А. Фролов

НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ И ЕГО ЧИТАТЕЛИ

Повесть А. и Б. Стругацких «За миллиард лет до конца света»

В академическом литературоведении анализ художественного произведения чаще всего строится в направлении "автор- произведение". Сейчас все более актуальной становится проблема читательского восприятия, проблема взаимообусловленной связи: "автор - произведение - читатель". Связь "автор-произведение", безусловно, существует и сомнению подвергаться не может. Связь же "произведение - читатель" решается зачастую однолинейно, только в одном направлении: от произведения к читателю. Обратная же связь: от читателя к автору через произведение не всегда берется во внимание. Но связь эта существует, и фактор обратного влияния весьма существенно воздействует на писателя, что проявляется на различных уровнях художественного произведения.

Действительно, "открытое" произведение при номинальном завершении сюжета многое оставляет для читателя открытым, неясным. Автор в таком произведении ставит вопрос, но ответ на него уже должен давать сам читатель, исходя из логики развития характеров главных героев и ситуации. Бывает так, что завершенное автором произведение, "открытое" по своей системе, воспринимается читателем как незаконченное, незавершенное по той причине, что многое для читателя в произведении остается неясным. Это является своеобразным тактическим приемом автора, вовлекающего читателя в сотворчество, делающего из читателя не потребителя, но сотворца.

Автор, например, может уже в самом тексте рассыпать несколько казалось бы случайных намеков или же прямо дать несколько исходных пунктов; исходя из которых читатель должен сам провести линию поступков главного героя или же вообще всю линию его жизни за пределами произведения. Важное значение при этом приобретает индивидуальный опыт читателя, так как автор сознательно опирается на внетекстовой фактор.

Этот прием активизации читательского восприятия характерен для последних произведений А. и Б. Стругацких "За миллиард лет до конца света" и "Жук в муравейнике".

Цель странных событий начинается в жизни главного героя повести Стругацких "За миллиард лет до конца света" Дмитрия Малянова, астрофизика по специальности, в ничем не примечательное, может быть, излишне жаркое лето. Отправив жену с сыном отдыхать, он работает над завершением научной проблемы. Но только лишь он садится за письменный стол, только в голову приходит оригинальное решение задачи, как ему начинают мешать то случайные телефонные звонки, то выполняются заказы на огромную для него сумму. Все это объясняется героем как досадное недоразумение, тем более что они вписываются в рамки привычного уклада жизни: ошибочные телефонные звонки объясняются как неисправность на линии, получение продуктов - заботой жены об остающемся в одиночестве супруге.

Но обыденные, на взгляд героя, события начинают обнаруживать свою необычность и странность в восприятии читателя. Для квалифицированного в НФ читателя авторство Стругацких уже в определенной степени ориентирует на восприятие произведения как научно-фантастического даже в том случае, если жанровое обозначение отсутствует, что, кстати, характерно для произведений Стругацких последних лет.

"За миллиард лет до конца света" имеет нейтральный подзаголовок: "Рукопись, найденная при странных обстоятельствах", без какого-либо указания на жанровое и видовое своеобразие.

"Жук в муравейнике" при первой (журнальной) публикации тоже не имел ни жанрового, ни видового обозначения, оно появилось при второй публикации - "Повесть". Отсутствие определения "научно-фантастическая" закономерно. Это не случайность, а выражение последовательно защищаемых авторами взглядов на природу НФ.

Для Стругацких НФ - не самостоятельный изолированный вид или род литературы, а составная часть "обычной" литературы, литературы вообще ¹. Поэтому обозначение своих произведений как научно-фантастических они снимают, так как фантастика для писателей ни что иное как литературный прием, характерный и для фантастической и нефантастической литературы. Но читательское восприятие произведений Стругацких как научно-фантастических тем не менее происходит, что является следствием читательского стереотипа. Этому служит публикация их произведений в постоянной журнальной "рубрике "Страна Фантазия" и в сборнике "Белый камень Эредни", которому составитель предпослал подзаголовок "Сборник фантастики". Исходя из этого, даже неквалифицированный читатель будет настроен на конкретную волну восприятия, ожидая фантастических событий в жизни Малянова, видя в обычных для героя событиях проявления странностей, отчетливо различимых читателем, что определяется внетекстовыми факторами сознания читателя, определенных кругом НФ.

В свою очередь, авторы, желая преодолеть заданность такого восприятия, вводят в произведение эпизоды, которые могут заставить усомниться, что перед ними научно-фантастическое произведение. Так и в данной повести Стругацких. Например, эпизод в квартире Малянова, когда с запиской от жены появляется некая Лида: "Вот странно, - сказала она. - У меня такое ощущение, будто все это уже когда-то видела: эту кухню, этот двор... только во дворе было большое дерево... у вас так бывает?

- Конечно, - сказал Малянов с готовностью. - По-моему, это у всех бывает. Я где-то читал, это называется "ложная память"...

- Да, наверное, - проговорила она с сомнением". (9, 51 ) ². Ничем не примечательный разговор, и авторы как бы сознательно подчеркивают это. Читатель, даже настроенный на фантастичность событий, верит в обыденность. Но после прочтения повести этот ничего не значащий разговор приобретает иное значение. (Во дворе, под окнами квартиры Малянова на самом деле появится большое дерево, как очередное предупреждение "зарвавшемуся" герою). Это сознательный авторский прием мистификации читателя, настроенного на фантастику, оставляет читателя в недоумении, какое же по жанру произведение перед ним. Недоумевающий читатель становится более открытым для восприятия душевного смятения растерянного героя в чисто психологическом плане, так как оба находятся примерно в одинаковом состоянии, отвлекающем читателя от существующего в подсознании своего жизненного опыта. Происходит идентификация психологического состояния героя и читателя, хотя и по разным причинам.

Структура повести уже внутри себя содержит ряд эпизодов, которые трудно трактовать однозначно. Авторы как бы отвлекают читателя, когда описывают странные явления и поступки нарочито заземленно и обыденно. То, что это своеобразный авторский прием, воспринимается читателем только впоследствии: или в середине произведения, или даже после прочтения произведения в целом, когда читатель уже получает долгожданное фантастическое объяснение.

Примеров этого в повести Стругацких предостаточно. Кроме вышеприведенной "оговорки" о недостающем дереве во дворе, это и приезд Лидочки с запиской от жены: "Все-таки, видно, не все было в порядке с его радушием, потому что на лице красивой Лиды вдруг появилось выражение растерянности, и она почему-то оглянулась на пустую, залитую солнцем лестничную площадку, словно вдруг усомнилась, туда ли она попала" (9, 51). Читатель может сделать вывод о некой запрограммированности поступков незнакомки только впоследствии и сделать вывод, что она понимает обреченность своих поступков, продиктованных неведомой силой. Лида лишь на секунду освобождается от наваждения, но проблеск самостоятельного сознания опять погашается той же могущественной силой.

Действия и поступки персонажей постоянно имеют несколько уровней смысла, а, следовательно, несколько уровней читательского восприятия текста.

К Дмитрию Малянову, когда у него в квартире находится Лида, заходит сосед по лестничной площадке Снеговой. Желая растопить холодок в общении между ними, Малянов спрашивает Снегового, когда же он исчезнет, имея в виду постоянные его отлучки, связанные, как понимает Малянов, со спецификой работы. И далее авторский комментарий: "Снеговой заметно вздрогнул и взглянул на него, а затем втянул голову в плечи и сгорбился. Малянову показалось даже, что он собирается встать, и тут до него дошло, что вопрос его прозвучал, мягко выражаясь, двусмысленно". (9, 52). Первоначально, с точки зрения Малянова, это обычная ситуация. Это, так сказать, первый уровень - читательское восприятие с точки зрения главного героя. Второй уровень - восприятие происходящего с позиций Снегового, попавшего в неловкое положение человека, которому хозяин вынужден прямо заявить, что пора и честь знать. На первом и втором уровне читатель последовательно солидарен сначала с одним героем, а потом и со вторым. После прочтения же всего произведения возникает третий уровень, когда цепь событий, обнаруживших свою фантастичность, становится окончательно ясной. Читатель на описанные ранее события, казавшиеся ему обычными, внушавшими разве только легкое недоумение, смотрит уже совсем другими глазами. Под двумя поверхностными слоями эпизода проясняется глубинный, истинный смысл происшедшего, то есть третий уровень восприятия. Истина, открытая в данном эпизоде только Снеговому, но ни в коем случае не Малянову и читателю, раскрывается во всей трагичности в последствии. Снеговой находится под давлением непонятных сил, попытка определить их с помощью Малянова оказывается невозможной, так как Малянов сам пока находится в неведении. Никто не в состоянии помочь Снеговому, кроме его самого.

В повести есть другой ряд эпизодов, которые не имеют разгадки даже после прочтения книги. О происходящих в повести событиях читатель может только догадываться, но не иметь однозначного ответа. Если исчезновение Лидочки может быть объяснено выполнением запрограммированной и не удавшейся до конца попытки помешать работе Малянова, то другие эпизоды как бы повисают в воздухе. Авторы сознательно вырывают целые эпизоды из последовательности событий. Как оказался паспорт на имя Сергеенко Инны Федоровны в сумке жены Малянова, так и не объясняется. Можно было бы пропустить без внимания фразу: "На площадке шестого этажа, где в нише у мусоропровода целовались давеча те двое, я остановился и посмотрел вниз во двор" (1, 46), если бы не многозначительное "те". Эти и другие подобные эпизоды расширяют мир повести, заставляя читателя сомневаться, что в повести рассказано обо всех событиях и героях, активизуют сознание читателя, и, в конце концов, спасают авторов от самоповторения дублирующимися эпизодами.

Активизируют читателя и эпизоды, казалось бы, ясные, но не завершенные до конца. Неясно, с кем разговаривал Вечеровский, когда Малянов принес ему свою работу. Незавершен эпизод о посещении Малянова следователем из прокуратуры. Количество примеров можно было бы продолжить, но "важнее подчеркнуть, что это сознательный прием А. и Б. Стругацких, обусловивший и структуру повести "За миллиард лет до конца света": она состоит из глав, внутри которых - подглавки, разные по объему, иногда без начала и конца, иногда начинающиеся и заканчивающиеся на середине предложения. Они напоминают страницы обгоревшей рукописи, где роль реставратора предназначена читателю.

Драматизм повествования определяется напряженным взаимодействием обыденного, с одной стороны, и таинственного, необычайного, - с другой. Факты и события окружающей жизни по мере развития действия становятся все более непонятными, таинственными и даже зловещими - непонятное объясняется, как, например, теория Вечеровского. Чередование и взаимопроникновение реального и фантастического и составляют своеобразный фон книги.

Практически все герои повести психологически выбиты из колеи. Сознание героев, прежде всего главного героя, теряет способность адекватно реагировать на происходящее, заставляет иногда подсознательно находить спасительную опору в стереотипах мысли и поведения. После первого визита к Вечеровскому, когда Малянов рассказал, что его подозревают в убийстве Снегового, ему стало страшно возвращаться в свою квартиру. Поймав себя на этом чувстве, Малянов как-то по-детски возмущается, но против чего или кого он протестует, не понимает сам. Это интуитивный протест человека против неизвестных таинственных сил, не имеющих даже очертаний. Впоследствии, когда очертания враждебной силы становятся обозримыми, Малянов тем не менее пытается найти спасительную опору с точки зрения житейского опыта. Сознание Малянова отторгает объяснение происходящего, хотя, как для ученого, версия Вечеровского для него убедительна. Реакция Малянова напоминает реакцию здорового организма, отторгающего болезнь.

В повести братьев Стругацких все последовательно проверяется на прочность, вследствие чего все казавшееся устойчивым становится зыбким, постоянно заставляя читателя следить не за внешней канвой событий, а перенести внимание в психологический мир поисков героев: "...Неважно, какая сила на вас воздействует, важно - как вести себя под давлением" утверждают авторы устами одного из героев. Стругацкие дают на примере героев, испытавших на себе давление неведомых и зловещих сил, несколько вариантов поведения в экстремальной ситуации.

Авторы искусно и разнообразно показывают индивидуальное воздействие на каждое действующее лицо, но, понимая причины, приведшие к капитуляции каждого, читатель, тем не менее, все свои симпатии отдает Малянову и Вечеровскому. Пройдя вместе с Маляновым весь путь борьбы, читатель идентифицирует себя с ним, так как ему по-человечески понятна внутренняя борьба главного героя. Когда Малянов, получив последний удар, идет к Вечеровскому со своей белой папкой, как с белым флагом, читатель понимает, что он поступить иначе не может. Читателю близка позиция Малянова, продолжающего борьбу до последнего не столько из чувства собственного достоинства, а скорее из чувства человеческого достоинства, как будто речь идет здесь не только о нем, как индивидууме, а как о представителе всего земного Человечества, как будто по тому, как поступит он, будут судить о всем Человечестве.

Авторы нигде прямо не декларируют этот тезис, но читатель именно так понимает позицию Малянова, исходя из логики его поведения. Слияние в главном герое личного, глубоко индивидуального, и общественного составляет главную привлекательную черту ничем не примечательного научного сотрудника Дмитрия Малянова. Ход событий сложился так, что выбор должен он сделать сам, без чьей-либо помощи. Оставшись один, он не осознает того, что на самом деле он не одинок, что жизнь, прожитая им, идеалы нашего общества пустили в нем слишком крепкие корни, и сдаться он просто не может. Страх перед собственной смертью его не останавливает, но, когда гибель грозит не ему, а его сыну, Малянов вынужден капитулировать.

Но читатель не может смириться с поражением главного героя, даже вынужденным, он ищет для него не оправданий, а какого-то выхода. С желанием читателя солидарны и авторы, отсюда "открытость", "незаконченность" повести, ее вариантивный финал.

Первый вариант, предлагаемый авторами для Малянова, - сдаться и никогда не возвращаться к работе над данной темой - для читателя совершенно неприемлем, так как не соответствует логике характера героя. Он силен именно своей слабостью. Терзаясь мучительными сомнениями, прокручивая варианты выхода, Малянов приходит к выводу: "Я останусь по сю сторону черты вместе с Вайнгартеном, с Захаром, с Глуховым - попивать чаек или пивко, или водочку, закусывая пивком, толковать об интригах и перемещениях, копить деньжата на "запорожец" и тоскливо, и скучно корпеть над чет-то там плановым... Да и Вайнгартена с Захаром я никогда больше не увижу. Нам нечего будет сказать друг другу, неловко будет встречаться, тошно будет глядеть друг на друга и придется покупать водку или портвейн, чтобы скрыть неловкость, чтобы не так тошнило... Конечно, останется у меня Ирка, и Бобка останется жив-здоров, но он уже никогда не вырастет таким, каким хотел бы его вырастить". (1, 47)

Человек, отчетливо сознающий всю неприглядность такой последующей жизни, не может пойти на это сознательно: поставить правильный диагноз означает сделать первый шаг к выздоровлению. Казалось бы для Малянова нет иного пути, как свернуть работу, вся логика повествования ведет к этому, но авторы и читатель сопротивляются. Авторы как бы надеются, что читатель найдет выход для своего любимого героя. Читатель уравнивается с авторами в разработке судьбы главного героя, одинаково участвуя в завершении повести.

Авторы предлагают от лица Вечеровского второй вариант: Малянов может отложить работу в данное время, чтобы возобновить ее, когда подрастет сын. Для авторов и для читателя этот вариант более приемлем. Это будет поражением, но поражением временным. Читатель согласен на это компромиссное решение, только отталкиваясь от первого. Если бы не существовало первого варианта - окончательная капитуляция - читатель с возмущением отверг бы новый вариант.

Но существует и третий вариант: продолжить работу до конца, несмотря ни на что, жертвуя даже жизнью близких. Этот поступок, казалось бы, вне логики характера героя, но находится ли он вне логики авторской позиции?

Показателен для данной ситуации последний эпизод повести, когда происходит последний разговор между Маляновым и Вечеровским: "Ты кажется вообразил, что я собираюсь с голыми руками идти против танка. Ничего подобного. Мы имеем дело с законами природы. Воевать против законов природы - глупо. А капитулировать против законов природы - стыдно. В конечном счете - тоже глупо. Законы природы надо изучать, а изучив, использовать. Вот единственно возможный подход". (1, 47). Четкая логика доводов Вечеровского направлена на то, чтобы снять чувство обреченности у Малянова. Он надеется, что Дмитрий Малянов преодолеет свой черный страх перед неведомым, он взывает к его логике ученого, доказывая, что "охота" идет не именно за Малиновым и что все происходящее с ним только случайность.

Малянов остается с Вечеровским, и к этому выводу Стругацкие ведут читателя последовательно и ненавязчиво. "Болея" за героя, читатель ищет и находит в тексте свидетельства своей правоты: Малянов смотрит на стол Вечеровского, на котором лежат папки, принесенные до него, и как будто оскорбленный соседством с ними своей работы, "взял ее и положил себе на колени". (1, 47).

Малянов на протяжении всего произведения предстает перед читателем обычным, ничем не примечательным человеком, чем он, собственно и вызывает симпатии, в отличие, скажем, от Вечеровского, в котором присутствуют некоторые черты супермена. Поэтому так близки и по-человечески понятны мучительные сомнения Малянова.

В финале повести характер главного героя поднимается на новую ступень. Если на протяжении всего повествования он мечется по замкнутому кругу житейских, семейных, обыденных проблем, то в финале Малянов разрывает эти рамки и переходит на новую спираль развития. Он перестает размышлять только о себе и своей семье, находит иные критерии поведения и отношения к жизни. Он поднимается до уровня Вечеровского, который до этого казался скорее схемой, чем живым человеком, но читатель, ставя в один ряд с ним Малянова, как бы переносит на него главного героя, наполняет эту схему человеческим содержанием. Одновременно и Малянов приобретает черты Вечеровского. В финале Вечеровский и Малянов - это зеркальное отражение друг друга: "Мы смотрели друг другу в глаза, и за толстыми стеклами очков его не было ни напряжения, ни натужного бесстрашия, ни пылающего самоотречения - одно только рыжее спокойствие и рыжая уверенность в том, что все должно быть именно так и только так". (1, 48).

Выход Малянова на "орбиту" Вечеровского подтверждает и тот факт, что он повторяет только вторую половину тирады Вечеровского: "Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я с полпути повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мною кривые, глухие окольные пути..." (12, 61). Малянов в "десятый, в двадцатый раз" убеждает себя, что жить подобно Глухову никогда не сможет (глухие - Глухов) и делает выбор окончательный и бесповоротный, отбрасывая последние сомнения, как отбрасывает фразу: "Сказали мне, что эта дорога приведет меня к смерти, и я с полпути повернул обратно".

Выбор главного героя Стругацкие не подчеркивают, но этого и не требуется. Особенность поэтики произведения с вариативными типом финала требует самостоятельного вывода читателя; исходя из своих нравственных принципов, читатель принимает решение за героя. Выберет ли он капитуляцию, компромисс или борьбу для главного героя - означает жизненную позицию читателя.

Вариативность финала - это своего рода текст для читателя, его проверка, как поступит он сам, какую позицию займет он в подобной непростой ситуации, требующей выбора жизненного пути.

Таким образом, вопрос о выборе пути главного героя повести остается открытым. Авторы подчеркивают это рядом вопросов, в том числе: кто автор "рукописи, обнаруженной при странных обстоятельствах" (таков подзаголовок повести)? Повествование ведется то от третьего лица, то от лица Малянова. Кто это третье лицо: всеведущие авторы или кто-то третий, присоединившийся к Вечеровскому и Малянову? Что это за "странные обстоятельства", после которых отдельные листы рукописи не имеют ни начала, ни конца? Вопросов много и главный из них - удалось ли открыть причину таинственных событии, обнаружится ли "ключик к пониманию всей этой зловещей механики, а, может быть, и ключик к управлению ею?.." (1, 48).

Вечеровский выдвигает гипотезу, объясняющую механизм "зловещей механики", подтвердилась она или нет, авторы не говорят. Как это ни парадоксально, Стругацких это не интересует. Не это для них главное. Они говорят: "Дело фантастов - больше и глубже исследовать человека" ³. Технические и научные идеи в научно-фантастических произведениях А. и Б. Стругацких нужны только как фон для исследования человека, проблемы многообразных связей Человека и Социума. При этом писатели не предлагают готовых решений, а активизируют читателя, приглашая его к сотворчеству, как это происходит в повести "За миллиард лет до конца света".

ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ

Харитонов Е., Щербак-Жуков В. Марс

Брандис Е., Дмитриевский В. Тема «предупреждения» в научной фантастике

Харитонов Е. «Русское поле» утопий

Ляшенко М. Без прицела

Беляев А. Золушка