«ЛУЧШЕ ВСЕГО МЫ ЗНАЕМ САМИХ СЕБЯ...»

- Правда ли, что все герои ваших произведений взяты из жизни?

- С самого начала наша с братом работа была реакцией на нереалистичность фантастической литературы, выдуманность героев. Перед нашими глазами - у меня, когда я был в армии, у Бориса Натановича в университете, потом в обсерватории - проходили люди, которые нам очень нравились. Прекрасные люди, попадавшие вместе с нами в различные ситуации. Помню, например, как меня забрали на остров Алаид - с четырьмя ящиками сливочного масла на 10 дней. И без единого куска сахара и хлеба. Были ситуации и хуже, когда тесная компания из 4-5 человек вынуждена была жить длительное время в замкнутом пространстве. Вот тогда я впервые испытал на собственной шкуре все эти проблемы психологической совместимости. Достаточно было одного дрянного человека, чтобы испортить моральный климат всего маленького коллектива. Были и такие коллективы, когда мы заведомо знали, что имярек - плохой человек, но были к этому готовы и как-то его отстраняли от своих дел. Я хочу сказать, что нам было с кого писать своих персонажей. И когда мы с братом начали работать, нам не приходилось изображать своих героев с какими-то выдуманными характерами и чертами. Они были уже готовы, они уже прошли в жизни на наших глазах, и мы просто помещали их в соответствующие ситуации. Скажем, гоняться за японской шхуной на пограничном катере - дело достаточно рискованное. А почему бы не представить этих же людей на космическом корабле? Ведь готовые характеры уже есть. Мы, если угодно, облегчили себе жизнь. Конечно, по ходу нам приходилось кое-что и изобретать. Но это не столько изобретения, сколько обобщения некоторых характерных черт, взятых у реальных людей и соединенных в один образ. Это соединение остается нашим принципом, мы будем продолжать и впредь так, потому что принцип довольно плодотворный.

- Кто соединился в образ, скажем, Кандида в "Улитке"?

- Кандид и Перец - образы в какой-то степени автобиографические. Вообще-то автобиографические образы - это у нас довольно частое явление. Как бы хорошо мы ни знали своих близких, лучше всего мы знаем все-таки самих себя. Уж себя-то мы видели в самых различных ситуациях.

- Бывают ли случаи, когда вы не знаете, чем кончится произведение? Например, "Жук...", предполагает несколько концовок?

- Мы всегда знаем, чем должна кончиться наша работа, но никогда еще в истории нашей с братом деятельности произведение не кончалось так, как мы его задумали, т. е. мы всегда знаем, о чем пишем, и всегда... ошибаемся. Причем это выясняется не в конце, а где-то в середине вещи.

- Не влияют ли ваши прошлые произведения на будущие? Нет ли некоторой творческой инерции?

- Как они могут влиять? Новое произведение всегда означает новую проблему. Если мы, конечно, не топчемся на месте сюжета ради, как это случилось с "Островом" и "Парнем". Это все на одну тему написанные вещи. Новых проблем в "Парне" никаких нет, нас там интересовала, в основном, атрибутика.

- А с чего начинался "Пикник"?

- С "Пикником" было несколько необычно, потому что нам вначале понравилась идея пикника. Мы однажды увидели место, где ночевали автотуристы. Это было страшно загаженное место... И мы подумали: каково же должно быть там бедным лесным жителям? Нам понравился этот образ, но мы не связывали его ни с какими ситуациями. Мы прошли мимо, поговорили, и - лужайка исчезла из памяти. Мы занялись другими делами. А потом, когда возникла у нас идея о человечестве - такая идея: свинья грязь найдет - мы вернулись к лужайке. Не будет атомной бомбы - будет что-нибудь другое... Человечество на его нынешнем массово-психологическом уровне обязательно найдет, чем себя уязвить. И вот когда сформулировалась эта идея - как раз подвернулась, вспомнилась нам загаженная лужайка.

- А что вы можете сказать о герое "За миллиард лет..."?

- Вы его уже знаете. В какой-то степени он списан со всех нас. Помните, там речь идет о папке? Прочитав эту вещь, вы не задавали себе вопроса: "А что бы я сделал с этой папкой?" Мы дали ответ словами героя: "Если я отдам папку, я буду очень маленьким, никуда не годный, а мой сын будет обо мне говорить; да, мой папа когда-то чуть не сделал большое открытие. И все подлости начнут делать и коньяк пить. Если же я папку не отдам, меня могут прихлопнуть. Выбор...".

- Значит, для вас проблема выбора самая главная?

- Вот-вот-вот. Мы нечувствительно - мы, Стругацкие - писали именно об этом, но долгое время не осознавали, что сие именно так. Писали - повторяюсь - нечувствительно, а оказалось, что главная тема Стругацких - это выбор. И осознали мы это не сами, нам подсказала... один знакомый подсказал.

- Когда вы начали писать научную фантастику?

- Фантастику мы любим читать с детства. И поэтому неизбежно должны были начать работать в фантастике. Но, в общем-то, поначалу это была героическая литература, литература героев. О рыцарях без страха и упрека. И без проблем, я думаю. "Страна багровых туч" - ну какая там проблема? Сели, полетели. Трудно сказать что-либо о начале нашей деятельности, о том, когда именно мы начали работать... Первое наше произведение было реакцией на состояние фантастики в нашей стране... Уж очень плохо тогда было с фантастикой...

- Откуда вы берете фамилии своих героев? Например, Лев Абалкин?

- С Абалкиным прекрасно помню, что получилось. Почему Лев? По одной простой причине у нас не было еще ни одного героя по имени Лев. А Абалкин... помню, Боря сидел, облокотившись на газету, глянул на текст и прочитал "Абалкин". Давай, говорит, назовем: Лев Абалкин. Так и сделали.

- А Мбога?

- Тоже помню. Понадобилось нам имя африканского пигмея. Я звоню человеку, у которого есть БСЭ, и прошу: "Посмотри Африку. Какие племена ее населяют?" Отвечает: "Например, мбога". Ага, говорим мы себе, Мбога...

- А Кандид?

- Кандид, естественно, не случайное имя. Кандид, конечно, связан с вольтеровским Кандидом. Но на другом уровне и по другому поводу. Каммерер? Каммерер, товарищи, это вообще хохма. Никакой он не Каммерер на самом деле, а Ростиславцев. Вызывает меня главный редактор Детгиза и говорит: "Знаешь, есть вот тут претензии, сделай-ка ты своего героя немцем". "А почему немцем?" "Так лучше будет - немцем". Я Борису пишу: "Делай немца давай". Откуда он вытащил эту фамилию - Каммерер - я совершенно не знаю.

- Интересно, почему вы так не любите пришельцев? То есть почему, по-вашему, они непременно должны нести какую-то угрозу Земле? Например, Странники в "Жуке". Почему вы пугаете читателя пришельцами, хотя, по идее, они должны пугаться тем, что происходит у нас на Земле. Ведь самая большая угроза человечеству - сам человек...

- Ошибка. Вот типичный методологический просчет. Где и когда я говорил, что даю хоть ломаный грош за инопланетный разум? Не нужен он мне. И никогда не был нужен. А когда мы пугаем, как вы говорите, мы имеем в виду совершенно определенную цель: нечего надеяться на них. Есть они или нет, а надеяться на них нечего. Выбили религиозные костыли у людей - вот теперь и ходят-прыгают на одной ноге: "Дай нам, Господи", "Барин к нам приедет - барин нас рассудит". Вот что нужно выбивать из читателя. Вот эту глупую надежду надо выбивать.

- Почему в ваших произведениях, как правило, только главные герои, почему нет женщин "на главных ролях"?

- Женщины для меня как были, так и остаются самыми таинственными существами в мире. Они знают что-то такое, чего не знаем мы. Вот в Японии в начале нашего тысячелетия существовало два строя - матриархат и патриархат одновременно. Женское начало взяло верх. Так и осталось в иерархии богов: верховный бог - женщина, подчиненный - мужчина. Повторяю - и за себя, и за своего брата: женщины для нас самые таинственные существа. И повторяю, что сказал Л. Н. Толстой: все можно выдумать, кроме психологии. А психологию женщины мы можем только выдумать, потому что мы ее не знаем.

- Определенные ваши вещи, можно сказать, написаны с пессимизмом. Чем это можно объяснить? Вы на самом деле пессимистически смотрите на развитие человечества?

- При чем здесь развитие человечества? Пессимизм, если он и есть, происходит не от развития человечества, а от того, что мне уже 57 лет. Будь мне сейчас двадцать, не было бы никакого пессимизма. Я-то ведь с двадцать пятого года, а Борис с тридцать третьего...

Март 1982 г.