Юрий Ярмыш

О ЖАНРЕ МЕЧТЫ И ФАНТАЗИИ

Каждый, кто занимается проблемами литературной сказки, непременно заинтересуется определением ее как жанра. Точно так же, как и в изучении вопросов народной сказки, эта сторона дела еще не достаточно полно исследована. Недостаточно внимания уделяется и классификации литературной сказки, тогда как существует несколько классификаций сказки народной.

В капитальном трехтомном труде Больте и Поливки «Замечания к сказкам братьев Гримм» (1913, 1915, 1918 гг.) каждой народной сказке были приданы варианты. Позже это дало возможность финскому ученому Аарне классифицировать сюжеты по типам. Исследователь русского и украинского фольклора Н. П. Андреев усовершенствовал этот практический справочник. В нашей стране эта работа известна как указатель сказочных сюжетов по системе Аарне-Андреева.

В 1924 году Р. М. Волков издал в Гослите Украины монографию «Сказка. Том первый», где, помимо своей классификации сюжетов народной фантастической сказки, дал еще и анализ отдельных сказочных элементов и вслед за академиком А. Н. Веселовским назвал их мотивами. К мотивам он причислял и личные качества героев (например, «двое братьев умные, а третий дурак»), и количество их («трое сестер», «трое братьев»), и обусловленные законами жанра поступки и деяния сказочных персонажей, волшебные существа и предметы. Невзирая на чрезвычайно разноречивые оценки этого труда, исследование это все же сыграло свою позитивную роль, и доныне понятие мотива в исследованиях сказки по сути дела употребляется именно в волковском разумении, в волковском понимании.

Была и солидная попытка молодого исследователя В. Я. Проппа («Морфология сказки», Л., «Academia» 1928) изучать народную сказку по функциям ее действующих лиц. Под функциями В. Я. Пропп разумел поступки действующего лица, их определение с точки зрения важности этих деяний для развития действия. Работа Проппа не была свободна от некоторого формализма в подходе к изучению сказки, но тем не менее значение этой работы велико. Через десятилетия труд В. Я. Проппа был переиздан.

Трудно классифицировать, унифицировать, свести к каким-то определенным элементам огромное, неисчислимое и разнообразное сказочное творчество народов мира. Однако еще труднее проделать это со сказкой литературной. Потому что здесь уж мы имеем дело не со сказками различных народов мира, сюжеты которых или элементы сюжетов могут повторяться и в известной мере подлежать классификации, а с творчеством отдельных писателей-сказочников.

Уместно припомнить полемическое выступление ученого-литературоведа А. И. Белецкого в декабре 1929 года на совещании о сказке. Совещание состоялось в Харькове. А. И. Белецкий выступил в защиту жанра. Он с самого начала понимал, что сказка нужна. Как теоретик, он излагал свои взгляды на этот вопрос. Полузабытое выступление Белецкого чрезвычайно интересно еще и потому, что большинство положений этого выступления и поныне не утратили своей актуальности. А. И. Белецкий говорил: «...На мой взгляд, неверно говорить о сказке, надо говорить о сказках, потому что единой сказки как таковой нет. «Единая» сказка – это понятие предмарксистского литературоведения. И недостаточно также обыкновенного разделения сказок на народные, «искусственные», «художественные». Нет! И народная сказка, и художественная делятся на целый ряд категорий...»

Изложив свои взгляды на сказку народную, А. И. Белецкий далее высказал свои мысли о сказке литературной: «Точно так же разнообразна по своему составу и сказка созданная. Под этим определением приходится объединять и сказки, написанные французскими просветителями XVIII века, такими как Вольтер, и целым рядом писателей предреволюционной эпохи, и сказки романтиков (немецких и прочих), и сказки, созданные представителями революционного народничества второй половины XIX века (Салтыков-Щедрин) и др. Но нельзя вводить все это в общие скобки и нельзя представлять сказку как нечто единое, неизменное на всем протяжении, начиная с периода первобытного коммунизма и кончая Октябрьской революцией. Единой сказки нет» ¹. Со времени, когда были высказаны эти верные мысли, минуло более четырех десятков лет, и мы в состоянии теперь проследить, как изменялось, обогащалось и само «разумение сказки». Уже существуют, например, несколько определений народной сказки, сформулированных учеными нашей страны.

Вот определение, сделанное академиком Ю. М. Соколовым в 1938 году: «Под народной сказкой в широком смысле этого слова мы разумеем устно-поэтический рассказ фантастического, авантюрно-новеллистического и бытового характера» ².

Не трудно заметить, что в этой формулировке не раскрывается специфика сказки, ее особенности, а сделано лишь описание видов сказки.

Через два десятилетия Э. В. Померанцева, доктор филологических наук, сделала интересное определение сказки, подчеркивая такой ее существенный признак, как вымысел: «Народная сказка – эпическое устное художественное произведение, преимущественно прозаического, волшебного, авантюрного или бытового характера с установкой на вымысел» ³.

О большой роли вымысла в сказке в свое время писали также К. Аксаков и А. Веселовский.

Третье определение народной сказки дано в 1959 году доктором филологических наук В. П. Аникиным: «Сказки – это коллективно созданные и коллективно хранимые народом устные художественные эпические повествования в прозе с таким нравственно-этическим, социально-политическим и общественно-бытовым содержанием, которое по самой своей основе требует полного или частичного использования приемов неправдоподобного изображения действительности и в силу этого прибегает к фантастическому вымыслу, разнообразные и традиционные формы которого, не повторяясь больше ни в каком другом жанре фольклора, складывались на протяжении веков в тесной связи со всем укладом народной жизни и находились в первоначальной связи с мифологией» ⁴.

Если не принимать во внимание тот факт, что содержание само по себе не может прибегать «к фантастическому вымыслу», то под определение В. П. Аникина попадают все разновидности сказочного фольклора.

Гораздо хуже обстоят дела с научным определением литературной сказки как жанра. В «Толковом словаре русского языка» под редакцией Ф. Ушакова есть такая формулировка: «Литературная сказка – литературное произведение о вымышленных событиях». Не трудно заметить, что вымышленными событиями могут быть и сказочные, и научно-фантастическое, и, наконец, просто – реалистические. То есть определение нашего «Толкового словаря русского языка» уж никоим образом не раскрывает специфики литературной сказки.

Следует заглянуть в прошлое, посмотреть – а как определяли литературную сказку в XIX столетии?

Великий русский поэт В. Жуковский, создавший целое соцветие литературных сказок в стихах, так писал в свое время Плетневу о детской литературной сказке (а именно это нас и интересует в первую очередь):

«Я полагаю, что сказка для детей должна быть чистой сказкой без всякой другой цели, кроме приятного, непорочного занятия фантазии. Надобно, чтобы в детский сказке... все было нравственно чисто; чтобы она своими сценами представляла воображению один светлые образы, чтобы эти образы никакого дурного, ненравственного впечатления после себя не оставили – этого довольно. Сказка должна быть также жива и возбудительна для души. При воспитании сказка будет занятием чисто приятным и образовательным, и ее польза будет в ее привлекательности, а не в тех нравственных правилах, которые только остаются в памяти, редко доходят до сердца и могут сравниться с фальшивыми цветами, которые (если их дать преждевременно в руки), своею мертвою красотою делают нас не столь чувствительными к живой благовонной свежести цветов естественных. Не знаю, впрочем, отвечают ли те сказки, которые мною составлены, тому идеалу детских сказок, которые я имею в мысли» ⁵.

Поэт В. Жуковский, не ставя себе целью сделать научное определение литературной сказки для детей как жанра, тем не менее указал на несколько ее важнейших черт, а именно: отметил ее воспитательную роль, указал на ее роль в развитии детской фантазии, эмоции, знаний и моральных норм, на важность положительных образов и литературных качеств произведения, которые отличают сказку от моральных, вернее морализирующих наставлений, являющихся «фальшивыми цветами».

Гениальный сказочник Г. X. Андерсен считал, что в литературной сказке все должно быть «чрезвычайно сказочным и вместе с тем правдивым».

Писателя часто упрекали в том, что его сказки вовсе и не сказки в одно и то же время. Дело в том, что Андерсен был настолько оригинален, что не укладывался в определенные его предшественниками законы и нормы сказки. Он писал сказки и сказочные повествования, романтические стихотворения в прозе – и всегда оставался Андерсеном, всегда неповторимым и новым, всегда своеобразным, привлекательным и поэтическим, подлинным творцом новой сказки, которая так и называется теперь – андерсеновской.

В 1850–1870 гг., определяя жанр своих фантастических книжек, он писал – «сказки и истории». Сам писатель указывал: «История – это то самое название, которое я считаю наиболее соответствующим в нашем языке для моих сказок... Народный язык разумеет под сим и простое повествование и наиболее смелое порождение фантазии».

Таким образом, Андерсен широко понимал такое понятие, как литературная сказка, и потому предлагал называть свои произведения даже историями. Важнейшей особенностью литературной сказки он считал оригинальность тематики и образов, постоянно подчеркивая роль фантазии в ее создании.

«Я будто вода, – говорил Ганс-Христиан Андерсен, – все волнует меня, все отражается во мне». Ему повсюду и во всем мерещилась сказка: за каждым предметом, явлением природы, растением, деревом он видел историю их жизни и сравнивал ее с человеческой судьбой. Так, одну сказку «Ведь есть же разница!» ему навеяла яблоня. Не зря Андерсен писал: «Большинство моих сказок создавались точно так же. Каждый, кто станет смотреть на жизнь и природу глазами поэта, увидит, откроет для себя такие проявления красоты, которые иначе можно лишь назвать «поэтической игрой случая».

Шло время, за год до смерти Андерсен сказал, что он «наполнил весь круг радиусами-сказками... Прогуливаюсь ли я в саду меж роз – так чего только не нарассказывают мне они, и даже улитки... В лесу под старым дубом я вспоминаю, что и он давно когда-то рассказывал мне о своем последнем сне...»

Чрезвычайно интересны суждения И. Я. Франко о сказке как жанре литературы. Франко считал, что «сказка – это рассказ, в котором действительность является свободным порождением фантазии, без какой бы то ни было побочной, церковно-морализирующей цели» и басни – «короткие рассказы обычно морального или в целом дидактического содержания, в которых героями являются звери либо разнообразные неодушевленные предметы» ⁶.

Производя такое теоретическое деление, И. Я. Франко на практике, однако, соединял в своих литературных сказках элементы обоих жанров. О большом гражданском мужестве писателя свидетельствует тот факт, что писатель в условиях Галиции 1895 года выступил против «побочной, церковно-морализирующей цели», то есть, по сути дела, отстаивал атеистическое, демократическое направление сказки, акцентируя на полете вольной фантазии в сказке, а не на потусторонних силах, волшебстве и т. п.

В 1899 г. И. Я. Франко издал свою знаменитую книжку – сборник сказок «Когда еще звери говорили». Книга эта – авторская обработка фольклорных сюжетов русских, сербских, греческих, индийских и др. народных сказок. В 1903 году сборник был переиздан в новом, дополненном виде. В предисловии к книжке, в «Сказке про сказку» писатель излагал свои взгляды на сказку, на ее задачи, указывал на то, в каком возрасте сказки наилучше воспринимаются детьми, что в сказках интересного и что отличает их от реалистической литературы...

Писатель не делал разницы между народной и литературной сказкой, он употреблял термин «сказка», не расшифровывая его. Но поскольку Франко выступал в книге не как составитель, а как талантливый сказитель народных сюжетов, который ко всему прочему вначале определял свое кредо как литератор-сказочник, можно считать взгляды Франко на сказку взглядами и на весь этот жанр в литературе. В предисловии к сборнику сказок «Когда еще звери говорили» Франко утверждает, что детям в возрасте от 6 до 12 лет наиболее импонируют сказки о зверушках, ведь такие сказки «заставляют их смеяться и думать, возбуждают их интерес и внимание к явлениям природы». По мысли Франко, «отсюда они вынесут первые и крепкие основы предпочтения честности, правдивости и справедливости, а более всего – любовь к природе и желание присмотреться поближе к ее созданиям, вслушаться в их таинственную речь, а далее и проследить ее – природы – великие загадки» ⁷.

В таком раннем возрасте, считал Франко, детям не следует давать сказки, которые могли бы взбудоражить молодую фантазию «причудливыми образами завороженных замков, королей, разбойников, драконов», встревожить неокрепшие юные чувства «жуткими, трагическими приключениями и непонятными детям взаимоотношениями обоих полов».

Франко отмечает познавательные функции сказки. Фактически он-то и стал первым украинским автором научно-познавательной сказки («Как звери с людьми судились»), Этот вольный пересказ персидской сказки Франко завершает новым литературным ходом. Царь Соломон примиряет зверей с людьми, указывая им на их общего врага – микробов. Сам Франко подчеркивал в предисловии, что эта сказка «своим содержанием и тоном выходит за круг понимания маленьких детей, но я уверен, что для старших, для детей от 10 до 15 лет, она будет не только интересной, но и полезной литературой», то есть дети почерпнут из нее нужные им знания о природе, о взаимосвязях между человеком, животными и низшими организмами.

В «Сказке про сказку» И. Франко в форме диалога автора с детьми мудро и афористично высказывает еще кое-какие свои соображения об особенностях сказки. Среди прочего он в первую очередь обращает внимание на очеловечивание действий животных, указывая при этом на то, что «не всякая неправда интересна». Он предостерегает детей от доверчивого восприятия сообщений типа «лисица плавает в воде», «кот живет в норе под землею» и советует детям призадуматься над действиями людей, которые мотивами или фактами своего поведения напоминают отдельных представителей мира животных, а потом делает важные выводы: «не тем интересна сказка, что говорит неправду, а тем, что под покровом той неправды скрывает обычно великую правду. Рассказывая будто бы о зверушках, она одним глазом подмигивает людям...» И еще, замечает автор, «голая правда жизни – дело трудное». И. Франко выдвигает моральное кредо сказки: полную правду для детей надобно приготавливать «в разреженном виде, в картинках, в баснях».

...Гениальная Леся Украинка, оставившая после себя значительное сказочное наследие, хотя и не писала специальных статей о сказках, однако в своей переписке высказала ряд интересных суждений об этом жанре. Еще в 1891 году Леся Украинка пишет в Болгарию своему дяде, известному публицисту, историку и фольклористу М. П. Драгоманову: «Хорошие есть сказки на свете, и в них кроется временами, хотя и «заржавевшая», но все же правда (как, знаете, в сказках говорится: «Была когда-то правда, да заржавела...»).

Важно отметить, как двадцатилетняя поэтесса высоко оценивает в своих раздумьях правдивость идейного смысла сказки, важность подтекста. Невольно припоминается пушкинское: «Сказка ложь, да в ней намек».

Летом 1911 года в Кутаиси Леся Украинка за каких-нибудь 10–12 дней создала свое наиболее поэтическое произведение, справедливо еще при жизни поэтессы оцененное как шедевр, – «Лесную песню»,

Леся Украинка определила жанр «Лесной песни» как драму-феерию. Однако поэтесса чувствовала недостатки такого определения. В письме к сестре – О. П. Косач она называет свое произведение «драмой-поэмой», а в письме к А. Крымскому считает, что «это, собственно, «ein Marchendrama» по терминологии Гауптмана (так он назвал свой «Затонувший колокол»), но я не знаю, как бы это могло называться по-нашему. Знаете ли Вы, что я очень люблю сказки и могу их придумывать миллионами?»

В письме к матери она снова размышляет о жанре «Лесной песни»: «Но вот досадно то, что никак нельзя перевести по-нашему «ein Marchendrama» – «драма-феерия» то, да не то. Как бы это сказать? «Драма-сказка» как-то неуклюже, не так ли?»

Суть в том, что Леся Украинка создала поистине новаторское произведение, в котором сказочное стало органической частью реалистического и фантастика которого чрезвычайно удачливо служит раскрытию социальных – проблем. Хотя мы и понимаем, что сравнение, о котором пойдет речь, прихрамывает, однако позволим себе заметить, что лишь через три десятилетия была создана сказка, с помощью которой еще глубже можно понять новаторство Леси Украинки. Речь идет о замечательном фантастическом сказе русского сказочника П. Бажова «Каменный цветок», в котором фантастика, реальность и социальные проблемы также проявились чрезвычайно оригинально и талантливо.

Значительная роль в литературной сказке принадлежит детали, порою даже бытовой. Все сказочники – и Андерсен, и Франко, и Леся Украинка огромное значение придавали детализации сказки.

Вот что сказал о наличии бытовой детали в фантастическом произведении П. П. Бажов, мастер сказов, самобытного литературного явления, опирающегося на надежный фольклорный фундамент: «Думаю, что без бытовой детали не получится живое ни в реальности, ни в фантастике. У меня, например, есть кое-какие запасы из башкирского фольклора, но я их не использую именно потому, что ощущаю свою слабость именно в обращении с бытовыми деталями, необходимыми для запасов такою рода».

Сказочные неожиданности, переходы от одной коллизии к другой в литературной сказке довольно часто вводятся в текст таким хорошо проверенным и испытанным приемом, как юмор. Андерсен на склоне жизни сказал: «Наивность – лишь отдельный элемент моих сказок, а главная их суть в юморе».

Благодаря юмору в сказке создаются неожиданные эффекты, которые дают возможность увидеть героя в совершенно новом свете. Неожиданные юмористические краски подсвечивают поступки героев поэмы-сказки А. С. Пушкина «Руслан и Людмила», в частности Людмилы, когда она оказывается в плену у злого волшебника Черномора. В порыве сердечных терзаний Людмила решает, что ей лучше умереть в неволе, нежели остаться жить в пышных палатах Черномора. Однако... она «подумала и стала кушать»...

Сказка, несмотря на всю ее необходимость, слагается из реалистических деталей действительности, своеобразно окрашенных фантазий автора, вследствие чего они приобретают неожиданно прекрасные очертания. Эти частички реального, соединенные по – новому, в новых пропорциях, порождают сказочный образ, сказочную ситуацию. Так, платочек, например, на котором завязывают узелки, дабы не позабыть о чем-то важном, у Наталии Забилы наполняется сказочными особенностями:

У Оксаны Иваненко сказочными, волшебными становятся сандалики, такие обыкновенные на первый взгляд. Оживает и обретает свой облик солнечный зайчик у Всеволода Нестайко. Превращаются в живые существа Калач и Зернышко в сказке Александра Пархоменко.

П. Бажов справедливо говорил: «Какую бы то ни было придумку автор обязан показать так, чтоб ему полностью поверили. Достичь цели можно с помощью психологического портрета и правдоподобия наимельчайших деталей. Малейший недосмотр отмечается или инстинктивно ощущается читателем, и образ разрушается, как «карточный домик». Автор должен быть суров и требователен к себе. Право на художественный вымысел вовсе не есть право на обман».

Таким образом, мы уже знаем о множестве различных признаков литературной сказки, среди которых важнейшими являются такие, как оригинальность сюжета, образов, роль конкретной детали в создании сказочного образа, использование разных жанров литературы – прозы, поэзии, драматургии.

Попытаемся теперь сформулировать определение литературной сказки как жанра. А о том, что такая попытка нужна, о том, что это волнует литературную общественность, свидетельствует хотя бы такой факт. Термин «литературная сказка» в свое время не был включен в «Краткий словарь литературоведческих терминов» В. М. Лесиной и О. С. Пулинца. Справедливо писал по этому поводу журнал «Радянське лiтературознавство»: «...в статье про сказку хотелось бы прочитать не только лишь о фольклорной сказке, но и об этом жанре в литературе». Вскоре словарь вышел и вторым, и третьим переработанным изданием, но определения термина «литературной сказки» там по-прежнему нет.

Первое определение литературной сказки, сделанное автором этих строк, было опубликовано в обзорной статье «Детские книжки. Какие они?» (журнал «Радуга» № 10, 1966 г., стр. 173).

Сейчас автор полагает, что в своем определении он тогда не обратил внимания на еще один чрезвычайно важный компонент сказки – аллегорию и оригинальность сюжета. Ведь за последнее время появилось множество произведений, в которых отсутствует фантастическая «обрядность».

Жанры взаимообогащаются. Сказке все более становится присущи такие черты басни, как аллегория. Создатели литературной сказки стремятся не только к оригинальным образам. Эти образы могут ярко, в полную силу проявить себя не только в традиционных, но и в оригинальных сюжетах. К тому же, как правило, такие сюжеты полны более современного смысла. Потому нам кажется, что в определении литературной сказки следует подчеркнуть, что литературная сказка – это такой жанр литературного произведения, в котором в волшебно-фантастическом или аллегорическом развитии событий и, как правило, в оригинальных сюжетах и образах, в прозе, стихах или драме решаются морально-этические и эстетические проблемы.

Вероятно, такое определение все же не может претендовать на всесторонность Возможно, оно лишь временное. Не зря академик А. И. Белецкий говорил, что «нельзя представлять сказку как нечто единое, неизменное на всем протяжении. Литературная сказка все более разветвляется, разрастается, то есть становится литературным явлением. И каждый талантливый автор-сказочник привносит в него, в неувядающий этот жанр, что-то свое. Еще в прошлом столетии известный норвежский писатель Бёрнсон так описал поэтический жанр своего великого друга Андерсена. «...Ныне, после того как Андерсен, порою невольно, отходил от жанра романа, драмы, философского рассказа, отходил лишь для того, чтоб дать возможность всем этим угнетенным росткам пробиться, будто дубу сквозь скалу, на новом месте, ныне, помоги мне, господи, и драма, и роман, и его философия присутствуют в сказке. То, что это уже более не сказка – понятно само по себе. Это – нечто андерсеновское и оно вовсе не соответствует литературной аптеке... Это что-то не имеет границ ни сверху, ни снизу, то есть и по своей форме также... Но вся эта неприрученность и то, что все формы и весь мир трагического, комического, лирического, эпического, песни, проповеди, шутки, все живое и неодушевленное сливаются здесь воедино, будто в раю, заставляет трепетать в ожидании его новой работы».

Наша советская литература уже с первых своих шагов подарила детям нашей страны, юной и прекрасной, множество новых, содержательных и интересных, оригинальных по форме сказок. Чуковский и Маршак, Гайдар и Михалков, Забила и Иваненко, Колас и Витка, Цвирка и Кубилинскас, а в последние годы на Украине – Бычко, Чалый, Нестайко стали авторами любимейших произведений – сказок для детей. И каждое новое произведение наших писателей, чье творческое перо остро и действенно, также «не соответствует литературной аптеке», ибо их сказки щедро напоены солнечной фантазией нашей эпохи, которая порождает все новых сказочных героев. Сказки эти порою необычны по форме или соприкасаются с иными жанрами, но они всегда захватывающи по содержанию, в них звучат гуманные идеи нашего социалистического общества.

Вот почему мы хотели бы пригласить всех заинтересованных лиц принять участие в раздумьях о жанре литературной сказки и дальнейших путях его развития.

ИНТЕРЕСНЫЕ СТАТЬИ

Ревич В. В начале века

Ляшенко М. Без прицела

Парнов Е. Зеркало Урании

Трутнев П. Юрий Никитин «На тёмной стороне»

Харитонов Е. О журнале НФ замолвите слово...