«СВОЕ МЕСТО У МЕНЯ ЕСТЬ»...

Ленинградский писатель Александр Житинский - человек, достаточно широко известный как в кругу любителей фантастики, иронической прозы, так и в среде тех, кто, может быть, ни разу не раскрыл его книг, зато хорошо знает "рок-дилетанта" из журнала "Аврора". Эти группы имеют равное право на "своего" Житинского. Однако, пользуясь тем, что сам я принадлежу к первой группе, и с вопроса начинаю соответствующего:

- Многие читатели Ваших произведений причисляют Вас к фантастам. А куда Вы сами себя относите?

- Сначала меня причисляли к поэтам, потом к юмористам, потом к фантастам, и все это было неточно, потому что всегда не было для меня исчерпывающим. Задумывая какое-нибудь произведение, я никогда не стремлюсь к тому, чтобы оно было непременно фантастическим, и случается так, что оно оказывается реалистическим или сказочным. Собственно, для меня каждая новая вещь имеет свой жанр, и то, что события в ряде, даже в большинстве произведений не укладываются в реалистические рамки, - это потому, что так требовал материал.

Скажем, цикл, объединенный главным героем - младшим научным сотрудником Петей Верлухиным... Нельзя сказать, что он фантастический или, напротив, нефантастический: он в целом все-таки иронически-абсурдный или иронически - юмористический. Большинство произведений цикла (кроме нескольких рассказов) у меня опубликовано, причем повесть "Подданный Бризании", написанная, кажется, в 1974 году, вышла только сейчас.

- Вы ее, что называется, "писали в стол?"

- Если не считать романа "Потерянный дом, или Разговоры с милордом", то я не писал заведомо "в стол". Я всегда знал, что шансов, как правило, мало. Но их было больше или меньше.

А с повестью "Подданный Бризании" шансов в те годы практически не было, хотя вещь безобиднейшая. Там есть какие-то легкие, абсурдные уколы действительности, но, как оказалось, хватило и их. Я предлагал напечатать повесть, посылал в журналы. Ответы были такие: мол, для отдела юмористики она слишком велика, а для отдела прозы слишком юмористична. Именно из-за этом повести мне в те годы приходилось сталкиваться с органами: она широко ходила по рукам, и кто-то поспешил накатать на меня "телегу" в КГБ. Ко мне приходил сотрудник, выясняя, что это за произведение. Я дал ему почитать, и больше меня не беспокоили...

- Но ведь и те повести, что выходили в 70-е, наверняка претерпевали... скажем так, редактуру?

- Я никогда не допускал, чтобы что-то вписывалось не мной. Купюры были. Иногда они диктовались какими-то соображениями осторожности, иногда - вкусовыми соображениями редакторов. В общем, если меня сильно просили что-то убрать, эпизод или фразу, я, скрепя сердце, убирал.

Я вообще считаю, что произведение должно иметь - инженерными словами говоря - высокую степень защищенности от помех. То есть из хорошего произведения можно убрать довольно много, и останется довольно много. Поэтому, когда говорят: "Ох, как меня порезали" - имея в виду, что вот убрали какую-то очень острую фразу, и сразу все перестало существовать, - так, значит, там ничего и не было, не было литературы. Произведение - это ведь не набор острых фраз, оно должно нести какую-то атмосферу...

- Редактура-редактурой, но не испытывали ли Вы в 70-е на себя, как писателя, некое давление?

- Я не знаю, что это такое. Я никогда не страдал по поводу того, что меня не печатали, а многие произведения так и лежали по многу лет. Я предлагал - мне возвращали, я считал это для себя совершенно естественным процессом.

По этому поводу я никогда не комплексовал, свято веря в то, что, если произведение хорошее, оно когда-нибудь будет опубликовано. Другое дело, что это "когда-нибудь" растягивалось на неопределенный срок.

Я совершенно точно знал, что мой роман "Потерянный дом..." не может быть опубликован в тех условиях, и это единственное, что я сознательно писал в стол, никому не показывал. Начал я роман в 1979-м, закончил в конце 1985-го, когда в обществе что-то уже произошло: Горбачев пришел к власти, но пока еще ничего не изменилось в смысле гласности. Поэтому решение Бориса Никольского печатать роман в "Неве" выглядело в начале 1986-го смелым для него шагом...

- Роман тогда вышел в журнале, а недавно опубликован отдельной книгой. Удовлетворены ли Вы им? Считаете ли Вы этот роман своей Главной Книгой?

- Когда я роман написал, то считал, что создал нечто выдающееся. С годами это ощущение ослабевает. Кроме того, ты ведь не сам оцениваешь, а живешь в отраженных оценках. Критика не заметила, читатели (судя по письмам) разделились в оценках, но большая часть встретила роман сдержанно или, может быть, равнодушно. Это тоже закономерно, мне кажется. Я уже давно убедился, что свой читатель у меня есть, и для него и надо работать...

Главная ли он Книга для меня? Пока да, хотя не знаю, останется ли, это надолго. Хотя в роман я засунул большой кусок своей жизни. Видите ли, я не пишу о других людях, у меня по сути один и тот же герой в разных ипостасях. Для него я придумываю фантастические ситуации. Его душевный склад не переделаешь. Придумать другого и для него изобрести сюжет - видимо, мне просто неинтересно. Нужно прожить - и об этом написать. Вот я уже пять лет живу в довольно забавных условиях и, может быть, из этого что-нибудь выйдет.

- Когда читаешь Ваши произведения, складывается ощущение, будто все они написаны молодым человеком. Причем с годами кажется, что...

- ...он как бы не стареет, да?

- Да. "Имидж" молодого - по мироощущению - писателя сохраняется. Вы согласны с этим?

- Согласен. Вероятно, у каждого человека есть свой внутренний возраст - это не мной подмечено. Некоторые - всегда шестнадцатилетние, а некоторые рождаются уже сорокалетними или глубокими стариками. Это такой психологический возраст.

Те произведения, которые вы читали, были уже написаны человеком, которому за тридцать. "Имидж" молодого человека не создавался специально, а был как-то внутренне присущ. Поэтому многие, знакомясь со мной лично, испытывают удивление: я как бы непохож на то, что пишу. Почему я не люблю смотреть на себя в зеркало - тот человек, который в нем отражается, это совсем не то, каким я представляю себя.

Свой "внутренний" возраст и оцениваю в 21-22 года. Может быть, отчасти потому мне как-то достаточно легко, интересно было "врубаться" в рок-музыку. Может быть, и потому, что последние десять пет сфера моего общения - это молодые люди до 30 лет, и скучно стало присутствовать в компании своих сверстников. Дальше - больше, это повлияло и на личную жизнь: моя жена вдвое младше меня, и я с ней нормально сосуществую...

- Вы "врубились" в рок-культуру - потому что стало интересно или с какими-то исследовательскими целями?

- Тут было несколько причин. Были какие-то причины внешние. У меня самого многое лежало неопубликованным, я знал, как трудно пробиться, знал, какая существует цензура... Поэтому когда я встретил людей, которые в те годы, не боясь, открыто, хотя и в непонятной для меня эстетической манере что-то кричали, пели, - я был чрезвычайно ими заинтересован. Они не боялись... Хотя это было совершенно другой мир и другое поколение.

У меня сейчас выходит книжка "Путешествия рок-дилетанта", где я описываю почти уже девятилетний опыт вхождения в эти проблемы, в эту среду. Там описано с самого начала, как она повлияла на меня. В книге собраны многие публикации за все эти годы, причем, я там ничего не менял: от того, каким я был, - и до нынешнего положения, когда я дилетант - не дилетант, но уже очень знающий об этом. Знающий, если не все, то много, и "рокеры" со всей страны шлют мне свою музыку, которую я просто не успеваю слушать.

Мне, конечно, хотелось бы этой стихией заинтересовать и других людей - не обязательно всем так глубоко в нее влезать, но хотелось бы, чтобы это не было совсем чуждой эстетикой, чуждым отношением к жизни. Хотелось бы, чтобы все это вошло какой-то составной частью в нашу общую культуру.

Это было безумно любопытно, я получил много новых друзей. В какой-то мере рок-н-ролл мне заменил мою инженерную деятельность...

- В каком смысле?

- Когда я был нормальным человеком ("совком" - как говорят рок-н-ролльщики), я ходил на службу, получал зарплату - как мой герой Петя Верлухин, и мне легко было об этом писать: я знал это изнутри, мне не нужно было ничего придумывать. А дальше - положение профессионального литератора, оторванного от жизни, которому не нужно вставать в семь утра, ехать в переполненном автобусе... и так далее.

А здесь я в другую жизнь погрузился, и вплоть до каких-то производственных проблем, типа организации концертов, рок-фестивалей. Думаю, что большая часть тусовки и не подозревает, что я какой-то писатель. Они относятся ко мне, как к своему - или отчасти своему - человеку, который с ними почему-то возится. Они думают, что я... Ну, менеджер, представитель шоу-бизнеса, что-то такое. Меня это забавляет, конечно, но я с этим мирюсь. Ничего страшного в этом нет.

- Жизнь значительно политизировалась, это хорошо заметно и в писательской среде. Ощущаете ли Вы это на себе?

- Мне это не нравится, безусловно, я чувствую себя не в своей тарелке. Неприятно ходить в собственный Союз писателей: когда встречаешься с человеком, ты должен сразу определить, "правый" он или "левый", подавать ему руку или нет. "Патриоты"... Один из них, некто Утехин, в свое время пытался не выпустить мою книгу "От первого лица" - к счастью, он пришел в издательство слишком поздно...

"Радикалы"... Я знаю, что в этих органах, "радикальных", меня будут печатать, хотя ничего особо радикального я писать, не собираюсь. Я, честно говоря, хочу осуществить свое собственное издание... "

- Сборник? Журнал? Альманах?

- Я называю его альманахом, потому что периодичность мне пока неясна. Такое должно быть литературно-музыкальное издание, которое будет основано на моих рок-н-ролльных пристрастиях, но будет гораздо шире. Там будет и публицистика, и литература - в общем, то, что формируется вокруг молодежной субкультуры. Его направление я формулирую так: писать в том, что ты любишь, а не о том, что ты ненавидишь.

- Там будет один Житинский или и другие авторы тоже?

- Я буду составителем, у меня там куча авторов. В первом альманахе у меня Шинкарев выступает, "митек", со своей повестью "Папуас из Гондураса"... Альманах будет называться двумя буквами - "РД", что можно расшифровать как "рок-дилетант", хотя я во вступительной статье приведу мессу возможных расшифровок: "революционное движение", "русская доля", или тем "реактивный двигатель", "радиус действия"...

Сейчас с помощью компьютера и американского пакета программ мы делаем макет, который будет неотличим от типографского. В одном-двух экземплярах он печатается на лазерном принтере. Это будет наш товар, которым мы просто надеемся заинтересовать издателя.

- Как Вы считаете, Ваша жизнь удалась?

- Постучав по дереву, я могу сказать: да. Она развивалась как-то естественно, и литературная, и человеческая. Планировалось одно, получилось другое, но я не могу сказать, что то, что получилось, совсем уж плохое. Я знаю, что свое место у меня есть. Какое оно - большое, маленькое - это уже неважно. Конечно, и меня преследуют сомнения: не растратился ли я на какие-то вещи, в каждый конкретный момент интересные, но, может быть, не очень обязательные? Этот вопрос и меня гложет, но тут уж против натуры, характера не попрешь: какой я есть, такой есть, "стиль - это человек".

Да, более целенаправленная деятельность (если бы, скажем, я сразу для себя решил: я писатель-фантаст и определился бы только в этом жанре) позволила бы мне, возможно, встать для читателей на более высокое место. Не знаю. Может быть. Зато сейчас я стою на своем месте. Странном, может быть, но достаточно своем.

Беседу вел Роман АРБИТМАН.