МИЛЛИАРДЫ ГРАНЕЙ БУДУЩЕГО

МЫ, ЛЮДИ социалистической страны, так привыкли заглядывать вперед, планировать, ссылаться на будущее и заботиться о нем, что подчас забываем, что будущего еще не существует. Оно будет построено из настоящего, но настоящего не механически, а диалектически продолженного в будущее. Поэтому представления о какой-то строго определенной структуре будущего, которую обязательно должны видеть фантасты, являются чистейшей метафизикой, неуклюжей попыткой повторения библейских пророчеств. Только диалектическая экстраполяция реального опыта истории земли, жизни, космоса, человеческих обществ может претендовать на научное предвидение возможного будущего

Очевидно, что научная фантастика не является и не может являться пророческим предвидением целостной картины грядущего. Писатель-фантаст в своих попытках увидеть будущий мир необходимо ограничивает себя, подчиняет свое произведение какой-то одной линии, идее, образу. Затем, подбирая из настоящего, из реальной окружающей его жизни явления, кажущиеся ему провозвестниками грядущего, он протягивает их в придуманный мир, развивая их по научным законам. Если произведение построено так, то фантастика научна. Если главное в ней - только научное открытие, тогда фантастика становится узкой, технической, неемкой. Если главное - человек, тогда произведение может стать сложным и глубоким. Излишне говорить, что изображение человека в будущем мире таит в себе громадные трудности. Черты будущего должны быть многогранными, и само действие должно развиваться в ином плане, не свойственном настоящему времени. Только так возникают и достоверность, и перспективная глубина образов людей и облика грядущего мира.

МНЕНИЕ, сложившееся на заре развития советской научной фантастики, что этот вид литературы служит популяризации научных знаний или пропаганде науки среди детей, неточно, потому что охватывает лишь ничтожную часть возможностей научной фантастики. А между тем подобные взгляды порождают встречающиеся на страницах газет и журналов утверждения, что "действительность обогнала фантазию". Обобщенное утверждение подобного рода абсолютно неправильно, хотя в отдельных конкретных случаях и возможно. Возможно там, где мечта была ближнего прицела, устаревшая уже в момент печатания книги, или же, если речь идет о вещах, написанных за много лет до наших дней. На деле никакая действительность не может обогнать мечту и фантазию. Если бы случилось, что реальность обогнала бы наши мечты, то это означало бы, что люди попросту перестали мечтать.

Другой взгляд на научную фантастику как на занимательную популяризацию науки не менее архаичен. Он сложился в двадцатые-тридцатые годы, когда науку действительно надо было пропагандировать. Сейчас хорошие научно-популярные книги и журналы читаются нисколько не меньше, а подчас и больше, чем произведения художественной литературы. Значение научной фантастики в деле пропаганды науки отошло на задний план Это не значит, что фантастика ослабила свою связь с наукой и ударилась в чистой воды сказку, хотя и такой взгляд иногда встречается среди литераторов. Нет, научная фантастика поднялась на новую ступень и стала вровень с обычной художественной литературой. В своих лучших произведениях она прослеживает влияние достижений науки на материальную структуру общества и духовную жизнь человека. Или же обрисовывает воображаемое развитие научных открытий, зародыши которых возникают сегодня, и ведет читателя к пониманию возможностей, заложенных в социальных явлениях настоящего.

Изложенные соображения уводят нас далеко от устарелых взглядов на значение научной фантастики и от надуманного лимитирования ее тематики, столь долго тормозивших развитие у нас этого вида литературы. Надо удивляться, что нас снова пытается возвратить к этим взглядам В. Немцов в своей статье "Для кого пишут фантасты?", помещенной 18 января в "Известиях".

СОВЕРШЕННО очевидно, что аспекты виденья будущего могут и должны быть столь же многообразны, как сама реальная жизнь, и столь же необъятны и неисчерпаемы, как человеческое познание мира. Только наивные и невежественные люди могут воображать, что, переступив некий порог будущего, человечество решит все проблемы существования. Окружающий мир бездонен по сложности своего устройства и ставит перед нами все более сложные задачи. Неизбежное распространение человечества в космос, бытие людей на грани необъятной бесконечности Вселенной, наконец, контакт с иными звездными цивилизациями - все это проблемы такой чудовищной сложности: научной, социальной, философской, что для успешного их разрешения понадобятся легионы выдающихся умов.

Предчувствие всего этого, пронизывающее современную жизнь, порождает острое внимание к представлениям о будущем. Отсюда тот гигантский спрос, какой существует на произведения научной фантастики. Существует еще и потому, что никогда во всей своей истории наша планета и все человечество не подвергались такой серьезной опасности. какую сулят новейшие научные открытия и их техническое воплощение, если они будут находиться во власти безответственных политиканов и невежественных дельцов. Мы хотим верить в будущее и подкрепить свою веру обоснованной надеждой на уничтожение этой опасности, на объединение человечества, устранение малейшей возможности войны.

Миллиарды различных граней будущего, отраженные в сознании грядущих людей, еще не существующих, но создаваемых нашим воображением, - вот практически беспредельное поле для произведений научной фантастики Пора себе ясно представить, что нас должны беспокоить не вопросы, о чем и для кого писать научным фантастам. Громадная читательская аудитория Советской страны интересуется наиболее передовыми вопросами современности, и уровень ее - научный и социальный - не может оцениваться с позиций прежних лет. Несравненно важнее - куда ведет изображение будущего, каков тот компас, которым руководствуется писатель в своем видении грядущего мира? Ведет ли он к новому миру коммунизма - миру высшего общественного сознания, морали, человеческих отношений или же к перестановке старых декораций, придающих фальшивый "облик грядущего" все тем же древним ужасам человечества - угнетению, эксплуатации, войне и злобной жадности-всему тому, что насыщало и насыщает человеческую историю от диких времен до капитализма и фашизма наших дней? Мне думается, что для нас - это критерий первостепенной важности, так как именно образы борьбы за становление высшей формы социального устройства - коммунистического общества должны составлять ведущую линию советской научной фантастики. Параллельно этому наша фантастика должна вскрывать возможности столкновения коммунистического мира, его общественного сознания с отживающими, но злобными и вредоносными идеологиями индивидуализма, империализма, мещанским соперничеством в богатстве и обладании вещами.

Вот главный критерий оценки нашей научно-фантастической литературы - и тот пограничный рубеж, на котором сталкиваются идеология советской и западной фантастики.

ЕСЛИ рассмотреть с этой позиции важнейшие положения статьи В. Немцова, то станет ясным, что автор вовсе не руководствуется этим основным критерием, избегает его, оперируя общими, а потому пустыми ссылками на весьма неопределенный "светлый мир нашего завтра" и на некоего "массового" читателя (по мнению В. Немцова, - глупого, так как он требует для него "облегченной" фантастики).

Более половины всей статьи посвящено критике творчества братьев Стругацких - наиболее интересных фантастов "среднего" поколения, характерных своими попытками изображения будущего коммунистического мира с его важнейшими социальными сдвигами я изменениями сознания людей. Писатели посвятили себя генеральным проблемам советской научной фантастики. В. Немцов же бросает Стругацким обвинение в неверной идеологической направленности их последних (лучших!) произведений, объявляя, что они пошли назад от своих ранних вещей.

Братьев А. и Б. Стругацких уже с первых шагов их пути в научной фантастике отличали попытки обрисовать столкновение капиталистического и коммунистического сознания. Вначале это были конфликты между отдельными людьми в "Стране багровых туч" и в "Пути на Амальтею", затем все более уверенные и сложные образы борьбы за коммунизм будущего в "Стажерах" и "Возвращении". Произведения Стругацких характерны четким противопоставлением людей коммунистического общества черному миру неустроенных социальных форм на Земле или других, придуманных, планетах. С духовными основами капитализма - мещанством, фашизмом, оголтелым индивидуализмом - герои произведений Стругацких сражаются непримиримо. Таково столкновение земных исследователей с миром феодально-религиозного фашизма в повести Стругацких "Трудно быть богом", которую я считаю лучшим произведением советской научной фантастики за последние годы.

Другая их повесть - "Хищные вещи века" недоработана в художественном отношении, но она целиком находится на том же пути борьбы с пережитками капитализма. В ней авторы фантастически заостряют вполне реальную и важную проблему мещанского преклонения перед изобилием вещей и удовольствий, погоню за их приобретением, за ежечасно меняющейся модой. Все это уже сделалось бичом капиталистического общества на Западе а оттуда эти веяния доходят и до нас. Несомненно, власть вещей станет серьезной проблемой в деле воспитания новых поколений. Следует отметить очень своевременное обращение писателей к этой теме.

Я НЕ ХОЧУ сказать, что Стругацкие достигли таких высот творчества, что им не свойственны частные ошибки и художественные просчеты. Наоборот, как у всех ищущих, находящихся на подъеме, взявшихся за наиболее трудные темы писателей, у них частных ошибок может быть немало. Я не раз спорил с ними по поводу неудачных образов или речевых характеристик изображенных ими людей будущего. Но это - предмет серьезного критического разбора художественного мастерства писателей. Статья же В. Немцова не имеет ничего общего с таким анализом.

В самом деле, как же случилось, что лучшие достижения фантастики - повести "Далекая Радуга" и "Трудно быть богом", - объявляются вместе с "Хищными вещами века" идейными ошибками? Я не имею возможности здесь разобрать нелепейшие обвинения, невесть зачем неуклюже сколоченные В. Немцовым. Но ведь всякому, кто читал упомянутые произведения, ясно, что обвинять героев "Трудно быть богом" в безучастном отношении к угнетенным, - значит, попросту искажать истину. Именно марксистско-ленинский взгляд на помощь странам, пусть даже с устарелыми и тираническими формами общественного устройства, заставил писателей так живо и сильно представить тяжкий моральный конфликт встречи и борьбы коммунистов Земли с угнетателями некоей планеты. Не большего стоит и упрек в антигуманизме обитателей "Далекой Радуги". Кстати, вопреки утверждениям В. Немцова, там обсуждался вопрос, не кого спасать, а что спасать из трудов ученых. О том, что надо спасать женщин и детей, было решено до спора.

А если "хищные" вещи, чью власть над душами мещан с ненавистью описали Стругацкие, показались, как явствует из статьи, столь привлекательными В. Немцову, то вряд ли это обязательно для всех читателей. Дело вкуса! Ведь и сцена доны Оканы с Руматой в повести "Трудно быть богом" видится В. Немцову как альковно-эротическая. А по-моему, она служит только полному отвращению от всякой сексуальности, если даже у читателя и было намерение позабавиться эротикой!

Так, с помощью незамысловатых искажений В. Немцов расправляется с братьями Стругацкими - серьезными писателями, уже заслужившими признание читателей в нашей стране и за рубежом. Не лучше выглядит и его "критика" А. Громовой и молодого способного фантаста С. Гансовского, якобы за пропаганду "телепатической мистики". В. Немцов, используя этот аргумент, патетически обвиняет авторов в бестактности, в оскорблении священной борьбы народа с фашизмом. Это не просто несправедливо. Он совершенно забывает, что во второй половине нашего века уже нельзя больше проводить знака равенства между мистикой и парапсихологическими явлениями.

Мне думается, что смысл безаппеляционных выводов статьи В. Немцова заключается в том, что ему вздумалось критиковать современную фантастику с позиции своих давно скомпрометировавших себя взглядов, основанных на вкусовщине и непонимании сложности современных процессов общественного развития.