И прав И. Ефремов, когда он говорит: "Чтобы понять и почувствовать закономерности для будущего, надо проецировать их на довольно значительный отрезок времени. Только так, проходя сквозь завесу скоротечных полностью подверженных чистым случайностям событий сегодняшнего времени, можно создать сколько-нибудь достоверную почву социологической фантазии о грядущем".

Не увидеть ли далекое будущее стремился Г. Гуревич в своем на поэтический лад настроенном фантастическом произведении "Первый день творенья"? И пускай герои его произносят чистые слова любви несколько театрально. Право, это куда лучше примитивных, стоящих на грани пошлости объяснений в любви, выдаваемых за подлинные чувства нашей молодежи хотя бы в "Звездном билете" В. Аксенова.

Не то ли стремление разобраться в отношениях людей завтрашнего дня заставляет фантаста В. Немцова так много места уделять в своем творчестве вопросам сегодняшней морали? И эту работу писателя следует одобрить.

О будущем невольно хочется говорить взволнованно, возвышенно.

В заглавии цикла новелл "Может ли машина мыслить?" столь острый вопрос поставлен Г. Альтовым для завлекательности: трудно решать его в рассказах и аргументировать только образами. В интересной миниатюре "К старту готов" автор наделяет кибернетические устройства старой ракеты не человеческими и не машинными чертами, как можно было бы сделать, а чертами верного пса, который ждет у двери, когда хозяин соберется на охоту. И миниатюра рождает очень оптимистическое, очень верное и новое ощущение "преданности вещей" своим создателям - людям.

ПУТЕВЫЕ ЗАПИСКИ

Анатолий Днепров пишет много и причудливо. Он ведет нас из лаборатории в лабораторию. В одной под яростным сиянием ламп в гигантском аквариуме зарождается искусственная жизнь ("Фактор времени"), в другой тончайшая структура нервных узлов используется для регулирования машин ("Эксперимент профессора Леонозова"). В третьей из крошечного кусочка мумии регенерируют двойника давно умершего фараона, да еще но одного, а двух ("Трагедия на улице Парадиз"). В четвертой создают искусственную клетку, спасающую девушку от смерти ("Пятое состояние"). Все время Днепров держит руку на пульсе науки, и едва вырисовывается далекий удивительный результат, он умеет вообразить его осуществленным во всех подробностях, которым веришь. Лавина сюжетов, сделанных с высоким литературным мастерством! И все-таки ученый в А. Днепрове иногда подавляет писателя. Его рассказы - это путевые записки с неисследованных дорог науки. Там, где научный факт сам вобрал в себя дыхание современности, - там победа. Вот в очередной лаборатории на электронной машине воспроизводят сложные экономические отношения капиталистического рынка, где все, включая счастье и самую жизнь человека, только товар, размениваемый на блестящие круглые жетоны ("Мир, в котором я исчез"). В основе сюжета лежит известный эксперимент, проведенный в США два года назад. Он легко описан и хорошо запоминается, потому что говорит сам за себя.

Но обычно Днепров переживает научную проблему как таковую. Он верит, что описываемое решение возможно, и хочет убедить в этом читателя. Там, где ему не хватает научных аргументов, он подменяет их предметным образом. Поэтому ученые рассуждения у него легко и точно вписываются в ткань рассказа. Но природа литературы мстит за себя - пружина сюжета раскручивается, а ее конец - тяжкий вопрос: "Зачем?"

И это поучительно: когда научная идея превращается в самоцель, фантастика подходит к опасному краю.

"ЭСТЕТИКА БИНОКЛЯ"

Отдельной книгой вышла повесть Вл. Савченко "Черные звезды" - крепко сделанная приключенческая вещь с отточенным научным содержанием - физикой и техникой, - придающим повествованию большую убедительность. Правда, фантастические "нейтрид", "антиртуть" и "снаряды" выглядят в ней псевдонимами реальных достижений современной ядерной и ракетной техники, а "необычайное" остается за рамками эпизодов. Повесть эта, построенная на минимуме фантастического вымысла, все-таки не смыкается с чисто реалистическими произведениями. Дело в том, что научно-фантастическая литература одинаково подчиняется эстетике, которую образно можно назвать "эстетикой бинокля".

Бинокль приближает отдаленные от нас вещи. Фантастика и приключенческая литература повествуют о людях и событиях, с которыми повседневно в жизни встречаться не всегда приходится. Пока еще редким людям доступно личное знакомство с ракетной техникой, ядерными испытаниями и обстановкой лабораторий, и для массы читателей они не менее фантастичны, чем походы по лунным "морям". Это обстоятельство хорошо использует Вл. Савченко.

В бинокль по определенным оптическим законам все видно ярче, чем есть на самом деле. В фантастике благородство непременно доходит до самоотречения, а низость ужасающа и полна злодеяний. И это не две краски - черная и белая. В бинокле усиливаются все цвета: вспомним, что Паганель скандально рассеян, а капитан Немо обижен на целое человечество. Бинокль резко ограничивает поле зрения. Ведомый уверенной рукой, он не дает возможности любоваться широкими панорамами и самостоятельно разглядывать многозначительные детали пейзажа. Читатель неотступно следит за развитием событий, а обстановка узнается им только в той мере и последовательности, в какой она попадает в небольшой кружок, следящий за действием.

Эти ограничения, свойственные жанру научной фантастики, не мешают его разнообразию. Возьмите символическую "Встречу в пустыне" И. Росоховатского и серию почти буффонадных приключений в "Шагах в неизвестное" С. Гансовского или "Экипаже Меконга" А. Войскунского и И. Лукодьянова. Они не похожи и по-своему цельны.

ПРИЧИНЫ СРЫВОВ

Богатый, добротный и по возможности новый сюжет в фантастике имеет огромное значение, неизмеримо большее, чем в обычной реалистической литературе. При всей литературной добротности "Шагов в неизвестное" С. Гансовского их явная сюжетная зависимость от "Новейшего ускорителя" Г. Уэллса вызывает досаду. Если обнаруживаются чудом уцелевшие птеродактили или другие чудовища, описанные по данным палеонтологии (К. Станюкович "По странному следу", А. Малахов "Миражи Тургая"); если космонавт встречает усатых внуков в полном соответствии с парадоксом времени Эйнштейна (М. Немченко, Л. Немченко "Встреча"), - это, как правило, нас не удовлетворяет, потому что уже было, было многократно, ничего нового не сообщает. Может быть, на новое произведение, как это делается в технике, полезно было бы составлять патентную формулу: чем оно отличается от прототипа и с какой целью. Если только именами героев и порядком слов во фразах - это очень скверно.

Бывает и наоборот. Изобретение новых и сложных сюжетных ходов так увлекает автора, что он забывает о полноправной художественной ткани, которая дает жизнь сюжетному скелету. Это мешает полноценному воплощению замыслов И. 3абелина ("Тени оазиса" и др.). Это повредило повести А. Полещука "Ошибка инженера Алексеева".

Поучительна в этом смысле повесть Б. Худенко "Здравствуй, сапиенс!", которая распалась на две чести. В первой автор расфантазировался на тему о пришельцах из космоса до того, что утерял всякую связь с реальными масштабами. Потом, спохватившись, он отправил одного из пришельцев с советским космонавтом в стан врагов, и пришелец, а с ним и фантастика потерялись, осталась обычная приключенческая история.

Незачем изощряться в том, кто хлестче навыдумывает. Фантастика и научно-технический аппарат - всегда средство, а не цель. Но фантастика - это такое средство, которое при умелом использовании в руках настоящего художника может творить чудеса, может помочь осуществлению самых больших и сложных целей искусства.

ФАНТАСТИКА ЕСТЬ

В этом году в журнале "Юность" был напечатан обзор фантастики "Вымысел без мысли", принадлежащий перу В. Шитовой. К сожалению, этот обзор не дал сколько-нибудь ясного представления об успехах и недостатках жанра. Из него можно понять только, что молодой критик не любит фантастику, кокетничает своим равнодушием и, что самое печальное, не видит того, что наша советская жизнеутверждающая, полная оптимизма фантастика всем своим существом противоречит буржуазной фантастике, отмеченной печатью неверия в будущее, презрением к человеку и его идеалам.

Появление статьи В. Шитовой - не только скорбный факт из личной биографии критика, это грубая ошибка молодежного журнала, который, не разобравшись в вопросе, слепым наскоком попытался разделаться с растущим отрядом молодых фантастов. Нет, пожалуй, это только одна сторона ошибки. Другая, и не менее серьезная, в том, что, огульно охаив всех и вся, критик отпугивает от научной фантастики любознательную молодежь, людей, видящих в ней и волнующие технические идеи, и романтику научного творчества, и величие подвига. Поэтому не случаен интерес к "бредовым" рассказам, не случаен большой резонанс, вызванный гипотезой писателя А. Казанцева о пришельцах из космоса (гипотеза, с точки зрения В. Шитовой, более чем неразумная), когда многие экспедиции добровольно отправились на Подкаменную Тунгуску с целью раскрыть тайну Тунгусского метеорита.

Нет, у нашей фантастики не "будни без праздников", как пытается показать критик, прибегая к ироническому пересказу сюжета (этим приемом можно при желании "побить" и Шекспира). В ней есть не только падения, но и взлеты, а главное - открытая ясная дорога. Невозможно вытравить у человека, особенно у молодого, тягу к необычному, к острым положениям и ярким образам. В ряду со всеми жанрами литературы всегда будет идти рука об руку и научно-фантастическая литература, литература мечты, острых решений, огромных масштабов, условно-плакатного обобщения. Порукой тому - весь путь исторического развития литературы. Ведь в прошлом фантастики не только просветитель Жюль Верн и философски аллегорический Уэллс, но и бессмертный Гомер, великий гуманист Данте, язвительный Свифт, изощренный Гофман и трагический Эдгар По. Многие их фантастические приемы умерли, но их смелая, новаторская и очень емкая манера изображения живет в творчестве наших современников.

Говорят, что одна дама допытывалась, был ли знаком Толстой с Карениной, а когда ей сказали, что бедная Анна, по всей видимости, вовсе не существовала, обиделась: "Значит, это фантазия! Почему не предупреждают?" Несколько облагороженные единомышленники этой дамы еще будут, конечно, преследовать "всякую безответственную фантазию" упреками в голом техницизме, отсутствии глубокой психологии или искажении основ естествознания. Но сам дух времени, ознаменованного высочайшими взлетами науки и техники, проникающими в жизнь, в манеру мышления людей и их восприятие мира, таков, что сплав "физики и лирики" научно-фантастических произведений будет находить поддержку в сердцах читателей.