КОМПАС ФАНТАСТИКИ

В № 15 "Известий" были опубликованы заметки писателя Вл. Немцова "Для кого пишут фантасты?", в которых автор рассмотрел некоторые вопросы развития научно-фантастической литературы и подверг критике отдельные произведения советских писателей-фантастов.

Заметки вызвали много разноречивых откликов читателей и писателей, работающих в жанре научной фантастики.

Сегодня мы публикуем статью академика Ю. Францева, продолжающую начатый разговор.

ПОЛЕТ мысли - обязательное требование науки. Ей давно уже стало недостаточно одной комбинирующей памяти, и тип всезнающего ученого-эрудита исчезает. Полет мысли, строгой и смелой, нужен нашей практике, делам строительства нового общества. В этой новой атмосфере успешно развивается и новый вид художественных произведений - научной фантастики. Это далекие наследники древних сказок о ковре-самолете и живой воде, сказок, которые мудро выделял в народном творчестве и высоко ценил Горький как памятники человеческой мечты.

Литературоведам оценивать в целом и частностях достоинства этих произведений. Мне же хотелось бы поставить лишь один общий вопрос - о научно-социологическом романе, обращенном к будущему. Ведь в произведениях так называемой социальной фантастики рядом с чудесными машинами на неведомых планетах, в неразгаданных мирах непременно присутствуют человеческие существа, нарисованные писателем. И никакой литературной фантазии не вырваться из рамок человеческих отношений, которые вот уже тысячелетия ставят перед литературным творчеством самые разнообразные проблемы. Проблемы человеческих отношений занимают своё место и в фантастическом романе, хотя они, конечно, своеобразно трансформируются, подчиняясь полету мысли автора. В чем же состоит этот полет?

Один из самых ранних этапов в развитии человеческой фантазии был характерен тем, что вещи наделялись несвойственными им чертами. Это - небылицы, известные фольклору всех народов. Художественная фантазия современного писателя, разумеется, не может сводиться к этому простому перенесению известных свойств, к их произвольной комбинации. Она ищет и открывает новые свойства, а в них - намек на новую социальную сущность.

При этом встает один немаловажный вопрос: можно ли в фантастическом романе отменять по воле автора те или иные социологические законы? Можно, ибо современная наука, развиваясь, устанавливает, что те или иные законы человеческого общежития не вечны, что в ходе развития общества они подлежат изменению или вовсе утрачивают свое значение. Здесь поистине широкий простор для фантазии художника, для полета его мысли, но отнюдь не для голого произвола. И если в современном фантастическом романе, посвященном проблемам завоевания природы, изменяются или вовсе отменяются" некоторые привычные нам представления, то делается это отнюдь не во имя простого возвращения к теории теплорода, флогистона, к донаучной стадии истории мысли.

В этой связи остановимся на одном творческом приеме совмещения разных социальных закономерностей, которым довольно часто пользуются современные фантасты. Он напоминает прием Марка Твена, создавшего "Янки при дворе короля Артура", произведение, где в острой коллизии сталкиваются настоящее и прошлое. Современный человек, или, вернее, земной человек будущего, встречает на другой планете измененное фантазией автора земное прошлое. Как же выглядит это столкновение прошлого и будущего, например, в повести А. и Б. Стругацких "Трудно быть богом". Люди по поручению одного земного института оказываются на отдаленной планете и застают здесь (схематически нарисованные) очертания средневековья, феодального общества. Вместе с тем в рамки этого феодального общества втиснуты фашисты, штурмовики, лагеря смерти и т. д. Но известно, что для своего времени феодализм был прогрессивной ступенью развития общества. Фашизм же - раковая опухоль на теле современного загнивающего капитализма в его последней, империалистической стадии.

Правомерно ли такое слияние различных по социальной, классовой сущности эпох, убеждает ли картина феодального деспотизма, перерастающего в фашистскую диктатуру, как пишут критики об этом романе? Конечно, вполне возможно предположить, что где-то, на какой-то планете существует феодализм, резко отличающийся от земного. Но можно ли создать картину своеобразного феодального общества с помощью черт, перенесенных из совершенно другой эпохи и присущих только этой эпохе? Фашизм был в известном смысле возвращением к средневековому варварству, но феодализм в истории не был и не мог быть провозвестником фашизма. Страдает и наше понимание феодализма, и наше понимание фашизма. При такой социологической или философско-исторической концепции от фашизма остаются штурмовики, но исчезают породившие фашизм капиталистические монополии. Фашизм становится какой-то извечной, "космической" категорией. К чему это? А картина самого феодализма очень напоминает взгляды просветителей XVIII века, рисовавших средневековье как царство беспросветного мрака. Как же тогда обстоит дело с законом прогрессивного развития общества? Может быть, этот закон отменяется? Ведь в своеобразном феодальном обществе, как оно нарисовано в повести, зарождающаяся буржуазия уже заклеймена печатью вырождения, в этом обществе не видно могучих и здоровых сил, которые могли бы вести его вперед.

Суть подобных романов, по-видимому, заключается в том, чтобы показать столкновения современного человека с уродливым прошлым, пересечение разных исторических судеб. В повести "Трудно быть богом" эта мысль подчеркнута в названии земной организации, которая командировала своих представителей в прошлое, - Институт экспериментальной истории. Но повесть опровергает, а не подтверждает возможность вмешательства в ход истории, ускорения исторического процесса и изменения его характера. Это было бы верно, если бы речь шла о человеческом произволе, о насилии над историей, о волюнтаризме. Но ведь научная социология утверждает возможность человека, вернее, социальных классов, влиять на ход истории, если они действуют в том направлении, в каком объективно развивается данное общество. Научная социология утверждает, что именно так народные массы творят историю, что от их деятельности зависят темп и в значительной мере характер развития общества, определяемый объективными закономерностями исторического процесса. От деятельности народных масс зависит, чтобы возобладала прогрессивная тенденция развития. Именно такая социологическая концепция дает широкую возможность художнику поставить ряд больших вопросов и по-своему, в художественной форме, наметить их решение. Но в повести этого, к сожалению, не случилось. Научная социология выступает и против волюнтаризма и против исторического фатализма. Ее положения досказаны жизнью, например, тем, что целые народности на данном этапе перешли от родового строя, лука и стрел, шаманства к социалистическим формам общежития.

К истории, к вопросам социальной структуры общества нельзя относиться как к декорации, служащей бледным фоном, на котором развертывается сюжет. Это хорошо известно, особенно со времен Бальзака и Л. Толстого. Социальная структура общества и в фантастическом романе, посвященном социальным проблемам, определяет всю ткань повествования. Понимание общественных отношений - необходимый трамплин для высокого полета социальной фантазии. Это хорошо подтверждают те научно-фантастические произведения, которые характерны правильным отношением к достижениям научной социологии. Широкую известность приобрел, например, написанный в этом плане роман И. Ефремова "Туманность Андромеды".

НО ЗА последнее время появились романы советских писателей, посвященные будущему, лишенному четких социальных очертаний, например, капиталистическому обществу, в котором совсем нет классовой борьбы, не видно его социальной основы. В повести братьев Стругацких "Хищные вещи века" подчеркивается изощренно высокий материально-технический уровень жизни будущего общества, изобилие, в которое по горло погружены люди. В ней ставится ряд проблем - о судьбе сознания и характера человека, об изменений этических взглядов и психологических установок человека в этих новых условиях. Но что можно сказать об этих изменениях, если в повести отсутствует первооснова всех социальных изменений? Как может художник писать о жизни общества и ни одним штрихом не выдать ее социальной сущности?

На Западе появились сейчас мастера художественной фантастики которые довольно откровенно заявляют, что им нет никакого дела до данных науки (и естествознания, и научной социологии), что их творчество - вольная игра воображения. Но в таком случае надо ли придумывать этому творчеству новое название - "социальная фантастика"? Не вернее ли сохранить за ним старое и более откровенное название - сюрреализм. Наличие в подобных химерических повествованиях каких-то мимоходом оброненных слов о "гравитационном поле" или о "фотонах" едва ли меняет дело по существу. Такие произведения имеют весьма отдаленное отношение к социальному фантастическому роману о силе человеческой мысли и дела...

Дорога у советской художественной фантастики иная, и научная социология должна служить верным помощником таланту писателя. При этом условии художественная попытка заглянуть в будущее бросает свет на ту или иную сторону нашей борьбы за будущее, стимулирует эту борьбу, позволяет осознать ее значение, еще глубже усиливает ее эмоциональное наполнение. В этом сила социальной фантастики.