ПРЕТЕНЗИИ ПЯТАЯ И ШЕСТАЯ

Достоинство фантастики - в точном предвидении. И вообще не понимаю, как это автор, не будучи академиком, берет на себя смелость предвидеть на сто лет вперед.

Критик № 5.

Точность - удел ученых сухарей, а научная фантастика - это литература светлой мечты. Она должно, быть романтичной.

Критик № 6.

Не раз я говорил, что литературоведение фантастикой не занималось, она росла стихийно. Однако время от времени в разных местах - то в Союзе писателей, то в Доме детской книги то в библиотечных каталогах - возникал спор:

- К какому разделу отнести фантастику? Кому принадлежит эта ничья страна?

И многие из соседей объявляли ее своей провинцией.

Популяризаторы говорили, что фантастика - метод популяризации (мнение критика № 3). Приключенцы полагали, что фантастика - филиал приключенческой литературы (критик.№ 4). Работники детской литературы считали ее разновидностью детской литературы, а теоретики взрослой утверждали, что фантастика просто плохая проза, посвященная одной узкой теме - изображению будущего.

Отсюда последовал естественный вывод: если задача фантастики в изображении "будущего, значит, хороша та фантастика, которая изображает будущее правильно, предвидит точно. Стали называть фантастику "литературой научного предвидения". Звучало внушительно и почетно. Но...

Начали наши теоретики раскладывать авторов по полочкам, классифицировать по качеству предвидения. К низшей категории отнесли "сказочников", не предвидящих ничего: например, Уэллса с его "Машиной времени", а заодно и Обручева с несуществующей "Плутонией". Где-то чуть повыше оказался Жюль Верн, предвидевший кое-что, а выше всех, "на вершине - Немцов и Охотников, предвидевшие так точно, что изобретатели предъявляли претензии: "Зачем вы обнародовали мою идею, прежде чем я получил на нее патент?"

Далее рассуждение шло по такой логике.

Даже самому гениальному гению предвидеть далекое трудно, труднее, чем близкое. Обыкновенным же писателям просто не рекомендуется заглядывать дальше, чем лет на десять-пятнадцать. Еще лучше ограничиться пятилеткой - тут имеется точный план с контрольными цифрами... И теоретики предвидения призывали фантазировать в пределах пятилетнего плана, а еще лучше - не фантазировать вообще.

Так получилось, что почетней титул литературы научного предвидения вел фантастику и самоотрицанию, к самоубийству. И авторы, к самоубийству не склонные, я в том числе, задумались.

"А почему, собственно, предвидение оказалось в ведении писателей? И если требуется точность, при чем тут литература?"

Объяснение оказалось сложным и довольно любопытным.

В каждом открытии, достижении, изобретении есть две стороны: возможность и потребность, средства и цель. Открытие совершается тогда, когда налицо и потребность и возможность: цель поставлена, а средства созданы.

Так вот, мечтая о будущем, можно исходить из средств и из целей. Ученые специалисты, на то они и специалисты, занимаются совершенствованием средств. И о будущем рассуждают, представляя себе логику развития средств. Например: "Полупроводники позволят нам создать ручные радиоприемники, снабжать города энергией, собирая солнечные лучи на крышах, сделать пустыни источником электроснабжения".

И если вы хотите писать о перспективах развития электроники, конечно, тут первое слово специалисту.

Но бывает иначе, цель названа, а средства неизвестны. Так шел Циолковский: мечтал о межпланетных путешествиях, искал способы их осуществления, нашел теоретически, опередил своя век... и не дожил до воплощения мечты.

Так шли сказочники, мечтатели древности. Мечтали летать, как птицы, видеть сквозь землю, побеждать смерть и старость. Мечтали, а средств подходящих не находили, предлагали явно непригодное: ковёр-самолет, цветок папоротника, живую воду, эликсир молодости...

Мечта - сфера литературы. Тут уж не обязательно считаться с возможностями современной техники. Мечтая, писатель ставит цель. Пути к осуществлению ему - писателю - неведомы; впрочем, специалистам неведомы тоже, а иначе они давно воплотили бы мечту. Может быть, некоторые из них даже скажут, что мечта неосуществима вообще, что человек не птица, летать не может, что земля непрозрачная, потому видеть сквозь нее нельзя и что молодость не вернется, время вспять не повернешь... Но тут уж можно поспорить. Тут писатель выступает как заказчик, имеет право сказать: "Поищите другие пути к омоложению. Верните мне молодость, не поворачивая время вспять".

Мечта - это и есть заказ науке.

Вот и Константин Федин, задумавшись о литературе мечты в дни запуска первого спутника, написал: "В конце концов, научная фантастика и есть смелое задание науке и технике".

Задание, а не отгадка! Заказ в форме романа!

Журналисты частенько применяют броское выражение: "Наука опережает мечту". Фраза восторженная... и бессмысленная. Опережать мечту - это значит делать ненужное, ни для кого не желательное. И этого не бывает никогда. Паровоз, магнитофон, кино, локация, лазер - любое изобретение имеет свои прообразы в сказках. Сказка называла правильную цель, годных средств не называла. Мечтала, давала задание, но путей не предвидела.

- А как же Жюль Верн? - говорят в таких случаях. - Ведь он то предвидел точно.

Перечитайте Жюля Верна, не доверяйтесь детским воспоминаниям, проверьте, что именно предвидел он. Его герои совершают необыкновенные путешествия под водой, в воздухе, на Луну... но какими способами? Пересекают Африку на воздушном шаре, к Южному полюсу подплывают на подводной лодке, на Луну летят в пушечном ядре. Значит, цель Жюль Верн изобразил правильно, а средств не угадал. Стоит ли называть это точным предвидением? Мечта, задание!

- Но ведь мечтать можно невесть о чем, - скажет скептик. Да, мечтать можно невесть о чем, но невесть о чем не пишут книг, не ставят кинокартин. Фантазировать следует о том, что требуется людям, и такие мечты исполняются рано или поздно, потому что человечество осуществляет то, что ему требуется.

Именно в том сила Жюля Верна, что он мечтал о необходимом. И эти мечты сбылись.

Так что не надо понимать Федина в заносчивом смысле: дескать, я - писатель - даю задание науке. Не я даю задание, я пишу о желаниях масс. Все мое предвидение в том, чтобы почувствовать желательное.

Фантастика мечты строится по такому принципу.

Хотел бы я, чтобы в моем распоряжении был могучий подводный корабль, чтобы был я владыкой морским и плавал бы во всех морях на любых глубинах и видел бы жизнь в толще вод, находил затонувшие корабли и города, из-под воды невидимкой ранил бы врага. Я хотел бы. Я опишу мою мечту. Корабль у меня такой-то. Наметим маршрут. В путь!

Так построен исходный для нас роман Жюля Верна "20 000 лье под водой". Вообще фантастика мечты была излюбленным направлением самого знаменитого из фантастов. Уэллс, наоборот, редко обращался к мечте, чаще предостерегал от вредных тенденций капитализма. Но о фантастике предостережения особый разговор впереди.

О чем мечтает современная советская фантастика? Вопрос на первый взгляд странный. О чем? Да обо всем на свете, каждый писатель о своем. Разве есть пределы для мечты? Но, как ни удивительно, и мечту можно классифицировать, потому что люди мечтают о нужном, а нужды мы в состоянии расположить по параграфам, по разделам, направлениям.

Конечно, советская фантастика мечтает о совершенном человеке будущего, безупречном физически и нравственно, и о совершенном обществе, где царит всеобщий мир, дружба и братство, войны забыты, оружие уничтожено, все люди равны материально, каждый человек получает по потребности, освобожден от повседневной заботы о куске хлеба и занят увлекательными творческими делами... Но важная тема человека и общества будущего выделена в особую главу.

Фантастика мечтает также и о совершенном производстве и быте: о гигиенических городах будущего, домах, одежде, новом транспорте, новых видах связи. Эти многочисленные мечты также поддаются классификации:

по отраслям производства (химия, металлургия, строительные материалы);

по применению (в науке, в искусстве, в быту...).

С производством переплетается и последний раздел: мечта о власти над природой. На нем мы и остановимся для примера.

В мечте о власти над природой есть своя последовательность, соответствующая логике борьбы со стихией, "ступеням подчинения естественных сил.

Ступени эти таковы:

1. Открытие, достижение, находка.

2. Использование открытого.

3. Переделка природы: улучшение, устранение

неудобств а опасных угроз.

4. Управление природой. Регулирование и планирование естественных процессов.

Последовательность эта не случайная, она связана с полнотой использования естественных богатств. Если нас удовлетворяют доли процента от щедрот природы, мы можем ограничиться готовеньким, так сказать, "снимать сливки" (стадия использования). Если нужны не доли, а целые проценты или десятки процентов, приходится вмешиваться в ход вещей, улучшать природу, приспосабливать ее для наших нужд. Если же мы хотим выжать из природы все сто или хотя бы пятьдесят процентов ее сил, надо брать на себя руководство, взнуздывать стихию, планировать природу.

А теперь проследим, как ото все отражается в жизни и в фантастике, литературной и кинематографической.

На суше:

Географические открытия к началу XX века завершены.

Используются богатства всех стран, кроме Антарктиды.

Переделка природы начата еще в доисторические времена, ибо скотоводство - это радикальная переделка животного мира, а земледелие - переделка растительности. На Земле сейчас вспахано около 10 процентов суши, это значит 15 миллионов квадратных километров лесов сведено, заменено пашнями и садами. Масштаб деятельности планетарный. Но остальные 90 процентов суши еще не используются как следует и можно помечтать об орошении пустынь: Сахары, Гоби, Кара-Кум и пр., о превращении джунглей в сады, об отеплении полярных стран ("Изгнание владыки" Г. Адамова, "Полярная мечта" А. Казанцева).

А там впереди грандиозный проект регулировки всей земной природы: усмирение наводнений, приливов, ураганов, землетрясений, управление ветрами, выравнивание зноя и холода, управление климатом. Фантастика пишет и об этом.

В океане:

Логика та же, но стихия чуждая, сделано меньше, больше осталось в сфере мечты. В глубинах, на океанском дне и по сей день открываются горные хребты посолиднев Урала и Кавказа. Правда, батискаф Пикара уже спустился на 11 километров, отнял у фантастики тему рекордных погружений. Фантастика уже перестала открывать на дне неведомые народы ("Атлантида" П. Бенуа, "Маракотова бездна" А. Конан-Дойля), но все еще надеется извлечь оттуда неведомых чудовищ ("Годзилла", "Оно пришло со дна морского") и, конечно, надеется открыть неведомые залежи радиоактивных металлов ("Тайна вечной ночи").

Использование морского дна в жизни только начато, для фантастики там еще просторно ("Подводные земледельцы" А. Беляева). Впереди переделка природы моря или встречный путь: приспособление человека для жизни в воде. Тот же А. Беляев вручает человеку жабры ("Человек-амфибия"). М. Емцев и Е. Парнов учат людей дышать на больших глубинах ("Операция "Кашалот"). О создании расы подводных людей, даже о переселении человечества в океан пишет японский писатель Абэ Кобо ("Четвертый ледниковый период").

Рыболовство и подводное земледелие. Изменение течений. Осушение морей. В основном морская фантастика на стадии переделки природы, но уже намечает всемирный проект распределения суши и моря - управления географией.

Космос. Родной дом фантастики!

Достижение, высадка, прибытие! И здесь первая стадия - освоение. Неточно говорить "открытие", поскольку планеты открывают в телескоп. Именно о прибытии человека на планеты больше всего писала научная фантастика в 50-х годах, чаще о прибытии на Венеру ("Внуки Марса" А. Казанцева, "Сестра Земли" Г. Мартынова, "Страна багровых туч" бр. Стругацких).

Что ищут на других планетах мечтатели? Настойчивее всего - братьев по разуму, желательно-старших братьев, превосходящих нас, для которых наше будущее - вчерашний день, которые способны вручить нам готовые чертежи задуманных нами изобретений. Я лично недолюбливаю эту тему. Мне видится в ней налет иждивенчества, неверия в собственные силы. Но большинство писателей и читателей охотно принимают дружескую помощь умельцев-иносолнцев.

В конце прошлого века, когда были открыты каналы на Марсе, братьев по разуму надеялись найти там. Сейчас эта мечта увяла, и не только из-за скудости марсианской суровой природы. Логика говорит: если марсиане превосходят нас технически хотя бы на пятьдесят лет, они должны были уже прилететь на Землю.

- Марсиане слишком мудры и не желают общаться

с нами, несовершенными, - отвечают на это сомнение энтузиасты.

А радиоастроном И. Шкловский предположил, что жизнь на Марсе была и завершилась. И погибшая цивилизация оставила искусственные спутники как письмо продолжателям из других миров. Может быть, мы найдем там отчет о гибели расы, не сумевшей продлить свое существование.

Так или иначе, скоро этот вопрос будет решен космонавтикой. И не желая писать произведения, которые при жизни авторов будут опровергнуты, сейчас литераторы в большинстве отправляют своих героев к звездам.

Но до ближайшей звезды - четыре световых года, полет туда и обратно со световой скоростью - не меньше десяти лет. Лететь быстрее света? Теория относительности категорически возражает против такой возможности. Скорость света - предел скоростей. В наше время этот закон физики считается одним из основных.

Правда, та же теория относительности подсказывает и выход: время относительно, зависит от скорости, при больших скоростях движется медленнее, секунды космонавтов растягиваются. На Земле пройдут десятки и сотни лет, а в субсветовой ракете - годы или месяцы. Но беда в том, что пользы мало в этих релятивистских полетах, столь любимых фантастикой. Для космонавтов время сокращается, а на Земле-то идет своим чередом. Космонавт, улетевший за миллионы световых лет, возвращается на Землю через миллионы лет. Какой же смысл в его полете? Нет интереса задавать вопросы, ответ на которые приходит через миллионы лет.

А разум наш не хочет примириться с тем, что впереди предел, и человечество не перешагнет его никогда. Вот почему, наперекор физике, фантасты упорно твердят о полетах быстрее скорости света. Вы можете прочесть об этом у Ефремова, у Стругацких, у Мартынова, у Колпакова. И это не от неведения, не от неграмотности, а от упорного неверия в пределы природы и пределы сил человеческих.

Расстояния не должны мешать дружескому рукопожатию космических друзей.

Полет на Марс, чтобы познакомиться с разумными марсианами, полет к Сириусу, чтобы познакомиться с разумными каллистянами, полет в ядро Галактики, чтобы познакомиться... полеты, полеты, полеты... Появилось уже какое-то однообразие в этих повторяющихся полетах. Назревает литературный штамп: картина старта, удаляющийся глобус на звездном небе, перегрузка, невесомость, обязательный метеорит в пути... В кино-то не приходится говорить о штампе, с тремя фильмами штампа не получится.

Может ли случиться, что человечеству надоест летать в космос? На Западе всерьез подсчитывают, когда это произойдет, даже табличка возможных причин составлена, она приведена в книге И. Шкловского "Вселенная, жизнь, разум". Я-то сам не думаю, что человечество когда-нибудь согласится с остановкой, очертит свой жизненный круг, скажет: "Дальше некуда". Но читателю сюжеты с полетами могут надоесть довольно скоро. Резче всего эта читательская усталость выражена в романе С. Лема "Возвращение со звезд".

И о чем писать тогда?

Но ведь выше говорилось, что открытия - только первый этап покорения природы. Далее следует использование, улучшение, управление, как на Земле, так и в космосе.

Космос на самом деле остро необходим людям. Уже сейчас там найдутся тысячи дел.

Сейчас, когда я готовлю эту книгу к печати, в Океан Бурь прибыла советская ракета "Луна-9". Газеты наполнены статьями о будущем использовании Луны. И астрономам нужна Луна: они мечтают о лунной обсерватории, метеорологи - о наблюдении Земли с Луны, геологи - об исследованиях на Луне, на Луну рвутся биологи, медики и спортсмены. А там и заводы пойдут на Луну, производство, требующее вакуума и холода. И переедут на Луну вредные производства, загрязняющие атмосферу, выделяющие слишком много тепла. И будет на Луне центральный межпланетный космодром, и заводы, его обслуживающие, и рудники, снабжающие те заводы, и оранжереи для жителей, работающих на заводах и рудниках.

Об открытии Луны современная фантастика уже не пишет. Как правило, вы встретите Луну освоенную, трудовую. И все чаще читаете о работающих на человека планетах. Такой очеловеченный космос изображают бр. Стругацкие в своей книге "Стажеры". Книга эта - сборник новелл, нанизанных на стержень - поездку инспектора по планетам. А на планетах трудятся ученые, горняки, строители. Люди любят, женятся, рождаются дети на Марсе.

Но человек требует человеческих условий, ему надоедает жить в скафандре. И вот встает (практически лет через сто-двести, а в литературе - уже сейчас) проблема перехода к третьему этапу - к переделке космоса, приспособлению его к потребностям человека.

Пусть на Луне можно будет дышать, пусть там появится атмосфера, хотя бы временная, постепенно исчезающая ("Лунные будни" Г. Гуревича)!

Пусть будет на Марсе кислород, добытый из камней термоядерной энергией ("Голубая планета" В. Журавлевой)!

Завезем на Венеру растения. Пусть они очистят ее атмосферу, изготовят из углекислого газа кислород ("Пояс жизни" И. Забелина)!

Преобразование планет - это только часть той обширной программы, которую Циолковский сформулировал в общеизвестных словах: "Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством завоюет все околосолнечное пространство". Действительно, простора и света в космосе хватает. Земля получает от Солнца одну двухмиллиардную долю лучей, остальное пропадает втуне. Кроме нашей еще два миллиарда Земель могли бы разместиться вокруг Солнца.

Как будет выглядеть завоеванное околосолнечное пространство?

Сам Циолковский представлял себе, что люди будут жить в небольших искусственных спутниках, как бы на космических автобусах, снующих в космосе по всем направлениям.

Американец Дайсон предложил соединить все спутники в единое целое, создать вокруг Солнца гигантский футляр и расселить наших потомков на его внутренней поверхности.

А может быть, заселив Марс и Венеру, люди начнут изготовлять не спутники, а планеты, подходящие для жительства, разламывая на части Юпитер, Сатурн и прочие безжизненные, непомерно громоздкие и человеку ненужные небесные тела? "Этот вариант я старался изобразить в рассказе "Первый день творения". А потом, исчерпав ресурсы Солнечной системы, будут зажигать искусственные солнца или ловить безлюдные звезды в просторах Вселенной и сгонять их поближе друг к другу в единое стадо, создавать грандиозные кучи из миллионов звезд, подобные шаровым скоплениям ("Порт каменных бурь" Г. Альтова).

Пожалуй, это уже этап управления космическими процессами.

А теперь сравните с киномечтой.

"Тайна вечной ночи" - спуск на батистате, открытие полезных ископаемых на морском дне. Открытие! Первый этап покорения океанского дна.

"Человек-амфибия" - история первого человека, способного" жить и работать на мелководье. Без жабр, но с помощью ластов и акваланга техника уже осуществила эту мечту.

"Я был спутником Солнца" - полет на космическом корабле в межпланетном пространстве.

"Небо зовет" - история первого полета к Марсу, неудавшегося, с вынужденной посадкой на астероиде.

"Мечте навстречу" - самый первый полет на Марс с самоотрицанием в конце: "Извините, этого не было, мы показали вам сон".

"Планета бурь" - самая-самая первая высадка на Венеру.

В мире мечтаний получается маленький уголочек кинофантастики в непосредственной близости от жизненной практики. Опережение действительности лет на пятнадцать... и по всем линиям - отставание от мечты.

Помню, в октябре 1957 года, как раз тогда, когда небо бороздил первый советский спутник, на экраны вышел и первый популярно-фантастический фильм "Дорога к звездам" - о жизни Циолковского и о его проектах. Случайно я попал на обсуждение и слышал восторженные речи с благодарностью режиссеру Клушанцеву, который "проявил удивительную, редкостную отвагу, взявшись за первый фильм о...".

Удивительная отвага: спутник в небе - и спутник на экране! Ракета летит к Венере - первые люди на Венере в кино!

Если это именуется отвагой, что же называют в кино робкой осторожностью?

К проблеме фантастичности в фантастике приводит нас этот разговор.