ВРЕМЯ «ВРЕМЕНИ ДОЖДЯ»

- ...Да, начнем публиковать с первoго номере будущего года... Без всяних сокращений: лито никаких претензий не имеет, а я как редактор, не стану в повести, конечно, ни слове исправлять...

Разговор происходил в декабре 1986-го а Дубултах. Тогдашний главный редактор журнала "Даугава" писатель Владимир Михайлов - и не просто писатель, а известный писатель - фантаст, недавно назначенный редактировать этот журнал, сразу ввел новую постоянную рубрику - "Фантастика". И одним из первых крупных произведений, напечатанных в рубрике, стала повесть Аркадия и Бориса Стругацких "Гадкие лебеди"...

Это был мужественный поступок, а ко тем временам едва ли не рискованный. Наша молоденькая гласность только делала свои первые, пока неуверенные шаги, фильм "Покаяние" еще не появился в широком прокате, не вошли в нашу жизнь "законным образом" ни "Собачье сердце" Булгакова, ни "Котлован" Платонова, ни "Дети Арбата" Рыбакова... Процесс "возвращения", восстановления справедливости, заполнения "белых пятен" в нашей культуре, во всех видах и жанрах литературы и искусства только начинался тогда, а потому выход в свет опальной повести "Гадкие лебеди", на два десятилетия скрытой от глаз наших читателей, становился событием принципиальным. Дело в том, что из всех произведений братьев Стругацких "Гадкие лебеди" имели самую незавидную судьбу. Все прочие повести - пусть с купюрами, с редакторскими исправлениями в 70-е, не отдельными книгами, так в журналах, не в Москве и в Ленинграде, так в Иркутске или Улан-Удэ - издавались. Критика, поношенья, пасквили и доносы в виде статей - все начиналось позднее. "Гадким лебедям" не выпала даже такая доля - им досталось глухое молчание. Попевшая вопреки воле авторов на Запад и там изданная повесть сразу утратила права гражданства у себя на родине. С тех пор и вплоть до 1987 года, когда в тоненьких номерах "Даугавы" (тираж журчала сразу подскочил более чем в два раза) повесть увидела свет, сна расходилась среди поклонников таланта Стругацких в бледных машинописных экземплярах, в ксерокопиях, сделанных правдами и неправдами; ее переписывали даже от руки. Мне кажется, что смена названия произведения ("Гадких лебедей" на нейтральное "Время дождя") - не слишком дорогая плата за выход повести в свет. Других изменений в повести действительно не было.

О чем же повесть "Время дождя"? И почему она не устарела за два десятилетия?

Сюжет повести можно изложить в двух словах. В городе, где вечно идет дождь, живут взрослые и дети. Взрослые - плохие ли, хорошие - плоть от плети этого мира, они притерпелись к нему, прижились и не хотят ничего в нем менять. Дети ненавидят этот мир, презирают его несправедливость, его ложь и обман, его пошлость и лицемерие, и не хотят жить в этом мире. И еще в городе есть мокрецы, странные; люди в повязках на лицах, которые настолько могущественны, что могут материализовать сокровенные желания детей. И есть в городе писатель Виктор Банев, умный, талантливый, битый жизнью человек, сосланный в этот городок после конфликта с президентом страны. Именно глазами Виктора Банева мы и смотрим на происходящие в городе события.

Я пересказываю сюжет, конечно, конспективно и упрощенно, в действительности повествование построено по законам остросюжетной прозы, общее "соотношение сил" становится очевидным лишь во второй части произведения, а до этого читатель вместе с героем должен сам оценивать обстановку и делать свои выводы. На первый взгляд, это сделать несложно. Взрослые горожане - от бывшей жены Виктора Банева до бургомистра, полицмейстера и директора гимназии - никаких добрых чувств не вызывают. Дети, напротив, описаны с откровенной симпатией, а их незаурядные интеллектуальные способности (они так поражают Виктора на встрече с гимназистами) позволяют надеяться, что их минует незавидная участь прозябания, которая уготована их родителям до конца дней их. И мокрецы, которых преследуют как простые обыватели, так и "отцы города", которых мучают костоломы из контрразведки и держат в своеобразном "лепрозории" военные, однозначно вызывают сочувствие.

И только в финале повести нам становится ясно, что Банев, не торопящийся сделать окончательный выбор, не так уж неправ. "Бескровная революция", совершенная детьми этого мира при поддержке всемогущих мокрецов, вышвыривает из города всех взрослых. Отныне молодое поколение будет управлять своей жизнью само, и оно-то уже не допустит тех мерзостей, которым попустительствовало прежнее поколение горожан.

Старый мир в повести обречен, это очевидно. Еще веселится в загородном санатории член парламента Росшепер Нант, окруженный отборными яствами и пьяненькими одалисками, еще злобствует, плетет заговоры и ставит капканы на мокрецов господин бургомистр, еще глупо суетятся местные "охотнорядцы" в золотистых плащах, а полицмейстер пытается лишить книг мокрецов и их подопечных детей, но скоро грянет гром, и всю эту накипь фантастическая сила выметет из города. А остальные горожане? Лично не причастные к злодеяниям и коррупции, но и не протестовавшие против них? Искренне желающие своим детям добра, а потому пытающиеся воспитать в них свое подобие? Эпизод, когда родители, брошенные своими детьми, униженно вымаливают у них свидание у стен "лепрозория", вызывает семью противоречивые чувства. И в первую очередь - жалости к этим людям, которые оказались никому не нужны в новом светлом мире своих детей... Всякий социальный поворот в обществе - это своего рода форсированная смене "поколений" (поколений не в возрастном, а в социальном, духовном, моральном смысле), большое количество людей, которые до того более или менее честно делали свое дело, вдруг оказываются невостребованными. Оказываются не нужны не только коррумпированные политики или продажные художники (действительно, будет ли польза, если "перестроившийся" господин бургомистр станет в обновленном обществе, по мере сил, исполнять прежние обязанности, а "государственный" живописец Рэм Квадрига, до недавних пор малевавший полотна "Президент на обстреливаемых позициях" и проч., сотворит нечто вроде триптиха "Обновление"?), но и масса рядовых граждан. В фантастической повести Стругацких рядовые взрослые горожане покидают город вместе с теми, кто всю жизнь "направлял" их и сделал такими, какие они есть. Но в реальной жизни то, что позволили себе юные максималисты из повести Стругацких, мы себе позволить не можем. Потому что "мы" - в чем-то и "они", поскольку не были в отличие от героев повести "Время дождя" застрахованы и ограждены мудрыми учителями от всех грехов мира...

Повесть Стругацких в чем-то предугадала нынешнее время, и нас, новых и в то же время несущих в себе немало примет прежней жизни, что зачастую и пугает, и настораживает нас самих. Изгнать "нас" прежних из себя - гораздо труднее и благороднее, чем выгнать "плохих" взрослых из царства детей.

Я пишу эти строки накануне выборов, и неожиданные параллели, о которых, возможно, не подозревали сами Стругацкие, приходят на ум. Мы читаем предвыборные программы наших кандидатов в депутаты - самые разные, подчас полярные программы, и многие из нас решают: кого предпочесть - молодой натиск на мучительные наши проблемы или основательность, осмотрительность, опору на традиции... Позиции кандидатов - разные, потому что разные мы, и абсолютных рецептов, увы, пока не придумано. А если бы они и были, эти рецепты, то невозможно отстранить от деятельности всех тех, кто не умеет пока жить по-другому. Юные максималисты из повести "Время дождя" при всей привлекательности их позиции жестоки: они не дают прежнему поколению ни одного шанса изменить свою жизнь, переосмыслить и если не переписать набело, то, по крайней мере, дальше постараться жить по-другому... Историческая реальность нашего сегодня такой шанс даст. А воспользуются ли этим шансом, покажет время, самые ближайшие годы.

Роман АРБИТМАН.

Рис. Евгения САВЕЛЬЕВА.