В том, что «Восток – дело тонкое» автор этих строк имел несчастье убедиться, едва начав работу над обзорами китайской и японской фантастической литературы. И прежде всего перед автором китайской стеной встали две трудноразрешимые дилеммы. Во-первых, как исхитриться уместить в объем журнального очерка рассказ о фантастике стран, чьи культурная и литературная традиции насчитывают не одно тысячелетие? Это бы еще ничего, но в данном случае мы имеем дело и с тысячелетней историей фантастики в этих странах – вплоть до ХХ столетия фантастическое превалировало в литературе Японии и Китая. И разорвать цепь литературной истории мы не можем – НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА понятие столь же «размытое», как и ФАНТАСТИЧЕСКОЕ вообще. Одним словом, непростое это дело – в сжатой форме осветить самые древние «фантастические» культуры. Во-вторых, вполне естественно возникает вопрос литературной субординации. С одной стороны, японская НФ – факт давно и прочно утвердившийся в литературе. Произведения японских фантастов активно переводятся и издаются практически во всем мире. Более того, мы смело можем говорить о сложившихся традициях и эволюционных моментах современной НФ Японии. По данной теме немало написано литературоведческих и критических работ, защищены диссертации. Китайская же НФ, напротив, явление фактически неизвестное и совсем неизученное. Оно и понятно: НФ в Китае – почти новорожденный младенец, еще даже не научившийся передвигаться на четвереньках. Навряд ли погрешу против истины, если скажу, что все познания китайской фантастики у большинства российских читателей (подозреваю, что не только российских) ограничиваются многократно издававшимся у нас романом писателя-нефантаста Лао Шэ «Записки о Кошачьем городе». Ничего удивительного в том нет: современные китайские фантасты на русский язык не переводились, антологии китайской НФ у нас тоже не существует (если не ошибаюсь, это едва ли не единственная «фантастическая» страна, обделенная вниманием издательства «Мир», из недр которого вышло немало качественных сборников «по странам»). С литературоведческими и библиографическими исследованиями – та же ситуация. Если не брать в расчет исследований по классической китайской литературе, то единственной работой по теме остается пока добротно сделанный биобиблиографический указатель московского библиографа Татьяны Лавровой «Китайская фантастика» (журн. «Сверхновая американская фантастика». 1995. N 2)... Но в то же время фантастические традиции в китайской литературе уходят своими корнями в очень седую древность. И с исторической точки зрения вполне обоснованным прозвучит утверждение, что возникновению литературной фантастики мир обязан именно Китаю. Немаловажен и тот факт, что японская литература (и фантастика в том числе) произросла из китайской и почти до ХХ столетия по существу являла собой компиляцию китайских же сюжетов (но об этом мы поговорим во второй части нашего обзора). Поэтому, исходя из последнего положения, мы и начнем с путешествия по «фантастическим страницам» Китая.
ТАМ, ЗА ВЕЛИКОЙ СТЕНОЙ...Фантастика в китайской литературе
Повадки и манеры обитателей потустороннего мира, о которых я здесь пишу, могут показаться тебе несколько необычными, даже смешными до некоторой степени. На самом же деле там все разумно, целесообразно, дела они решают быстро, четко. И в этом, если угодно, есть особая прелесть.
Очевидный факт: истоки современной НФ коренятся в древней мифологии и классической словесности. Уже в созданиях устного народного творчества легко обнаруживаются сюжеты и мотивы, получившие свое развитие в НФ ХХ века. В ряду мифологических предтечей НФ можно вспомнить и известную китайскую легенду о лучнике Хоу-и, в которой фигурируют по крайней мере два интересующих нас мотива: напиток бессмертия и путешествие на Луну (вероятно, вообще первое в мировой культуре описание полета – пусть и сказочного – за пределы Земли). Впрочем, на мифологических источниках мы не станем задерживаться (эдак мы можем глубоко закопаться) и обратимся к авторской прозе. В Китае фантастическое, чудесное стало активно переноситься из устного народного творчества на страницы письменных текстов приблизительно в III–V вв. до н. э. И, думаю, в ряду предтечей китайской литературной фантастики следует назвать одного из основоположников философии даосизма Чжуана Чжоу, автора философского трактата «Чжуан-цзи» (прибл. IV–III вв. до н. э.). Книга представляет собой сюжетно связанное собрание притч с подчеркнуто фантастическими сюжетами, подчерпнутыми из мифов и легенд, так или иначе иллюстрирующих пессимистическое и релятивистское мироощущение философа. Еще ближе к истории НФ стоит другая книга той эпохи – «Предание о сыне неба Му» неизвестного автора (прибл. V в. до н. э.). Сей труд замечателен тем, что открыл в литературе новый жанр – «фантастические путешествия». С распадом Ханьской империи в стабильной китайской культурной, общественной и политической жизни произошли существенные перемены – на земли Китая хлынули полчища иноземных племен. Как это не парадоксально звучит, но в любом военном вторжении есть и свои положительные стороны. Для самосозерцательного, самоуглубленного Китая таким положительным фактором явилась возможность познакомиться с высокоразвитой культурой других народов (преимущественно – среднеазиатской и индийской) и, соответственно, расширить границы собственного культурного потенциала. В III–VII вв. в китайской литературе «хозяйничает» жанр новеллет-фацеций, в основе которых лежали фантастические, историко-мифологические и авантюрные сюжеты. Это литература сугубо развлекательного, массового, характера, которая больше уделяла внимания собственно действию, описанию чудесных явлений, чем сюжету и тем более характеристике героев. Зато какой букет поистине НФ сюжетов мы обнаружим в новеллетах: путешествия к средоточию Земли, полеты к звездам (!), истории про оборотней, таинственные опыты алхимиков, эликсир долголетия! В этом ряду особая популярность и известность досталась так называемым «новеллетам о сверхъестественном» – «Запискам о разных вещах» Чжан Хуа (232–300), «Запискам о явлении духов» Тянь Бао (нач. IV в.), «О людях и духах» Лю И-цина (V в.) и некоторым другим. Однако подлинными жемчужинами древней китайской фантастики стали другие произведения. Поэт Цао Чжи (192–232) создал удивительные по красоте поэтические повествования о «путешествии к небожителям», даже сегодня поражающие буйством фантазии. Пронизанные романтической грустью и философской отрешенностью от жестокого реального мира стихи Цао Чжи в переложении на язык прозы запросто превратились бы в яркие образцы той литературы, которую мы привыкли называть «фэнтези». Фэнтезийная атрибутика распустилась в стихах во всем цвете: здесь и магия, и драконы, и герой, повелевающий летающим единорогом... Сколь парадоксальны тропинки иных биографий! Разве не поразительно, что певец Свободы Цао Чжи был сыном знаменитого деспота Цао Цао, одного из главных героев эпохи «Троецарствия»! Другой автор этого периода в контексте истории НФ представляет еще больший интерес, хотя бы потому, что поэту и прозаику Тао Юаньмину (365–427) принадлежит авторство ПЕРВОЙ в истории мировой литературы полноценной УТОПИИ – фантазии «Персиковый источник». Певец независимости человека от государственного ярма, Тао Юаньмин создал художественно-целостный портрет идеального крестьянского государства, где царит равенство и «государевых нет налогов». Вообще, тема китайской социальной утопии достойна отдельного исследования. В связи с этим можно вспомнить таких представителей конфуцианского утопизма, как Хэ Сю (129–182 гг.) и Хань Юань (768–824 гг.); даосского утопизма – Бао Цзиньянь (II–III вв.) и Дэн Му (1247–1306 гг.) и более поздних творцов социальных утопий – Тан Сяньцзу (1549–1621 гг.), Тань Сытунь (1865–1898 гг.), а в начале ХХ века – Чжан Бин-линь, Лю Шипэй и др... На этом мы расстанемся с «раннефеодальной» фантастикой и переместимся по Реке Времени чуть дальше – в китайское средневековье, во времена Танской империи, а затем в эпоху династии Мин. Фантастика уже вовсю правит бал, ее власть распространилась практически на все виды искусства и жанры. «Небожитель, спустившийся с небес», один из самых популярнейших и почитаемых поэтов Китая Ли Бо (701–762), черпая вдохновение в даосской мифологии, создает философско-романтические стихи, воспевающие мечту-утопию о некоей стране бессмертных, которой правит мир и справедливость. Но «точки кипения» фантастика достигает в VIII–IX вв. Многие исследователи-синологи связывают это с получившим распространение жанра новеллы-чуаньци, которые писались на классическом литературном языке вэньянь. В художественно-эстетическом отношении различие между чуаньци и новеллеттами-фацеции разительно. В новеллах мы имеем дело уже с тщательно проработанными сюжетами и, главное, с серьезными попытками создания полноценного характера, а фантастическое все чаще соприкасается с проблематикой реального мира, нередко возвышаясь до социальной сатиры: «Душа, расставшаяся с телом» Чэнь Сюань-ю, «В изголовье» Шэнь Цзи-цзи, «Правитель из Нанькэ» Ли Гун-цзо и др. Но развивается и жанр романа. Знаменитый Ло Гуаньчжун (ок. 1330–1400), родоначальник исторического романа в Китае, создает фантастический роман «Усмирение оборотня» (известен так же под названием «Три Суя усмиряют оборотня»). Фантастика выполняет важные художественные функции и в самом значительном произведении Минской эпохи – романе «Троецарствие» того же Ло Гуаньчжуна (в целом, правда, сюжет романа посвящен событиям реальным – из политической жизни II–III вв.). А вот теперь пришло время немного рассказать о бесспорно эпохальном произведении не только в истории китайской литературы, но и в истории китайской фантастики. О произведении, которое и сегодня пользуется феноменальной популярностью во всем мире, которое логично охарактеризовать, как квинтэссенцию всей китайской фантастический прозы. Это, разумеется, впечатляющий по охвату тем (да и по объему тоже – несколько томов) роман У Чэнъэня (ок. 1500–1582) «Путешествие на Запад. Записки о путешествии на Запад в великую Танскую эпоху за буддистскими книгами» («Сиюцзи»). В основе романа реальные события периода Танской империи (618–907), а именно история паломничества буддистского монаха Сюань-цзана в Индию за свещенными книгами (на родину он привез более 600 коробов сутр). Перу же Сюань-цзана, личности очень популярной уже в те годы, принадлежит и книга, повествующая о совершенном путешествии – «Записки о Западном крае во времена Великой Тан» («Да Тан Си юй цзи», VII в.), лишь незначительно уступающая по популярности и известности роману У Чэнъэня. Однако обратимся к роману, точнее – к его фантастическим страницам. Уж чего-чего, а фантастики в книге не на один роман хватит! Выражаясь современным языком, здесь чудеса на чудесах и чудесами погоняют, одно захватывающее приключение нанизывается на другое. Герой «Путешествия...» Сунь Укун, прозванный Царем обезьян, обладает великим множеством удивительных способностей. Помимо того, что он владеет семидесятью двумя способами перевоплощения (и все они детально прописаны в книге), Сунь Укун к тому же способен перемещаться по воздуху (типичный для НФ пример левитации), одним прыжком преодолевать тысячи миль, знает, как становиться невидимым и владеет секретами клонирования. Вернее, «самоклонирования» – вырвав у себя клок шерсти, он превращался в тысячи обезьян... Но вся эта «фантастическая мешанина» очень изящно вплетается в сугубо реалистические картины, живописующие (нередко в иронических тонах) различные стороны китайской жизни и быта, а приключенческий сюжет соседствует здесь с витиеватой восточной поэтичностью слога, философской многозначностью образов. Неслучайно ученые-синологи называют роман У Чэнъэня энциклопедией духовной жизни средневекового Китая. Как уже говорилось, роман не утратил своей популярности и в наши дни, он регулярно переиздается и переводится (на русском языке «Путешествие на Запад» вышло в полном варианте в 1959 г., а в 1990-е переиздано издательством «Полярис»), отдельные фрагменты его неоднократно инсценировались, а некоторые персонажи даже включены в число национальных божеств... К XVIII столетию в китайской литературе наметился первый спад литературы о сверхъестественном. Былая популярность фантастики поблекла. И даже отчаянная попытка Пу Сунлина (1640–1725) реанимировать жанр короткого рассказа о чудесном, восходящем к традиции «волшебной» прозы IV–VI вв., не удостоилась внимания современников. Его увлекательные и в то же время социально заостренные новеллы о волшебных превращениях даосских монахов, оборотнях и лисьих чарах, о путешествиях в потусторонние миры, составившие сборник «Рассказы о чудесах из кабинета Ляо Чжая», по существу были заново открыты уже после смерти писателя. Отдавая дань памяти новеллисту, известный писатель и теоретик литературы Юань Мэй (1716–1796) написал аллегорический роман «в манере Пу Сунлина» – «Следы небожителей на зеленых полях». К этому скупому списку можно было бы добавить разве что «Легенды о начале мира» Чжоу Юя – вот, пожалуй и все, чем могла похвастать китайская фантастическая проза XVII – начала XVIII вв. К концу XVIII – началу XIX вв. китайская литература вступает в тяжелую и длительную полосу кризиса почти во всех жанрах. Что касается фантастической прозы, то здесь и вовсе воцарился практически абсолютный вакуум. И все же именно в этот период упадка на литературной арене родилась яркая звезда – роман Ли Жучженя (ок. 1763–1830) «Цветы в зеркале» (к слову, это вообще единственное крупное произведение тех лет). Продолжая традиции «фантастических путешествий» (Описания неведомых стран перемежаются здесь с чисто реалистическим зарисовками – синтез, уже ставший традиционным в китайской литературе), Ли Жучжень написал, в сущности, последнюю позитивную и подлинно глубокомысленную утопию в китайской НФ. «Цветы в зеркале» – последняя ласточка ранней китайской фантастической прозы. На долгие годы фантастика ушла из литературы, уступив место набирающей силу социальной и городской прозе. «Политика закрытых дверей», проводившаяся в Китае почти до середины XIX столетия, привела к тому, что древнейшая и опытнейшая из литератур попросту «отстала от жизни». Писатели Европы и Америки, успешно «отработав» практически во всех жанрах, увлеченно осваивали возможности новой литературы – научной фантастики. А в Китае тем временем шла ожесточенная борьба между апологетами монархических порядков, традиционных феодальных воззрений и сторонниками реформ, ратовавших за расширение культурного, научного и общественного кругозора страны. Закрытая дверь распахнулась в 1900 г. В Китае вышел первый зарубежный НФ роман в переводе... с японского – «Вокруг света за 80 дней» Жюля Верна. Затем последовали и другие произведения французского романиста, а в 1917 г. до Китая «добрался» и Герберт Уэллс. Следует сказать, что первому знакомству с зарубежной НФ китайцы обязаны людям, в творческих интересах далеких от «литературы мечты и предвидения». Первыми переводчиками-энтузиастами Жюля Верна и Герберта Уэллса оказались писатели с громкими именами – Лу Синь и Мао Дунь. А что же китайские авторы? Пережив настоящее потрясение, вызванное вдруг открывшимся «прекрасным новым миром» заграничной научной фантастики, литераторы Китая не торопились (или не решались) осваивать новые тропы, хотя популярность НФ возрастала с каждым днем (к слову сказать, китайцы и по сей день остаются одними из самых «упертых» до экзальтированности поклонников жанра). Впрочем, робкую попытку в начале нынешнего века предпринял Чанг-тьянг Тяо-су. Его перу принадлежит первое в Китае именно НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКОЕ произведение – роман «Колония на Луне» (1904). Другой писатель – Сю Ньен-чи попытался даже внедрить в китайскую литературу термин «научный роман». Но опыты первых китайских научных фантастов остались фактически незамеченными на фоне импортной продукции. И как это уже не раз случалось в литературе других стран, основоположниками современной китайской НФ стали писатели, для которых фантастика не входила в круг творческих приоритетов. В 1931 г. увидела свет фантастическая повесть известного современного писателя Чжан Тянь-и «Записки из мира духов». Продолжая свифтовские традиции, Чжан Тянь-и написал едва ли не первую в китайской литературе антиутопию, и сегодня остающуюся одной из вершин сатирической фантастики в Китае. Впрочем, столь едкая сатира далеко не всем пришлась по вкусу. Но колесо уже крутилось во всю. Главный герой, некий господин Хань, увлекшись спиритизмом, решил совершить – в порядке «научного» эксперимента – путешествие в потусторонний мир. И вскоре он узнает, что представления о нем сильно расходятся с «действительностью». Господин Хань оказывается в некоем многоярусном мире-государстве со своими законами, этикой и эстетикой, традициями, наконец. И в общем-то этот мир мало чем отличается от реального, гоминьдановского Китая. На верхних ярусах живут верхи (в основном, это «творческая» интеллигенция и предприниматели), на нижних, соответственно, низы. В связи с этим уместно будет привести одну замечательную цитату. Обитатель верхних ярусов объясняет Ханю: «В эпоху феодализма простой народ, подобный нам, обитал на нижнем ярусе. Мы совершили революцию, свергли аристократов, узурпировавших верхний ярус, и сами забрались наверх. Так мы обрели равноправие, свободу и славу. Наши же... однако же, низы... Этнологическая комиссия в результате кропотливых исследований доказала, что причины, в силу которых низы остаются низами, коренятся в самой их природе. Низы грубы, неотесанны и тому подобное». Поразительно знакомая картина, не правда ли? Меня до сих пор поражает, куда глядела наша доблестная советская цензура, готовя к публикации на русский язык книгу блистательного китайского сатирика в 1957 г.! Велико искушение остановиться на этой повести подробнее. Она, право же, заслуживает того. Какие образы! Взять хотя бы портрет специалиста по декадентской литературе Сыма Си-ду, изводившего себя алкоголем, наркотиками и бессонницей, чтобы соответствовать имиджу декадентов; или другого специалиста – уже по новейшему символизму – Хэя Лин-лина, предпочитающего изъясняться примерно таким «символическим» слогом: «А потому, что дух карандаша моего мгновение назад погружался в очаровательную навозную кучу». Или чего, например, стоит изображение «великого акта» выборов Генерального Президента, где судьбу главы государства решают... в картежной схватке. Просто бесподобно даны описания двух противоборствующих парламентских партий – «восседающих» и «корточкистов», которые отличаются друг от друга, как вы сами догадались, только различием поз, принимаемых... в уборной (в мире духов сортиры именуются более изящно – «местами отдохновения»). Или такая деталь-находка: в мире духов считается неприличным появляться в общественных местах с неприкрытым носом, потому что нос являет собой... символ мужского начала! (Ей-ей, уж не отсюда ли почерпнул идею для фильма «Мотор» известный итальянский «кинохулиган» Тинто Брасс?). Двумя годами позже появилась вторая и, кажется, последняя антиутопия в китайской литературе – знаменитый ныне роман не менее знаменитого сатирика и бытописателя Лао Шэ (настоящее имя – Шу Цинчунь; 1899–1966) «Записки о Кошачьем городе» (1933). На небосклоне китайской литературы наконец появился самый настоящий научно-фантастический роман о самом настоящем космическом путешествии в Космос – на Марс! Впрочем, сатирическая утопия о марсианской цивилизации кошкообразных хорошо известна читателям (впервые опубликованный на русском языке в 1969 г., роман переиздавался почти несчетное количество раз), о творчестве, трагической судьбе великого Лао Шэ и его произведениях написано немало, поэтому мы ограничимся лишь упоминанием этого сочинения, положившего начало современной китайской НФ. В 20–30 гг. время от времени появлялись НФ рассказы и других писателей, по большей части откровенно эпигонского характера. В целом же до середины 1950-х гг. НФ в китайской литературе как таковой не существовало. А спорадические эксперименты ряда авторов особого интереса для нас не представляют. Единственным более менее заслуживающим внимания событием (не считая упомянутых уже произведений Чжан Тянь-и и Лао Шэ) «фантастической» жизни Китая 20–30-х можно назвать появление в 1940 г. первого сборника НФ рассказов китайских авторов «Сновидения о мире», подготовленного и изданного известным популяризатором науки Жу Юньшэнем. Впрочем, содержание сборника составили опять же малохудожественные сочинения о перспективах науки и техники в будущем. 1 октября 1949 г. была провозглашена Народная Китайская Республика. Страна вступила в новую, полную противоречий, фазу своего развития, а вслед за ней и вся китайская литература с ее многовековыми традициями. История (и литературная в том числе) писалась заново... И вместе с тем НФ получила, наконец, свою постоянную прописку в Китае. Говорить о какой-то периодизации современной НФ Китая, о сложившихся традициях нельзя. Традиции, накопленные веками, по всей видимости еще долго не приживутся в НФ китайских авторов. Однако, пусть и бегло, мы попытаемся обрисовать картину послевоенной научной фантастики, отметим некоторые ее особенности (но отнюдь не самобытность, которая, увы, напрочь отсутствует). В 1950-х в Китае началась кампания либерализации в сфере культуры. Стали активно издаваться произведения советских фантастов: А. Беляева, И. Ефремова, Г. Адамова, А. Толстого, М. Белицкого – произведения, в большинстве своем идеологически соответствующие духу Нового Китая. Появлялись переводы и западных фантастов, правда, их круг по-прежнему ограничивался двумя именами – Ж. Верном и Г. Уэллсом. Недолговременная «оттепель» успела сформировать и пока еще малочисленный отряд китайских научных фантастов. В 1954 г. в одном из молодежных сборников появилось первое за несколько лет научно-фантастическое произведение китайского автора – незатейливый рассказ Чжэна Вэньгуана «С Земли на Марс». Дверца приоткрылась. Вслед за рассказом Вэньгуана к концу 1950 – началу 1960-х появились рассказы и повести «первого поколения» китайских научных фантастов: Сяо Цзяньхэна, Е Юнлэ, Туна Эньчжена, научно-фантастические поэмы Гао Шици, первые повести основоположника детской НФ в Китае Е Чжышаня (Юй Чжи) – «Путешествие на Луну» и «Погибший старший брат». В 1958 г. увидела свет и первая авторская книга китайского фантаста – сборник Чи Шучана «Секрет пловца – чемпиона под номером 3». Произведения первых научных фантастов Китая не блистали новизной идей, оригинальностью сюжетных ходов и китайской изысканностью слога. В большинстве своем это были полные оптимизма картины коммунистического строительства в Будущем, жизни науки и техники, научно-дидактические повествования о покорении планет бравыми китайскими космонавтами. Одним словом – полный набор штампов ранней советской НФ, влияние которой на китайских авторов ощущается повсеместно. С самого своего рождения в 50-х послевоенная китайская НФ существует в условиях постоянных идеологических ограничений, что, вполне понятно, известным образом влияет на формирование ее художественного облика, системы образов, сюжетной архитектоники. Сравнивая пути развития современной американской и китайской НФ, пекинский филолог Ву Ян в докладе «Традиции, обычаи и расцвет фантастики» (написан в соавторстве с редактором детского книжного издательства Ю Юнксионгом) вполне конкретно сообщает о тех самых ограничениях: «...У китайской НФ есть некие невидимые встроенные ограничения. Будущее, к примеру, может быть только ясным и многообещающим. <...> Во-вторых, в американской научной фантастике ученый – это просто исследователь. Но в китайской – это некто, почти равный богу! <...> Китай – типичная восточная страна с четырьмя почти тысячелетиями литературной истории. Это заставляет китайцев с уважением относиться к тому, что обладает глубокой философской подоплекой. Другими словами, они стремятся обнаружить связь между древними теориями и новыми идеями». Однако как раз этой связи с традициями прошлого мы и не обнаружим в послевоенной НФ 50–70-х. В 1957 г. вступает в силу концепция «большого скачка» и борьбы с правым уклоном, и в НФ наступает пока еще кратковременное затишье – до 1962 г. Фантастика снова появилась на книжных прилавках. Но не надолго. В 1966 г. Китай охватывает вакханалия «культурной революции» – детища Мао. Редакции закрываются, многих деятелей культуры объявили «действующими контрреволюционерами». Молодчики-хунвэйбины до полусмерти избивают мэтра китайской литературы Лао Шэ, попытавшегося вступиться за сотрудников своей редакции, а спустя несколько дней его тело обнаружат в реке (до сих пор ведутся споры: было ли это самоубийством?) ... Не до фантастики. Ее вообще запретили – почти на десятилетие. В 1970-е нормализовались китайско-американские отношения, и фантастика снова получила право на существование. 1976 г. можно считать за точку отсчета бума НФ в Китае, который продолжается и по сегодняшний день. Популярность НФ достигает небывалого размаха. Журналы публикуют произведения западных фантастов, возвращаются в жанр и китайские авторы. Во главе китайской НФ стали авторы, дебютировавшие еще в 1950-е и уже упоминавшиеся выше. В первую очередь, это Чжэн Вэньгуан (р. 1929) – один из самых популярных фантастов Китая, журналист по образованию, сотрудник астрономической обсерватории при АН Китая, главный редактор журнала «Древо мудрости», на страницах которого не раз появлялись НФ произведения. В 1970–1980-х он наиболее плодовитый автор. Выходят романы «Полет к созвездию Пегаса», «Удивительный человек из древнего храма», «В океанских глубинах» и др. В 1980-х он становится членом Ассоциации «World Science Fiction». Вторым по значимости автором 1970–1980-х следует назвать писателя и критика Е Юнлэ (р. 1940). Подобно Чжэну Вэньгуану, Е Юнлэ принадлежит к поколению первопроходцев НФ в Китае, первый его роман увидел свет в 1961 г. («Удивительные приключения маленького Лин Туна»), но еще в конце 50-х он опубликовал ряд рассказов. Затем последовал целый ряд небезынтересных произведений, в которых китайский писатель проповедует идеи интеллектуальной НФ: «Тайная бригада», «От смерти не отмахнуться», «Люди на пути к звезде Короля Ада» и др. Кроме того, Е Юнлэ известен как страстный популяризатор и теоретик НФ. В 1980 г. он выпустил монографию «О литературе и искусстве, которые стали достоянием науки» – первую фантастиковедческую работу в китайском литературоведении. Однако не отставало и новое поколение фантастов – в средине-конце 70-х вызрела генерация «свежих сил». В молодежных издательствах одна за другой вышли книги Янь Цзяци («Путешествие сквозь века»), Лю Синши («Колумб из Америки»), Вэн Сяода («Тайная волна»), Цзинь Тао («Люди и бесы») и др. В 1980-е ряды китайских фантастов пополнились еще двумя интересными именами – Вэй Сыли, чей первый сборник НФ рассказов увидел свет в 1988 г., и, пожалуй, самый необычный и талантливый писатель-фантаст 80-х – Цзя Пиньао, чей дебютный сборник «Пиньао цзи» (1986), отличающийся разнообразием содержания (от стилизации под классическую новеллу-чуаньци до мистики и традиционной НФ), вызвал непривычный для китайских фантастов резонанс в прессе и читательской аудитории. Наконец, в 1980-х стали выходить и специализированные издания НФ на китайском языке. Значительным событием 80-х китайские фэны считают и издание в 1980 г. первой антологии зарубежной НФ «Дьявольский треугольник и НЛО», куда вошли произведения фантастов США, Англии, Франции, Канады и Испании. Книга была издана огромным тиражом – 400.000! – и разошлась в течение неполного месяца! Наконец, о все возрастающей популярности НФ и ее роли в культурной жизни современного Китая свидетельствует и тот факт, что с 1980 г. в Шанхайском институте иностранных языков читается курс лекций по НФ. Однако, не взирая на бешеную популярность НФ и все увеличивающуюся армию местных авторов, современная фантастическая литература Китая пока не сформировалась в некое устойчивое явление. Время для серьезного разговора о ней пока не пришло, поэтому рассказ о современном этапе НФ по ту сторону Китайской стены мы ограничили обзорной фиксацией имен и событий. Так сложилось, что исторические приоритеты в ХХ веке изменились: китайская фантастика значительно отстала не только от «мировых стандартов», но в первую очередь от своих «литературных питомцев» – фантастов Японии. Но об этом в следующем очерке.
ЧАЙНАЯ ЦЕРЕМОНИЯ В КОМПЬЮТЕРНОМ ЗАЛЕФантастика в японской литературе
Выбрав такой заголовок, автор не иронизировал. Вряд ли на планете Земля сыщется более эклектичная культура, нежели японская. Сама современная Япония олицетворяет собой феноменальную двойственность и даже тройственность, где тесно переплелись прошлое, настоящее и будущее. С одной стороны – высокие технологии, компьютерное лидерство, с другой же – непоколебимая живучесть и почитаемость вековых традиций. Эта синкретичность в полной мере присуща и японской фантастике. Веками японцы – от природы хорошие ученики – вбирали в себя культурные достижения других народов, чтобы затем на основе заимствований и переложений создать свою неповторимую, загадочную культуру. Если говорить об истоках, то вся японская фантастика основывалась на трех китах: китайской новелле чуаньци, индийских легендах и буддистской притче. Впрочем, собственно НФ в Японии – явление сравнительно молодое, утвердившееся лишь во второй половине ХХ столетия. Но подобно Китаю, традиции литературной фантастики здесь уходят в глубокую древность. И уж по части историй о страшном и загадочном, чудесных превращениях и фантастических путешествиях японцы издавна были большими мастерами. «Бессовестным» образом заимствуя и перелагая китайские сюжеты, японские авторы наполняли их новым – чисто японским содержанием, национальным колоритом. И к слову сказать, в отличие от китайских чуаньци, японские кайдан («повествование о загадочном и ужасном»), юмэ-моногатари («рассказ о сновидении») и кидан («повествование об удивительном») благополучно дожили до наших дней. Не имеет смысла подробно останавливаться на ранне-историческом периоде японской фантастики – ее этапы во многом переплетаются с предысторией китайской литературы. Со времен летописей «Кодзики» (712 г.), на мифологической основе которых зиждется национальная религия японцев – синто, и до революции Мэйдзи (1867–1868), подорвавшей многовековой феодальный изоляционизм страны, фантастические сюжеты главенствовали в японской литературе. Особенно бурный всплеск фантастических повествований пришелся на позднее средневековье, или эпоху Эдо (1603–1868), когда распространенную в Японии бытописательную прозу буквально подавили фантастико-приключенческие сочинения, в которых воспевалась самурайская мораль на фоне путешествий в иные миры, изображения мира духов. Эти произведения возродили «к жизни» древних мифических персонажей – голодных духов гаки, длинноносых леших тэнгу, оборотней ноппэрапо, обезьяноподобных монстров нуэ и прочих оживших мертвецов, духов погибших воинов и многоголовых демонов. В этот период появляются гениальные рассказы Уэда Акинари, объединенные в сборник «Луна в тумане» – вершина ранней японской фантастики, произведения основоположника японского дидактического романа Такидзавы Бакин, Ихара Сайкаку, Асаи Рёи, Огита Ансэй – непревзойденных мастеров жанра кайдан. После революции Мэйдзи во второй половине XIX в. Япония открыла двери «внешнему миру». Каких-то 40 лет понадобилось японцам, чтобы догнать и обогнать западный мир. За несколько лет они освоили все европейские направления литературы – от романтизма и классицизма до критического реализма, детектива и научной фантастики. И что удивительней всего, чудовищная на первый взгляд смесь из традиций Востока и традиций европейских и американских не только не погубила японскую литературу, но и вывела ее на одну из верхних ступеней литературы мировой. Конец XIX – начало XX столетия отмечен в японской литературе духом экспериментаторства. И в повести записного реалиста Акутагавы Рюноскэ вдруг врывалась безудержная фантастика, граничащая с сюрреализмом, точно также как блюститель «чистого» детектива Эдогава Рампо вовсю «заигрывал» в своих умопомрачительных романах с атрибутикой потустороннего мира (перечитайте, например, его «Путешественника с картиной»). В этом ряду уместно вспомнить и некоторые рассказы Осараги Дзиро, Исикавы Дзюн, Санъютэя Энтё, также грешивших фантастикой... Но все это примеры фантастики художественной, фантастики как приема, но не жанра. А что же собственно научная фантастика? Некоторые литературные историки склонны искать ее истоки опять же в эпохе Эдо, а точнее – в творчестве верного последователя конфуцианства Гесу Ивагаки, создавшего в 1857 г. «милитаристский» роман-трактат, название которого звучит примерно так: «Спокойное завоевание Запада». О каком же завоевании идет речь? Ни много, ни мало писатель-конфуцианец рассуждает о захвате японцами... Британской империи! Однако сей забавный труд лежит скорее в русле социально-футурологических предначертаний, нежели в области художественной литературы. Титул же Первого научного фантаста Японии вне всякого сомнения достался другому японцу – Сунро Ошикава (1876–1914), перу которого принадлежит самое первое, «без примесей» НФ произведение – роман «Подводная боевая лодка», увидавший свет в 1900 г. Здесь налицо уже классический сюжет НФ по «западной схеме»: безумный ученый, эдакий японский капитан Немо со знаком минус, создает подводную сверхсовершенную лодку и становится королем морей и океанов, а попросту – банальным пиратом. Долгое время Сунро Ошикава оставался единственным «жанровым» фантастом Японии. В первое десятилетие ХХ в. он написал еще целый ряд откровенно подражательных НФ романов. В остальном же в японской литературе доминирует проза социального характера. Исключением стал философский роман Харо Сато «Сумасшедшая история» (1929), ставший провозвестником антиутопической традиции в японской литературе. Впрочем, небольшую артподготовку НФ провела на рубеже 30–40-х гг. В 1936–1939 гг. увидели свет сразу несколько заметных НФ произведений: романы Джуза Уно «Летающий остров«(1938) и «Похищенная земля» (1936), НФ-дилогия Акидзиро Ран «Подземный континент» (1938–1939). Публиковали НФ произведения и менее заметные писатели: Сандзуко Наоки, Минетаро Яманака, Фукудзиро Ито, Комацу Китамура и другие. Собственно же атака с последующим триумфальным шествием НФ в Японии началась в 1950-е гг. В эти годы в больших количествах издается переводная фантастика (преимущественно, конечно же, англо-американская), формируется армия и японских авторов, активно развивается фэн-движение. Но главное, выходит первое японское специализированное издание – журнал «SF Magazin», на долгие годы ставшее генеральным штабом и главной кузницей национальных фантастических кадров. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что большинство произведений этого периода носили откровенно подражательный характер, о национальной самобытности фантастики тех лет говорить не приходится. Волей-неволей придется вспомнить и другой «стимулятор» популярности НФ в Японии. Сколь бы не казалось это парадоксальным, но стремительному развитию НФ способствовало не только, и даже не столько влияние англо-американской фантастической культуры, но событие поистине трагическое. «Фантастические» опасения фантастов обрели свою чудовищную реальность в 1945 году. Стоит ли удивляться тому, что апокалиптическая тематика и сегодня одна из главенствующих в японской фантастике? И не только в литературе. Символом атомной угрозы стал популярный японский фильм «Годзилла» о доисторическом сорокаметровом ящере-убийце, «разбуженном» взрывами водородных бомб на атоллах Южных морей. Три мотива доминируют в современной японской НФ: война, ядерная угроза и глобальные катастрофы. Тему Апокалипсиса питают не одни воспоминания об «атомной зиме» 1945 г. Японский полуостров – реальный претендент на судьбу легендарной Атлантиды, являясь одной из самых сейсмически активных областей планеты. Конечно, не приведи Господь! Фантастика «Четвертого ледникового периода» Кобо Абэ или «Гибели Дракона» Сакё Комацу для японцев – суровая действительность. Однако вернемся к событиям литературным. В июльском номере журнала «Сэкай» за 1958 г. начал публиковаться фантастический роман Кобо Абэ «Четвертый ледниковый период». Роман неоднократно переводился на русский язык, поэтому не станем останавливаться на пересказе сюжета. Многие критики считают эту публикацию началом новой эры японской фантастической литературы. Да и для самих японских фантастов это событие знаменательное. Обращение маститого писателя, блестящего стилиста и психологиста к жанру, выводило фантастику на новые рубежи – рубежи Большой литературы. Мы не раз уже отмечали в предыдущих очерках фундаментальное влияние нефантастов на НФ. По форме «Четвертый ледниковый период» – классический НФ роман (в преддверии нового потопа ученые пытаются вывести новую породу людей-амфибий), но на содержательном уровне – это глубокая философская притча о трагедии талантливого человека, задыхающегося в тесных рамках собственного же обывательского мировоззрения. Кобо Абэ раздвинул психологические, языковые и эстетические рамки японской НФ. Писатель впоследствии не раз обращался к фантастике. За «Четвертым ледниковым периодом» (единственным НФ (в чистом виде) произведением Кобо Абэ) последовали и такие шедевры как «Чужое лицо» (1964), «кафкианский» «Человек-ящик» (1973), «постядерный» «Ковчег «Сакура» (1984) и целый ряд рассказов. Самым же влиятельным и популярным фантастом Японии является, разумеется, Сакё Комацу. Кстати, вопреки утвердившемуся в мировой НФ «стандарту» образа мэтра НФ как человека с техническим образованием, Комацу – филолог (специалист по классической итальянской литературе!), что положительно отразилось и на художественном уровне его произведений. Дебютировав в 1961 г. яркой повестью в жанре «альтернативной истории» «Мир – Земле», Комацу, впрочем, очень скоро стал выпекать добротно выполненные, но откровенно коммерческие бестселлеры. Хотя, ничего зазорного в том нет, тем более, что японскому фантасту всегда удавалось грамотно «сшивать» беспроигрышную сюжетность с проблемностью и социальной заостренностью, изящным стилем. Правда, от романа к роману, от успеха к успеху, от одного кинохита к другому (целый ряд произведений Комацу удачно экранизирован) персонажи утрачивали свою психологическую завершенность, все чаще напоминая схемы. Другой писатель, относящийся к тому же поколению, что и Сакё Комацу, – Синити Хоси – прошел путь от активиста фэн-движения, издателя фэнзинов к статусу одного из ведущих фантастов Японии 1960–1970-х гг., яркого рассказчика-стилиста, которого неугомонные критики то и дело пытаются сравнивать то с Р. Брэдбери, то с Р. Шекли или Ф. Брауном. Хотя, как мне кажется, подобные сравнения – в корне не верны, да и в общем-то оскорбительны для самобытного писателя. Пожалуй, единственное, что сближает Синти Хоси с перечисленными авторами, так это емкость и содержательность фразы, точные и лаконичные психологические зарисовки, не лишенные юмора. На мой взгляд, творчество этого фантаста прекрасно иллюстрирует «образное» состояние современной японской НФ: утонченность, фееричность классической японской литературы и жесткость, техногенная эстетика западной НФ. Как вам такой, например, портрет из рассказа «Когда придет весна»: «Словно игла, ракета пронзает черную, ледяную космическую ночь. Ракета... Изящные линии. Рыба в струях потока... Пантера, распластавшаяся в стремительном прыжке... Длинное лезвие остро отточенного ножа...» ? А ведь речь идет всего лишь о космическом корабле! Но сколько по-восточному поэтичных образов! Подобных описаний я, признаюсь, не встречал ни в западной, ни в нашей НФ. На рубеже 60–70-х на «фантастические территории» стали совершать периодические набеги и писатели «основного потока». С разной долей успеха. В одном случае (Кобо Абэ, Киндзабуро Оэ, Шозо Нума) попытка расширить тесные границы реалистического искусства оборачивалась созданием шедевра в общелитературном контексте, в другом – заигрывание с популярным жанром заканчивалось абсолютным провалом по обе стороны литературного лагеря (Так и произошло с романом Юкио Мишимы «Красная планета», 1962). 1970–1980-е гг. в японской НФ – время экспериментов со стилем и жанрами, в эти годы появляется немало интересных имен и достойных уважения произведений, особенно в крупной форме – «Минус Зеро» (1970) Тадаши Хироши, откровенно экспериментальный роман Ёшио Арамаки «Бесконечный полдень», «Нептун» (1981) Мотоко Араёвы, «Десять миллиардов дней и сто миллиардов ночей» Осаму Тезуки и Рю Мицуси. Расползанию «сферы влияния» японских авторов способствовала не только специализированная периодика (вслед за «SF Magazin» появились и другие издания – «SF Hoseki», «SF World», «SF-NW»), но и деятельность издательства «Хаякава», в прежние годы специализировавшееся в основном на издании детективов и переводной фантастики. Главное же, японские фантасты добились признания на мировом рынке, пополнив список «фантастических держав». Правда, увы, в большей степени благодаря количественному потенциалу и кинематографу. Авторов же масштаба Кобо Абэ или Сакё Комацу (единственные японские фантасты, добившиеся мировой популярности) современная японская НФ на международную арену пока не выдвинула.
Е. В. Харитонов. 1997, сентябрь-октябрь
ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ
Новые рисунки космонавта-художника Зубакин Ю. Воображаемый итальянский спутник американского происхождения
|
|
|
||