ПОИГРАЕМ?

"Человек способен вообразить себе лишь то, что существует в реальности".

Чья-то очень старая истина.

У меня дома живет марсианин. Росточком он совсем маленький, сантиметров десять, а внешностью напоминает чебурашку: такой же ушастый, пушистый и ласковый.

Он живет у меня уже второй год. С того самого дня, когда я, вернувшись с работы, нашел его на своем письменном столе, не удивился (тогда ничто не могло удивить меня), а только спросил безразлично:

- А тебе что нужно, чудище?

Чебурашка-марсианин побольше приоткрыл зеленоватые кошачьи глаза, и в свое мозгу я уловил слова:

- Я хочу у тебя жить!

- Живи! - сказал я вяло. - Места много. Всем хватит...

- Спасибо, - неслышно сказал марсианин, пошевелил ушками и зажмурился.

Я закурил и начал разглядывать нежданного гостя. Было в облике его что-то нелепое до грациозности, может, слишком большие, не по размеру, ушки, покрытые мягкой на вид шерсткой, может сама фигурка, коренастая и какая-то неустойчивая, может то, что житель мультфильма и пришелец имели так много общего...

- Спасибо, - сказал марсианин. - Я как раз проголодался...

Я не понял и он это почувствовал.

- Никотин, - пояснил он. - Деликатес. Давно не пробовал... Очень мило с твоей стороны...

- Не за что, - ответил я вежливо. - Чем вас еще угостить?

- Спасибо, - поблагодарил гость. Я сыт чрезмерно...

Я промолчал, У меня не было опыта с инопланетными товарищами, и я боялся допустить какую-нибудь бестактность, спросить о неприличном или даже оскорбить действием.

- Зря, - сказал чебурашка. - Я же могу воспринимать ваши мысли. Вы не можете поступить нетактично. Скорее - это я так поступаю, незваным гостем, который хуже татарина, являясь к вам. Но я не татарин.

- И то хорошо, - сказал я, чтобы сказать хоть что-то.

Марсианин сделал несколько шажков по столу, чутко поблескивая глазищами, осторожно потрогал приемник, потом надавил на клавишу пишущей машинки, пискнул и испуганно отскочил (я где-то внутри себя ощутил его внезапный, судорожный страх), потом спросил:

- Я тебе не помешал?

- Нет, - сказал я. - Я очень рад...

И понял что так это и есть.

Есть мертвые квартиры. Квартиры, где казалось бы, никто не живет. Квартиры безупречного порядка, идеальной чистоты. Выверенности нахождения каждого предмета. Есть квартиры запустелые, полные пыли, невыметеных окурков, каких-то крошек, тряпок, бумажек, попадающихся под ноги. Квартиры, квартиры... Жилища людей, которые не живут, существуют зачем-то, которые поняли или почувствовали, что они и вещи их мертвы...

Есть квартиры говорящие. Полные продолжения жизни их хозяев, полные незримых и неслышимых движений. Квартиры-калейдоскопы, где один и тот же набор предметов создает новые и неповторимые узоры. Квартиры, напоминающие японские экабаны - три цветка, ваза и все, но произведение искусства. Квартиры, в которых материализуется грусть...

У меня материализовалось одиночество. Моя квартира напоминает по внутренней атмосфере своей нору. Нора волка (кстати, редчайший случай, поскольку волки не копают нор), который, достигнув определенного возраста, понял, что кругом его только волки, и тихо, незаметно ведет жизнь свою человечью, в своем логове, куда (опять же странность) вход никому не запрещен, но где (уже правило), никто не может ужиться...

Если бы я был поэтом, я написал бы трогательные и гнетущие душу строки о доме, где вместо сырости выступают невыплаканные слезы, из печи тянет чадом испепеленных прозрений, а стены оклеены не обоями, но мечтами, засиженными мухами-жизнью, запачканные жиром от жертвенных идей, замазанными кровью несостоявшегося искупления.

Но я не поэт. Я техник в одном из многих НИИ, я же не очень признанный писатель с клеймом "начинающий". И потому ни на работе (все равно уйдет. Чего с него брать), ни в мире искусства (чего от него ожидать, он дальше техника не пошел, а где вы видели талантливого писателя из техников?), ко мне всерьез не относится, хотя и там и там я стараюсь выказывать все, на что способен...

Я веду очень скучную и до предела однообразную жизнь. Сперва шло это от невозможности вести жизнь иную, точнее - от безуспешных и беспомощных попыток сделать ее (жизнь) интересной и насыщенной. Толпы друзей, нежданные визиты, дебаты и диспуты до рассвета - все это хорошо, но когда гость делается не событием, но правилом, и когда гостей этих больше и чаще невыносимого предела, то подобное существование нараспашку делается не только тягостным, но и тоскливым.

Ленинград 1978