МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ

Вот уже несколько лет я чувствую беспокойство читателей моих книг из-за того, что я не пишу, как раньше - лет десять, двенадцать тому назад. И действительно: теперь я уже не рассказываю с прежней серьезностью историй о межпланетных исследованиях, о необыкновенных приключениях людей в космосе. Я не пишу таких книг, как "Солярис" или "Непобедимый", повествующих о столкновении человека с загадками других миров, столкновении духовном и исследовательском, как в "Солярисе", или физическом и вооруженном, как в "Непобедимом". Я не пишу или, точнее, меньше пишу произведений в стиле космической мюнхгаузениады, то есть таких космическо-фантастических рассказов, как "Звездные дневники", а выпускаю в свет либо толстые теоретические сочинения (вроде "Философии случайности", занимающейся теорией литературы, или монографии, как, например, "Фантастика и футурология"), либо тоненькие книжечки, такие, как "Абсолютная пустота" или "Воображаемое величие", с отрывком из которой вы сегодня познакомитесь.

В толстых книгах я занимаюсь вопросами, которые находятся на грани между литературой, философией человека и футурологией, а в книжечках - экспериментами, по своей форме и содержанию далекими от того, что я писал раньше и что получило ваше, моих читателей, одобрение.

Почта приносит мне письма, в которых я нахожу выражение этого беспокойства. Вот почему я пишу это открытое письмо, так как, к сожалению, я не в состоянии ответить всем моим корреспондентам, удивленным и даже разочарованным моим "бегством" из сферы "классической" научной фантастики. Впрочем, о моем "бегстве" наши критики уже писали.

Я получаю просьбы, призывы и советы писать, как раньше, оставив философию - философам, литературный эксперимент - новаторам, а в тексте или в подтексте таких писем я слышу упрек в том, что я дезертировал из научной фантастики, идя вслед за литературной модой или же следуя своим новым пристрастиям, вовсе не заботясь о том, чего хотят читатели. Пользуясь случаем, я хочу объяснить, почему каждая моя следующая книга все меньше похожа на те старые, которые снискали ваше признание.

Причин здесь столько, что мне их и не перечислить, даже если бы они мне были все известны, а это неправда, вот почему я вам расскажу только то, что знаю сам об этой перемене.

Во-первых: просьбу писать "продолжения" старых своих книг, таких, например, как "Солярис", я не мог бы выполнить, даже если бы хотел. Это невозможно. В таких книгах я хотел изобразить встречи человека с явлениями столь отличными от земных, что они до конца остаются нерасшифрованными. Космос в действительности настолько бесконечен, что нашими, человеческими, земными, среди людей и на Земле возникшими мерками его невозможно измерить до конца. Вот почему я в этих книгах стремился к "антропологическому эксперименту" со скрытым вопросительным знаком: "А что будет с человеком, если он столкнется с чем-то таким, что перерастает его понимание? Сумеет ли он, и каким образом, с этим примириться?" Конечно, как бывает в романах, там ставились и другие вопросы, но эта мысль мне кажется главной. Вот почему я не могу в "продолжении" объяснить до конца невыясненные загадки таких планет, как Солярис, потому что это противоречило бы принципу: человек, будучи мерилом земных вещей, не является мерилом всего Космоса.

Во-вторых: я не пишу книг в какой-то определенной и уже установившейся манере, потому что не хочу рассказывать о приключениях только для того, чтобы о них рассказывать. Я считаю, что если что-то в жизни сделано, то не следует к этому возвращаться. И не следует возвращаться даже в том случае, когда очень хочется, - такое возвращение является отступлением, предательством по отношению к миру, является бегством от действительности, потому что в ней возвращение в прошлое всегда невозможно. Как цивилизация не может отступить назад, а человечество вернуться к пастушескому образу жизни, так и литература сегодня уже не может рассказывать точно так и точно о том же, о чем рассказывали Сервантес и Бальзак. Конечно, существует и такое понятие, как уход от действительности, и не только в литературе, но и в жизни; встречаются люди, которые верят в возможность "возвращения" к добрым старым временам, но это чистой воды утопия, а по моему убеждению, никто - ни обычный, ни незаурядный житель земного шара - не имеет права сегодня скрываться под защиту утопии. Хотим ли мы этого или не хотим, радует ли это нас или пугает, но мир мчится вперед, в будущее, неизвестное, несмотря на все усилия футурологов. Вот почему тот, кто в таком мире пишет книги, должен этот факт - непрерывные бурные перемены - принимать во внимание, если только он не хочет обмануть самого себя и своих читателей. Что же касается меня, то я не считаю, что литература является только прекрасной или дающей отдых выдумкой, то есть ложью. Я ощущаю необходимость перемен, и именно это движет мною, а не стремление любой ценой "быть модным" или "постоянно нравиться".

В-третьих: я считаю, что такая "нормальная" литература, какой является научная фантастика, с каждым годом подвергается все большей опасности. Эта опасность возникает не оттого, что существует "страшная конкуренция" в виде кино, телевидения, средств массовой информации, что люди предпочитают смотреть на малый или большой экран вместо чтения книг. Опасность в том, что мы перестаем ориентироваться в нагромождении событий в мире, или, вернее, мы не в состоянии определить их реальной градации - различить постепенное увеличение их значения для нашей сегодняшней и будущей жизни. Мы чувствуем, что цивилизация в могучем движении отрывается, ее отрывают от традиционных исторических корней, а раз так, то она должна зондировать свое будущее, должна принимать сейчас решения, результаты которых спасут или погубят наших детей и внуков. Такое положение свыше наших сил, его иногда называют future shock, то есть потрясением при виде картины непостижимого, раздираемого противоречиями, а вместе с тем неотвратимо приближающегося будущего. Такое положение вещей застало литературу и научную фантастику (НФ) неподготовленными. То, о чем сегодня лепечет "нормальная" беллетристика, равно как и то, о чем рассказывают цветные книжечки НФ, расходится с миром, который сейчас существует, а тем более с миром, который стоит у ворот, ведущих в XXI век. "Обычная" литература часто замыкается в себе или прибегает к мифологическим мутациям, к "алеаторизмам", к речи темной и запутанной, - а научная фантастика прячется за псевдонаучную сказочку или пугает нас упрощенными картинами грядущих кошмаров цивилизации. Обе они склоняются к одному - к отказу от воздействия на мир, которое было заслугой литературы и которое Д. Конрад ¹ назвал "совершением акта правосудия над видимым миром". Но прежде, чем совершить акт правосудия, нужно сначала разобраться в аргументах сторон; поэтому нет ничего более важного, чем постараться понять, куда идет наш мир и должны ли мы ему оказывать сопротивление, или же, принимая его движение, активно в нем участвовать.

В-четвертых: как же может писатель, понимая такое опасное положение вещей - опасное не только для его ремесла, но и для всех живущих, - делать вид, что именно этого-то он и не понимает? Дело не в том, чтобы спасать литературу от "конкуренции" других видов искусства или новых технических приемов, а в том, чтобы выковать себе такое идейно-художественное оружие, такие интеллектуальные, этические и эстетические мерки, которые не рассыпаются в пыль на ближайшем историческом повороте. Значит, положение требует не спасения литературы, а сохранения универсализма человеческой мысли - мысли, только небольшой гранью которой является хорошая литература. Поскольку никто меня не уполномочивал говорить от чьего бы то ни было имени, я скажу только от себя: литература, без сомнения, не может не только спасти мир, но и изменить его, она не сделает этого, и тут неважно - традиционная ли она или новаторская. Тем не менее, она может быть усыпляющим или пробуждающим средством, может быть или наркотиком и питательной средой для несбыточных мечтаний и снов, наркозом, или постоянной попыткой разобраться в делах человеческих и предвосхитить их дальнейшее развитие. Я не говорю: попыткой предсказать, ничего подобного. В духовной жизни литература может быть чем-то таким, чем в сфере телесной является тренировка, закалка, укрепление рефлексов и физического развития.

Это урок для меня, чтобы я не смел возвращаться к тому, что уже сделано, мне нельзя усыплять моих читателей картинками усовершенствованного технологического рая и пугать их тысячами воображаемых форм техногенного Апокалипсиса цивилизации. А нельзя потому, что это сказано бессчетное количество раз, сделано, написано, причем даже неважно, сделано ли это прекрасно или плохо, хватит того, что от подобных книг трещат библиотеки, вот почему, если нет возможности сказать что-нибудь новое, порядочность велит скорее замолчать, чем доливать воду в океан.

Что же в таком случае я делаю?

На примере книги, фрагмент которой напечатан ниже, видно, что я пытаюсь представить себе плоды будущей культуры. Это вовсе не какое-нибудь серьезно задуманное творчество. Да и не художественный прогноз. Это лишь попытка хоть микроскопически расширить горизонты нашей мысли. Поскольку речь идет о мысли, о плодах культуры, о художественных произведениях, о трактатах не существующих, вымышленных, представляя фикцию, тем самым я со своим "Воображаемым величием" нахожусь по-прежнему в сфере литературы. Это как бы фикция, возведенная в степень, фикция "второй степени", поскольку ее героями не являются люди, как обычно вымышленные в романе, а вымышленные сочинения. Фантастика ли это? Не знаю, в какой мере это название ей соответствует. Не знаю, да и вообще меня такие вещи мало интересуют. Во всяком случае, это литература, которая никакого мира с его обитателями прямо не показывает и не описывает. Здесь просто литература о литературе - но не в понимании, например, антиромана, не замыкающаяся в себе, в процессах писания произведения, но литература, которая выходит за пределы самой себя. К примеру, она изображает будущее изобразительное искусство ("Некробы"). Изображает протокол будущей встречи человека - с "ужасно умной машиной", которая является созданием его рук, - названной мною големом. Изображает будущую научную дисциплину - "битистику", изучающую "битическую письменность", то есть тексты, авторы которых не люди, - ими являются компьютеры родом из XXI века. Потому что вопрос "сосуществования" двух разумов - человеческого и "нечеловеческого", биологического и искусственно созданного интеллекта - кажется мне одной из главных проблем будущего.

Однако, изображая будущие сочинения, я их самих не написал - с одной стороны, это невозможно сделать, а с другой - утомительно, - я писал только "Вступления" к ним. Такой шутливый прием (создание "Интродукционистики" ² как "нового литературного жанра") облегчил решение поставленной перед собой задачи. Об этой задаче и идет речь в сегодняшнем моем письме. Мы не знаем, что же в действительности произойдет, но мы должны готовиться ко всему тому, что еще можно себе представить, - лишь бы оно было конкретным, логичным и четким.

Не будучи в этом отношении в столь строгих рамках, как наука, литература - поскольку она имеет такой фактор, который называется licentia poetica ³ - может, и даже должна позволить себе идти дальше, чем вправе это делать научное предвидение будущего.

Если "Воображаемое величие" местами кажется странным, местами его трудно понять, местами нельзя определить, серьезно ли то, о чем здесь говорится или над этим смеются и издеваются, то - хотя я и могу сказать, что странен и трудно понятен, насмешлив и одновременно серьезен мир, в котором я живу и пишу, - все же я готов взять на себя вину за эту "трудность" моих текстов. Я не хотел бы быть ни "трудным", ни "доступным для избранных" писателем и все, что я думаю, я пытаюсь выразить так просто, как только могу, - к сожалению, мне это не всегда удается. Быть может, я слишком перегружаю свои тексты "научной терминологией", но только потому, что я считаю, что обновлять литературу, литературе помогать, литературу приспосабливать к миру можно только извне, взрывая ее застывшие формы, что изнутри, только из нее самой, спасение прийти не может.

Поэтому я призываю подкрепления из философии, из естествознания, из футурологии, но не заимствую их сегодняшние, реальные достижения, а при помощи вымысла продолжаю их в будущем или, скорее, в той непроницаемой завесе, которая скрывает от нас будущее.

То, что я сказал, должно быть объяснением, а не оправданием, ответом, который я даю моим читателям, а не попыткой защититься или даже расхвалить мои эксперименты. Тем скорее я могу ошибиться, потому что не знаю не только мира будущего и даже как следует мира сегодняшнего, но и самого себя, собственных возможностей и собственной ограниченности. Так что я не могу рекомендовать эти новые тексты в качестве панацей, не считаю выбранную мною дорогу "единственно правильным" путем, а просто в литературе делаю то, что умею и как умею.

Если мне удастся написать после "Воображаемого величия" следующую книгу, вероятно, она снова будет в чем-то не похожа на предыдущие мои книги. И раз уж мир не хочет без конца повторяться, то литература не должна без борьбы отказаться от возможности идти с ним в ногу, как прекрасная игра, в которой есть какой-то скрытый замысел, как шутка, приправленная, может быть, и нравоучением, как развлечение, ставшее смертельно серьезным не потому, что так хочется писателю, а потому, что этого требует необходимость.

Письмо опубликовано в № 5 журнала "Польска" за 1973 год.

1. Д. Конрад (Т. Ю. Коженёвский, 1857-1924) - известный английский писатель, поляк по происхождению. (Здесь и дальше примечания переводчика.)

2. От латинского introductio - введение.

3. Поэтическая свобода (лат.).