И ПЕРЕСТАЛ ПИСАТЬ СЕРОЕ

Предлагаем вашему вниманию интервью с заведующим отдела фантастики редакции журнала "Уральский следопыт", лауреатом приза имени И. А. Ефремова 1988 года Виталием Ивановичем Бугровым.

- Виталий Иванович, вспомните о первой встрече с фантастикой. Была ли это любовь с первого взгляда?

- Рос я в городе Ханты-Мансийске. Он и сейчас невелик, а после войны был и того меньше. Читать фантастику было негде. Первую книгу уже и не вспомню, но "Морская тайна" Розенфельда, "Изгнание владыки" Адамова, романы Жюля Верна воспринимаются как-то вместе. Ну, и довоенная уцелевшая "Аэлита" Толстого. Трудно сказать: с первого взгляда... В первом классе я покалечил ногу, рос домоседом, книжным мальчиком. Поскольку жизнь после войны была довольно трудна, скудна и не очень ярка, фантастика притягивала - словно целый необычный мир раскрывался перед тобой. Позже - лет пять-десять назад пришлось слышать разговор: фантастика сводится к тому, что в ней человек должен находить как бы отдушину. Может быть. Но тогда фантастики было мало; она никогда не выделялась на отдельные полки, я начал ее выискивать. В нашем доме жила библиотекарша, я уже в третьем-четвертом классе начитался у нее в педучилище журналов "Детская и юношеская литература", "Что читать". Вел списки, потом перешел на карточки. Может быть, оттуда и пошло мое стремление, которое связано не с самой фантастикой, но рядом с нею - библиография. Так что любовь, если не с первого взгляда, но и не легкая, это что-то более выношенное. К тому же, счастливо совпало это увлечение с работой в журнале "Уральский следопыт".

- Виталий Иванович, вы сами не пишете или не публикуете фантастических рассказов? Есть ли что-нибудь из неопубликованного "в столе"?

- В студенческие годы, учась на филфаке Уральского университета, я появлялся в редакциях со своими творениями. Пробовал писать стихи, они публиковались в газетах. В "Уральском следопыте" было два-три рассказика, в том числе маленькая юмореска. Мы жили на скудном пайке фантастики, переводной практически не было. Так что мое поколение (за редким исключением) не назовешь поколением с раскрепощенным сознанием и фантазией. Уже работая в журнале, я понял: что писал сам тогда, я из себя вымучивал... и перестал писать серое. Мой "Ассистент доктора Кларка", опубликованный в "Следопыте" в 1963 году, был переведен в ГДР, но я все же не обольщался - это лишь говорит об уровне фантастики в ГДР, а не об уровне рассказа. К тому же писать, работая в журнале и имея преимущественную возможность печататься, неэтично. Другие рассказы: "Затылок в зеркале" (1966), "Рыцарь" (1963) - их читать нельзя, они устарели, к тому же в них чувствуется влияние фантастики пятидесятых годов. Кроме того, моя жена фантастику не переваривает. Я даже поручаю ей роль индикатора - подсовываю сборники, и там, где она споткнулась, начинаю читать сам. Но то, что я пишу о фантастике, она читает с интересом. Ведь, если тебя даже дома не читают, зачем тогда писать?

- Вы знаток фантастики тридцатых-сороковых годов. Что определяет ее лицо и могут ли любители фантастики ждать встречи с кем-нибудь из "тех времен", что было бы вровень с "Мастером и Маргаритой", вещами Платонова, Замятина и Эренбурга?

- Фантастика сороковых годов таких дарований не содержит. Можно назвать кое-что из Сергея Беляева ("Приключения Сэмюэля Пингля", к примеру) и "Изгнание владыки" Адамова - роман крепкий, добротный.

Тридцатые годы: собственно, тогда фантастика развивалась по тупиковому пути. Двадцатые годы - там много интереснее. "Мастер и Маргарита" Булгакова прозвучал так свежо именно потому, что тридцатые годы несмелом вымели всю "нечисть", от ведьм до домовых. Это не справедливо по отношению к ней: это не мистика, это давно освоенный сугубо литературный материал, а у нас его смешали с религией и... выбросили. Сейчас переиздали "Чертухинский балакирь" Сергея Клычкова. Я его еще не видел, но там подобная смесь фольклора создает фон для реалистического повествования. Были и вещи полуирреального плана, где трудно докопаться до сути: Федор Сологуб... Но это скорее дореволюционная фантастика.

Была и популяризаторская фантастика (Обручев), и социальная (Беляев), и "чисто" фантастика. Ее не выделяли, требовалось привлечь людей в науку, и научные фантасты должны были выполнять популяризаторскую роль. Эта литература формировалась в журналах, на отшибе от "большой" литературы, как заменитель отсутствовавшей у нас научно-популярной литературы. Эта сторона гипертрофировалась; вытеснила остальное и до сих пор так сохраняется.

В двадцатых годах вышел роман "Мы", который намного опередил Олдоса Хаксли с его романом "О, дивный новый мир". Выходили под псевдонимом вещи Чаянова - фантаста гоголевского типа. Тридцатые же годы, когда уже прямо начал работать маховик, шла индустриализация, фантастика наряду с приключениями была оттеснена к "троллейбусной", "отвлекающей" литературе. Прекратили существование многочисленные журналы, взамен появились иные: "Знание - сила", "Техника - молодежи", то есть пропагандирующие технику. Это воздоминировало. А Беляев перешел к пропаганде технических идей, да и остальные тоже либо отошли от фантастики, либо перестали писать. Так продолжалось до пятидесятых годов. В шестидесятые годы было множество дискуссий. Анчаров, например, считал эпитет "научная" главным злом. Только сейчас, и то не все, разобрались: фантастика - это нечто многожанровое.

По просьбе КЛФ "Апекс" интервью провел

С. КАЛИНИЧЕНКО.

На снимке: В. И. БУГРОВ с "Василиском" в руках.

Фото А. Тучкова.