«ЗАВЕДОМО ЛОЖНЫЕ ИЗМЫШЛЕНИЯ»

- так называется книга Александра КАБАКОВА, в которую вошла нашумевшая повесть "Невозвращенец"

В тесной, по-московски заставленной мебелью, комнате, где, видно, соблюдается старинный принцип - ничего не выбрасывать. Здесь мирно соседствовали письменный стол начала века, худосочные стулья шестидесятых и молчаливая жаба довоенного телефона, черного и солидного, как правительственный "ЗИС", и грозного, как револьвер.

- Был такой печатный орган "Литературная жизнь". Пишущая братия называла его просто "Лижи". Для меня в самом названии заключено лживое представление, что существует жизнь и отдельно - литература, которая эту жизнь изображает, отражает и т. д. Считаю, что - литература - часть жизни, такая же, как любовь, дом, еда, питье, человеческие отношения.

"Невозвращенец" написан вовсе не с целью предсказать, какой будет наша гражданская война. Вещь написана ради сведения счетов с известной лубянской организацией. Был конкретный повод - неудачная попытка вербовки. Да и куда денешься от этих ребят. Можно спиться, покончить с собой, уехать, как многие и делали. Если показать эмиграцию такой, какова она есть - изобилие и свобода, ни кто не поверит и не ужаснется. А для меня эмиграция представлялась только трагедией. Мне нужна была страшная эмиграция. Но такою она была во время крымского бегства, как в песне поется "носили мы корсетные рекламы и наших жен давали напрокат".

Бег в прошлое был герою заказан, тем более что оно заканчивается настоящим. Оставалось будущее. В 1988 году его уже нетрудно было предсказать.

Правда, я стал несколько мистически относиться к тексту "Невозвращенца". Там были небольшие правки и купюры в журнальном варианте, которые я восстановил в книге. Автор внутренней рецензии, написавший добрые слова о повести, просил - нельзя ли события, приходящиеся на 1991 год, передвинуть немного в будущее. Он надеется не дожить. Я решил уважить его просьбу и перенес события на год. Но в черновике так и осталось - 1991-й.

Вторая правка касалась одного из героев. В повести действовал генерал по фамилии Гончаров. В момент, когда Горбачев потребовал себе особых полномочий, я находился на Западе. В интервью "Свободе" сказал, что, надеюсь, Горбачев не превратится в грозного Гончарова. Не перестаю надеяться и сейчас. Вообще на сегодняшний день я гораздо больший оптимист, чем многие читатели "Невозвращенца". Вез крови обойтись не удастся, она уже льется по окраинам империи. Но кровь можно остановить.

Как ни странно, со временем нравы улучшаются. Человечество движется к христианскому идеалу. Нет, мир не идет к счастью. Но оно и не обещано на земле. Но мы движемся к осознанию вечных ценностей, к пониманию понятия "грех" и "праведность". Вспомните, на Наполеона молились самые светлые головы, с Гитлером обнимались, дядюшку Джо обожали. Теперь это уже не пройдет.

Происходит христианизация психологии. Если наиболее безумным из большевиков не удастся развязать новую гражданскую войну, мы проскочим критическую точку и вырвемся. Эта кризисная точка - ближайший год.

- Как говорил В. Ходасевич: "И ты, моя страна, и ты, ее народ, умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год". Дар предвидения в крови русской литературы, вспомнить хотя бы Маяковского с его шестнадцатым годом, грядущим в терновом венде революции.

Думаю, художник может повлиять на ход событий своими творениями в большей степени, чем публичными высказываниями и общественной деятельностью.

- Именно поэтому я и не хочу отсюда "сваливать". Во-первых, надеюсь досмотреть драму до конца. Кроме того, имею чисто шкурный интерес. В тот момент, когда действительность совпадет с сюжетом повести, мою книгу перестанут покупать. Молюсь, чтобы этого не случилось, как христианин и как житель этой страны. Но главное, если верить в магическую силу слова, надо быть последним поганцем, чтобы предсказать худшее, поджечь и сбежать. Орвел был бы счастлив, узнав, что его "1984" стал литературным памятником.

- Не посещает ля вас сатанинская мысль, что, если сбудется написанное, вы останетесь великим предсказателем?

- Такая гордыня меня не обуревает. Мои литературные амбиции сводятся к тому, чтобы человек, начав читать текст, уже не мог от него оторваться. Поэтому все мои вещи коротки, на один вечер.

Я писал для тех, у кого не было денег на видео. Этим определялось все в моем сочинительстве - небольшой объем, сугубо занимательная форма, что, кстати, всегда у нас считалось грехам.

Пока я сочиняю истории, меня должен кто-то кормить. На Западе это богатые меценаты или читатель. У нас был один меценат - Агитпроп ЦК.

Вот и приходилось либо писать по заказу, что противно, либо - для народа. Но для народа у нас уже писали. Наша коммерческая литература всегда чекистская, генеральская. Все ваши детективные романы написаны с позиций генерала КГБ. Говорят, что таковыми являются и некоторые авторы. Между тем на Западе коммерческая литература в лучших ее образцах всегда против эстеблишмента.

Словом, многие годы я писал коммерческий непроходняк. Это очень сложно, ведь должно быть занимательно, профессионально и не с подлых чекистских позиций. То, чем я занимался, можно было назвать даже не "самиздатом", а "слухиздатом". Собирались друзья, выпивали, а я читал им свои вещи. Все было очень мило, ибо кто будет критиковать, когда пьет водку автора. Шучу.

Снобы могут сказать, что мои книжки - литература для МНСов, для тех, кого принято называть "образованщина". Да, эти люди - моя основная аудитория. Именно они определяют культурное лицо страны, составляют наш культурный рынок, нравится это кому-то или не нравится. Часто эти люди всеядны. Но задача писателя не опускаться ниже определенного уровня, использовать весь арсенал художественных средств.

Человек должен делать не то, что ему нравится, а то, что у него хорошо получается. В противном случае становишься дилетантом или графоманом. Я бесконечно люблю представителей художественного авангарда, элитарного искусства. Но быть рафинированным антикоммунистом и публиковаться за счет властей - бесстыдно, массовому читателю же это, извините, на фиг не нужно. Сегодня половина наших авангардистов живет на Западе, получая стипендии. Конечно, это выход. Но он возник только сегодня.

Все началось с литературной тусовки. "Тусовка" и "круто" два гениальных слова, которые дала перестройка советскому народу.

Потом пути разошлись. Одни углубились в сложность, изощренность, то, что раньше звалось ругательным словом "формализм". Я же, оказалось, довольно просто устроен. В личной жизни сентиментален, во вкусах традиционен, а в быту просто ретроград. Пересмешничество мне понятно, но не близко. Мне неуютно в новой литературе. Слишком прохладно для любви. Невозможно заниматься любовью при открытом окне. В комнате должно быть жарко.

- Словом, вы - идеальный читатель своих произведений. Но читатель устал от политики. Чего же ему ждать?

- Для меня показательно то, что написано о революции. По сути, все это - романы о любви.

- Наверное, страх гибели пробуждает жажду жизни. Воля к жизни - это желание любви. Обострение классовой борьбы, наверное, связано с активизацией общественной физиологии.

- Всякая революция связана с эротизацией жизни. На Западе говорят, что была молодежная революция, леворадикальная, расовая, а была и сексуальная. На самом деле была почти бескровная социальная революция, следствием которой стала эротизация общества.

У нас будет то же самое. Но не в плане того, что продается в подземных переходах. Скорее это в воздухе, некая электризация атмосферы. Так я косвенно ответил вам, над чем работаю.

Я планировал написать "Двенадцать рассказов о любви на фоне конца света". Но, понимаете, слава, вдруг рухнувшая на плечи человека, перевалившего на пятый десяток, - штука довольно тяжелая. Удалось написать только пять рассказов этого цикла. В первом, который называется "Нам не прожить зимы", описан реальный случай. В московское кафе "Аист" ворвались люди с автоматами, троих уложили, четверых ранили. В рассказе "Люби меня, как я тебя" уже действуют немецкие беженцы из Казахстана, а действие "Тусовщины и понтярщика" происходит как бы после социальной катастрофы, когда уничтожаются все, моложе тридцати лет. И в каждом из этих рассказов - любовь.

Беседу вел
А. АМЛИНСКИЙ.