НЕИЗБЕЖНОСТЬ ФАНТАСТИКИ

1

В наш стремительный век полтора-два десятилетия - это целая эпоха.

На рубеже 50-60-х годов, когда человечество вышло на порог космоса, когда расщепление атома стало реальным источником увеличения энергетического баланса Земли, когда перед кибернетикой открылись перспективы конструирования "умных" компьютеров, а исследования в области генетики подтвердили "сумасшедшую" гипотезу о грядущей возможности создания биокопии человека, - мировая научная фантастика пережила стремительный взлет.

Великие свершения обгоняли мечты фантастов.

"Вряд ли нам придется ждать больше двадцати лет, - писал Артур Кларк, - пока появятся ракеты с атомными двигателями, которые смогут достичь даже самых дальних планет". Подобные прогнозы высказывались но только фантастами, но и крупными учеными многих стран, полагавшими, что освоение околосолнечного пространства, а затем и выход к звездам, - вопрос ближайших десятилетий. "Космический энтузиазм" ученых нашел свое выражение и в известном проекте "Озма" - попытке уловить сигналы внеземных цивилизаций, чтобы в дальнейшем установить с ними контакт. Придуманные Азимовым знаменитые "Три закона роботехники", в которых писатель исходил из теоретических положений "отца кибернетики" Норберта Винера, вызывали дискуссии - и не только среди фантастов! - о взаимоотношениях людей и роботов, как будто роботы, способные к самостоятельным действиям, должны были вот-вот появиться. И не только читатели фантастических книг твердо верили в то, что воздействие на генетический механизм может привести в обозримом будущем к существенному улучшению "генофонда" человечества и даже к массовому "производству" людей с заранее заданными интеллектуальными и физическими свойствами. Сегодня, не без сожаления, мы должны признать: путь к звездам бесконечно далек, универсальные роботы еще не скоро войдут в наш дом, биологические эксперименты на молекулярном уровне уводят в новые лабиринты сложностей. А писатели-фантасты продолжают по инерции эксплуатировать все те же темы межзвездных путешествий, столкновений людей с всезнающими компьютерами и со своими кибернетическими двойниками, а на Западе, несмотря на очевидное потепление международного политического климата, глобальная ядерная катастрофа - наследив "холодной войны" - все еще остается одной из самых распространенных тем.

Бесспорно, любой сюжет имеет право на существование, если он несет в себе какие-то новые идеи, неожиданные повороты мысли, а главное, если он подчинен человоковедческой "сверхзадаче". Когда же этого нет, бесконечные повторы и вариации превращают творчество в ремесло. В этом смысле вполне можно согласиться со Станиславом Лемом, заявившим в беседе с переводчицей З. Шаталовой: "Мне кажется, что существует принципиальное различие между понятиями "фантазия" и "вторичность". Нельзя называть фантазией или фантастическим то, что избито, банально и вторично. Конечно, истоки появления подобного рода литературы известны. Это, главным образом, внелитературные причины - коммерциализация рынка, превращение книги в товар, отношение к научно-фантастической литературе как к второстепенной или даже третьесортной, тривиальной, не требующей размышлений... Я думаю, каждый писатель, - заключает свою мысль Лем, - должен руководствоваться моральной директивой: писать только тогда, когда он создает нечто новое, не повторяющее того, что уже до него сделали другие или даже он сам в счастливую минуту творчества".

Так что же, действительно современная фантастика после пережитого ею "бума" пребывает в состоянии затяжного кризиса? Ведь именно об этом пишут многие западные критики, да и в нашей стране к тем же выводам приходят некоторые знатоки, в том числе и такой видный литературовед, как Ю. Кагарлицкий.

И тут будет уместно напомнить, что история литературы и искусства - процесс отнюдь не прямолинейный, развивающийся неуклонно по восходящей. Даже в периоды временных спадов происходит накопление новых качеств, предшествующее очередному подъему. Произведения заурядные подготавливают почву для появления выдающихся. На фоне холмистой гряды особенно отчетливо проступают вершины. То же самое и в научной фантастике. С разбега взят высокий барьер, и, по-видимому, требуется некоторая передышка перед новым разгоном. Даже при наличии застойных явлений о глубоком кризисе говорить не приходится. Ведь и в нашей стране, и за рубежом наряду с вещами посредственными, которых было предостаточно во все времена, появляются во всех отношениях значительные или даже первоклассные книги.

Например, в тех же Соединенных Штатах, где критики больше всего говорят о "кризисе жанра", за последние годы вышли такие примечательные произведения, как недавно переведенные у нас романы "Меж двух миров" Джека Финнея и "Завтрак для чемпионов" Курта Воннегута. Широкое внимание привлек новый роман Айзека Азимова "Сами боги...", о критической направленности которого говорит заглавие, заставляющее вспомнить пословицу: "Против глупости бессильны сами боги". Редким талантом наделена, по мнению критики, молодая писательница Урсула Ле Гуин, автор серьезного научно-фантастического романа "Левая рука тьмы". В Англии получили хорошую прессу такие новые книги, как "Час в восемьдесят минут" Брайана Олдиса и "Цементный остров" Дж. Г. Болларда, во Франции была восторженно встречена оптимистическая, несмотря на название, "Ночь времен", социальная утопия Рене Баржавеля и т. д. А разве могут свидетельствовать о кризисе современной фантастики новые повести Геннадия Гора, Аркадия и Бориса Стругацких, рассказы Ильи Варшавского, Севера Гансовского, Дмитрия Биленкина, признанные произведения других советских писателей?

Важно отметить, не касаясь пока что принципиальных различий, что лучшие вещи, во-первых, не традиционны в постановке и решении актуальных проблем и, во-вторых, что не менее существенно, могут быть отнесены к полноценным образцам современной художественной прозы.

Показательно и то, что в наши дни, как и десять-пятнадцать лот назад, во всех серьезных исследованиях и популярных работах (А. Урбан "Фантастика и наш мир", Ю. Кагарлпцкий "Что такое фантастика?", Е. Парнов "Фантастика в век НТР", Ю. Смелков "Фантастика - о чем она?"), а также в многочисленных статьях, диссертациях, дискуссионных выступлениях в печати с еще большей остротой ставятся вопросы о роли и назначении научно-фантастической литературы в эпоху НТР.

2

Лавинообразно нарастающий прогресс науки и техники сказывается в повседневной жизни и сознании каждого цивилизованного человека. Загрязнение воздушного бассейна, отравление водоемов промышленными отходами, сокращение лесных массивов, эрозия почв, трудно объяснимые климатические перепады беспокоят "нынче не только ученых, делающих долгосрочные прогнозы. Вместе с тем реальное облегчение физического труда, успехи медицины, постоянно возрастающая средняя продолжительность жизни, увеличение скоростей, резко сокращающих расстояния, и многие другие факторы говорят о благотворном влиянии НТР.

Особенно ощутимо ее воздействие в слаборазвитых странах, лишь недавно приобщившихся к достижениям техники. Об этом постоянно и с большой убежденностью напоминает Артур Кларк. В частности, в книге "Голос над морем" он обрушивается на тех представителей высокоцивилизованных государств, которые считают, что научно-технический прогресс может принести только вред странам "третьего мира". "Подобное отношение типично для тех, - заявляет Кларк, - кто воспринимает библиотеки, телефоны, кино, радио, телевидение как неотъемлемую часть быта. Поскольку сейчас они зачастую страдают от информационного пресыщения, то не могут представить себе его смертельную противоположность - информационное голодание. Поэтому величайшая наглость со стороны любого человека Запада, каковы бы ни были его намерения, говорить индийскому крестьянину, что ему, мол, будет лучше без доступа к мировым новостям, знаниям, увлечениям. Столь же отвратителен толстяк, проповедующий голодающим о добродетельности воздержания". Живя много лет в Шри Ланка, английский писатель работает над романом, изображающим республику, какой она будет в его представлении через сто пятьдесят лет.

Для мировой фантастики в последние годы характерно повышение интереса к земным делам. В ряде произведений американских, японских, английских авторов рисуются мрачные картины перенаселенных городов-спрутов, где люди задыхаются от отсутствия кислорода, страдают от недостатка питьевой воды, выстаивают в очередях, чтобы получить свой дневной рацион, состоящий из прессованных водорослей (Г. Гаррисон "Подвиньтесь, подвиньтесь"). Написаны десятки романов, посвященных ужасающим последствиям "демографического взрыва".

Английский писатель Джон Браннер в книге "Стоя на Занзибаре" использует известное положений о том, что если в 1914 году все человечество могло бы уместиться на острове Уайт, то в 2100 году для этого понадобился бы вчетверо больший остров - Занзибар. Улицы превратятся в джунгли, между государствами будет непрерывно вестись необъявленная война; мятежи, саботажи, убийства станут привычным "образом жизни". Если Гаррисон видит путь спасения человечества в широком применении эффективных противозачаточных средств, то Браннер утверждает устами своего героя, социолога Мюллегана, что вся современная цивилизация идет к концу.

Писателей волнует проблема так называемого "информационного взрыва". Мало того, что избыток разнообразной информации приводит к психологическим стрессам, уже в ближайшем будущем, по мнению западных фантастов, даже у специалиста узкого профиля не будет ни времени, ни возможности ориентироваться во все более расширяющемся потоке научной литературы, без которой нельзя обойтись. Отсюда - постоянная тема всезнающего, всесильного компьютера, который становится властелином, берет на себя все функции управления, выталкивает людей не только из сферы производства, но даже из жизни. Например, в романе Дэвида Джерольда "Когда ХАРЛИ был единственным" гигантский компьютер, "непосредственно воспринимающий действительность", доказывает робопсихологу справедливость старинного изречения: "Если бы бога не было, его надо было бы выдумать". Он, робот, и есть бог, который подчинит себе человечество.

Парадоксы технического прогресса, мысленно продолженные во времени, порождают в фантастике разные концепции будущего в зависимости от субъективного видения мира и социальных позиций авторов. Одни считают главной задачей научной фантастики предостерегать, другие - находить пути для преодоления трудностей и показывать грядущий мир освобожденным от скверн прошлого.

В западной фантастике проблемы экологии, демографического и информационного "взрывов" сплетаются в один клубок. Уже через тридцать лет нынешнее четырехмиллиардное население увеличится вдвое. Гаррисон, Браннер и многие другие призывают бить во все колокола: нас слишком много, "колыбель" становится узкой. Земля не сможет всех прокормить.

Японский фантаст Саке Комацу сказал одному журналисту:

- Демографическую проблему я считаю самой животрепещущей уже в наши дни. Это вопрос вопросов научной фантастики.

Саке Комацу, очевидно, исходит из условии своей страны.

А вот Фредерик Пол, президент Ассоциации американских писателей-фантастов, посетивший в прошлом году ^СССР, на встрече с советскими литераторами выдвинул парадоксальный тезис:

- Нас слишком мало и будет недостаточно даже спустя столетия.

И пояснил свою мысль: люди должны будут заселить пригодные для жизни планеты. Не будет другого выбора.

Нет, это вовсе не шутка. Ф. Пол, как и многие из его коллег, убежден, что грядущее перенаселение выгонит человечество в космос. Освоение галактики, независимо от побудительных мотивов, остается одной из ведущих тем современной научной фантастики.

Иной ответ относительно ее кардинальной темы мы услышали несколько лет назад от Ивана Ефремова. Он сказал, не задумываясь:

- Человек. Его чувство долга перед людьми. Верность в дружбе и свобода в любви как проявления высшей нравственности.

Иными словами, автор "Туманности Андромеды", романа о всепланетном коммунистическом обществе, выдвигает перед научной фантастикой ту же гуманистическую задачу, которая стояла и стоит перед всей советской литературой, при всем разнообразии ее направлений и жанров.

Между тем уже не одно десятилетие ведутся споры о месте научной фантастики в литературном процессе. Многие литературоведы и критики продолжают утверждать, что она не имеет ничего общего, о чем говорит даже ее название, с реалистическим отображением действительности.

Однако же реабилитация гиперболы, гротеска и условности в разных жанрах реалистической литературы дает все основания утверждать, что эти художественные приемы, на которых, по существу, и держится фантастика, никак не исключают ее связи с действительностью. Разница лишь в том, что этот вид художественного творчества исследует реальные тенденции общественного развития, представляя их не в сегодняшнем состоянии, а в бесконечном движении, насколько это можно вообразить.

Герои научно-фантастических книг, поставленные в необычные условия, проявляют необычные человеческие качества, которые, по нашим понятиям, будут характерны для людей будущего. И то, и другое, то есть необычные условия и необычные человеческие качества, в конце концов, могут восприниматься как гиперболизация каких-то определенных возможностей, заложенных в самой жизни.

Крупнейшие мастера научной фантастики, начиная с Герберта Уэллса, не раз утверждали, что их художественные приемы не противоречат реалистическому методу. Можно полностью принять и недавнее высказывание Станислава Лема: "Лично я считаю, что научно-фантастическая литература - одна из разновидностей реалистической литературы, поскольку проблемы, которым она посвящает себя, должны быть реальными". И далее: "Я вообще считаю, что нельзя однозначно отвечать на вопрос, посвящено ли научно-фантастическое произведение только проблемам сегодняшнего дня или только проблемам будущего. Можно лишь говорить о том, разумна ли, например, или насколько значительна тематика того или иного произведения, связана ли она с развитием цивилизации и надеждами людей - или же это всего-навсего бесплодное творение в виде сказки, которая наверняка никогда не сбудется".

Фантастика вбирает в себя все литературные жанры и любые творческие приемы. Потому, в зависимости от взглядов писателей, так широк диапазон определений ее задач и возможностей. Одни теоретики вслед за С. Лемом считают, что фантастика должна быть научной, то есть исходить в своих построениях из существующих гипотез и предвидимых возможностей техники. Другие, например, братья Стругацкие, полагают, что нет и не может быть принципиальных отличий между фантастикой научной и ненаучной, так как любая фантастика - это прежде всего литература и должна удовлетворять высоким художественным требованиям. В то же время многие писатели видят в фантастике современную сказку. Приведем высказывание Вадима Шефнера, талантливого поэта, с успехом работающего и в жанре фантастической прозы: "Фантастика для меня - это, перефразируя Клаузевица, продолжение поэзии иными средствами. ...Сказочность, странность, возможность творить чудеса, возможность ставить героев в невозможные ситуации - вот что меня привлекает". Приблизительно таких, же взглядов придерживается и болгарский фантаст нашего времени Любен Дилов.

Трудно на это что-либо возразить. В литературе хороши любые средства, если они оправданы замыслом, если автор, не ограничиваясь декларациями, действительно достигает цели.

Мы говорим сейчас не о сказочной или аллегорической фантастике, а именно о научной и ее задачах в эпоху НТР, хотя в творчестве того же Лема нелегко разграничить поджанры. И здесь во главу угла ставится вопрос не о воображаемой технологии будущего и гипотетических научных открытиях, а о человеке и его месте в быстро изменяющемся мире.

Человек не только адаптируется к новым условиям, но и сам их создает. Отсюда вытекают целые комплексы новых социальных и нравственных отношений - между человеком и человеком, человеком и обществом, человеком и природой.

Те писатели-фантасты, которые с достаточной глубиной и ясностью раскрывают эти темы, получают заслуженное признание наряду с лучшими мастерами современной художественной прозы.

Все это согласуется в полной мере с известным положением немецкого философа И. Дицгена, которое В. И. Ленин, конспектируя его книгу, подчеркнул в своих "Философских тетрадях": "Фантастические представления взяты из действительности, а самые верные представления о действительности по необходимости оживляются дыханием фантазии" ¹.

3

Трамплином для воображения служит действительность, и от нее протягиваются нити к будущему.

Если исходить из несомненного для нас постулата, что научно-фантастическая литература, как и любой вид художественного творчества, подчиняется теории отражения, то становится понятным, почему в англо-американской фантастике мы видим, как сквозь увеличительное стекло, весь сгусток противоречий, свойственных современной капиталистической системе. Это относится и к самой социальной структуре, и к ее производным: политике, философии, социологии, этике.

На пути человечества к будущему американские фантасты видят три непреодолимых барьера: атомную бомбу, загрязнение среды, демографический взрыв. Самоуничтожение в результате ядерной катастрофы до недавнего времени принималось как неизбежность. Более того, некоторые из писателей не стеснялись утверждать, что атомная или биологическая война - единственная возможность "решить" проблему перенаселения. И только ничтожная кучка случайно уцелевших людей положит начало возрождению цивилизации.

Обычный сюжет такого рода произведений - "послеатомный" мир, вернувшийся к варварству. Например, Андре Нортон в романе "Рассвет. 2250 год" описывает похождения беловолосого юноши-мутанта, одного из тех, кого безжалостно истребляли в течение двухсот лет после "большого взрыва". Этот роман, изданный более чем миллионным тиражом, имел огромный успех у молодежи, которая принимает на веру чудовищные перспективы, нарисованные в таких книгах. "И эта научно-фантастическая концепция повлияла на мышление уже не одного поколения (после 1945 года) - она стала частью повседневной жизни", - замечает американский критик Д. Уолхейм в своей книге "Искатели завтрашнего дня". "Поэтому, - восклицает он, - можно не удивляться мятежу молодого поколения, негативному отношению к прежним стандартам. Чего же еще можно ожидать от молодежи, живущей под сенью атомной бомбы!"

Сам Уолхейм причисляет себя к оптимистам и осуждает преобладающие в западной фантастике пессимистические настроения. Он предлагает вниманию читателей "оптимистические", по его мнению, произведения, в том числе и роман Теодора Стерджона "Гром и розы". Это - история нескольких юнцов, уцелевших на секретной ракетно-ядерной базе после атомного удара, уничтожившего почти все население США. Они могут нанести ответный удар, но это приведет к гибели и остатков человечества. Герой романа, убивая своего товарища, сторонника возмездия во что бы то ни стало, предотвращает всеобщую гибель. Человечество получает шанс возродиться. Сам же герой выходит из защищенной базы в зараженную атмосферу дожидаться своей участи... Хорош оптимизм!

Надо полагать, что сейчас, при очевидном потеплении международного политического климата, тема ядерной катастрофы отступит назад.

Жестокая действительность порождает жестокие книги. Это справедливо по отношению к большей части серьезных, широко признанных фантастов Запада. Как правило, в своих моделях социального будущего они смело критикуют, доводя до логического предела, все негативные явления общества, в котором живут.

Но как охарактеризовать творчество английских фантастов, образовавших группу, известную под названием "Новая волна"? Прежде всего они пишут для избранных. Пишут в изощренной модернистской манере - чем непонятней, тем лучше. Откровенно антигуманная позиция выражается с нарочитым цинизмом. Если будущее ничего не сулит, кроме глобальных бедствий и катастроф, то какой смысл искать спасения! Поэтому "Новая волна" отбрасывает "моральные стандарты", особенно в области секса. В этом ее "авангардистская" направленность и средство добиться популярности среди "бунтующей молодежи". На деле же подлинный талант, а им бесспорно наделены уже упомянутые нами Дж. Боллард и Д. Браннер, не умещается в прокрустово ложе таких деклараций.

Но мы хотим сейчас обратить внимание не на ведущих представителей "Новой волны", а на подражающих им средних литераторов. Типичные образцы их творчества представлены, в частности, в лондонском сборнике "Новые произведения НФ" (№ 23, 1973), с которым мы имели возможность ознакомиться.

В рассказе Грехэма Лимана "Вилять хвостом по утрам" повествуется об Англии будущего. Во главе государства - бюрократическая элита, поддерживающая "образцовый порядок" средствами психологического воздействия. Народу внушают, что он свободен и счастлив. Министр спрашивает героя, доктора психологии Эберфельда, - в чем цель образования? Тот отвечает: "Образование служит предотвращению того, чтобы люди чему-нибудь обучались". Однако, по словам министра, в "системе" все же есть недостатки, так как тот же Эберфельд кое-чему научился. Дальнейшая задача - исходя из методики американцев, разработанной в Чили! - вживлять в мозг управляющие электроды и химические стимуляторы. Когда это будет достигнуто, "живой товар" (live ware), то есть народные массы, навсегда останется в подчинении у элиты. Эберфельд, обративший внимание начальства на эти работы, будет введен во "внутренний круг", к чему он всегда стремился (он-то и "виляет хвостом" перед министром).

Но если в такой социальной экстраполяции есть определенная сатирическая окраска, то в подавляющем большинстве романов и рассказов писателей этой группы мы сталкиваемся с тощими аллегориями или с нарочитым абсурдом: условный фон, неясные сюжетные линии, смутно очерченные образы, немотивированные поступки. Разрешает себе фантастические "забавы" даже небезызвестный Брайан Олдис, умеющий писать в разных манерах.

Герой его рассказа "Бесконечное изгнание" почему-то недоволен своей возлюбленной (может быть, она робот?), а она тоже выражает недовольство партнером, хотя тот уверен, что горячо любим. В конце концов, герой отправляется на семь лет на какие-то "переделывающие планеты" и обменивается с кем-то своим обликом. Затем он почему-то находит свою бабушку, лежащую в морозильнике, дает заказ на ее регенерацию, влюбляется в нее (бабушка похожа на покинутую им возлюбленную), но... без взаимности. Огорченный, он принимает решение вернуться на Землю, а вернулся ли, остается неясным.

Широкого читателя такие выверты привлечь не смогут.

Издатели, учитывающие все возрастающий спрос на фантастику, выплескивают на книжный рынок потоки развлекательной беллетристики. Год от года возрастают тиражи и количество названий дешевых книжек в мягких обложках, на которых изображены полуобнаженные красавицы, инопланетные химерические чудища или мускулистые супермены с лучевыми пистолетами, наведенными прямо на читателя. Ограничимся одним примером. Перед нами недавно изданный роман "Фактор уничтожения" Барингтона Бейли.

Галактическая империя с десятками тысяч обитаемых планет охватывает значительную часть нашей галактики. Правит король Максим, оттеснивший после космических войн и хитроумных интриг претендента на престол принца Передана, который занял со своими приверженцами одну из планет, где создан большой космический флот. Осложняющие факторы мешают принцу осуществить свой план: ученые империи открыли новый способ движения в космосе - "сдвиги пространства", позволяющие во много раз увеличить скорость кораблей. Поэтому король Максим обладает несомненными преимуществами. Кроме того, в галактике появилась новая, неизвестная ранее форма жизни - "Патч": поток материальной субстанции, обладающей агрессивным сознанием, неуязвимой для любого оружия. Патч уничтожает жизнь на обитаемых планетах, представляя угрозу не только для империи, но и для жизни в целом. И тогда король Максим, притворно забывая о распрях, предлагает принцу Передану объединить силы, чтобы сообща выработать меры спасения. Но это лишь отвлекающий маневр: идея заключается в том, чтобы с помощью кораблей, снабженных новыми двигателями, заманить Патч на планету, занятую Переданом, и таким образом избавиться от соперника. Между тем начальник королевского флота, лелеющий честолюбивые замыслы, разбивает одну из королевских флотилий, а Патч, вопреки расчетам, движется в другую сторону.

Неспокойно и в столице империи - планете в системе Ригель, где усиливается анархистское движение во главе с неуловимым Кастором Крахно, который находился до этого на одной из отдаленных планет, подвергшихся нападению Патча, чудом сумел уцелеть и к тому же приобрел сверхъестественные способности: читать мысли, гипнотизировать людей, парализовать чужую волю. Поэтому ни один из агентов секретной полиции, проникающих в организацию анархистов, не может поймать Крахно.

Запутывается клубок интриг. Борьба ведется с переменным успехом, осложняясь все новыми и новыми неожиданностями. В конце концов, принцу Передану, окружившему свою планету мощным силовым полем, удается сокрушить Максима, провозгласить себя королем и даже установить контакт с Патчем, который требует информации, содержащейся... в оплодотворенной женской яйцеклетке. Новый король, чтобы умилостивить Патча, обкладывает население "налогом": верноподданные обоего пола обязаны поставлять сперму и яйцеклетки, которые будут смешиваться в пробирках и доставляться Патчу.

Но это еще не все. Враги Передана, в свою очередь, устанавливают контакты с Патчем, убеждая его уйти из нашей галактики. Однако несговорчивое существо поглощает всех заговорщиков, посеяв смерть на многих планетах. И опять в живых остается злобный анархист Крахно, летящий к другой галактике во главе космического флота, который ему удалось захватить.

Вот заурядный образец современной "космической оперы", ширпотреб американской НФ! Правда, в дешевые серии включаются и хорошие книги, но такого рода массовая продукция решительно преобладает и распространяется в переводах во многих странах мира, заметно затрудняя развитие отечественной фантастики стран-экспортеров. О засилии в Западной Европе американской фантастической беллетристики с тревогой говорилось на конгрессе писателей-фантастов в Гренобле. О проекте декларации в защиту национальных литератур рассказывал нам участник этого конгресса венгерский писатель Петер Куцка.

Наряду с общедоступными "покетбуками" выпускаются небольшим тиражом по очень дорогой цене (семь-девять долларов) книги в твердых обложках. Среди них - антологии с рекламными стандартными заглавиями: "Лучшее из лучшего в НФ" за такой-то год. Только в 1974 году в разных издательствах США вышло семь таких сборников, что вызвало ироническое замечание обозревателя одного из журналов: "Не слишком ли много "лучшего из лучшего" для одного года!"

Нужно оговориться. В антологиях встречаются действительно хорошие, иногда первоклассные произведения, а о состоянии американской фантастики не следует судить по развлекательным массовым изданиям, которые до такой степени дискредитируют ее как литературное направление, что, например, Курт Воннегут вообще предпочитает не печататься в специализированных журналах и издательствах.

Характерно, что в социалистических странах к отбору произведений англо-американской фантастики относятся гораздо строже. За редкими исключениями переводятся подлинно художественные, серьезные книги, заставляющие думать и сопереживать. И эти переводы нисколько но мешают бурному росту научной фантастики в странах социалистического содружества. Но, к сожалению, и здесь часть литераторов избирает более легкий путь, отталкиваясь не от жизненного опыта и научных знаний, а от давно отработанных сюжетных схем. Неизменный успех и популярность НФ - палка о двух концах. С одной стороны, эпоха НТР, приковывая внимание к важнейшим проблемам современности и всякого рода прогнозам, втягивает в эту сферу творчества больших, талантливых, широко образованных писателей, а с другой стороны - всеядных ремесленников, отдающих дань моде и спросу.

4

Социальный оптимизм советской научной фантастики определяет ее основное отличие от западной. Отсюда вытекают я другие особенности. Вера в человека и безграничные возможности Разума помогает нашим фантастам преодолевать те "барьеры", которые западным писателям чаще всего представляются роковыми.

Естественные трудности роста отчасти можно объяснить молодостью нового направления, сформировавшегося не более двух десятилетий назад, почти одновременно с началом освоения космоса и орбитальным полетом первого космонавта Земли Юрия Гагарина.

Под новым направлением мы подразумеваем решительное преодоление ограничительных требований фантастики "ближнего прицела", подъем ее до уровня современного научного мышления со свойственными ему дерзновенными гипотезами и парадоксальными идеями, безмерное расширение диапазона видения мира. Это привело к появлению масштабных, "комплексных" по идейному и тематическому охвату романов, которые обычно называют коммунистическими утопиями, и вместе с тем к жанровой дифференциации: фантастика философская, политическая, психологическая, технологическая, приключенческая, сказочно-аллегорическая и т. п.

Мы не ставим своей целью дать развернутый анализ произведений советской фантастики, изданных за последние годы. Чтобы показать ее активное отношение к глобальным проблемам и к жизни нашего общества, достаточно рассмотреть несколько книг, характеризующих многообразие идей и художественных приемов, принятых на вооружение фантастами.

Продолжает свое развитие кардинальная тема моделирования далекого будущего, впервые разработанная на новом этапе Иваном Ефремовым в его знаменитом романе, получившем мировое признание ("Туманность Андромеды" переведена почти на тридцать языков!).

Вслед за "Возвращением. Полдень, XXII век" Аркадия и Бориса Стругацких, "Каллисто" и "Гианэей" Георгия Мартынова, "Мы - из Солнечной системы" Георгия Гуревича и другими "комплексными" произведениями о совершенном обществе будущего появилась космическая эпопея Сергея Снегова, смело озаглавленная "Люди как боги". Сейчас, когда написана заключительная книга трилогии - "Кольцо обратного времени", можно судить о масштабности замысла, о полете воображения писателя, сумевшего изобразить не только землян шестого столетия Коммунистической эры, но и взаимоотношения их с различными цивилизациями Вселенной.

Колоссальные достижения науки и техники - освоение планет Солнечной системы, создание искусственных планет, выдвинутых в глубины космоса, звездолетов, проникающих со сверхсветовой скоростью в отдаленные уголки галактики, повседневное использование прогнозирующих, планирующих, а также охраняющих от опрометчивых действий машин - все это дается без всякого нажима на инженерные решения и технические подробности, как нечто само собой разумеющееся, как фон, неотъемлемый от условий существования. Важнее всего для Снегова - сам человек, его взаимоотношения с другими людьми и всего человечества - с разумными существами иных звездных миров. Несмотря на мощнейший, почти непредставимый в наше время научно-технический потенциал Земли, люди сталкиваются с еще более продвинутыми в техническом отношении цивилизациями (Разрушители, Галакты, Рамиры).

Полемически заострив исходную идею романа против привычных представлений западных фантастов о враждебности землянам всего сущего в космосе, Снегов так формулирует непреложный этический закон, определяющий мысли, чувства, поведение наших далеких потомков: "Человек всему разумному и доброму во Вселенной - друг".

И это помогает после вынужденных войн с Разрушителями (книга вторая - "Вторжение в Персей") превратить их в союзников.

И это помогает вывести "богоподобных" Галактов из застывшего идеала "эгоистического счастья", стремления превратить "великолепное мгновение" в "великолепную вечность", побудить их склониться к другим идеалам - бесконечных исканий, созидания, творчества.

И это помогает даже добиться признания Рамиров, сверхмогущественной технической цивилизации, занятой перестройкой ядра галактики (книга третья - "Кольцо обратного временя"),

Некоторым критикам роман-эпопея Снегова представляется всего лишь советским вариантом "космической оперы". Не все воспринимают его иронический подтекст, как раз и направленный против шаблонных приемов этого жанра. И хотя, действительно, в романе есть и длинноты, и явные художественные просчеты - он привлекает не только динамическим действием и неиссякаемой выдумкой, но прежде всего убедительно обрисованными индивидуальными характерами героев, ищущих, страдающих, любящих, не удовлетворенных достигнутым людей, которые не имеют ничего общего с "холодными ангелами" утопий.

Многовариантность воображаемого будущего позволяет фантастам экспериментировать в разных направлениях. Если, например, в романах "Я вернусь через 1000 лет" И. Давыдова и "Плеск звездных морей" Е. Войскунского и И. Лукодьянова авторы переносят главный акцент на моральные конфликты, которые возникают в повседневной жизни людей XXIII и XXI веков, то Г. Альтов в повести "Наш дом - Вселенная" избирает иной путь. Инженер, писатель, увлеченный научной прогностикой, Альтов раскрывает возможные, по его мнению, достижения науки и техники, делая свои умозаключения на основе современного состояния и динамики научно-технического прогресса. В данном случае инженерная фантастика становится прогностической, с учетом взаимодействия многих уже существующих и только зарождающихся факторов, насколько можно представить себе их развитие в XXII веке. Речь идет ни больше, ни меньше, как о распылении Юпитера и создании плоского пылегазового облака - Диска, простирающегося до орбиты Меркурия. Этот грандиозный проект предусматривает одновременное использование распыленной Ю-материи и в качестве строительного материала ("производство почти полностью перешло в космос"), и в качестве топлива для ядерных реакторов космолетов. Можно понять, какие исключительные трудности должен преодолеть писатель, стремящийся превратить в единый сплав "формулы" и "образы". Пока что опубликован только фрагмент (НФ. Сборник научной фантастики. Вып. 14, М., 1974), но видно и по нему, что новая работа Г. Альтова - интересный литературный эксперимент.

Что касается творчества таких популярных писателей, как Аркадий и Борис Стругацкие, то их последние повести - "Малыш", "Пикник на обочине" и "Парень из преисподней" - посвящены, казалось бы, привычной теме контактов с инопланетным разумом, но на самом деле это - только сюжетный ход, помогающий обнажить истинную сущность человека, поставленного в исключительные условия.

Напомним, что весь цикл предшествующих повестей Стругацких - "Попытка к бегству", "Трудно быть богом", "Хищные вещи века", "Обитаемый остров" - направлен на разоблачение откровенного и замаскированного фашизма и воинствующего мещанства, - питательной среды, в которой зарождается все тот же фашизм. И хотя действие последней по времени повести "Парень из преисподней" начинается на неизвестной планете, центральный персонаж Гаг, прошедший выучку в школе "бойцовых котов", воспитанный с малолетства в отравленной атмосфере шовинизма и расовой ненависти, - типичный эсэсовский молодчик времени гитлеровского "рейха",

Все происходящее преломляется сквозь призму восприятия этого юнца, непоколебимо убежденного в своей правоте. Авторы набрали труднейший прием "сказовой речи". На протяжении всей повести самоутверждение "героя" превращается в непрерывное саморазоблачение. Внутренние монологи, обращения к кровожадным соратникам, оставшимся на родной планете, которым он мысленно поверяет все свои впечатления, раскрывают до последнего донышка мерзейшую сущность Гага. Переправленный на Землю "бойцовый кот" не может и не хочет адаптироваться в условиях, где совершенно исключены всякая вражда и ненависть. Попытки человека Земли, ученого Корнея, взявшего на себя неблагодарную миссию наставника Гага, воздействовать на него мягкими гуманными методами, в общем, не дают результатов. Всем ходом повествования авторы наталкивают читателя на мысль, что бывают случаи, когда без жестких радикальных мер невозможно перевоспитать людей, для которых насилие и жестокость - непреложные законы жизни. И все же благородные усилия Корнея не останутся вовсе бесплодными. Когда бывший "бойцовый кот" снова попадает домой, на свою планету, переживающую мучительный процесс воссоздания, то волей-неволей он должен будет включиться в тяжкий труд рука об руку с теми, кого раньше он безжалостно убивал.

В сложной политической обстановке наших дней, когда одновременно с разрядкой напряженности в ряде стран поднимает голову неофашизм, повесть "Парень из преисподней" приобретает особую злободневность.

В связи с этим любопытно отметить, что к сходной теме саморазоблачения фашистского последыша, но в более традиционной форме дневниковых записей, прибегает Игорь Росоховатский в фантастической повести "Неудачники".

К циклу "трудных" повестей Стругацких относится также "Пикник на обочине". "Трудные" они оттого, что авторы, не страшась жестокой жизненной правды, исследуют средствами социальной фантастики застойные, в историческом плане рутинные формы общественного бытия и сознания, тормозящие общечеловеческий прогресс.

Не из преисподней, а, скорей, из чистилища вырвался Рэдрик Шухарт, герой "Пикника на обочине". В зависимости от среды и условий Рэд может быть и плохим, и хорошим парнем. У него нет устоявшегося мировоззрения, и если он совершает противозаконные действия, то не в силу своих преступных наклонностей, а только благодаря обстановке, где все решают деньги. В социальном плане отрицательный тип, он незауряден как личность, наделен положительными задатками, которые в другой среде могли бы полностью развернуться. Рано ожесточившийся, лишенный всяких иллюзий, он связан круговой порукой с преступным миром "сталкеров", скупщиков "хабара" и конкурирующими гангстерскими шайками. В Рэде борются противоречивые чувства, в разные моменты раскрывается в действии "диалектика души", и в то же время поведение этого человека жестко детерминировано.

Сложные, противоречивые свойства характера Рэда отчетливо выявляются в совершенно исключительной ситуации, сложившейся в его стране после посещения неведомых пришельцев из космоса, на много порядков опередивших земную цивилизацию. Не просто правдоподобно, но пластично и зримо показан непостижимый уровень инопланетной техники. В распоряжении Стругацких - разнообразные стилевые приемы и неограниченные языковые ресурсы, помноженные к тому же на богатую выдумку. Однако авторы избегают прямых описаний. То, чего нет в действительности, что выходит за рамки человеческого опыта, изображается с разных точек зрения, постепенно обрастая деталями, - глазами сталкера, глазами дельца или глазами ученого. И хотя последствия "пикника" на обочине неведомых звездных трасс показаны с большой изобразительной силой, несостоявшийся контакт все же не главное в повести. Пусть и решенная по-новому, привычная в современной фантастике тема "первого контакта" нужна для того, чтобы высветить все закоулки души Рэдрика Шухарта, обыкновенного парня из Хармонта, судя по признакам, типичного провинциального города Соединенных Штатов.

Недолгое общение Рэда с трагически погибшим молодым русским ученым Кириллом Пановым оставляет в его сознании неизгладимый след. В первый и последний раз Рэду довелось встретить человека, искренне верящего в лучшее будущее, в высокие идеалы, бескорыстно работающего для блага людей. Кирилл Панов - персонаж хотя и эпизодический, но в контексте повести обретает глубокий гуманный смысл. Он необходим как позитивный противовес, напоминающий читателю, что хармонтские кошмары - не норма, а отклонение от нормы, что прогрессивные силы иначе относятся к событиям и дают им иную оценку, нежели люди, контролирующие действия Рэда.

Финал повести символичен. Последний страшный поход Шухарта в опустошенную Зону, в надежде отыскать золотой шар, по легенде сталкеров, способный исполнять любые желания, и последние слова, произнесенные Рэдом перед золотым шаром - "Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!", - естественны для этого человека с ограниченным сознанием, не имеющего в жизни опоры и в то же время не до конца очерствевшего.

К испытанной форме сказовой речи Стругацкие прибегают и в "Малыше". На этот раз повествование ведется от лица юного кибернетика Стася Попова, рядового участнике комплексной экспедиции, прибывшей на недавно открытую планету с научными и практическими целями. Высочайшие нормы нравственности руководят решениями людей, отказавшихся от величайшего научного эксперимента - контакта с загадочной цивилизацией - только потому, что на карту ставится судьба подростка, космического Маугли, ставшего аборигеном этой планеты. Леонид Горбовский, член Комиссии по контактам с неземными цивилизациями, с которым связывается начальник экспедиции Комов, чтобы получить разрешение на эксперимент, отвечает: "Дело в том, что между нашими двумя цивилизациями, как между молотом и наковальней, оказалась сейчас третья. И за эту третью... за единственного ее представителя, Малыша, мы вот уже несколько суток несем всю полноту ответственности".

Герои повести "Малыш" отвечают нашим представлениям о новом гуманизме объединенного человечества. И в этом плане они родственны по своим этическим нормам Корнею ("Парень из преисподней") и Кириллу Панову ("Пикник на обочине").

Особое место в советской фантастической литературе занимает Геннадий Гор. Наиболее показательны для его творческих устремлений произведения последних лет - роман "Изваяние" и повесть "Геометрический лес", посвященные философскому осмыслению искусства и его роли в формировании духовного мира человека.

Подлинное искусство вечно. Оно не знает ни временных, ни пространственных преград. Пракситель и Софокл, Леонардо и Шекспир, Пушкин и Александр Иванов столь же непосредственно общаются с человечеством сегодня, как и столетия назад. Книга гениального писателя заставляет войти на ее страницы и творит чудо, превращая читателя в соучастника событий, созданных воображением художника, Такая книга перестает быть просто неодушевленным предметом, ибо формирует мысли и чувства, отвечая на каждое движение души пением скрипичных струн, грохотом горной реки, тишиной лесной чащи...

То же можно сказать о полотне великого художника или скульптуре ваятеля.

Архитектоника и изобразительные средства этих произведений Гора сложны и многообразны. Автор "Изваяния" и "Геометрического леса" предстает перед нами то в роли бытописателя, дающего точные, ироничные характеристики уродливых сторон мещанской среды, то как знаток живописи, склонный к оригинальным, иногда парадоксальным оценкам, то как поэт-философ, утверждающий единство прекрасного в природе и во внутреннем мире человека-творца. Он и усмехается, по большей части добродушно, над своими незадачливыми героями, попадающими в странные переделки, он и глубоко задумывается, когда говорит, к примеру, о земной биосфере, "изрядно-таки потрепанной техническим прогрессом", и предупреждает о величайшей опасности, которую таит в себе раскрепощенный атом, оказавшийся в недобрых или неумелых руках, и поднимается до подлинного пафоса, прославляя нетленное слово и запечатленный зрительный образ.

Искусство может заменить фантастическую машину времени, хотя ее нарочито усложненные "конструкции" и присутствуют иногда в книгах Гора. Искусство отрывает человека от обыденности, направляет сквозь пространство и время, одним движением мысли - "к Магелланову облаку, к заменившим танки боевым слонам Ганнибала, к дружинам Дмитрия Донского на Куликовом поле, в смоляные лодки Ермака, в шахты Донбасса, к формулам Эйнштейна и к душевному движению Микеланджело, умевшего даже холодный мрамор начинить грозой и страстью".

К своим произведениям Г. Гор мог бы поставить эпиграфом замечательные слова М. Горького: "Эстетика - это этика будущего".

В заключение нельзя не сказать и о таком характерном явлении советской научной фантастики последних лет, как количественный и качественный рост "малых жанров" - короткой повести, рассказа, новеллы. Если в области реалистической прозы до сих пор ведутся дискуссии о роли и месте рассказа и его отставании от более объемных жанров, то в научной фантастике выдвинулось немало писателей, прекрасно владеющих этой литературной формой. Еще лет десять назад обращали на себя внимание главным образом парадоксальные новеллы Ильи Варшавского, рассказы Анатолия Днепрова, Генриха Альтова, Валентины Журавлевой и некоторых других авторов. Ныне круг имен настолько расширился, что можно было бы составить целую библиотеку авторских сборников по-настоящему одаренных рассказчиков, охватывающих широкий спектр разнообразных фантастических тем. Тут и Дмитрий Биленкин с его книгами новелл "Марсианский прибой", "Ночь контрабандой", "Проверка на разумность", и Север Гансовский ("Шаги в неизвестное", "Шесть гениев", "Три шага к опасности", "Идет человек"), и своеобразные рассказы Владимира Григорьева ("Аксиомы волшебной палочки"), сборники Александра Шалимова ("Странный мир", "Когда молчат экраны"), Виктора Колупаева ("Случится же с человеком такое!..", "Качели отшельника"), Ольги Ларионовой ("Остров мужества") и т. д. Перечень можно расширить по меньшей мере в три раза. Именно этот мобильный жанр служит полигоном воображения, на котором проверяются новые фантастические идеи и гипотезы.

5

Первый космонавт Земли Юрий Гагарин назвал в числе своих любимых книг роман И. Ефремова "Туманность Андромеды".

Космонавт Георгий Гречко, отправляясь в длительный орбитальный полет, взял с собой на борт "Салюта-4", как дань уважения к любимым писателям, "Трудно быть богом" и "Далекую Радугу" братьев Стругацких, а в одном из интервью на вопрос о любимых литературных героях ответил корреспонденту "Недели": "В детстве для меня - это герои Джека Лондона. Они мне нравились верностью мужской дружбе, способностью к самопожертвованию в трудный момент. Еще мне очень нравятся герои фантастических произведений братьев Стругацких и Ольги Ларионовой. Хотя они действуют в фантастической обстановке, их, как и героев Джека Лондона, тоже отличает верность, способность к самопожертвованию" ("Неделя", 1975, № 3).

Такая похвала советской фантастике из космоса - факт знаменательный, начисто перечеркивающий консервативные представления о ней лишь как о развлекательном детском чтении.

Не должно вызывать удивления и мировое признание советской фантастической литературы. Огромная популярность "Туманности Андромеды" до недавнего времени воспринималась как исключение из правила. А сегодня не только произведения братьев Стругацких, получившие распространение в США, ФРГ, Японии, Франции, Италии, не говоря уже о социалистических странах, но и книги других наших авторов прочно завоевывают позиции на международном книжном рынке.

За примерами недалеко ходить. В США вышло несколько сборников, знакомящих с повестями и рассказами советских фантастов, в Японии переведены десятки книг, дающие сравнительно полное представление о нашей фантастической литературе во всех ее направлениях и аспектах. Интерес к ней проявляет и зарубежная критика. Например, в сборнике статей о мировой фантастической литературе, выпущенном в Мюнхене (Science Fiction. Theorie und Geschichte. Herausgegeben von E. Barmeyer. Wilhelm Fink Verlag, Munchen, 1972), кроме одной из статей авторов этих строк, представлена обзорная работа югославского литературоведа Дарко Сувина "Очерк советской НФ". Любопытно, что одну из первых диссертаций на ту же тему защитил в Ленинградском университете аспирант из Дели К. С. Дхингра, хотя в Индии, как известно, этот вид литературы только еще зарождается.

Все это говорится к тому, что НФ ныне перестала быть литературой обособленной, представляющей интерес только для определенного круга читателей. Она, как тень, следует за научно-технической революцией, отображая ее меняющиеся контуры на разных исторических этапах. И в этом ее неизбежность.

Художественный прогноз, где перебираются модели разных возможностей и, делаются всякого рода логические допущения на десятилетия и столетия вперед, при всей его субъективности, имеет свои преимущества перед научной прогностикой, поскольку воображение фантаста не лимитируется жесткими схемами. Недаром многие крупные ученые, обращаясь к фантастике, развивают свои идеи в беллетристической форме, не требующей научных доказательств, не стесняющей свободы домысла. Ученые и раньше увлекались фантастикой также и в роли сочинителей (например, Фламмарион, Циолковский, Обручев), а сейчас это распространенное явление. Вспомним хотя бы такие имена, как Н. Винер, Ф. Хойл, Л. Сцилард, Н. Амосов.

Наметилась и такая ощутимая тенденция, как сближение художественного мышления писателей-реалистов и писателей-фантастов. В принципе их ничто не должно разделять. Художественное исследование мира находит в наше время все больше точек соприкосновения с методами научного познания, которые воспринимает или имитирует научная фантастика.

Писатели-фантасты мыслят художественными образами, а писатели-реалисты берут на вооружение научные методы. Нам представляется, что этот диалектический процесс, сближающий оба литературных потока, в дальнейшем будет все больше размывать между ними границы и когда-нибудь приведет к тому, что литература реалистическая и научно-фантастическая вольются в общее русло. В перспективно-историческом плане в этом тоже неизбежность фантастики.

1. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 29, стр. 441.