ТРЕТИЙ ИЗ БРАТЬЕВ СТРУГАЦКИХ

Писатель-фантаст С. Ярославцев умер в октябре 1991 года одновременно с писателем Аркадием Стругацким. Родился же этот писатель почти два десятилетия назад, когда фамилия "Стругацкие" вдруг перестала нравиться большинству наших издателей и вокруг знаменитых авторов "Трудно быть богом" и "Гадких лебедей" образовался некий вакуум, который долго вытерпеть было трудно. И тут возник новый, никому не известный фантаст, так появилась повесть "Экспедиция в преисподнюю" - сначала в журнале "Памир", а затем в популярном тогда альманахе "Мир приключений". Значительно позже молодой фантаст напечатал в журнале "Знание-сила" рассказ "Подробности жизни Никиты Воронцова". Третье своё произведение, над которым работал в последние годы, - повесть "Дьявол среди людей" С. Ярославцев при жизни опубликованным не увидел. Таким образом, книга, выпущенная сегодня "Текстом" (туда вошли все три вещи) и попавшая на саратовские книжные прилавки, является одновременно и полным собранием сочинений этого автора.

Возникновение С. Ярославцева, на 90 процентов "изобретённого одним Аркадием Стругацким и на оставшиеся 10 процентов обоими братьями вместе, имело целью не только, разумеется, подурачить цензуру и таким хитрым образом пробиться сквозь кордон уклончивых редакторских "надо погодить " По-своему это была ещё и попытка смены имиджа: к началу 70-х братья Стругацкие просто права не имели добровольно покинуть опасный пост "социальной фантастики" где стояли одни-одинёшеньки и были практически незаменимы. Читатель в ту пору не простил бы ухода и не принял бы в расчёт всякого рода житейские "обстоятельства" или естественное желание мастеров отдохнуть на чисто развлекательной вещи

Безвестному Ярославцеву было по плечу всё то, что не позволено Стругацким. И в первую очередь, это касалось обстоятельств появления на свет легкомысленной весёлой, лишённой малейшего социального подтекста "Экспедиции в преисподнюю. То есть двойное дно у повести, конечно, тоже наличествовало: тинейджер воспринимал фантастико-авантюрную канву повествования как должное, для читателей постарше повесть приобретала оттенок весёлой и необидной пародии на жанр "космической оперы" все атрибуты которого (нападение межзвёздных пиратов, похищение заложников, погоня в космосе и прочее, и прочее) были собраны вместе, частично смикшированы в восхитительную и бестолковую откровенно кичевую круговерть.

Ярославцев не мелочился. Пиратский кораблик у него мог без всяких на то "технологических" обоснований заглотнуть с сотню гектаров земной территории с жителями шоссе и километровыми столбиками, а спасаясь от преследователей вернуть всё украденное в целости и сохранности. В повести доктор Айболит, пленённый космическими пиратами и спрятанный на укромной планете, оказывался пришельцем из очень далёкого будущего, мирная лошадка, освобождённая бравыми героями-мушкетёрами из пиратских застенков, - интеллигентнейшим профессором Ай Хохо с планеты Мокса, ну, а в роли дельфийского оракула, с которым земляне ходят советоваться перед любой трудной и опасной космической экспедицией, выступал не кто иной, как гоголевский Пацюк (тот самый, любитель дрессированных галушек).

Причём если в книге "Понедельник начинается в субботу" "сказке для научных работников младшего возраста", у Стругацких забавная окрошка из чертовщины и синхрофазотронов имела всё же довольно серьёзную полемическую подоплёку (одни только фигуры Выбегалло и Камноедова чего стоили!), то в "Экспедиции..." эксцентрический цирк, где смешались в кучу кони, люди, был вполне самодостаточен. Возможность под прикрытием псевдонима сойти с пьедестала, "оттянуться" в своё удовольствие и на всю катушку, снять с плеч тяжкую груду небосвода и отложить ювеналов бич - именно таких литературных каникул восхитительной разрядки в то время не хватало и читателям и самим Стругацким. Популярные писатели-фантасты создали своим воображением как бы ещё одного, третьего "брата Стругацкого". Поскольку во всех сказках именно третий братец, будучи человеком, мягко говоря, несерьёзным, в ответственные моменты помогал первым двум. Сделал он своё сказочное дело и в данном случае.

На мой взгляд, есть и ещё две причины способствовавшие рождению фантаста С. Ярославцева.

Одну из них косвенно приоткрывает повесть Стругацких "Хромая судьба", герои которой, писатели, озабочены поисками некоего "объективного критерия", коим можно было бы измерить ценность ими написанного. В такой степени на читателя влияет имя автора, его общественная позиция, его былые заслуги, его авторитет? И в какой степени непосредственно сама книга? Извлекая из небытия Ярославцева, Аркадий и Борис Стругацкие наверняка находили в своей затее и известные черты "гарун-аль-рашидства" (легендарный восточный владыка, как мы помним, любил появляться в толпе инкогнито). Другими словами, это был ещё и своеобразный тест на выживание "голого" текста в среде придирчивых знатоков и ценителей фантастики (постоянных читателей "Мира приключений"). Эксперимент, правда, не совсем удался: обаяние повестей Стругацких оказалось слишком приметным, чтобы с чем-нибудь его перепутать. Впрочем, менее искушённые читатели поверили в Ярославцева безоговорочно, после выхода в свет "Экспедиции..." допрашивая бедных библиотекарш на предмет немедленного отыскания каких-нибудь других книг понравившегося автора.

Наконец, последняя причина явления Ярославцева на свет может быть с определённой долей уверенности "вычислена" по прочтении двух остальных произведений сборника, значительно уступающих по объёму "Экспедиции..." Дело в том, что эти рассказ и повесть исполнены гораздо суше, конспективнее, нежели все прочие вещи Стругацких. Очень интересные фантастические идеи (судьба человека, попавшего во временную западню и обречённого на "вечное возвращение" в "Подробностях жизни Никиты Воронцова", история человека, которого никто не мог обидеть, ибо потенциальный обидчик получал сдачи ещё до реализации своего замысла. В "Дьяволе среди людей") остались как бы недоразвёрнуты полуэскизны. Временами они кажутся центрами кристаллизации новых повестей Стругацких - кристаллами, которые были удалены из перенасыщенного идеями раствора слишком рано. Очевидно, невоплощенность множества замыслов, нереализованность целой россыпи возможностей (возраст, болезни, кинематограф, съедавший много времени и сил - всё тут сыграло роль) действительно тревожили в последние годы жизни Аркадия Стругацкого. Ярославцев должен был быть неким паллиативом, вынужденным посредником между рукописным наброском сюжета никак не успевающим стать новой книгой Стругацких и готовым произведением. По сути, Ярославцев спас от небытия целых два замысла замечательного писателя-фантаста, ценных и интересных в литературном отношении уже самих по себе. Если же прибавить к этому остроумную повесть-сказку про экспедицию в преисподнюю, подарившую радость и пацанам и взрослым, то вывод очевиден: С. Ярославцев прожил свою короткую жизнь не напрасно.