СУДЬБА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА В ЦЕЛОМ...

"Фильм этот - и личное гражданское мужество режиссера, не побоявшегося непривычки наших кинозрителей к изображению возможной ядерной катастрофы, и мужество студии, преодолевшей немало преград на пути от сценария до экрана", - писал в "Советской культуре" Евгений Евтушенко. Картина Константина Лопушанского "Письма мертвого человека" (сценарий К. Лопушанского и В. Рыбакова при участии Б. Стругацкого) скоро выйдет на наши экраны.

О том, как рождался замысел фильма, читателям "Зари молодежи" рассказывает один из авторов сценария.

В АПРЕЛЕ 1983 года я Репино, под Ленинградом, проходил, кажется, второй по счету Всесоюзный семинар кинематографистов и фантастов, который мог бы оказаться столь же бесплодным, сколь и первый, если бы молодой ленинградский режиссер Константин Лопушанский благодаря молодому московскому фантасту Виталию Бабенко не познакомился с молодым ленинградским фантастом, а по совместительству кандидатом исторических наук, специалистом по средневековой китайской бюрократии, Вячеславом Рыбаковым - то есть со мной. Мне было тогда 29 лет, Косте - немногим больше. У него за плечами был очень сильный двадцатиминутный дебютный фильм "Соло", у меня - четыре фантастических рассказа, опубликованных в периодике. То есть практически - ничего.

Мы познакомились, поговорили о фантастике, о тех возможностях, которые она дает художнику. Очень быстро мы выяснили, что нас обоих интересует не столько наше положение на ступенях иерархической пирамиды, по которым взад-вперед бродят 4 миллиарда людей человечества, сколько судьба этого человечества в целом. Планы у Кости были бонапартистские: к середине мая закончить гениальный сценарий, разом решающий все стоящие перед человечеством проблемы, немедленно запуститься в производство и следующей же весной получить первую премию на Каннском кинофестивале, которая сделала бы неизбежным прокат фильма по всем странам мира. Мы хотели улучшать мир!

А главным условием улучшения мира является его дальнейшее существование.

Тут шутки кончились. В первый же вечер стало ясно, что фильм не может быть посвящен никакой иной проблеме, кроме как проблеме термоядерной войны, Я принес моему режиссеру несколько своих рассказов, касающихся "атомной" темы (ни один из них до сих пор не опубликован). И вначале, так или иначе отталкиваясь от них, затем уже забыв о них полностью, мы начали нашу совместную работу над сценарием.

Для меня это было самое интересное и самое трудное время. Мы встречались на квартире у Кости, наговаривали варианты, подходя к теме то так, то эдак, и нащупывали сюжет. В результате целого дня, а то двух-трех дней ожесточенных споров и поисков возникала Идея. У себя дома я припадал к пишущей машинке и, ухитряясь совмещать все это со своей прямой работой в Ленинградском института востоковедения, за пару недель набивал "болванку" сценария страниц на 40-60. За это время мысль режиссера успевала уйти вдаль и в сторону. Он без симпатии читал написанное, звонил мне и ругался последними словами. Я отвечал тем же. Кто-то бросал трубку. Назавтра кто-то звонил кому-то и говорил: "Знаешь, я ночью вот что придумал..." И все начиналось сызнова. Это было великолепно - задолго до заключения договора, без всяких обязательств и гарантий, просто на увлеченности и товариществе.

Вариант, в котором как место действия возник музей, был то ли четвертым, то ли пятым. Это произошло уже в середине июля. По тому варианту в помещениях музея должно было проходить все действие фильма, и лишь в конце бронированные двери раскалывались под ударами чудовищных наружных мутантов, от которых уцелевшие в музее люди до последнего обороняли уцелевшую в музее культуру. Не прошло с того момента и четырех сотен исписанных машинописных страниц, как возник близкий к окончательному вариант, опубликованный в альманаха "Киносценарии" в марта 1985 года. После этого мои функции стали минимальны. Начались съемки, и лишь изредка требовалась доработка каких-то реплик или диалогов, да и то ее проводил, как правило, сам режиссер. На этом этапе особенно большую помощь оказал нам один из крупнейших советских фантастов Б. Стругацкий, который вначале просто прикрывал и консультировал нас, но постепенно включился непосредственно в работу над текстом - достаточно сказать, что сцена медкомиссии в начале фильма была разработана им. Много сделал для формирования образного ряда фильма замечательный актер и режиссер Р. Быков, играющий а "Письмах мертвого человека" главную роль.

В результате напряженной трехлетней работы возникла необычная и тематически уникальная для нашего кинематографа лента, относящаяся к жанру предупреждений. Как в кино, так и в литературе предупреждения очень часто подвергаются критике, поскольку, якобы, попусту громоздят ужасы на ужасы, запугивают читателя и, не указывая выхода из коловращения кошмаров, подрывают веру в торжество справедливости и добра и во всемогущество человеческих сил. К. Лопушанский и я исходили из того, что это в корне неверная посылка. Ее придумали образованные обыватели, стремясь идейно оправдать свое бездействие и атрофию совести.

Очевидно, что в жизни бывают ситуации, из которых нет выхода. Они встречаются и на уровне индивидуальном - наверное, по многу раз все мы переживали их и шли дальше, навсегда потеряв надежду что-то исправить или вернуть; и на уровне государственном - достаточно вспомнить пример Византии, некогда великой, а затем навсегда пропавшей с карты мира; ныне такая ситуация вполне может возникнуть на уровне глобальном. И задача искусства не убаюкивать - применительно к западной пропаганда у нас в таких случаях вполне справедливо говорят: оболванивать людей, доказывая, что, уж если когда и припечет, так всем миром навалимся и а три секунды все поправим, но, напротив, побуждать навалиться всем миром уже теперь, немедленно, потому что, когда припечет, некому и нечего станет поправлять.

Предупреждения подвергаются критике и за то, что в них зачастую ярко и убедительно бывают показаны силы социального зла, но гораздо более блеклыми выглядят, а то и вовсе отсутствуют, те общественные силы, которые им противостоят или смогут противостоять. Эта критика нередко справедлива. Но те, кто требует уравновешивающего показа, часто забывают, что прогрессивные общественные силы складываются из человеческих сил, индивидуальных совестей.

В нашем фильме мы старались показать и противопоставить социальному злу индивидуальность, которая во все времена создавала фундамент и питательную среду человечности для всех баз исключения прогрессивных сил - индивидуальность, не притворно, не корыстно и не пассивно не принимающую насилии.

И мне как соавтору сценария, на которого вначале легла львиная доля черновой работы, но который смотрел фильм ужа совсем отстраненно, как чужое произведение, кажется, что режиссер Константин Лопушанский и актер Ролан Быков справились с этой задачей блестяще.

В журнала "Даугава" в номерах 10-12 за этот год, выйдет моя повесть, посвященная этой же теме и написанная примерно в это же время. Для советской фантастической прозы подобная тематика не является столь новой, сколь для кинематографа. Но, думаю, любителям фантастики будет интересно сравнить две эти вещи, при всей их несхожести и несопоставимости языка кино и языка словесности. Потому что это два направления атаки на одного и того же врага. А еще потому, что, как бы ни отличалась хлесткая, подчас шокирующе эмоциональная стилистика кино Лопушанского и нарочито приземленная, нарочита "атомно-бытовая" стилистика повести, оба произведения основаны на том, чего, как мне кажется, еще часто не хватает - светлое ли, мрачное ли будущее изображается - нашей фантастике: мировоззрения, порожденного ответственностью.

Вячеслав РЫБАКОВ.

С 27 октября фильм будет демонстрироваться в кинотеатре "Победа".