БЕГ ПО ЗАМКНУТОМУ КРУГУ

В последнее время довольно часты публикации, авторы которых пессимистично оценивают положение фантастики в современной литературе, стремятся обнаружить причину все более усугубляющейся маргинализации российской фантастической прозы. Попытаемся вывести проблему на иной уровень.

1

Однажды автор этих заметок предложил одному уважаемому толстому литературному журналу опубликовать перевод новеллы одного зарубежного автора. Новелла была фантастическая и написана писателем-фантастом. Но процент собственно фантастики был в ней настолько мал, а качественной литературы - настолько высок, что я и не сомневался: рассказ как раз для этого журнала. Но мои иллюзии в прах разрушил редактор отдела прозы. Его резолюция сражала наповал уже замысловатостью формулировки: "Да, это действительно хорошая проза... Но ведь это фантастика, а ее мы не печатаем". Блестящая в своем роде реплика - с двойным дном. Мечта лингвиста-структуралиста! Она бы понравилась покойному Ю. М. Лотману. Но и пугающе-настораживающая одновременно, ведь в ней озвучена оппозиция "проза" - "фантастика". Если вы полагаете, что подобный случай единичен, то сильно заблуждаетесь.

Столь замысловатые отношения между литературным истеблишментом и цехом фантастов характерны для последних лет (хотя уходят своими корнями еще в середину XIX века, когда апологеты реализма обрушивались гневными отповедями на любые попытки Одоевского, Тургенева или Достоевского преодолеть границы творческого кредо, взглянуть на жизнь с оборотной ее стороны). Деление на "своих" и "чужих" по жанрово-цеховому признаку - сегодня печальная реальность. И все заметнее стремление некоторых фантастов перейти в разряд "своих", отмежеваться от "низкого" жанра. Иногда доходит до оскорбительного абсурда. Вот вам еще одна симптоматичная фразочка: "Пишу прозу, фантастику, стихи" (выделено мной. - Е.Х.), - сообщает о себе писатель Любовь Романчук на страницах сборника "Чего хочет женщина" (1993). Опять же четкая позиция: фантастика как бы невзначай выведена за пределы прозаических жанров.

Все это и в самом деле может показаться необъяснимо странным. Ведь литература современного мэйнстрима довольно активно эксплуатирует тематику фантастики, ее приемы и образность (и за примерами далеко не нужно ходить, достаточно обратиться к творчеству почти любого из модных прозаиков, будь то В. Маканин или Е. Радов, Л. Петрушевская или В. Сорокин... Но попробуйте при этом автору хотя бы намекнуть, что он написал фантастический текст!). Фантастическая же проза (во всяком случае, лучшая ее часть), в свою очередь, за последнее десятилетие заметно продвинулась в направлении Литературы, избавившись от "инженерного" груза прошлого...

...Иногда, правда, в номинационные списки Букера проскальзывают вдруг книги Лукина, Успенского, Лазарчука или Столярова. Но не тешьте себя иллюзиями: никогда они не выйдут в финальную "семерку", а в списки попали не из-за лояльности к фантастике, а исключительно по причине доброго отношения одного из членов номинационной комиссии к конкретным авторам. Механизм прост: таким образом как бы сохраняется видимое равновесие, при котором, однако, лишь подчеркивается статус бедных родственников представителей "низовой" культуры, оказавшихся в букеровских списках.

2

Особую роль в планомерном вытеснении фантастики из лона художественной словесности играет "официальная" критика. Еще А. С. Пушкин заметил, что критика не только призвана анализировать тенденции современной литературной жизни, зачастую она оказывает существенное влияние на литературный процесс и даже формирует его. Как это не обидно для иных "обиженных" (прошу прощения за тавтологию) литераторов, но критика действительно закладывает в читателя правильное или неправильное восприятие литературной ситуации, создает образ литературы, нередко, однако, изрядно мифологизируя его. Вспомните, хотя бы, недавний литературный миф, созданный кое-кем из критиков, о международной сверхпопулярности "нового гуру интеллигенции" "эмигрантского" создателя политических триллеров Льва Гурского. Точно так же в мэйнстримовской критике очень грамотно создается миф о небывалых "достижениях" и стремительной позитивной прогрессии современной российской словесности, погрязшей, между тем, в бессодержательности постмодернистских экспериментах в ущерб "расейскому человековедению", об уникальности сверхординарного "кавалера" последнего Букера - романа "Свобода" Михаила Бутова и т. д., и т. п...

Последние несколько лет в "нежанровых" журналах и газетах снова стали появляться публикации, в которых так или иначе "исследуется" место фантастики в современной словесности. Ничего кроме чувства досады не вызывает чтение этих статей, большинство из которых носит почти директивный характер в лучших традициях официозной критики 30-50-х годов: фантастов снова поучают, не слишком утруждая себя чтением текстов и элементарным филологическим ликбезом. Чаще всего "фантастическое" образование господ критиков ограничивается в лучшем случае Стругацкими, в худшем - прочитанными в глубоком детстве книгами Жюля Верна. И фантастика для них все то же - НЕлитература. Или, на худой конец, НЕДОлитература.

В 1999 году на страницах "Независимой газеты" была опубликована дискуссия под общим названием "Апология жанра", в ходе которой представители мэйнстрима и фантастики пытались договориться "полюбовно", а получилось - как всегда: стена непонимания. Вот некоторые из реплик этого любопытного материала: "Фантастика, к сожалению, многие свои задачи не решает художественно, как и вообще массовая литература. А если решает, сразу перестает быть фантастикой", - считает публицист, редактор еженедельника "Алфавит" Дмитрий Стахов. Любая инвектива должна быть доказуема. Господин же Стахов свое незнание литературного материала предпочел укрыть за безопасной туманностью формулировки, рассчитывая на доверчивость читателя. Вероятно, критик, как, увы, и многие из его коллег искренне полагает, что фантастика не эволюционировала со времен Немцова и Охотникова. Но человек, берущийся судить о незнакомом ему предмете по верхам - просто не может являться ни критиком, ни, тем более, профессионалом. Об этом, к сожалению, большинство "новорусских" борзописцев как-то не задумываются. А между тем, современная фантастика, как ни крути, это все-таки литература не идей, а человеческих судеб, ее авторы как никогда прежде обращаются к актуальным вопросам, волнующим любого современника: "Куда ж нам плыть?", "Каково наше место в этом мире?", "Как сделать мир лучше?"; в фантастике наиболее активно идет комплексное (в ретроспективе и перспективе) осмысление социальной, философской и культурологической основ нашего нынешнего существования. Разве ж не об этом книги А. Столярова, Э. Геворкяна, А. Громова, В. Рыбакова, Е. Хаецкой, Г. Л. Олди, Л. Вершинина, С. Лукьяненко, Е. Лукина, Б. Штерна, О. Дивова и многих других?.. Для читателя, внимательно прочитавшего хотя бы одно из произведений названных (и некоторых неупомянутых здесь) писателей очевидна их художественная одаренность, причастность к самой высококачественной литературе, остающейся при том фантастикой.

Специфический взгляд на творчество Стругацких высказывает другой участник дискуссии - прозаик и эссеист Леонид Костюков: "В центре страдательной русской литературы всегда стоит маленький человек с его бедами и проблемами, противостоящий тому хаосу или космосу, который его давит. А у Стругацких в центре стоит майор ГБ на спецзадании. Всегда. Зовут его Максим Камерер или как-то иначе, но в руках он держит судьбы мира. Мучит его совесть или нет, стрелять ли с колена или с руки, но он будет все решать за других... Так что они (Стругацкие. - Е.Х.) себя сами вывели за рамки русской литературной традиции". Ну, это даже как-то неловко комментировать. Творчество братьев Стругацких давно признано одним из достояний современной русской прозы. Л. Костюков, мимо которого, вероятно, прошли и "Улитка на склоне", и "Град обреченный", и "За миллиард лет до конца света", и, тем более, "Гадкие лебеди", взявшись судить о непрочитанном, попросту высек сам себя, как унтер-офицерская вдова, продемонстрировав элементарную профессиональную недобросовестность. В многотиражном издании!

Не отягощен знанием и уж тем более пониманием фантастических текстов букеровский номинант Михаил Пророков, в статье "Если закрыть глаза" (Эксперт, 1998, № 46) проявляющий поразительное невежество в отношении творчества интеллектуальнейшего из американских фантастов Ф. К. Дика: "Общечеловеческие проблемы Дика не волнуют". И все. Как отрезал. "Казнить - нельзя помиловать". Вот только остается неясным, что автор сей реплики вкладывает в понятие "общечеловеческие проблемы"? Думается, что все гораздо проще: уровень, глубина раскрытия этих проблем Диком оказались просто недоступны приземленному пониманию М. Пророкова. Как-то неловко даже становится за "модных" критиков.

Но все-таки отечественных фантастов критики "любят" больше. В откровенно заказной статье "Запах мертвого слова" (Независимая газета, 1998, 26 февраля), нацеленной против русскоязычных авторов Украины, некий борец за чистоту украинской литературы Андрей Окара удостоил творчество киевлян М. и С. Дяченко и харьковчан Г. Л. Олди такой уничижительной характеристики: "Проблем с русским языком у них не возникает, в литературе такого свойства он удивительно однообразен и бесцветен, это, фигурально выражаясь, язык для бедных. Употреблять такие категории, как, скажем, "внутренняя форма слова", без чего немыслима подлинная художественность, по отношению к подобной литературе было бы даже как-то странно". То же самое: такое мог написать только человек, никогда не открывавший текстов названных авторов. Просто диву даешься, как столь вопиюще безграмотный, в высшей степени недобросовестный господин не боится называть себя литературоведом?! Быть может, не поленись он взять в руки книги, то обнаружил бы в творчестве Г. Л. Олди и тончайшую проработку слова как образа и смысла ("Путь меча"), изумительную работу на уровне творения мифа ("Герой должен быть один") и философское осмысление эпоса ("Черный баламут"), а в произведениях супругов Дяченко смог бы разглядеть и изящество стиля, и глубину притчи, и, наконец, что киевский дуэт - это едва ли не единственные сегодня последовательные продолжатели традиций украинского романтизма, восходящего к творчеству Довженко и Тычины. Если бы не поленился... Но сам тон статьи, ее откровенно русофобская направленность наводит на более печальные размышления: В силу заказанности материала, Окара намеренно искажает литературную реальность. А попросту говоря, создает некий мифологический образ литературы (в данном случае - фантастической). Принцип кривого зеркала.

Ничуть не менее безапелляционен петербургский критик Никита Елисеев. В статье "Мыслить лучше всего в тупике. Кое-что об экзистенциональных мотивах в нашей литературе" (Новый мир, 1999, № 12) он "зачитывает" обвинительную речь уже Евгению Лукину и Михаилу Успенскому.

О Лукине: "Передо мной - книга Евгения Лукина "Зона справедливости" (М.-СПб., 1998)... Вполне возможно, что эта книга - из худших... Здесь игра с отчаянием, парадоксы, пугавшие Достоевского и Честертона своей неразрешимостью, превращаются не то что в аксиомы - в трюизмы". Елисеев считает, что роман Е. Лукина выражает собой некую тенденцию в фантастике, а именно (внимание!) - "страх восстановления справедливости"! Это на какой же высоты колокольню нужно забраться, чтобы ТАК исказить суть романа!? Невольно возникает подозрение, что "новорусские" критики читают художественные тексты как-то ИНАЧЕ, чем остальные читатели. Или - действительно: уровень символики, метафорического ряда, используемый в фантастическом тексте, просто недоступен "реалистическому сознанию"?

Михаил Успенский с его романом "Кого за смертью посылать", в интерпретации "правдолюба" Елисеева, и вовсе выглядит безумным маньяком, вознамерившимся посредством литературного таланта извести род человеческий. "Мрак и отчаяние экзистенциалистов сменяются дурашливым весельем. Из мира уходит - Смерть. Для человека утопического сознания, для "обновителя жизни" борьба со смертью (даже если он этого не осознает) - главное. Главная несправедливость земного существования - смерть. Поэтому у самых последовательных утопистов победа над смертью встроена в их идеальный проект <...> Современный писатель-фантаст Михаил Успенский - совсем другое дело. Не Смерть, а исчезновение Смерти из мира для него синонимично трагедии <...> Экзистенциальная тема, перекочевав в "низовой жанр", приобрела черты даже не абсурда, а какого-то торжествующего кощунства... Вдумайтесь: человек, радующийся тому, что вернул на землю Смерть. До такого и Сартру с Камю не додуматься, и Бекету с Ионеско - не дочувствоваться". Господин питерский критик, оказывается, большой любитель помечтать. Его экзистенциальному сознанию не понять, чем грозит бессмертие человечеству с банальной практической точки зрения. Или он искренне поверил в "шутку" фантастов о скорой массовой колонизации иных планет? Что ж, Н. Елисеев, сам не заметив того, выдал М. Успенскому и фантастике вообще увесистый комплимент. Ведь действительно, не додумался Бекет о бессмыслии бессмертия в философском контексте, а вот фантасты, в силу природной гибкости ума, давно уже осознали простую и древнюю истину: смерть - стимул жизни. А что даст бессмертие? Чем не экзистенциальный вопрос?

Но дальше других пошла некая критикесса, года два назад на страницах "Литературной газеты" глубоко оскорбившаяся тем фактом, что какая-то там фантастика (пуще других - В. Рыбаков) стремится быть Литературой. На каком таком, понимаешь, основании? Ваш удел - звездолеты и роботы, а свиным рылом да в калашный ряд неча лезть.

Но вот что интересно: достаточно кое-кому из фантастов публично заявить, что никакой он не фантаст, убрать из текста "позорящую" литеру "фантастика", издать книгу в "некоммерческой" серии и почти сразу же проявится эффект, который я назвал бы "Синдромом Пелевина". Готов держать пари: изменится и акцент в критических публикациях "толстых" журналов. Еще недавние хулители вдруг начнут умно, со знанием дела, писать о постмодернистской эстетике в раннем творчестве Г. Л. Олди, об обретении онтологического статуса реальности в романах-притчах М. и С. Дяченко или С. Логинова, о карнавализации литературного языка Е. Лукина и Б. Штерна, об апокалиптических мотивах в романах А. Столярова или Л. Вершинина... И ни слова о фантастике. Ведь фантастика - это "звездолеты и роботы".

Впрочем, Андрей Столяров и Андрей Саломатов уже сегодня благополучно публикуются в "толстых" журналах.

"Мечты, мечты, где ваша сладость?.."

3.

Можно, конечно, посмеяться, обидеться, обозвать всех неправых дураками, не смыслящими в специфике фантастики, а заодно и в литературе в целом. Можно, конечно. Это легче всего. Но, как известно, беда одна не ходит. И в любом конфликте обязательно участвует, как минимум, две стороны.

Так в чем же дело? Почему фантастика и мэйнстрим сегодня не только не сближаются, а - напротив: пребывают в очень сложных взаимоотношениях? В чем причина столь пренебрежительного отношения к современной фантастической словесности со стороны читающей интеллигенции?

На роль "козлов отпущения" можно по справедливости определить издателей, убого-однотипным дизайном книг стерших границу качества между авторами-поденщиками и представителями интеллектуальной фантастической прозы. Тем самым издатель откровенно обманывает читателя и "подставляет" автора, заткнув тому рот гонораром. В качестве иллюстрации этого тезиса вспомните хотя бы обложку книги Александра Громова "Властелин Пустоты" и вы поймете, почему для читателя-эстета Громов и Головачев, Штерн и какой-нибудь Барон - одна масть. Такой читатель просто не купит книги Громова и Штерна.

Можно обнаружить и как бы оправдательную причину: "элитарщики"-де просто завидуют фантастам, ибо у тех и тиражи выше, и гонорары солиднее (что само по себе спорно). И такая точка зрения, увы, распространена в фантастическом цехе. Но при таком раскладе уместно предположить, что обиженность фантастов на литературный истеблишмент проистекает из той же черной зависти - ведь премии последних выражаются в довольно крупном денежном эквиваленте.

Но самое интересное, что многие представители мэйнстрима искренне полагают, что не "они", а "мы" не желаем идти на сближение, довольствуясь цеховой тусовкой-гетто. Правда, все это как-то вступает в противоречие с пасквильностью критических выступлений. Но их претензии на самом деле не лишены основания. Ведь, чего греха таить, и фантасты не слишком жалуют "пришельцев" из другого литературного лагеря. И точно так же, высокомерно оттопырив губку, взирают на попытки реалистов расширить границы своего творчества за счет фантастики. Ведь даже не фэны - нет! - а критики весьма скептически отзывались о публикации в фантастическом журнале "Если" рассказа Егора Радова "Дневник клона". Он - не наш! Ату его! А повесть Андрея Саломатова "Время великого затишья" не нашла должного, вдумчивого отклика в фантастическом цеху. Смысл дискуссий вокруг произведения свелся к высокомерному заключению: "Вещь неплохая, но это ведь никакая не фантастика". Увы, многие из жанровых критиков в сфере литературоведческой образованности не слишком далеко ушли от своих коллег из "толстых" журналов. К "ренегатам", отказавшимся от принадлежности к жанру, отношение куда более жесткое: фэны и фантасты даже не скрывают своей обиды на В. Пелевина и М. Веллера. Андрею Саломатову повезло: он с самого начала занял оптимальную для любого писателя позицию - "сам по себе", не декларируя своей принадлежности к фантастическому цеху, но и не отрицая причастности...

4.

Автору же этих субъективных заметок главная проблема и беда современной российской фантастики видится в отсутствии вдумчивой, грамотной критики. Существует иллюзия критики. Очевидно, что стараний единственного жанрового журнала "Если" и фантастоведческих рубрик в "Книжном обозрении" и "Библиографии" недостаточно. Да и то, в "Библиографии" материалы носят скорее просветительско-литературоведческий характер.

Кстати, о фантастических разделах в нефантастических изданиях. Тут же возникает еще один неизбежный вопрос. То, что было хорошо для 70-х и 80-х годов, то плохо для дня сегодняшнего. Фантастоведческие публикации в "Книжном обозрении" и "Библиографии" существуют не в общем ряду критических материалов, освещающих литературу, а выделены в отдельные рубрики. "А по периметру - колючая проволока". Сегодня, как мне кажется, это выглядит как откровенная демонстрация и даже гордость собственной обособленностью от литературы вообще. Может, пришло время разрушить "берлинскую стену" нашего гетто и влиться в многожанровую литературную "семью"? Может...

Собственно критики фантастики, которая бы действительно анализировала фантастическую ситуацию в пределах общелитературного процесса, просто нет. А существующая выродилась, ушла в сверхгетто, каковыми являются фэнзины и электронные сети, и носит откровенно местечковый характер. Увы, многим критикам-фэнам попросту не достает образовательного уровня, когда круг осведомленности в литературе ограничен в основном - а часто и только - фантастикой. Да и в массовых изданиях фантастический текст, как правило, исследуется по критериям опять же жанра, но не литературы. Иначе говоря, налицо - узость оценки, а отсюда и читательского восприятия. Многие тексты, написанные жанровыми критиками на "чужом поле" (в "толстых" журналах и газетах) несут на себе неистребимый налет оправдательности. Оправдываешься - значит, ощущаешь свою неполноценность, ведь так? А стоит ли вообще лишний раз разжевывать осточертелые аксиомы, что-де фантастика - литература. Необходимо научиться рассматривать ее в общем литературно-историческом контексте - без придыхания, дрожи, не озираясь всякий раз на мнимых и явных врагов?

Увы-увы, нет в современной российской фантастике достаточно влиятельных, многогранно образованных критиков, обладающих неоспоримым авторитетом по обе стороны баррикады. Таковыми были покойные ныне Евгений Брандис, Всеволод Ревич, Юлий Кагарлицкий, Анатолий Бритиков... А те, кто могут - не хотят. И стоит ли потом горестно вздыхать, что русская литература проморгала, а может, и вовсе потеряла крупного прозаика современности, каковым был Борис Штерн? Что мы, фантасты и критики, сделали для внедрения этого и многих других замечательных писателей в информационное поле литературы - опубликовали несколько статей в малотиражных местечковых изданиях?

Может и вправду, мы сами загоняем себя в гетто и упиваемся (а что же еще остается!) красивым лозунгом: "Мы - маргиналы!"? По мне - так это очень мрачный лозунг.

Замкнутый круг...

2000 г.
Москва. Лето.